Трагедия трёх поколений одной семьи

               
               
               
Рассказ о моих родовых корнях невольно приходится начинать с упреков в адрес советской  власти, которая в своем неукротимом стремлении обеспечить всем народам "светлое будущее" начала с выкорчевывания памяти об их прошлом и, надо сказать, преуспела в этом.

Ураганным ветром революции, гражданской войны и не затихавшей в течение нескольких десятилетий борьбы с "врагами народа" были уничтожены и разметены не только семьи, но также их архивы и реликвии. Люди вынуждены были  вырывать из альбомов фотографии и вычеркивать из памяти тех, кто по своему происхождению или службе прежнему режиму мог навлечь гнев или подозрение рабоче-крестьянской власти. О моих ближайших пращурах по мужской линии, которым выпала злая доля достичь зрелого возраста в то смутное время, большую часть сведений я почерпнул из архивов бывшего НКВД и нынешнего МВД. В основном это были копии из "Дела заключенного..." или письма и справки из различных прокуратур. Эти страшные документы, и то далеко не все, мне удалось получить не столько потому, что власти прониклись чувством раскаяния за содеянное по отношению к  миллионам своих жертв, а потому, что по установившейся традиции каждый новый лидер стремится вывернуть наизнанку недобрые дела своего предшественника.
 Судя по тому, что в этих "делах" отсутствовали фотографии, отдельные листы и документы, органам все еще есть что скрывать.

Главными потерпевшими в водовороте исторических событий злосчастного для России ХХ века была мужская половина нашей семьи, которая ко времени начавшихся репрессий включала отца, деда по материнской линии и его брата. Их трагическая судьба уже в зрелом возрасте подтолкнула меня к осознанию необходимости собрать и, во чтобы-то ни стало, изложить на бумаге  то, что сохранилось в моей собственной памяти, в воспоминаниях моих родственников и накопилось в семейном архиве в виде казенных отписок на запросы в органы НКВД и МВД СССР. По мере того, как накапливался этот трагический материал, возрастало желание узнать об этих людях как можно больше, чтобы воздать им должное после гибели и чтобы мои дети и внуки могли проникнуться не только жалостью к их судьбе, но и почувствовать гордость за своих далеких и несчастных предков.

 Не зря говорится  - кто ищет, тот всегда найдет! Круг моих поисков становился все  шире и по мере накопления информации  я находил все больше и больше источников, в которых, так или иначе, упоминались интересующие меня лица. Я не буду описывать здесь все свои открытия и находки, сделанные в течение последних лет. Скажу лишь, что эти розыски сами по себе ничуть не менее увлекательны, чем те истории, о которых так красочно рассказывал и писал Ираклий Адронников.               
               
                Глава 1.  Лапины
Мой дед по материнской линии Лапин Николай Сергеевич родился в  1883 году в городе Благовещенске Амурской области в семье главного бухгалтера частной пароходной компании.  В семье было  четверо  детей  -  три  сына  и дочь. Старший Анатолий в молодые годы работал машинистом на пароходе "Муром",  ходившем по маршруту Зея-Благовещенск. По несчастью в машинном отделении ему раздробило кисти обеих рук,  он рано стал инвалидом труда  и впоследствии  жил  на  попечении  младших  братьев.  Средний  - Николай то ли не захотел, то ли по какой-то причине не смог дальше учиться - в графе об образовании его анкеты значится три класса гимназии. Только младшему Сергею, родившемуся в 1887 г. удалось получить законченное среднее образование в Благовещенской мужской гимназии. Об их сестре Марии известно только, что она вышла замуж за  Германа Эмильевича Пауля.

В конце XIX века Амурская область, как и вся Сибирь, находилась на гребне волны бурного промышленного расцвета и подобно Аляске и Клондайку переживала золотую лихорадку. Значительные россыпи золота были найдены в бассейне реки Зеи - притока Амура. В центре этой золотоносной провинции и возник небольшой одноименный городок. В 1996 г., я решил обратиться в краеведческий музей г. Благовещенска с запросом, нет ли у них сведений о  Лапиных и Белокопытовых (девичья фамилия моей бабушки), и через некоторое время получил ответ, содержавший чрезвычайно интересные и доселе неизвестные факты. Вот что сообщила мне сотрудник музея Т.А.Холкина:
 "А.С.Белокопытов упоминается в книге "Протоколы третьего Съезда золотопромышленников Зейского горного округа 15-25 февраля 1907 г." Кроме того, совсем недавно я встретила упоминание о нем в документе "Клировая ведомость и послужные списки служителей Градо-Благовещенского кафедрального собора (Государственный архив Амурской области). В 1901 г. его иждивением в Благовещенском храме была сделана пристройка для алтаря и устроен иконостас с золотой резьбой".

Мое письмо   она   передала   местному   краеведу-любителю В.Г.Кильчанскому, который тоже прислал небольшую выписку из документов конца прошлого века. Вот они.

"Золотые прииски Амурского горного округа и добыча золота на них по 1899 год. Составлено Окружным инженером Амурского округа. Издание "Бюро съезда амурских золотопромышленников", Благовещенск, 1899 г.
"Стр. 46. Лапин Сергей Григорьевич потомственный почетный гражданин имел золотой прииск по ключу "Безымянному" - левому притоку речки Гилюй, впадающей в реку Зею. Прииск заявлен им 15 сентября 1896 г. Межевой акт составлен 2 июля 1898 г. В 1898 г. на прииске было добыто 21 пуд 20 золотников (336 кг. 80 г.). Площадь прииска 1060 погонных (?) десятин. В 1899 г. прииск был сдан в аренду Маломальскому товариществу."
Совершенно ясно, что Сергей Григорьевич - мой прадед по материнской линии.

А вот ответ на мой более поздний запрос
Уважаемый Игорь Александрович!
К сожалению, в фондах Амурского областного краеведческого музея
нет документов, относящихся к семьям Лапина С.Г. и Белокопытова А.С.
Однако в списках домовладельцев г. Благовещенска
(Амурский торгово-промышленный календарь на 1913 год)
упомянуты Белокопытов Анемподист Степанович (ул. Большая, 97).

Из записей моей тётушки Нины Николаевны Лапиной, сделанных по моей просьбе незадолго до её смерти, мне известно, что Анемпадист Степанович Белокопытов был арендатором  прииска, а молодой Николай Лапин работал у него в качестве технического руководителя.
После того как Николай запустил систему гидроразмыва песков и новые промывочные машины, он стал ещё и компаньоном арендатора. Очевидно, их отношения зашли настолько далеко, что в 1907 г. старший арендатор выдает за двадцатитрехлетнего Николая свою пятнадцатилетнюю дочь Параскеву.

Параскева получила неплохое воспитание - она окончила Благовещенскую женскую гимназию, играла на пианино и гитаре, давала уроки музыки, хорошо пела и прекрасно готовила. На старых фотографиях она выглядит весьма привлекательно - строгий взгляд, правильные, немного тяжеловатые черты лица, прямой "римский" нос. Все это придает ее лицу несколько надменное и волевое выражение. Такой она была и в действительности, во всяком случае, такой она мне запомнилась в последние годы ее жизни.

За первые десть лет брака моя бабушка родила семерых детей - четырех девочек и трех мальчиков, один из которых умер вскоре после рождения. Первым ребенком молоденькой Параскевы стала девочка, родившаяся 6 декабря 1908 г. Ее назвали Валентиной. Это моя мама. После нее по порядку рождений последовали Сергей, Людмила, Ольга,  Георгий и Нина.
До 1917 года семья жила в Дамбуках. Вместе с Николаем на прииске работал и его брат Сергей, который, несмотря на отсутствие специального образования, достиг больших успехов в области поисков и разведки россыпных месторождений золота и стал одним из известнейших и признанных знатоков этого дела. После рождения Нины вся семья с прииска переехала в город Зею, где обосновалась в большом частном доме, принадлежавшем Марии Сергеевне Пауль (урожденной Лапиной).

В большом деревянном доме, где была обширная гостиная, столовая, несколько комнат и кухня семья прожила относительно спокойно более 10 лет, пока советская власть и ее   
репрессивный аппарат набирали силу.
 
Главные несчастья были еще впереди. Они замешивались в далекой Москве на дрожжах ненависти пришедшего к власти "пролетариата" к своим бывшим "эксплуататорам". В последней категории, естественно, оказались мой дед и его семья.
Мужики с "господами" поступили  грубо и бесцеремонно - Николая и Параскеву лишили права голоса и сделали, таким образом, "лишенцами" (революционный неологизм). Всю ребятню, которая училась к этому времени в школе, изгнали из нее, никому не позволив завершить среднее образование и закрыв, тем самым, все пути к высшему. Старший из сыновей Сергей ввиду тяжелого материального положения семьи вынужден был рано пойти на работу на прииск к отцу, чтобы "привыкать к делу".

В марте 1928 года прииски были национализированы. У деда, который на правах компаньона и техрука стал к этому времени практически единоличным распорядителем прииска, отобрали все, во что он вложил столько труда и средств. Чтобы окончательно уравнять золотопромышленника с люмпенизированными массами у семьи экспроприировали также весь домашний скот.
       
На базе национализированных приисков был создан трест "Дальзолото", но так как для добычи золота нужны квалифицированные специалисты, а не политизированные горлопаны, то деду предложили стать заведующим,  ранее принадлежавшим ему, прииском с окладом 120 рублей в месяц. Разрешили оставить на работе сына Сергея, которому положили оклад 20 рублей.

Оставим их там и проследим за судьбой Сергея Сергеевича Лапина. С 1917 по 1922 г. он работает в качестве заведующего первой группой приисков Зейского горного округа, в который входит и прииск его брата. Обладая большим практическим опытом и авторитетом в области разведки и эксплуатации золотых месторождений, он ищет новое поле деятельности и переезжает в Алданский округ Якутии, где к тому времени намечается развитие нового золотодобывающего региона. Здесь он работает до 1925 г., а потом становится "участником Учурского товарищества" по добыче золота. После образования монопольного объединения "Союззолото" и ликвидации всяческих товариществ его оставляют в этой новой мощной организации как опытного специалиста. До 1930 года он занят своим любимым делом, отдает ему все свои силы и здоровье, так и не удосужившись, несмотря на свои 43 года, обзавестись семьей и личным имуществом.

В 1930 г. он попадает в поле зрения всемогущего и вездесущего ОГПУ. Его арестовывают по обвинению во вредительстве и, без суда и следствия, комиссия ОГПУ приговаривает его по статье 58/7 к пяти годам с отбытием заключения в концентрационном лагере "Дальлаг". Как видим, методика обвинения и вынесения приговора упрощена до предела, однако в назначении сроков наказания еще соблюдается какая-то совестливость.

А вот, что становится мне известно из документов по поводу ареста братьев Лапиных.
В Книгу памяти жертв политических репрессий по Амурской области включены:

3109.   Лапин Николай Сергеевич, русский, р. 1883, г. Благовещенск.
Работал завразведками Иликанской группы приисков в Зее.
Осужден коллегией ОГПУ ДВК 20 мая 1931 г. к 10 г. спецлагерей;
3112.  Лапин Сергей Сергеевич, русский, р.1887, г. Благовещенск.
Работал завразведками по р.Гилюй ЗГПУ на прииске "Курбатовский"
в Зейском районе. Осужден коллегией ОГПУ 20 мая 1931 г. к 5 г. концлагерей.

Обратите внимание на количество репрессированных в относительно малочисленной Амурской области. Можно предположить, что Лапины (фамилия начинается на среднюю букву алфавита) находятся в средине общего списка, в котором числится не менее 6000 человек.

