Епифанов. стёртая лестница, ч. 4

     Доцент Дмитрий  Епифанов,  в недавнем прошлом  несколько лет преподававший в академии  и имевший  двух  дочерей, сына  и жену-медика, теперь больше не имел ничего.  Всё ушло как-то само собой и вдруг.         
     Сначала долгое время не платили заработную плату ни ему, преподавателю-
бюджетнику, ни его жене, медичке-бюджетнице, ссылаясь на необходимые реформы и трудности девяностых годов.  Жена брала двойную нагрузку, пропадала  на работе дни и ночи напролёт, с ночными дежурствами и вредностью  стала зарабатывать  чуть больше, чем обычно, но получать-то зарплату не получала, поэтому жизнь лучше не становилась, зато неотвратимо подкралась хроническая усталость, а за ней и болезни.
     Дмитрий Епифанов тоже работать стал больше. Но, за неимением  за душой даже прожиточного минимума, – разумеется,  минимума, достаточного для достойного человеческого проживания доцента с семьёй, а не того официального минимума, о котором докладывали  в средствах массовой информации, неизвестно на какое  существо  и чьё существование рассчитанного, - как-то очень  быстро  он пристрастился к согревающим душу и веселящим ум напиткам. Как-то всё произошло незаметно и тихо: наползла большая серая тень безнадёги на него самого и его  линию судьбы и закрыла от света белого. 
      Одну его дочурку, двадцати лет, студентку-отличницу  престижного вуза однажды нашли повешенной в парке на дереве совсем недалеко от центральной улицы города. Расследовавшие дело работники настаивали на версии самоубийства,  хотя никакого самоубийства не было в помине. Группа недоумков-парней, заморенных  неустроенностью жизни и подталкиваемых своими непомерными амбициями, в пьяном угаре жестоко  поразвлекалась   с девушкой, затем пьяные отморозки вывезли её в  ближний  парк и подвесили уже неживую.
      Машина, на которой вывезли девушку, а также её владелец, были известны. Сначала в деле фигурировало несколько свидетелей, но скоро непостижимым образом каждый из них отказался от своих показаний, трепеща при встрече, и,  не объясняя причин своего отказа.
      Допросили владельца машины, он  всё отрицал, с тем и отпустили, сославшись на отсутствие свидетелей и презумпцию невиновности.
Отец убитой девушки, Дмитрий Епифанов, попытался было встать на защиту попранной чести дочери и её так нелепо оборвавшейся юной жизни, требовал наказать убийц, но это оказалось по нашим законам совершенно невозможно. Епифанов раньше никогда не нуждался в помощи правоохранительных структур. Он даже представить себе не мог, насколько человек в  своём горе в нашем мире незащищён и бесправен.
     Чем больше он бился, доказывая необходимость схватить  и наказать убийц, тем быстрее рука от безысходности и беспросветности тянулась к очередной порции алкоголя.
А убийцы ходили рядом, ни от кого не скрываясь, и только при встрече с Епифановым гаденько так похохатывали над убитым горем отцом, упиваясь своей безнаказанностью, отпуская в его адрес плоские похабные шуточки.
     Возможно, кто-то из пострадавших родителей в такой ситуации учинил бы самосуд над отморозками и нашёл бы душевное успокоение  в одной из камер исправительной колонии, но Епифанов даже в этой страшной для него  ситуации не мог поднять на человека руку. Он даже словом не мог обидеть, пусть хоть и   таких мерзких ублюдков. От этого своего рафинированного бессилия Епифанов страдал ещё больше.
     Жена Дмитрия Епифанова, и так державшаяся на волоске в этом мире, после смерти дочери вдруг занемогла до такой степени, что встать на ноги уже не смогла. Природа, найдя случай, ей припомнила всё: и нескончаемую работу без режима, без отдыха, и чрезмерное нервное   напряжение, и накопленные обиды, и душевно - телесную боль.
     Болела Епифанова  недолго. Операцию делать не стали, из больницы скоренько  выписали и отпустили домой, сказав: лечить уже бессмысленно, пусть хоть  умрёт в привычной  для неё обстановке.
     Несмотря на нестерпимые боли, ушла Епифанова из жизни тихо и быстро. Легла спать вечером, и утром не встала. Епифанов увидел утром свою жену, смиренно лежащую в постели,  нежно улыбающуюся ему.