384

***


Что-то потеряно, снова не могу двух слов связать оригинально. Мой флаг в подвал спустился и спит теперь грязной простыней на кровати с железной сеткой - сквозь каждую дырочку виден пыльный мрак. «Неужели это я в последний праздник трепетал на ветру? А этот пыльный мрак по улицам ходил, и я ему всё равно был не нужен...

Мне плохо и я спрашиваю себя: «кого бы почитать? что послушать, посмотреть? кто утешит меня?» - и не нахожу ответа. Никто не кажется достаточно нежным и умным одновременно, достаточно живым и не сочиненным - каждый раз, прочитав одну фразу,  примерно знаю, что будет вложено в десять последующих - а прочитав одну страницу я закрываю книгу,  если даже  в ней  их тысяча. А вы говорите «не пиши и не рисуй, всё равно же никому не нужно»…

«Всё соделал Ты прекрасно» - применительно к собственной биографии. Нельзя говорить: «я раньше жил ужасно», иначе и в настоящем  будешь всё еще корчиться, отползая от этого ужасного. Просто сказочно буду жить. Ведь кое-что уже походило на сказку. Довольно жалкую, правда (тьфу ты, черт: всё прекрасно было, прекрасно!)…

__

О1 болела неделю. – «А от моих писаний не болела?!» – «Да, и от них!»

А А2 жалко: пришла злая и собранная, но по сути несчастная. И каково ей было видеть, что мы рядышком сидим как голубки. Ушла быстро. Опять К. шанс получил (но не любит она его совсем). А Ж. была. Р., кстати, была супер-приветлива ко мне. Были и еще удачи, приветливые взгляды, разговоры…

Но ни до чего пока не договорились. Может, она и ждала, но тут Алд. опять влез – и именно с такими договорённостями. В стихи ее сует, подлец… Опять написала слово «ничего» (мол, не будет читать ничего, а ей говорят: так ты прочти стих с таким названием). Речи заводила странные, больные.

В общем, я не буду ничего загадывать – мне просто в кайф быть нежным.

Кстати, понравилось жвачку жевать, когда по улице идешь – чувствуешь себя увереннее, комфортнее. Даже чересчур хорошая «психотерапия» – ведь самоуверенность потом аукается скверно.

***

Он для того самый большой грешник, чтобы можно было верить в самого большого Бога - который прощает, кажется, всё. Всё время врет и срет, чтобы вновь убедиться, что его Бог такой большой... Он самый первый среди нас или всё же самый последний? Да нет, в итоге, он такой же средний. Широк, но живет в обычной колее, что проходит посередине этой широты, а по краям знает только несколько точек: с одной стороны точка «Бог из книжки», а с другой точка, где светится «М/Ж». Сидит себе мирно на очке и то ли читает, то ли пишет книжку... Я был таким же, без колеи жался к середине, вот только не пытался сдружить Бога с сортиром, не пытался в очке узреть подвиги Его. Моя жопа - атеист, мой прах не станет поклоняться никакому насекомому. «Друг, не клади на Бога моего бремена неудобоносимые. Не искушай Его напрасно, по графомански. И не дай, что ли, тебе Бог прозреть, сломать слив и увидеть горы нехорошие...»

В подполье Бог тараканом ползает, в небе птицей летает, среди людей человеком ходит. Христос спускался в ад не иначе как в обличье таракана. И проповедовал, соответственно, усами шевеля...

Кто-то же должен быть ассенизатором; тем более, что, оказывается, есть люди, у которых такое призвание. И опять-таки, еще неизвестно, первые они или последние: без ассенизаторов жизнь ухудшилась бы не меньше, чем без проповедников, например! ...Кому-то райские яблоки кушать, а кому-то дерьмо - в перегной его в том раю превращая... Он на очке сидит, а ты в кресле - ей Богу, разница условна. У него плебейская плацкарта, а у тебя аристократическое купе, но в чем-то плебей поудобней, попрактичней устроился... И все мы графоманы, коли слова расходятся с делами... Но все-таки раб есть раб, а господин есть господин, не угнаться неволе за волей. И нехорошо, когда раб пытается перебежать дорогу господину и желает   доказать, что в соответствии с новейшими теориями у каждого ассенизатора есть шанс князем стать, ведь ему нечего терять, кроме своего последнего туалетного «устоя»... (Оправдал его с трудом - пришлось встать на уши, чтобы кругозор оказался достаточно широким - но в итоге вернулся к спокойному, банальному, здравому и здоровому смыслу.)

На дне и на вершине дальше идти некуда – и, значит, жизнь устойчива, определенна и спокойна. Он рекламирует удобства дна, а я - прелести вершины... Силится яма проглотить вершину, силится  вершина затоптать яму - самоубийственно силятся убить или же растут, пошире разевая пасть, повыше задирая ногу? Какая повсюду смесь ненависти и любви; снотворная смесь: в итоге всё мельтешит и мы легко теряем сознание… Сон как легкое самоубийство! Не будь деления на верх и низ, на рабов и господ, не было бы не только роста, но и сна?! Какая чушь, скажете вы! (я с зевотой присоединяюсь!) ...Вершина распластывает, раскрывает - упрощает, а яма сворачивает в кучу - усложняет - я на вершинах ищу простейших откровений, а он в яме роется в кучах. И он чахл в яме и слабовато роется - а я силен и мое простейшее оказывается насыщеннее его сложностей... В общем, он будет терпим (и даже очень нужен) при моем дворе до тех пор, пока будет лизать, а не кусать мою руку… (было уже и то, и другое!)

Кому я нужен, если я образен среди слепых, а логичен среди подобных пятну, а не линии? У одних в руке начало, у других в руке конец. Есть глаз человека и есть храм человека - а самого человека нет. Храм-беспризорник и глаз-беспризорник...