Решение по их дальнейшей судьбе завязывается в Москве. Молодому государству нужно много золота, а по данным геологов его неисчерпаемые запасы находятся на Колыме и Чукотке. Беда лишь в том, что это совершенно необжитые края и для их цивилизованного освоения необходимы громадные средства и множество людей. Однако к этому времени власти уже имеют богатый опыт использования в этих целях дешевого труда заключенных. Нужно только, с учетом грандиозности поставленных задач и неизбежности большого отхода человеческого материала в чрезвычайно суровых условиях этого региона, значительно увеличить их численность. Но это уже чисто техническая задача репрессивного аппарата, в котором тоже наработан значительный опыт. На основе этой идеологии, с присущими тоталитарному режиму динамичностью и энтузиазмом, в Москве создается знаменитый трест "Дальстрой".
«Государственный трест по промышленному и дорожному строительству в районе Верхней Колымы» (так расшифровывается его содержание и назначение) был создан постановлением Совета Труда и Обороны (СТО) от 13 ноября 1931 г. СТО являлся органом Совета Народных Комиссаров СССР, который в описываемое время возглавлял верный соратник И.В.Сталина В.М.Молотов. Главной задачей новой организации было освоение рудных богатств золотопромышленного района в верховьях реки Колымы.

Не будь Дальстроя, братья Лапины вероятнее всего затерялись бы в безвестности среди множества других политических заключенных, но причастность к разведке и добыче золота в корне изменила их судьбу. В списках ОГПУ они числились в разряде "спецов" и поэтому при наборе рабсилы были рекомендованы для использования по назначению. В конце 1931 г., когда комплектовались штаты Дальстроя, их включили в первые списки, сохранив за ними статус заключенных.

10 января 1932 г. на пароходе полуледокольного типа "Сахалин" (многозначительное название!) в составе группы из 10 таких же подневольных спецов они отбыли из Владивостока в Нагаево. Это был знаменитый первый рейс, которым в будущую "столицу колымского края" Магадан ехало все руководство Дальстроя во главе с известным революционером и чекистом Эдуардом Петровичем Берзиным.

Интересен национальный состав    группы    руководящих работников этой  организации.  Директор  Э.П.Берзин,  начальник особого сектора   К.Г.Калнынь,  помощник  директора  Р.К.Балынь - латыши. По странному совпадению латышами в этом  рейсе  были  и еще два  брата  Лапины  - Эрнст и Густав.  Думаю,  что это было русифицированное звучание латышской фамилии Лапинь. Начальником медико-санитарной части ехал эстонец Ян Пуллериц,  а в качестве технического специалиста - австриец Антон Перн. В состав группы входило несколько евреев - парторг Иосиф Соловейчик, начальник планово-финансового отдела Л.М.Эпштейн, геологи Исай Рабинович и Яков Фейгин. Замыкали список горняки П.Григорьев и Бойко и геолог М.Финогенов. Вполне интернациональный состав, в котором на долю победившего в революции и гражданской войне народа досталась только роль рядовых исполнителей.

Рейс парохода был трудным. В Охотском море его встретили сплошные, метровой толщины льды и если бы не ледорез "Литке", вышедший из бухты Нагаева навстречу "Сахалину", то финал этого рейса мог бы быть иным. Только 4 февраля пароход приблизился к конечной цели, но вынужден был остановиться в сплошных льдах в 27 километрах от берега. Доставку грузов и людей к причалам порта осуществляли на грузовиках, один из которых при этом провалился под лед.

Что же увидели вольные и невольные пассажиры парохода по мере приближения и втягивания грузовиков в шестнадцатикилометровую воронку бухты? Унылый зимний пейзаж. Заросшие лесом и кедровым стлаником сопки. Несколько приземистых, сделанных на скорую руку, бревенчатых бараков и множество палаток. За вершины сопок цеплялись то ли клочья сползающих облаков, то ли остатки поднимающегося тумана. Портовых сооружений фактически не было. Скудость природы и убогость зарождающегося города отнюдь не способствовали бодрости духа, особенно у Николая Сергеевича, насильно оторванного от жены и детей и заброшенного злым роком в эти дикие края.

               
                Глава 2. Дальстрой
Итак, будущий Магадан    встретил    братьев    крайне неприветливо,  однако суровость природы была смягчена  тем,  что лагерей  в  это время еще не было и заключенные жили и работали среди вольнонаемных,  а подчас - и вместе с ними в одних и  тех же   бараках  и  палатках.  Несмотря  на  жестокость,  присущую индустриализации страны в годы первых пятилеток,  этому периоду нельзя   отказать   в   деловитости   и   относительно  высокой организации работ. Для того, чтобы более документально осветить начальный  этап освоения этого края,  я воспользуюсь некоторыми материалами,  приведенными   в   статье   научного   сотрудника Магаданского краевого музея А.Г.Козлова "Они были первыми", опубликованной в журнале "Колыма", N 8-9 за 1991 г.

Приказ по Дальстрою от 18 февраля 1932 г. гласил: "Направленные из УИТЛ для работы в Дальстрое нижеследующие лица назначаются на следующие должности с 14 февраля с.г.: ..
 6.  Лапин Н.С. - горного техника с окладом 650 руб. в месяц; ..
10. Лапин С.С. - горного техника с окладом 650 руб. в месяц."
Однако уже в начале марта по Дальстрою издается новый, более конкретный приказ, согласно которому Н.С.Лапин в составе группы других заключенных направляется в Середнекан в качестве старшего горного смотрителя на прииск Борискин, а С.С.Лапин - на прииск Утиный в качестве горного смотрителя.

Итак, Николай Сергеевич, заключенный по зловещей 58 статье по пунктам 6 и 7 на 10 лет, отправляется на прииск. С такой мерой наказания ему трудно было рассчитывать не только на награды "за доблестный труд", но даже на простую за него благодарность. Однако начальству Дальстроя того периода еще не были чужды простые человеческие чувства. Начальник Дальстроя  Э.П.Берзин, очевидно не был жестоким человеком, большой разницы в условиях проживания между заключенными и вольнонаемными не было. Более того, он ценил в людях и знания, и  отношение к делу.   В награду за добросовестный труд Н.С.Лапину в порядке поощрения было разрешено выписать на Колыму семью, которая все еще оставалась в Зее.
 
В ноябре 1933 г. бабушка, невзирая на зиму и штормовое Охотское море, с тремя оставшимися с нею детьми, подобно женам декабристов, отправляется в далекий и трудный путь. Имеется документальное подтверждение тому, что 4 декабря на пароходе "Шатурстрой" они, преодолев штормовое Охотское море, прибыли в бухту Нагаева.

Приезд семьи, конечно же, должен был уменьшить моральные страдания этого сильного человека, однако его подневольное состояние отчетливо прослеживается в его послужном списке. За 6 лет, которые ему осталось прожить на этой богатой, насквозь промерзшей и безжалостной земле, ему не по своей воле пришлось не менее 5 раз сменить место жительства и работы. После Середнекана и прииска Борискин он переезжает в Оротукан - центр Южного горно-промышленного управления. Затем работает на приисках Пятилетка, Дебин и имени Водопьянова. Вместе с мужем кочует и его энергичная жена. В тех, как теперь принято говорить, "экстремальных" условиях она выполняет любую подвернувшуюся работу - счетовода на Борискине, заведующей столовой в Оротукане, кассира на Пятилетке и им. Водопьянова.

Так продолжалось до 1937 г. Заслуги Н.С. перед Дальстроем были столь очевидными, что Э.П.Берзин ходатайствовал перед органами о его досрочном освобождении и даже снятии судимости. К тому времени дед отбыл большую часть назначенного ему срока заключения - 7 лет из 10. Увы! Наступил трагический для страны и народа 1937-ой!

                Глава.3. Новый арест
В декабре Э.П.Берзин отбыл в отпуск на "материк", но до Москвы не доехал. На станции Александров, бывшей когда-то резиденцией Ивана Грозного и центром опричнины, по ордеру, подписанному наркомом внутренних дел Ежовым, его арестовывают. Не помогли Берзину ни прошлые заслуги перед революцией, ни участие в гражданской войне, ни служба в ЧК, ни разоблачение "заговора послов", возглавляемого Локкартом в 1918 г. Даже орден Ленина, которым он был награжден в 1935 г. за освоение Колымы, не спасал его от рук современных опричников.

На него было состряпано клеветническое дело, в котором его обвиняли в передаче золота большими партиями за границу, в организации повстанческой армии с целью отторжения Колымы в пользу Японии, наконец, - в слишком гуманном отношении к заключенным.
Естественно, что после его ареста репрессии должны были коснуться всех, кто так или иначе был с ним связан. В черные списки попал и Н.С.Лапин. Вместо досрочного освобождения и снятия судимости ему предъявляют новое страшное обвинение. Однако о выпавшей ему участи лучше всего расскажут материалы, присланные по моему запросу из прокуратуры Магаданской области в 1990 г.

Я получил  тогда   ксерокопии   из   "Дела   арестованного Н.С.Лапина", в котором содержалась "Анкета арестованного", подлинник которой был заполнен рукой моего деда. Из нее мне впервые удалось почерпнуть несколько ранее не известных сведений. Так на вопрос "Принимал ли активное участие в Октябрьской революции, в гражданской войне и в чем именно выразилось ваше участие" он пишет - "жил на прииске, оказывал убежище партизанам"; на вопрос "Социальное происхождение" - "сын главного бухгалтера частной пароходной компании". Стояли там и две даты: повторного ареста, произведенного 11 декабря 1937 г., и заполнения анкеты - 29 апреля 1938 г.

В "Анкетном листе", также заполненном его рукой, в графе 2, касающейся социального происхождения до революции, написано - "Потомственный почетный гражданин". Эта запись была дважды подчеркнута, очевидно, следователем. Она свидетельствовала о заслугах обвиняемого перед "старорежимным строем" и могла послужить серьезным основанием для личной неприязни и сурового приговора.
Однако самым страшным документом оказался, конечно же, протокол допроса. В связи с его краткостью и категоричностью, я привожу его полностью. (Протокол написан от руки).

                Протокол допроса обвиняемого
                Лапина  Николая Сергеевича               
1883 года рождения, уроженец  г. Благовещенска, ДВК, русский, гр. СССР, сын главного бухгалтера пароходовладельца, б.Потомственный почетный гражданин, б. золотопромышленник, осужден в 1930 г. по ст. 58 п.п. 6,7 на 10 лет, работал техноруком прииска им. Водопьянова Северного Горно-промышленного управления Дальстроя.
 г. Магадан, ДВК, 29 апреля 1938 г.               
Вопрос. Нам известно, что вы являетесь активным участником антисоветской организации на Колыме. Подтверждаете вы это?

Ответ. Категорически отрицаю свое участие в какой-либо антисоветской организации. Ник.Лапин

Вопрос. Вы  изобличаетесь показаниями участников антисоветской вредительской, повстанческой и контрреволюционной организации на Колыме Эпштейна,  Кияткина, Полонского, Балинаса и др. в принадлежности к этой организации.
Признаете свое участие в организованной антисоветской деятельности?

Ответ  Еще раз отрицаю свою причастность к антисоветской организации. Ник.Лапин
Протокол  записан с моих слов верно и мною подписан.
Ник. Лапин

Допросил: пом. нач. 3-го отд. УГБ УНКВД  (подпись)


Вот такой документ, который со всей очевидностью свидетельствует о юридической и элементарной   политической безграмотности «следователя».  Никаких фактов,  кроме вырванных пытками  "признаний"  отчаявшихся людей. Если к обвинению во вредительстве достаточно было  приписать,  например,  случайную поломку насоса гидравлики или обыкновенной тачки,  то обвинения в повстанческой   и контрреволюционной    деятельности   просто смехотворны.   Для   первой необходим, по   меньшей   мере, организованный и хорошо вооруженный отряд,  а для  второй,  как минимум,  - революция,  которая благополучно завершилась 15 лет назад.

На основании этой "филькиной грамоты", громко именуемой допросом, дело Н.С.Лапина было передано "Тройке". Вот выдержка из письма старшего советника юстиции В.С.Ильюшенко, присланного вместе с прочими документами:

"Отбывая наказание в Севвостлаге и работая техническим руководителем прииска им. Водопьянова Дальстроя, Лапин Н.С. вторично был необоснованно обвинен в участии в антисоветской, повстанческой, террористически-вредительской организации (последняя формулировка, очевидно, выписана из приговора) и Постановлением тройки УНКВД по Дальстрою от 30 апреля 1938 года подвергнут ВМН. Расстрелян 8 мая 1938 года. Место расстрела и захоронения неизвестно. Можно лишь предполагать, что расстрел и захоронение произведены в Магадане, поскольку перед расстрелом Лапин содержался в тюрьме в Магадане. Как теперь бесспорно установлено, никакой контрреволюционной организации на Колыме не существовало. Дело против Лапина Н.С., как и против сотен других (какая скромность - фактически счет шел на сотни тысяч "других"), было сфальсифицировано. Лапин Н.С. нами реабилитирован.
Справку о реабилитации при этом высылаю.
                Старший советник юстиции В.С.Ильюшенко"

В этом документе впечатляют темпы работы "следственных" и карательных органов - 29 апреля обвиняемого допросили, 30 апреля приговорили к высшей мере наказания, а 8 мая уничтожили. Конвейер работал интенсивно и без сбоев. Можно только догадываться, что пришлось пережить невиновному человеку, перед которым совсем недавно забрезжил свет досрочного освобождения, а теперь, после вынесения приговора, ему оставили 9 дней томительного ожидания смерти!

Окольными путями до нас дошли слухи о том, что могилой деда стало дно бухты Нагаева. Нина Николаевна, работавшая до 1946 г. в Певеке, от одного из очевидцев узнала о том, что несколько заключенных, в том числе и мой дед, были расстреляны с берега прямо в катере. Трудно найти объяснение такой изощренной казни, однако позднее этот факт со слухов подтвердила моя другая тетка Людмила, гостившая у нас в 1970 г.

В заключение мне хотелось бы рассказать и о дальнейшей судьбе Сергея Сергеевича Лапина. Как я уже говорил, арестован он был почти одновременно с братом по той же 58 статье, но осужден "всего" на 5 лет. Работая прежде вместе, братья прекрасно дополняли друг друга. Сергей был прирожденным поисковиком россыпных месторождений не только золота, но и олова. Николай обладал даром технического руководства разработкой месторождений. Эти наклонности братьев в полной мере проявились и в Дальстрое, но младший оказался немного удачливее. В статье "Особая "честь" А.Г.Козлов на основании архивных материалов так описывает его деятельность на Колыме в 30-ые годы.

"С.С.Лапин стал работать на Утинке. Как и ранее на Дальнем Востоке он не щадил себя, полностью отдавался любимому делу. Этим подорвал свое здоровье, но поздней осенью 1933 г. был уже досрочно освобожден. Оставшись работать в Дальстрое по вольному найму, С.С.Лапин следующим летом выезжал на "материк", лечился, вернулся назад. Э.П.Берзин и начальник горного управления А.Н.Пемов высоко ценили его самоотдачу, практические результаты поисковых разведок. Благодаря их ходатайству Постановлением ЦИК СССР от 22 марта 1935 года с Лапина снята судимость. Его восстановили в правах. Тогда же Сергея Сергеевича, как "открывшего новый золотоносный район" наградили Почетной грамотой ЦИК СССР. Для сравнения скажем, что подобного отличия удостоились известный геолог Сергей Новиков и первая женщина-геолог Колымы Фаина Рабинович.

Однако здоровье С.С.Лапина все больше ухудшалось. Летом 1935 года он вновь уезжал лечиться и вернулся только спустя десять месяцев. Направленный в Южное горнопромышленное управление, которое возглавлял бывший ленинградский чекист Ф.Д.Медведь, С.С.Лапин еще поработал техноруком прииска "Таежник". С горечью (и с гордостью!) он тогда писал: "Я как будто сделал достаточно полезной работы, как по поисковой разведке, так и по добыче касситерита. Отдал ей энергию, знания и потерял окончательно здоровье. Если взять всех горняков Дальстроя и сопоставить полученную пользу от работы, то вряд ли можно меня поставить в последние ряды, скорее - в первый".

В конце 1936 года Сергей Сергеевич Лапин в третий раз выехал на лечение. Окончательный диагноз гласил: грудная жаба, атеросклероз. Назад С.С.Лапин не вернулся. О дальнейшей судьбе одного из первых колымских заключенных мы больше ничего не знаем."
В отличие от родного деда мне все же пришлось познакомиться с ним в 1938 г. После этой встречи, которая произошла уже после ареста моего отца на прииске "Незаметный" (ныне это город Алдан) и поэтому прошла в обстановке секретности, следы его окончательно затерялись.

Вот и все, что мне удалось выяснить об этих неординарных людях, положивших свои жизни на алтарь неблагодарного Отечества.

В 1991 г. мне довелось побывать в Магадане и познакомиться с этой "столицей колымского края". Познакомился я и с летописцем трагической истории его освоения руками сотен тысяч известных  и безвестных заключенных А.Г.Козловым. В местном краевом музее его стараниями организован  стенд, посвященный братьям Лапиным. Там я увидел и фотографию С.С., копия которой отныне хранится в моем альбоме рядом с фотографией его брата и моего деда Н.С.Лапина. Хорошо, что в нашей стране еще остались люди, неравнодушные к судьбе миллионов жертв социализма и сталинщины.      


               
                Глава 4. Короткая жизнь  А.С.Тангаева

Мой отец Александр Степанович Тангаев родился 6 (19) июня 1900 года в городе Александровске на Сахалине в семье каторжанина, отбывшего к этому времени десятилетний срок по приговору суда.
               
В 1990 г. я сделал  первую попытку воссоздать биографию моего отца. За это время я неоднократно обращался в УВД Магаданской области с просьбами выслать мне для ознакомления личное дело заключенного Тангаева А.С., но каждый раз под разными предлогами получал отказ. В 1996 г. мы с женой благодаря инициативе нашего сына Александра, названного в честь деда, из Бишкека  переехали в Москву. После завершения периода обустройства я, пользуясь территориальной близостью к бывшим карательным, а ныне демократическим правоохранительным органам, снова и всерьез возобновил свои попытки заполучить это дело. Не буду описывать в деталях, скажу лишь, что и здесь на это понадобился почти год, в течение которого я бомбил заявлениями все инстанции - начиная от районного отделения милиции и кончая Управлением Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации. Наконец в мае 1997 г мне позвонили из УФСБ и предложили придти и ознакомиться с материалами "Следственного дела".

Все во мне замерло и похолодело, когда открыв легкую корочку казенной папки, я увидел пожелтевшие страницы биографии, исписанные красивым и четким почерком отца. Не буду пересказывать прочитанное. Для того, чтобы читающий эти строки острее ощутил ледяное дыхание страшного времени, я приведу их по оригиналу, позволив лишь отдельные исключения повторяющихся мест да некоторые комментарии по тексту. Итак, наберитесь терпения, прочтите и постарайтесь вникнуть в примитивную технологию превращения рядовых граждан в "заклятых врагов" советской власти с целью их "законного" уничтожения.

                СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО   N463
                по обвинению гр.  ТАНГАЕВА АЛЕКСАНДРА СТЕПАНОВИЧА
                по ст. 58 п.6 ч.1 УК РСФСР
                Томмотскому Оперсектору НКВД
                Заместителя Главного бухгалтера  совхоза
                “Пятилетка” 
               
                Тангаева Александра Степановича
                Биография
Родился в 1900 году 19 июня в гор. Александровске на Сахалине в семье ссыльного Тангаева Степана Лаврентьевича, сосланного на Сахалин за участие в поджоге помещичьей усадьбы в 1880 годах в период крестьянских волнений. Отец уроженец б. Владимирской губернии Вязниковского уезда деревня Якушевка. В конце 1890-98 годов отец получил право выезда с остр. Сахалина и в 1901 году выехал в гор. Владивосток, где поступил на работу рассыльным в частновладельческую типографию Сущинского, где работал мой брат Ефим  наборщиком.

Работал там до начала Русско-Японской войны, в период войны выезжал на свою родину, где пробыл 1 год, возвратился на Дальний Восток и поступил работать на шахты каменноугольных рудников на ст. Угольная Усс. ж.д. около гор. Владивостока, где проработал до 1909 г. и уехал к сыну (Григорию) на станцию Муравьев-Амурская (теперь Лазо), где пробыл до 1911 г. В 1911 г. вернулся на ст. Угольная и опять поступил на шахты кочегаром и проработал до 1920 г. и оставил работу, так как ослеп. За отцом всюду путешествовал и я. В 1911 г. при материальной поддержке моего брата Григория, который служил Старшим телеграфистом на ст. Лазо, меня отдали учиться в реальное училище в гор. Ник.-Уссурийске на ДВК.

В этой средней школе я проучился до апреля 1919 г. Не давши закончить учебного года, наш выпускной класс был мобилизован Колчаком и в течение 2 дней был отправлен в г. Харбин на КВЖД в железнодорожный батальон, где я прослужил в оркестре до начала января 1920 г., т.е. до падения Колчаковской Армии, и сразу же выехал в Приморье и поступил в формирующуюся Народно-Революционную Армию ДВ Правительства, во Владивостокский Авто-Транспортный дивизион на ст. Первая Речка, где прослужил до 20 марта и слег в госпиталь из-за дизентерии и проболел до 14 апреля.

В период японского выступления 4-5 апреля я был в госпитале, когда наш дивизион был разгромлен и почти полностью уничтожен. По выходу из госпиталя и узнавши о том, что отец мой ослеп, а в ту пору ему было уже слишком 65 лет, мне пришлось подать прошение об освобождении меня из армии, чего я добился, и поступил сразу же на работу конторщиком на тот рудник на коем работал мой отец. На руднике проработал до июля 1923 г. и прекратил работу из-за национализации и закрытии рудника, как не имеющего серьезного промышленного для государства значения. В период работы на руднике еще при существовании белой власти в 1922 г., у нас на руднике существовала профсоюзная ячейка, в кою я впервые вступил в апреле месяце членом союза горнорабочих и с тех пор, до сего времени, состою, не прерывая стажа. В 1923 г. в августе месяце имея две партийные рекомендации (письменные) поступаю на работу в Губернский отдел народного образования (Приморское ГубОНО) на должность счетовода.

Один из членов партии тов. Тимофеев Мих. Максимович меня рекомендовавший ныне работающий главным инспектором по руководящим кадрам Наркомпроса (старший инспектор кадров при наркоме Бубнове) знает меня и мою семью с 1912 г., когда он еще был сельским учителем в с. Угольном около Владивостока , где жил я и мои родители. Другой член Партии, рекомендовавший меня, был в ту пору председателем ГубКК  - это тов. Мацак Андрей Андреевич член партии с 1905 г. (в нелегальное время он работал электриком на том же руднике, где и я служил). Он то и был организатором профячейки и в то же время вел подпольную работу на рудниках в окрестностях, распространял литературу. В 1925 г. он выехал из Владивостока и я не знаю, где он находится теперь.

В ГубОНО я проработал до апреля 1925 г. За время работы в ГубОНО с октября 1923 г. я был бессменным секретарем местного комитета, в этот же период времени я был избран дважды нарзаседателем в губернский суд по шесть дней каждый раз.
Далее отец перечисляет те места работы, которые ему пришлось сменить в связи с общей неразберихой и постоянными реорганизациями системы управления нового государства. Я это перечисление опускаю

В мае 1935 г,.  получив отпуск, выехал в Москву, т.к. никогда там не был, по окончании отпуска был командирован Москвой на Алдан, куда прибыл в Декабре 1935 г. и был назначен Главным бухгалтером на Центральную Базу ЯКЗПС (Якутзолотопродснаба) и проработал до Октября 1936 г. и по личной просьбе был откомандирован в Совхоз Пятилетка на должность Заместителя Главного бухгалтера, где и работаю до настоящего времени до 2/VII 1937 г.
Тангаев
28 февраля 38 г.

Арестован отец был именно в Томмоте 24 ноября 1937 г. Затем, очевидно, его перевезли в Незаметный в Алданский сектор НКВД Якутской АССР. Судя по подчеркиваниям в тексте, сделанным рукой следователя, к этому времени его биография была достаточно тщательно изучена и послужила основанием для ареста. Выделенные моменты биографии послужили главной зацепкой, позволившей следователю выстроить свою, предельно простую и безошибочную в атмосфере всеобщей подозрительности и истерии, версию разоблачения врага народа.

 Как все это происходило видно из знакомства с протоколами допросов, первый из которых был произведен уже 26 ноября сотрудником Ас  НКВД ЯАССР  мл.  лейтенантом Госбезопасности Морозовым.

Первому допросу предшествовало заполнение анкеты. Отвечая на п.18 "Служба в белых и др. кар. (очевидно - карательных) армиях (когда и в качестве кого)”, отец пишет - "Служил в белой армии Колчака с IV 1919 по XII 1919 г. в гор. Харбине в балалаечном оркестре Желдорбатальона".
На основании этого рокового пункта биографии и анкеты следует первый вопрос следователя, который звучит отнюдь не вопросительно. Далее - из личного дела.


                Первый допрос  26 ноября 1937 г.

- Вам предъявлено обвинение в том, что вы вели и ведете в настоящее время шпионскую работу в пользу одного из иностранных государств. Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении по ст. 58 п. 6 УК РСФСР.

- В предъявленном мне обвинении по ст. 58 п.6 УК РСФСР виновным себя не признаю.

После вопроса о том, откуда и когда отец прибыл на Алдан и исчерпывающего ответа следователь просит его подробно рассказать автобиографию. Рассказ детально записывается. Я не буду его повторять, отмечу лишь те моменты, которые не были освещены в письменном варианте. Вот что я узнал из протокола:

"Отец мой умер в 1930 г., а Мать умерла в 1934 г., оба  умерли в г. Владивостоке. Детей у отца было всего четыре человека, два брата и две сестры. Самая старшая из семьи у нас была сестра Мария, которая умерла в 1927 г. во Владивостоке, брат Тангаев Григорий Степанович в настоящее время должен проживать в г. Владивостоке, когда я уезжал из Приморья и видел его в декабре 1932 г., то он работал телеграфистом на ст. Вторая Речка, с того времени никаких сведений о нем я не имею.
 (Григорий также был репрессирован в 1937 г. и тоже погиб)

Сестра Елена Степановна по фамилии мужа Крамарова в 1929 г. уехала в г. Харбин к мужу Крамарову Ивану Ивановичу, который на Джалайнорских копях работал бухгалтером, с тех пор я о сестре не имею никаких сведений т.к. переписки не веду. Будучи в 1930 г. во Владивостоке я встретил Крамарова И.И. и узнал, что моя сестра Елена находится в Харбине. Крамаров мне рассказал также, что его в 1929 г. эвакуировали ( очевидно, арестовали) со станции Джалайнор в г. Читу и он не знает о месте нахождения Елены, но предполагает, что она должна быть в Харбине... Уже в 1931 г. я слышал от знакомых, что Крамаров арестован, находился в концлагере, а в 1935 г. до меня дошел слух о его смерти.
В апреле 1919 г. после окончания Никольск-Уссурийского реального училища я был мобилизован в армию Колчака и отправлен в г. Харбин в Заамурский ж.д.батальон, где служил в качестве рядового музыкальной команды балалаечного оркестра, которым руководил известный артист Доброхотов Александр Дмитриевич. Командующим всем белым войском в Харбине был генерал Хорват, которого я видел на парадах.

После возвращения во Владивосток я обратился к воинскому начальнику, каковой меня направил в авто-транспортный дивизион, стоявший на Первой Речке, где я прослужил до апреля 1920 г. После вступления японцев власть во Владивостоке перешла в руки крупного фабриканта Меркулова, наш батальон весь разгромили, все народоармейцы разбежались в том числе бежал и я и скрывался у родной сестры Марии, проживавшей в то время во Владивостоке.

В период меркуловской власти в 1920 г. я из армии уволился и перешел на гражданскую службу на ст. Угольной на Алексеевский рудник в качестве экспедитора по отправке угля, где работал до конца 1923 г."


                Второй допрос 27 ноября

- Скажите, когда ваша сестра Елена вышла замуж за Крамарова И.И. и где? -    После ответа, что она вышла замуж в 1903 г. во Владивостоке, последовала просьба подробнее рассказать кто такой И.И.Крамаров.

Ответ:
- Крамарова И.И. я знаю приблизительно с 1907 г. Долгое время он работал на ст. Угольной на каменноугольных копях горнопромышленников Скидельского и Арцт до 1923 г. в качестве бухгалтера. С 1918 по 1923 гг. он был соарендатором Арцта и в 1922 г. по его поручению выехал в г. Харбин для производства расчетов с управлением КВЖД за уголь. С тех пор до 1930 г. я его не видел, но со слов сестры слыхал, что он работает на ст. Джалайнор гл. бухгалтером на угольных копях.

- Находясь в 1919 г. в армии Колчака в Харбине были ли у вас знакомые из иностранцев и русских, кто они и где сейчас находятся?

- Никого из иностранцев и русских я в Харбине в то время не имел. Помню только сослуживцев по музыкальной команде Шалаганова и Агапова. Шалаганова я встречал до 1927 г. во Владивостоке, а Агапова - до 1930 г. на ст. Угольная. Он работал кассиром ж.д. кассы. Где они сейчас я не знаю.

- Скажите, какая была у вас цель вступления в народно-революционную армию ДВР, а потом дезертировать?

- Цели какой-либо у меня не было, я просто считал, что как гражданин должен принять участие в борьбе советской власти с интервентами. Дезертировать я из НРА ДВР не собирался, остался вне войск в силу разгрома нашего батальона японцами в ночь с 4 на 5 апреля 1920 г.

- Следствию известно, что вы будучи в 1919 г. в Харбине были завербованы иностранной контрразведкой. Признаете ли в этом себя виновным?

- Виновным в этом себя не признаю, т.к. в Харбине я ни с кем из иностранцев не встречался.

- Следствию также известно, что вы вернувшись в 1920 г. из Харбина чисто со шпионской целью вступили в НРА, а при наступлении японцев предали свою часть и дезертировали. Следствие требует правдивого показания.

- Нет, в этом виновным себя не признаю т.к. этого с моей стороны не было.

- В 1925-26 гг.  вы работали во Владивостоке в акционерном обществе "Книжное дело". Скажите, что это за общество?

- Это было исключительно государственное учреждение по печатанью книг. Центр его был или в Хабаровске, или в Чите, точно не помню.

Допрос был начат в 12 ч. и закончен в 13 ч. 25 м.


Итак, после двух первых допросов вполне четко проясняется стратегическая линия обвинения - участие в белой армии Колчака и пребывание в Харбине. Тот факт, что оба эпизода взаимосвязаны и обусловлены насильственной мобилизацией учащихся, не оставлявшей им выбора, в расчет не принимается. Следователь с видимым удовольствием "исполняет свой долг", ни на минуту не проникаясь сочувствием к соотечественнику и отнюдь не сомневаясь в правильности своей позиции. Без колебаний он повторяет один и тот же лживый прием - "следствию известно".

                В 11 ч. 15 м. 29 ноября начинается третий допрос.

- Скажите, где вы находились в ночь с 4 на 5 апреля 1920 г., когда японцы громили ваш дивизион во Владивостоке?

- В момент налета японцев я находился в казармах.

- Следствию известно, что вы в одном из своих документов писали, что вы в период выступления японцев с 4 на 5 апреля не были в казармах, а находились в госпитале, болели дизентерией. Скажите, почему расходятся ваши показания с вашими же документами?

- Действительно, мои показания на следствии, а также мои сведения в автобиографии, данной тов. Ефимову, расходятся. Давая о себе сведения в автобиографии, я к этому отнесся несерьезно и не уточнил этих моментов.

- Скажите, где вы вступили в белую армию Колчака?

- В белую армию Колчака я был мобилизован в апреле месяце 1919 г. в г. Никольск-Уссурийске, тогда была объявлена мобилизация городской интеллигенции.

- В вашей записной книжке записан адрес в г. Москве Историко-филологический институт, улица Усачева, работает некто Сломинский Ник.Мих. Расскажите подробно, что это за личность. где вы с ним познакомились и как давно?

- Сломинский Н.М. в 1924-25 гг. был заведующим железнодорожной школой семилеткой на ст. Угольной, где я с ним и познакомился, т.к. тоже проживал там.

- Скажите, в чем выражалось ваше знакомство со Сломинским?

- Наше знакомство выражалось в том, что я раза три с ним играл в преферанс, а во время игры бывали и легкие выпивки водки.

- Известно ли вам, был или нет Сломинский за границей?

- Да известно.  В 1926-27 гг. я узнал у жены Сломинского и его родного брата Евгения, что Н.М. уехал за границу на КВЖД. С тех пор я его не видел и ничего не слышал о нем до 1935 г.  А в 1935 г.  совершенно случайно, будучи в отпуске в Москве встретил Сломинского у инспектора Наркомпроса Коробова Александра, где и записал адрес Сломинского в свою записную книжку.

В этот день следователю удалось "поймать" обвиняемого на противоречивых показаниях относительно места его нахождения в злополучную ночь с 4 на 5 апреля 1920 г. С его точки зрения у него на руках появился неплохой козырь.

                Четвертый допрос состоялся  4 декабря в 12 ч.

- Расскажите подробно кто является ваша жена? (так записано в тексте).

- Моя жена Валентина Николаевна Тангаева, а из девушек Лапина. Происходит из семьи бывшего золотопромышленника арендатора в зейском районе Лапина Николая Сергеевича. Лапин Н.С. в 1929 г. был арестован в г. Зее и осужден на 10 лет концлагеря, где и отбывает до настоящего времени в Колыме. Вместе с ним был также арестован его родной брат Лапин Сергей Сергеевич и также осужден на 10 лет концлагеря, наказание отбывал в Колыме до 1935 г., а в 1935 г. освобожден досрочно.

    С.С. в настоящее время работает в Нагорнинском приисковом управлении на пр. Викторовском в должности технического руководителя. С моей женой я познакомился в 1928 г. в г. Владивостоке, где она проживала в то время у ветфельдшера Астафьева Ив.Ив. вместо дочери. В мае месяце 1929 г. я вступил с ней в брак, и проживаем до настоящего времени.

- Скажите, имели ли вы когда-либо встречи с Лапиным Н.С. и Лапиным С.С.?

- Да, имел. В 1931 г. в декабре я, будучи в командировке в Хабаровске имел свидание с отцом моей жены Лапиным Н.С., когда он уже был в заключении. Лапина С.С. я встретил в августе 1937 г. впервые в Незаметном.

- Известно ли вам, за что были суждены Лапины и по какой статье УК?

- За что и по какой статье они были осуждены не знаю, т.к. этим вопросом я никогда не интересовался.

- В предыдущих показаниях вы показали, что ваша сестра Елена часто приезжала из Харбина в СССР на лечение. Скажите, в каждый приезд вы встречались с сестрой?

- Да, встречи у меня с сестрой были каждый ее приезд, а она приезжала раза три.
- Что рассказывала ваша сестра при приезде в СССР из Харбина?

- Сестра мне действительно рассказывала, как идет жизнь в Харбине, о наличии товаров на рынке, о ценах на продукты и товары. Других разговоров с сестрой у меня не было.

- Что рассказывали вы своей сестре при встречах о СССР?

- Кроме обывательских разговоров при встречах ничего не было.

- Скажите, в 1930 г. во время встречи с мужем вашей сестры Крамаровым какой был у вас с ним разговор?

- Разговор у меня с Крамаровым был таков, я ему сказал, что зачем он сюда приехал, за все прошлое вас посадят.

- Проживая в г. Харбине вызывались ли вы в полицейское, жандармское и другие учреждения Китайских властей?

- Нет, я никуда и никем не вызывался.

Записано с моих слов верно, мне прочитано.
Допрос закончен в 13 ч. 23 м.
Допросил: сотр. 3 отд. Ас НКВД ЯА ССР
мл. лейтенант Госбезопасности Морозов.


        И, наконец, протокол последнего пятого допроса 5 декабря 1937 г.
                Начат в 10 ч.

- Следствию известно, что вы из Манчжурии после разгрома белой армии Колчака были специально иностранными разведывательными организациями переброшены в СССР с целью шпионажа. Признаете ли вы себя виновным в этом?

- Нет, в этом виновным себя не признаю.

- Из ваших предыдущих показаний видно, что вы, будучи настроены против Советской власти, добровольно поступили в белую армию и вместе с ней эмигрировали в Манчжурию. После эмиграции вы все время поддерживали связь с контрреволюционным элементом по день вашего ареста. Подтверждаете ли вы это?

- Нет, этого я не подтверждаю. В белую армию я был мобилизован. Связи с контрреволюционным элементом не имел и не поддерживал.

- Следствию известно, что вы вступили в НРА ДВР в 1920 г. специально по заданию иностранных разведывательных органов и умышленно предали автодивизион на разгром японцам. Признаете ли вы себя виновным в этом?

- Нет, в этом виновным себя не признаю.
Показания записаны с моих слов верно и мне прочитаны.
Тангаев

   Допрос закончен в 11 ч. 25 м.
Сотрудник 3 отд. Ас НКВД ЯА ССР
Мл. лейтенант Госбезопасности        Морозов

               
               
                Справка
           Об окончании следствия мне объявлено, что дело мое закончено и направлено по подсудности.                Тангаев


Неправда ли, все это напоминает ситуацию с мухой, случайно залетевшей в паутину и безнадежно пытающейся вырваться из липких тенет. Можно ли ожидать торжества правды и справедливости от общества, в котором отсутствует сочувствие человека к человеку и господствует только одно желание - уничтожить ближнего и на этом сделать свою карьеру?
На следующий день уже был готов заключительный документ, окончательно определивший судьбу одного из миллионов несчастных. Вот он.

Утверждаю:
Нач. АС НКВД  ЯАССР
л-т Госбезопасности                А.ВИЛИНОВ
6 декабря 1937 г.
                ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
                По следственному делу N 463
     по обвинению гр. Тангаева А.С. по ст.58 п.6  ч.1 УК РСФСР
26 ноября 1937 г. Алданским Сектором НКВД ЯАССР был арестован по подозрению в шпионаже в пользу Японии ТАНГАЕВ Александр Степанович.

Произведенным по    делу    предварительным  следствием установлено:

В апреле месяце 1919 г. ТАНГАЕВ ушел в белую армию Колчака в г. Никольск-Уссурийске (Ворошиловск) на дальнем Востоке, и эмигрировал с белой армией заграницу в Харбин, где служил в национальном оркестре при ставке генерала Хорвата (л.д. N 15).
После разгрома белой армии ТАНГАЕВ в 1920 г. с целью шпионажа в пользу Японии вернулся из Харбина в г. Владивосток и примкнул к народно-революционной армии ДВР в авто-транспортный дивизион рядовым.

При наступлении японцев в ночь с 4 на 5 апреля 1920 г. дивизион японцам предал, а сам скрылся. Это подтверждается тем, что из всего личного состава дивизиона остался только он (см. л.д. N 15, 16, 19).

Проживая в СССР имел тесную связь с эмигрантом Краморовым арестованным в 1930-31 годах и заключенным в концлагерь, со своей родной сестрой находящейся до настоящего времени заграницей в Харбине, с родителями своей жены быв. золотопромышленниками ЛАПИНЫМИ ныне находящихся в ссылке на Колыме (см. л.д. N 14, 15, 18).

Допрошенный в качестве обвиняемого ТАНГАЕВ виновным себя не признал:


                ОБВИНЯЕТСЯ:
ТАНГАЕВ Александр Степанович 1900 г. рождения, уроженец г. Александровска на Сахалине, образование среднее, беспартийный, по профессии бухгалтер, со слов не судим. Работал бухгалтером ревизором Крайзолотопродснаба пр. Незаметный.
В ТОМ, ЧТО: в апреле месяце 1919 г. ушел в белую армию Колчака и эмигрировал заграницу в Харбин, где служил при генерале Хорвате. После разгрома белой армии в 1920 г. с целью шпионажа в пользу Японии вернулся в СССР г. Владивосток и примкнул к народно-революционной армии ДВР авто-транспортный дивизион рядовым. При наступлении японцев предал дивизион с 4 на 5 апреля, а сам скрылся. Проживая в СССР все время с целью шпионажа поддерживал связь с эмигрантом Краморовым, со своей сестрой проживающей в Харбине, а также с быв. золотопромышленником ЛАПИНЫМ, ныне находящимся в ссылке на Колыме, т.е. в преступлении предусмотренным ст. 58-6 ч.1 УК РСФСР.

                ПОСТАНОВИЛ
Следственное дело за N 463 считать законченным и направить в НКВД ЯАССР, для рассмотрения во внесудебном порядке.
Обвиняемого ТАНГАЕВА Александра Степановича содержащегося под стражей при Алданской тюрьме перечислить содержанием за НКВД ЯАССР.

Сотрудник 3-го Отд. АС НКВД ЯАССР
                Мл. Лейтенант Госбезопасности            (Морозов)               
СОГЛАСЕН:  Нач. 3-го Отд. АС ЯАССР
                Сержант Госбезопасности                (Завьялов)
Обвинительное заключение составлено  6 декабря 1937 г.



                С П Р А В К А
 1. Вещьдоказательств по делу нет.
 2. Обвиняемый ТАНГАЕВ А.С.  с 26 ноября 1937 г.  находится под стражей
            при Алданской тюрьме НКВД СССР.               
 3. Окраска дела - шпионаж.
  Сотр. 3-го Отд. АС НКВД ЯА ССР
      Мл. Лейтенант Госбезопасности                (Морозов)



Я полностью сохранил стиль этих уникальных документов. Даже неспециалисту в области юриспруденции бросается в глаза очевидная безграмотность и предвзятость следствия и нелепость обвинений. Попробуем проанализировать лишь самые грубые подтасовки фактов:

1. "Тангаев ушел в белую армию...". - Он был мобилизован и это легко было установить.

2. "С целью шпионажа вернулся из Харбина во Владивосток..." - Абсурдный, ничем не подтвержденный домысел.

3. "Дивизион предал, а сам скрылся..." - Где и в чем факт предательства? И зачем было ему скрываться от японцев, если он им выдал дивизион? Следовало бы настаивать на награде!

4. "Это подтверждается тем, что из личного состава дивизиона остался только он". - Отец утверждает, что остались и другие бойцы, но следствие это не заинтересовало.

5. "Имел тесную связь с эмигрантом Краморовым, с родной сестрой, находящейся в Харбине, с родителями жены Лапиными, находящимися в ссылке на Колыме". - А ведь это все его родственники, оказавшиеся в Харбине и на Колыме отнюдь не по своей воле. В Харбине, бывшем в начале века центром интересов русского капитала в Манчжурии и на Дальнем Востоке, проживали десятки тысяч русских людей. После революции они невольно оказались за границей и в массовом порядке были причислены советской властью к врагам народа.

6. Самым ошеломляющим признанием следствия является первый пункт СПРАВКИ, в котором указывается  "Вещьдоказательств по делу нет". По делу нет и ни одного письменного или устного факта, но это не смутило ни дознавателя мл. лейтенанта Морозова, ни его начальника в лице сержанта (?) Завьялова.


В результате появляется еще один документ, написанный размашистым почерком от руки:


                ЗАКЛЮЧЕНИЕ
               По делу обвинения Тангаева Александра Степановича.
 Ознакомившись с материалами дела нашел,  что обвинительное заключение составлено в полном соответствии с материалами дела.
 А потому полагаю:
                С обвинительным заключением согласиться.
                Дело направить на рассмотрение Особого Совещания НКВД СССР.
30 декабря 1937 г
       ВРИО Прокурора ЯАСС                (Иванов)


О каких "материалах" дела идет речь? Сторонники и защитники диалектического материализма должны были бы знать, что такое "материалы", но в своих следственных делах они использовали исключительно нематериальные категории вроде "следствию известно".


И последние зловещие документы.


Сов. Секретно                А Р Е С Т А Н Т С К О Е
ш т а м п                ЗАМ. НАРКОМА ВН. ДЕЛ ЯАССР   
гор. Якутск
                Капитану Госбезопасности т. Дорофееву                               
При этом препровождаем ответ на наш запрос по следственному делу N 463 на харбинца Тангаева А.С., для приобщения к делу, дело выслано Вам для рассмотрения 14 декабря 1937 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Справка 2
Вр. Нач. АС НКВД ЯАССР (А.Вилинов)
Нач. 3-го Отд. АС НКВД ЯАССР (Завьялов)

 
                С П Р А В К А
УНКВД по Московской Обл. компрометирующих материалов на СЛОМИНСКОГО не имеет. Просит сообщить характер связи его с арестованным ТАНГАЕВЫМ А.С.
16.XII-37 г. Верно: Вр. Инспектор 9-го ОтдАС НКВД
                (Богданова)


Как видно, даже простая запись адреса в записной книжке в то время могла играть роковую роль в судьбах людей. И вот, наконец, документ, свидетельствующий о том, как действовала в нашей стране изобретенная большевиками и потому единственная в своем роде система обвинения "во внесудебном порядке":

                ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА  679218
  Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР от 22 февраля 1938 г.
с л у ш а л и         п о с т а н о в и л и  д.10
Дело N 463 Якут. АССР о    ТАНГАЕВА Александра Степановича
ТАНГАЕВЕ Александре     за к.-р. деятельность  заключить
Степановиче, 1900 г.р.                в исправтрудлагерь сроком на ДЕСЯТЬ
( На штампе стоит:                лет, считая срок со дня ареста.
 “Для направления в Краслаг”)                Дело сдать в архив.

Отв. Секретарь Особого Совещания                (подпись)


Судя по порядковому номеру (10) рассматриваемого в этот день дела и по порядковому шестизначному номеру протокола, у Особого Совещания было много работы, с которой они справлялись с необычайной легкостью.

Заключительным документом по делу N 463 было "Извещение" под грифом "Секретно" из СЕВВОСТЛАГа, Нагаево, ДВК Учетному отделу ГБ УНКВД СССР в г. Москве о том, что Тангаев А.С., осужденный 22.2.38 по ст. крд на 10 л. убыл (умер) 12.12.38.
Под Извещением, не указывавшем причины смерти, стоят две подписи
         Нач. УРО СЕВВОСТЛАГа НКВД                полковник Комаров
         Нач. УСО УРО (неразборчиво)

Далее в деле я обнаружил два заявления моей матушки, написанные в январе 1956 г. на имя министра ГБ Якутской АССР и начальнику ГБ г. Алдана (бывший прииск Незаметный) с просьбой о реабилитации отца и выплате полагающейся компенсации. Я был решительно против того, чтобы принимать от этого государства гроши, в которые оно оценило жизнь моего отца. Но я не смог убедить матушку в безнравственности ее поступка - вечная нужда, в которой она жила вместе со всем народом, навсегда вытравила из наших людей понятия достоинства и чести.

За матушкиными заявлениями следовало еще несколько страниц, знакомство с содержанием которых растрогало меня до глубины души. Оказывается, прежде чем реабилитировать отца, органы МВД ЯАССР в г. Алдане провели целое следствие, опросив 10 человек, которые по прошествии 19 лет еще помнили его. Всем были заданы одни и те же вопросы: помнят ли они А.С.Тангаева и что могут сказать о его человеческих и деловых качествах. Шестеро из опрошенных еще помнили отца и дали о нем исключительно положительные отзывы; четверо последних помнили слабо, вместе с ним не работали и сказать о нем ничего не смогли. Уверен, что их давно уже нет в живых, но  не могу не упомянуть хотя бы фамилии и имена этих порядочных людей:
Савинов Конст. Анат. (бурят), Бороздин Арсен. Алекс., Бородина Мария Ник., Зуева Мария Дмит., Брандман Моисей Григ., Нагибин Вас. Андр., Стрелок Петр. Ив, Минина Клав. Алекс, Воронцов Ив. Яков., Гагарин Мих. Евдок.

Теперь я хочу обратить внимание читателей на ещё один интересный эпизод из следственного дела моего отца. Во время  третьего допроса, состоявшегося 29 ноября 1937 года, следователь  спрашивает  о Сломинском Николае Михайловиче, адрес которого содержится в записной книжке отца.
   
На эту беседу между "следователем" и подследственным  я  обратил особое внимание.  Дело  в том, что после переезда в Москву мне неоднократно приходилось бывать на улице Усачева, и при этом я всякий раз вспоминал о  том, что где-то здесь жил Николай Михайлович Сломинский   и, не исключаю, что именно у них мы останавливались летом 1935 года. Долгое время меня  подмывало желание    попытаться узнать о судьбе этого человека, и вот недавно я решил воспользоваться для этого возможностями, представляемыми  Интернетом. Зайдя на сервер Google и заказав поиск, я через несколько секунд получил краткую, но весьма  исчерпывающую информацию не только о Н.М., но также о его брате Евгении Михайловиче, также упомянутом в  ответе отца.
 
Привожу эти сведения в виде выкопировок из файлов "Сталинские списки" и "Расстрелы в Москве"
 
            Сломинский Николай Михайлович. Род.1888, с.Чесники Томашевского уезда Люблинской губ.; русский, б/п, , зав.учебной  частью   железнодорожной школы N10 им.Дзержинского в г.Москве, прож. в Москве: ул.Усачева, д.35, кв.313.
Арест. 2.04.1937. Приговорен ВКВС СССР 28.10.1937 по обв. в участии в к.-р. террористической организации. Расстрелян  28.10.1937. Реабилитирован 2.08.1957.
 
      Сломинский Евгений Михайлович.  г.Орджоникидзе - Орджоникидзевская ж.д. Расстрелян 10.06.38  Кат.2
               
 Эта информация позволила раскрыть еще один интересный момент в профессиональной деятельности наших "органов". Становится понятным содержание и смысл следующего, доселе маловразумительного, документа, хранящегося в Личном деле № 463. 
          
Сов. Секретно                А Р Е С Т А Н Т С К О Е
ш т а м п                ЗАМ. НАРКОМА ВН. ДЕЛ ЯАССР   
                Капитану Госбезопасности Дорофееву .                гор. Якутск               

При этом препровождаем ответ на наш запрос по следственному делу N 463 на харбинца Тангаева А.С., для приобщения к делу, дело выслано Вам для рассмотрения 14 декабря 1937 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Справка 2
Вр. Нач. АС НКВД ЯАССР (А.Вилинов)
Нач. 3-го Отд. АС НКВД ЯАССР (Завьялов)

                Вот этот документ
               
                С П Р А В К А
УНКВД по Московской Обл. компрометирующих материалов на СЛОМИНСКОГО не имеет. Просит сообщить характер связи его с арестованным ТАНГАЕВЫМ А.С.
16.XII-37 г. Верно: Вр. Инспектор 9-го ОтдАС НКВД
                (Богданова)

Только теперь, в июле 2006 г. я догадался, что под словами "наш запрос" подразумевался действительный запрос в Москву относительно личности Н.М.Сломинского и его связи с "харбинцем" А.С.Тангаевым.

Теперь сопоставьте даты на этих документах. А.С.Тангаев был арестован 24.11.37 г. Третий допрос, на котором  выяснялась запись в адресной книжке с фамилией Сломинского Н.М., состоялся 29.11.37 г. Видимо, сразу же в Москву был  направлен запрос по этому поводу. Ответ из Москвы зарегистрирован  16.12.37 г. И в этом коротком ответе удостоверяется, что "УНКВД по Московской области компрометирующих материалов на СЛОМИНСКОГО не имеет".
Возникает естественный вопрос: за что же тогда арестовали и расстреляли бедного Н.М.Сломинского? Он  был арестован  2.04.37 г. и  благополучно  расстрелян 28.10.37 г.? Таким образом, оба этих факта произошли еще  до ареста моего отца 24.11.37 г.
Вот как "четко" работали наши органы! Очевидно, объяснить это можно только полной неразберихой, обусловленной спешкой в связи с их загруженностью "творческим процессом". Многочисленных "врагов народа" торопливо хватали и ставили к стенке. Разве до строгого учета было в таких условиях?               

                Глава 5. Колымская   каторга
Из всех детей отец получил наиболее весомое образование - он окончил Уссурийское реальное училище со свидетельством, в котором почти по всем дисциплинам были пятерки. Оттуда он  был мобилизован в армию адмирала Колчака, но не в передовые части, а в оркестр струнных инструментов, так как хорошо играл на мандолине. Об этом эпизоде его биографии я помню по групповому снимку, на котором все оркестранты были в форме. Снимок, к сожалению, то ли затерялся, то ли был предусмотрительно уничтожен матушкой.
Советская власть рано отняла его у меня - доброго и любящего отца, хорошего специалиста, умного и достаточно образованного человека. Он попал в жернова сталинской кровавой мельницы в страшном 1937 г. и сгинул. Только через много лет мы с матушкой получили сухую казенную бумагу, извещавшую о его смерти "после болезни" в Севвостлаге НКВД СССР.
Еще позже, а точнее – в 1990 году, я послал запрос в прокуратуру Магаданской области о судьбе моего отца и вскоре получил такой ответ.

                Уважаемый Игорь Александрович!
Ваше письмо с просьбой сообщить имеющиеся сведения о Тангаеве А.С. рассмотрено. К обоюдному сожалению данные о нем очень скудные. По сохранившимся архивным материалам установлено, что Тангаев Александр Степанович, рождения 1900 года, уроженец г.Александровска (О-в Сахалин), русский, гр-н СССР, образование среднее, из рабочих, специальность – бухгалтер.

Проживал на пр. Незаметном Якутской АССР, работал в Якутском золотопродснабе в качестве бухгалтера-ревизора. Арестован 24 ноября 1937 года. Постановлением Особого Совещания при НКВД СССР от 22 февраля 1938 года за контрреволюционную деятельность заключен в исправительно-трудовой лагерь на 10 лет. Содержался в Алданской тюрьме. С 11 сентября 1938 г. содержался в Севвостлаге НКВД (Магаданская область) в отдельном Лагерном пункте прииска “Линковый”. 13 декабря 1938 года Тангаев А.С. умер в стационаре прииска, причина смерти: Паралич сердца (из акта о смерти от 13.12.38 г.)
Похоронен в тот же день, как сказано в акте о погребении: “ в отведенном месте от лагкомандировки 2 км. По течению реки на увале.”

Более подробных сведений о месте захоронения не имеется. Прииск Линковый в данное время не существует. Находился он в районе теперешнего пос. Широкий, Сусуманского района Магаданской области.  Других каких-либо сведений обнаружить не удалось.
По вопросу пересмотра дела и возможной реабилитации Тангаева А.С. настоятельно рекомендую обратиться в прокуратуру Якутской АССР.
С уважением
                Старший помощник прокурора по надзору  за
                следствием в органах   госбезопасности
                Старший Советник юстиции
                В.С.Ильюшенко


Документы о реабилитации “ввиду отсутствия состава преступления”  мы с матушкой получили еще во времена хрущевской оттепели. Теперь я хотя бы в общем знал о том месте, где очень скоро – через три месяца после прибытия в этот “лагпункт”, мой отец, еще совсем молодой и довольно крепкий человек,  умер.
 
Для того, чтобы представить те страшные условия, в которых моему отцу пришлось прожить остаток своих трагических дней, я воспользуюсь воспоминаниями другого человека, который жил и работал там же и в то же время, но которому удалось выбраться из этого ада живым.
В "Краеведческих записках" за 1989 г (выпуск XVI), любезно присланных мне старшим научным сотрудником Магаданского краевого музея Александром Григорьевичем Козловым, приведены воспоминания Ивана Павловича Алексахина "Колымские этапы", в которых он рассказывает, в частности, о том месте, где погиб мой отец. Ниже я привожу отдельные выдержки из этого страшного повествования.

"В августе 1938 года наш грузовик, оставив позади 700 с лишним километров на северо-запад от Магадана, остановился у болотистого ущелья между двумя высокими сопками под названием "Ключ Ленковый", недалеко от прииска "Скрытый". Дальше двадцать четыре заключенных, изнуренных и ослабевших от полуторамесячного этапирования из тюрем, двигались своим ходом по болоту и грязи. Отстающих конвой подбадривал штыком в спину. Три километра для большинства вскоре оказались последними к месту "наказания" за несовершенные преступления.

Участок "Ленковый" начал функционировать с мая 1938 года. Вручную кайлили грунт, лотками промывали "сумасшедшее золото" (6-8 граммов на кубометр грунта), рыли шурфы, канавы, а жилья для "оргсилы" (так в отчетах ГУЛАГа называли заключенных) - никакого. Не было даже кухни или палаток.

Нарядчик по фамилии Сауляк (как сейчас помню - кривоногий, со зверским обличьем) из бытовиков - на разводе любил выгонять на работу "без последнего": последний жестоко избивался палкой. Он, громко подражая диктору радио, провозгласил: "Заключенные! Республика вам даровала жизнь! Честным трудом надо зарабатывать свободу! А теперь слушайте приказ по Западному горнопромышленному управлению: "За контрреволюционный саботаж, вредительство и невыполнение норм выработки расстрелять..." и дальше фамилии, имена, отчества, статья, срок - всего 73 человека.

Первые две зимы мы ночевали в брезентовых палатках. Отопление - две железные бочки. А морозы начинаются в сентябре и кончаются в конце апреля. Часто примерзали волосы, по утрам приходилось отрывать их от обледенелого брезента. Нашими главными спутниками были смертельная усталость после двенадцатичасового рабочего дня и чувство постоянного голода.
В ноябре мы уже привыкли к палаткам. Как сейчас помню, стояли 40-градусные морозы. На открытом воздухе в огромных котлах варили пищу и тут же раздавали. К сожалению, мисок, ложек и котелков не хватало. Подходит доходяга с маленькой консервной банкой, мордатый повар плеснет ему в банку и - "Отходи...", а когда тот просит добавки, рявкнет: "прокурор добавит", да еще поварешкой по лбу заедет... А в это время раздается команда: "Становись!" - выгоняют на работу. При таких морозах, далеко не в зимней одежде, при скверном питании, работая кайлом и лопатой, через несколько дней нормальные, работящие заключенные превращались в доходяг и быстро сходили в могилу.

Мертвецов не успевали хоронить, потому что хорошую забойную бригаду не поставишь на рытье могил. Не выполнялся годовой план по вскрыше торфов - а это главное для руководства прииска. Доходяги и освобожденные по болезни на могильных работах не имели энтузиазма: знали, что через несколько дней они сами будут лежать в этой вечной мерзлоте. Тогда администрация лагеря нашла выход - покойников стали складывать штабелями в верхней пустующей палатке, которая была накрыта брезентом, но не имела железных печек. В декабре усилились морозы до 50 градусов..."

Сопоставляя ответ Ильюшенко  с воспоминаниями И.П.Алексахина, можно сделать следующие выводы:

1. Отца  привезли  в этот   концлагерь  в самом начале колымской зимы, когда он еще не был оборудован даже палатками.

2. В этих нечеловеческих условиях он погиб, едва выдержав три месяца работ, оказавшихся гораздо более тяжелыми, чем десятилетняя сахалинская каторга для его собственного отца.

3. Совершенно очевидно, что он не был похоронен ни по-христиански, ни просто по-человечески, а положен в тот самый "штабель" до весны и потом закопан как попало.
Что касается причины его смерти, то она проясняется другой архивной справкой, полученной мною в 1992 г. из УВД Магаданской области, в которой указывается диагноз: гемоколит, физическое истощение и, как следствие, - паралич сердца.

Таким образом, еще раз подтверждается страшная в своей простоте и эффективности механика уничтожения людей в сталинских лагерях: непосильная изнуряющая работа - скверное питание - физическое истощение - кровавый понос - смерть.

Куда там гитлеровским палачам до сталинских! Они строили огромные концлагеря, возводили в них бараки для заключенных, газовые камеры для их уничтожения и крематории для сжигания трупов. Дорого и хлопотно! То ли дело у нас в "самом передовом и справедливом социалистическом обществе" - основные затраты связаны только с доставкой людей от мест их проживания и ареста до мест уничтожения. Дальше все сделают голод, холод и тяжкий труд.

Свои воспоминания И.П.Алексахин заканчивает таким абзацем: "Мой друг Николай Иванович Дедков, работавший в комиссии по пересмотру дел осужденных на Колыме, сообщил, что они установили цифру: на Колыме погибло 700 тысяч заключенных".

А ведь были еще Воркута и Норильск, Джезказган и Караганда, был огромный "Архипелаг ГУЛАГ", число жертв которого, по мнению А.И.Солженицына, исчисляется десятками миллионов человек. Одним из этих несчастных был Тангаев Александр Степанович.

Таким образом, представители двух  поколений Тангаевых испытали на себе “прелести”  царской сахалинской и советской колымской “исправительных” систем. На основании приведенных выше документальных источников можно произвести сравнение условий и результатов содержания заключенных в том и другом случаях.

Осужденный к 10 годам каторжных работ Степан Лаврентьевич Тангаев провел на Сахалине  около 10 лет и в начале ХХ века выехал на материк с женой и четырьмя дети. Здесь они прожили еще более чем по 30 лет и умерли в глубокой старости, сумев помочь детям получить   среднее образование, встать на ноги и обзавестись семьями. .

Осужденный к 10 годам исправительно-трудовых лагерей Александр Степанович Тангаев после прибытия в лагерный пункт «Ленковый» смог продержаться там только три месяца и умер от холода, истощения и непосильной работы.

Едва ли найдется более убедительное доказательство различий между жестокостями  «режима царского самодержавия», с которым так яростно боролись большевики, и той кровавой диктатурой, которую они установили в стране после своей «победы» над ним. Несоизмеримы не только условия содержания заключенных, но и  число жертв в том и другом случаях.


                Глава 6. «Сын за отца не ответчик»
Итак, я рассказал о двух предшествующих поколениях - «плохая им досталась доля». Я представляю третье. Я живой и даже дожил до 80 лет. Кажется это Божий дар, который идет через  деда, расстрелянного в  55 лет и отца, погибшего в 38. И, тем не менее, я тоже могу сказать о себе, что в достаточной мере вкусил от общей трагедии нашей семьи и всего народа. Родился я  в июне 1930 года во Владивостоке, но прожил там всего несколько месяцев. Время было трудное, голодное, с работой в городе плохо и мои молодые родители перебрались сначала в Гродеково (ныне Пограничный), а затем в Зею.

 После  Зеи было ещё несколько месяцев работы на прииске Юбилейный. Все эти этапы описаны в арестной автобиографии отца. В мае 1935 года, воспользовавшись накопленными отпусками, наша семья выезжает в Москву и проводит там счастливых  полгода до декабря. Даже у меня, пятилетнего, об этом периоде осталось довольно много приятных воспоминаний – от цирка на Цветном бульваре, до Торгсина (ныне  ЦУМ) и мавзолея с дедушкой Лениным в стеклянном гробу. Еще много лет спустя  эти впечатления и воспоминания, рассказанные  пацанам на посиделках возле костра,  вызывали  неподдельное восхищение и уважение  моим жизненным опытом.

Счастливый период моего детства оказался коротким. Однажды осенью 1937 года, примчавшись с улицы в поисках чего-нибудь перекусить и схватить  «сорок» для моего закадычного друга Витьки Флусова, я увидел матушку в слезах. На мой недоуменный взгляд она ответила почему-то шепотом – «Папу арестовали». Хотя мне было только семь лет, смысл этих страшных слов дошел до меня сразу. Население нашего городка   Незаметный, ныне он называется Алдан (золото по-якутски), в котором находилась главная контора треста «Алданзолото»,  уже несколько месяцев  жило ожиданием ночных арестов и надеждой на то, что власти разберутся и всё будет хорошо. Но власти входили в раж, аресты становились всё чаще. С этой даты 24 ноября 1937 года для моей матушки и меня  началась совсем другая жизнь. С полным основанием я считаю эту дату моей, как представителя третьего поколения нашей семьи,  личной трагедией. Я не буду описывать мою жизнь после ареста отца.

Люди моего поколения и среднего возраста, захватившие прелестей «развитого социализма» в полной мере или частично, помнят очереди за дефицитом, квартирами, автомобилями; поездки за колбасой, мясом и апельсинами; рабскую подёнщину на овощных базах и колхозных полях и т.д. Обдумывая прожитые годы, я представил свою жизнь в исторической ретроспективе состоящей из следующих этапов: при Сталине жить было  страшно, при Хрущёве – весело, при Брежневе -  спокойно, при Горбачёве и Ельцине – интересно, в последнее десятилетие – противно.  Этого для моего общего беспристрастного жизнеописания вполне достаточно.
Ограничусь лишь перечислением обид и оскорблений, которые выпали на мою долю как рядового гражданина Великой страны.

Впервые я почувствовал свою принадлежность к ущербной категории детей, отличной от большинства, когда за какую-то шалость учительница назвала меня  «безотцовщиной». Оказалось, что во втором  классе не только я  с таким клеймом. Нас было трое и вслед за учительницей, которую мы искренне уважали,  наши невинные сверстники  подхватили эту обидную кличку.

Вскоре началась война, и ряды безотцовщины так стремительно пополнились, что кличка стала политически вредной. Детей, отцы которых погибли на фронте, так называть было нельзя. Кличка потеряла актуальность и постепенно исчезла из школьного лексикона, в том числе и для «сыновей врагов народа».

Но сам термин «Сын врага народа» сохранился и даже  усилился. А как же иначе?  У хороших детей отцы погибали, героически защищая Родину, а наши в это время сидели в тюрьмах и ели казённый хлеб, которого и без того не хватало. Ни я, ни другие мои одноклассники не знали, что есть этот горький хлеб наши отцы не могли – их уже давно не было в живых

Лично мне прочувствовать свое исключительное место в жизни дали  в 1944 году, когда я достиг четырнадцати лет, и пора было из пионеров вступать в комсомол. Наученный к тому времени горьким опытом, я уже предвидел предстоящие унижения и не стал писать заявление о приёме в  ряды  славного  Ленинского комсомола. Не тут-то было! Комсорг школы при поддержке классного руководителя приказали мне написать его. Я подчинился. На классном собрании, когда очередь дошла до моего заявления, все ребята дружно проголосовали за то чтобы принять меня. Однако «старший товарищ» строгим тоном задал классу – «А вы знаете за кого  голосуете? Ведь Тангаев сын врага народа! Его отец осужден на десять лет! Я категорически против, и вам советую очень хорошо подумать, прежде чем принимать его в комсомольцы». – Класс притих. А я понял, для чего и с какой целью он настаивал на том, чтобы я подал заявление. Моим друзьям был преподан урок политической грамоты – у нашей страны не только опасный внешний враг, но и внутри много таких как я.

Это урок запомнился мне на всю жизнь. Он настолько глубоко запал  в мою уязвленную душу, что, несмотря на юный возраст, я дал себе зарок никогда больше  не подвергать себя подобным унижениям.  Правда, за исключением одного случая.

Еще один удар я получил в 1947 году при прохождении приписной комиссии в военкомате (17 лет). В отличие от других ребят, у которых вежливо спрашивали в каких войсках они хотели бы служить в случае призыва или при поступлении в военные училища, меня ни о чем не спросили и на мой вопрос нехотя промолвили сквозь зубы –«В пехоте или сапёрных частях». Я понял причину такой немилости. Перед ними лежала, очевидно, справка о моём происхождении и благонадёжности.

Я таки вступил в комсомол, но только потому, что не сделать этого было невозможно по материальным и формально идеологическим причинам. Случилось это на первом курсе после моего поступления в Казахский горно-металлургический институт. В нашей группе Г-48-1, что означало - горняки 1948 года набора, из 25 студентов  было всего два не комсомольца – я и Гена Овсянников.  После предложения комсорга группы Сабырхана Кауленова подать заявления, мы оба  отказались. Я – по уже известной причине, а Гена – в связи с потомственной приверженностью вероучениям  баптистов.

Сабырхан доложил об этом комсоргу  горного факультета Зое Александровой. Она в своей роли была непререкаемым авторитетом – комсомолка, вступившая в эту организацию на фронте, боевая санитарка с несколькими медалями (которыми она, правда, никогда не кичилась)  и, как говорили, с желтыми ленточками за ранения. Она поймала меня в коридоре и потребовала объяснений по поводу моего отказа. Я не стал изворачиваться и без обиняков рассказал ей о своём предшествующем позоре и нежелании участвовать в этом снова. Она страшно возмутилась тем,  как поступили со мной в школе,  и обещала лично присутствовать на нашем собрании, а если понадобится – и в райкоме комсомола. В заключение она сказала – «Ты же знаешь, что товарищ Сталин сказал – сын за отца не ответчик». -  Я согласно кивнул, а про себя подумал – сказать-то он сказал…

 И всё же я уступил, написал заявление, а ребята в группе единодушно проголосовали -  принять! Так я нарушил свой зарок. Но я утешал себя тем, что в действительности главную роль в этом сыграла вовсе не Зоя Александрова, а царивший  в то время в нашем институте, а может быть и во всей  системе высшего образования СССР, порядок. За малейшее нарушение дисциплины, за пропуски занятий, за неудовлетворительные оценки студентов лишали стипендии. Могли, под благовидным предлогом, и меня лишить и отчислить.

 А это означало бы полный жизненный крах не только для меня, но и для моей несчастной матушки.  На первом курсе моя стипендия составляла 395 рублей, в то время как   матушка, работавшая секретарем – машинисткой, получала 360, и я отдавал ей 100 рублей, чтоб иметь возможность раз в неделю придти к ней в крохотную квартирку и пообедать в домашних условиях. Это всё, чем мы располагали в то время на двоих.

На втором курсе по тому же поводу мне пришлось пережить несколько неприятных дней. Начальником I Отдела КазГМИ (отдел, осуществляющий  контроль за политической благонадежностью  студентов и преподавателей) был некто Филиппенко – высокий, болезненного вида, с  лошадиным лицом и какими-то тусклыми оловянными глазами. Его все боялись, даже наш директор – любимец студентов Михаил Карпович Гришин. Однажды он собрал весь наш курс, произнес длинную речь о враждебном окружении нашей страны, о необходимости быть бдительными и всегда готовыми к  борьбе с внутренними врагами нашего общества, в том числе и в стенах родного института. Затем нам раздали  анкеты, и Филиппенко зловещим тоном предупредил:

 – Не вздумайте скрывать сведения о ваших родственниках, мы будем осуществлять проверку и тех, кто попытается сделать это, немедленно отчислим из института.
Кто не имел дела с этим документом, скажу, что в нем содержались вопросы о том, были ли вы и ваши родственники: судимы и по какой статье, участвовали ли в борьбе против советской власти,  были ли на оккупированной территории, в плену и пр., и  пр.  Я  добросовестно ответил на все вопросы и несколько недель жил в страхе за свое будущее. А затем последовала реакция I Отдела на наши откровения – с десяток студентов с металлургического и геологоразведочного факультетов  были переведены на наш горный факультет, притом – на специальность «Разработка угольных месторождений». Эта отрасль считалась не секретной, и там могли работать даже «враги народа». Кстати, в то время в шахтах и рудниках работало очень много ЗЭКов (заключенных), в том числе и из числа наших бывших военнопленных, бандеровцев, власовцев и др. 

Последний удар в стенах родного института мне нанесла аттестационная комиссия по присвоению офицерских званий. В институте существовала кафедра военной подготовки младшего комсостава артиллерии. Мы добросовестно и увлеченно изучали материальную часть 122-миллиметровой гаубицы образца 1938 года. Познали  тайны расчетов и управления стрельбой с закрытых огневых позиций, дважды были на практических стрельбах во время лагерных сборов на артиллерийском полигоне в Узбекистане. Я успешно сдал госэкзамен и был в полной уверенности в том, что выйду из института не только с дипломом Горного инженера, но и с Военным билетом младшего лейтенанта артиллерии.

Увы! Меня ждало очередное оскорбление – я получил солдатский Военный билет с записью «годен, не обучен». Мне было уже 23 года, и мои накопившиеся обиды трансформировались в нарастающую злость против системы всеобщей подозрительности и унижения. Я уже вполне понимал, что её творцом и символом  является «Вождь всех времён и народов», «Гений всего человечества», «Мудрый отец народов» - Великий Сталин.  В нашей семье его дружно ненавидели,  и это не могло не отразиться и на моем отношении к нему. Он умер в  марте 1953 года. Я ещё был студентом и поэтому свое последнее оскорбление тоже отнес на его счёт.

В 1953 году я окончил институт и по праву отличника учёбы (в группе я был вторым студентом после Коли Дубинского, окончившего ВУЗ с одними пятёрками) выбрал своим будущим местом работы Буурдинский горно-обогатительный комбинат в Киргизской ССР. Высокогорный карьер по добыче полиметаллических руд был оснащен новейшей, по тому времени, техникой. Здесь я прошел достаточно суровую школу горного производства и жизни. Начав свою работу в скромной должности горного мастера, я через год стал начальником смены, а на четвертом году – главным инженером рудника. Рудник занимал призовые места  по Министерству цветной металлургии СССР, заработки были высокие, коллектив отличный, жилищные условия  хорошие. Карьера развивалась вполне успешно. Мне было 26 лет, я всё еще был в рядах Ленинского комсомола, а вначале даже был секретарем комсомольской организации Горного цеха.

Короче, свое производство и работу  я любил и очень ими гордился, несмотря на то, что приносили они не одни только радости. В 1955 году в моей смене в течение  двух месяцев произошли два несчастных случая со смертельным исходом. По одному из них я чуть было не попал под суд. Спасло меня то, что погибший грубо нарушил правила техники безопасности и я ограничился штрафом в 500 рублей. Тяжело, когда гибнут твои подчиненные. На горных предприятиях, к сожалению, это происходит довольно регулярно и у меня на этот счет даже существовала своя теория – мы нарушаем покой природы, врываемся в её недра, а она  взамен  требует от нас жертв.

Но однажды произошло событие, которое потрясло меня до глубины души и на всю жизнь отвратило от карьеры.
Был декабрь 1956 года. На руднике сложилась критическая ситуация - все четыре  экскаватора СЭ-3 оказались без тросов подъемной лебедки. Это толстые, около 40 мм в диаметре, канаты, способные выдержать груз до 70 тонн. Месячный план по руде и по вскрыше оказался под угрозой срыва, а вместе с ним и хорошие премии, особенно – высшему начальству. Начальник рудника Бронислав Байков, как на грех, то ли заболел, то ли прикинулся больным и на «планёрке» в комбинате  пришлось объясняться мне. Директор комбината Алексей А.Ковтун  слыл за человека ядовитого и не очень благоволившего к молодым инженерам. Он произнес гневную тираду в адрес «присутствующего здесь главного инженера рудника, который своим безответственным поведением грозит сорвать годовой план комбината и лишить его славный коллектив заслуженной премии».

Я вынужден был сказать, что вины главного инженера в сложившейся ситуации нет, а есть вина начальника снабжения и главного механика комбината, не обеспечивших во время доставку тросов. Ковтун рассвирепел.
- Нас интересуют не ваши оправдания, а те меры, которые вы предпринимаете для безусловного выполнения плана.
Я возмутился, но сдержался и ответил.
- Мы хорошо представляем ответственность за план и ради этого пошли на нарушение правил техники безопасности, допустив работу рудных экскаваторов на счаленных  тросах. Чтобы избежать несчастного случая, мы приказываем шоферам выходить из кабин при погрузке. Что же касается вскрышных экскаваторов, мы, все-таки, вынуждены их остановить и поэтому месячный план по вскрыше, очевидно, не будет выполнен.
Ковтун отреагировал быстро.
- Если произойдёт несчастный случай, мы вас отдадим под суд, а если не будет выполнен план по вскрышным работам, мы вас снимем с работы

Изрекая эти категорические обещания, Ковтун, посверкивая стеклянным глазом, с победоносным видом обращался к присутствующим управленцам, дескать, - полюбуйтесь, как я  уделал этого пацана. Я тоже посмотрел на присутствующих с любопытством – никто из них, в том числе главный механик и начальник снабжения, даже не попытались поддержать меня. Точно также 12 лет назад, когда меня позорили при приеме в комсомол,   ни один из ребят не замолвил за меня слово. Все следовали принципу – моя хата с краю.

Этот предметный урок социалистической безнравственности, преподнесенный мне в начале деловой карьеры, утвердил меня в убеждении, что попасть в когорту избранных в этом обществе равносильно моральной и физической гибели. Именно после этого контакта  с высшим руководством комбината я дал себе ещё один зарок - избегать карьеры.
Именно поэтому, буквально через три месяца,  я отказался от всех, наработанных за четыре года  на комбинате, привилегий  и уехал в Монголию, в Гоби, на волю, в пампасы.

 Двухлетнее пребывание в этой экзотической стране в корне изменило не только наше мировоззрение,  но позволило взглянуть на нашу социалистическую  родину как бы со стороны. Кроме того, здесь я нашел не только подтверждение правильности  своего принципа избегать карьеры, но стал очевидцем еще более глубокой пропасти между управленческим  персоналом и бесправием  рядовых исполнителей.

Так еще раз подкрепилось утвердившееся во мне убеждение во всеобщей некомпетентности нашего руководства на всех уровнях. И это убеждение окончательно отвратило меня от руководящих постов в пользу роли рядового исполнителя, но такой квалификации и опыта, чтобы  на этом уровне мне не было равных.

На производстве это главный инженер, в науке – заведующий лабораторией, в высшей школе – профессор кафедры. Именно такими были мои технические должности.  От административных я спасался тем, что так и не стал членом КПСС, несмотря на то, что меня туда несколько раз активно приглашали. Кое-кто, наверное, помнит, что существовало негласное постановление ЦК КПСС выдвигать на руководящие должности только членов партии.

 Один раз меня пытались назначить начальником рудника, дважды меня уговаривали взвалить на себя  функции заместителя директора научно-исследовательского института по научной работе. Никакие мои доводы и протесты не принимались во внимание. Тогда я выбрасывал свой последний козырь – Ребята,  так я же не коммунист! – Действовало во всех случаях безотказно. Правда, однажды, предлагая мне занять этот пост в одном из институтов  Ташкента,  мне сказали:

 – Мы сделаем так, что тебя там быстро примут в партию   и дадут трёхкомнатную квартиру.
 Покупка не состоялась! Так как это были мои бывшие коллеги по Буурдинскому руднику, я сказал им открытым текстом

- Ребята, не надо. В партию я не при каких обстоятельствах не вступлю. Я никогда не прощу коммунистам гибели своего отца и деда.

Однажды, на тему взаимоотношений между советским человеком и советской властью, я беседовал с моим другом студенческих лет Аркадием Михайловым. Выслушав мои претензии к ней, он сказал:
- А я с тобой не согласен. Если  не советская власть, я бы никогда не стал горным инженером, а вместе с отцом  пахал бы землю на севере Казахстана. (Он был родом из Актюбинска)
- А я, Аркадий, стал горным инженером, доктором технических наук и профессором вопреки советской власти.

Вот под таким моральным прессом прошла почти вся моя жизнью. И, оглядываясь назад,  я иногда думаю – а не будь таких препятствий в жизни, смог ли я остаться самим собой, а  не поддаться искусу приспособленчества  к обстоятельствам? 

Но в жизни есть ещё и материальная сторона, на которой мне тоже хочется остановиться, особенно, если учесть, что в мои последние годы она стала довлеющей силой для всего общества, в том числе и для меня. О соотношении между этими категориями лучше всех, пожалуй, двадцать пять веков назад сказал Конфуций – «Нельзя ожидать высокой нравственности от людей, обреченных жить в нищете» Может быть эту мысль он выразил несколько иными словами, но в моем сборнике афоризмов она записана имен так.

 Советская, как и нынешняя Российская власть, с 1917 года и поныне держит народ в этом перманентном состоянии. Первые годы моей жизни совпали с голодом, которого не избежал и Дальний Восток. Вот строчки из матушкиного дневника, написанные в Гродеково, куда мои родители переехали из Владивостока в надежде на менее голодную жизнь.

"1931 г.6 января. Вот уже у нас 31 год.  Мила с Шурой ушли на курсы бухгалтерии, а я одна села написать дневник, Игорь спит. Жизнь страшно противная, жрать нечего, на базаре все дорого, а в кооперативе нет ничего. Папа сидит, мама не стала писать, сердится, так все противно. Я стала  злая, часто бью Игоря. Из города никто ничего не пишет, не знаешь, что там творится".

А ведь мне всего полгода. Издерганная жизнью и нуждой молодая мать срывает на мне свою злость. Ах, чем я виноват!

Более или менее счастливыми, это я уже помню, были 1935 и 1936 годы. Мы жили в Незаметном, отец работал бухгалтером в тресте Алданзолото. У него была, видимо, неплохая зарплата, но, кроме того, работники треста имели право в отпуск  «старательствовать» - мыть золото. Это давало неплохой побочный заработок. Добыча сдавалась в Золотоскупку, там платили «боны», на которые в особом магазине можно было купить «дефицит». Мы даже купили небольшой деревянный домик на окраине по адресу Трудовая, 9. Рядом была тайга и большая компания пацанов, в которой мне  приходилось быть закопёрщиком, так как я слыл  «бывалым».

Но наступил кошмарный 1937 г., и все наше благополучие рухнуло  в один миг. На последнем свидании отец, видимо чувствуя неотвратимость происходящего, сказал матушке, чтобы она продала дом и  наиболее ценные вещи, и срочно уезжала во Фрунзе. Там к этому времени успела обосноваться бабушка Параскева. Это было поспешное бегство от возможных репрессий, распространившихся и на семьи заключенных. Спокойная, далёкая Киргизия на многие годы дала нам приют, возможность получить образование и выжить. Но и там нам пришлось пережить, вместе со всем народом, и войну, и голод, и восстановление народного хозяйства и всё это под постоянно действующим клеймом семьи врага народа.


                Заключение
Заканчивая это исследование, я хочу сделать свой вклад в тему о патриотизме, которая часто обсуждается в средствах массовой информации и опросах на  улицах. И вот что я поэтому поводу думаю. По С.И.Ожегову – «Патриотизм – преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу».  Насчет преданности согласен полностью.

Что касается любви, то, объездив своё отечество вдоль и поперек, я нашел его неухоженным, убого застроенным и очень неуютным.  Не лучшее впечатление осталось и от общения  с народом – ко всему равнодушным,  уставшим от реформ и самой жизни, ни во что, и никому не верящим.
 
Кроме того, не следует забывать, что мы жили и живем в стране, где эти два понятия были неразрывно слиты с другими – государство, власть, партия. Мы должны были брать на себя обязательство быть преданными и любить и эти структуры. Иначе ты становился диссидентом. А я, в силу изложенного выше, фактически всегда оставался им. Я  видел, как плохо функционирует наше государство,  какая у нас бездарная власть и какая чужеродная стране сила – наша «славная ленинская партия».  Как следует из моего рассказа, мое отечество и мой народ не виноваты в трагической судьбе моих предков и моих бедах. Они целиком на совести государства, власти  и партии.