410

__


Жуткие невезения: опять не-встреча с Д2 – из-за его халатности. О1 звонит: «всё болею». Главное - тон. Нет любви. Уж не из милости ли. Ох, тоска и с этой девушкой, что в последних стихах уже голышом бегает, лишь кувшинками грудь прикрывая.

***


«Запретный плод сладок» - своей любовью я мешаю ей любить меня: навязываемый плод горек. (Перестану хвостом вилять  и всех, перед кем вилял, в должники запишу)

__

Алд. тексты попросил: «я чувствую, мне нужно их читать» (а вот К., может быть, даже не желает разговаривать. Ему, наверное, вообще ни до чего.) Б. как-то вырождается, на лицо становится некрасивым. Еврейская шатия (Р.П. и С5) всё евреев своих читает, парадные места занимает. Пытался С5 на примере Бродского объяснить что-то насчет пустоты и полноты, но номер этот дохлый. Он такой правильный… французик.

***

Хожу к людям, что всё время сидят в ярком электрическом свете... Меня он парализует! Вхожу еще бодрым, с оптимизмом в каждом кармане, но больше чем на пять минут его не хватает! И люди кажутся призраками, и себя не чувствую!  Гасну, темнею, замолкаю. А им вроде бы хоть бы что. Все они авангардисты, техники, смертники! Сидит, журнал листает, среди фото отыскивает себе самый красивый гроб, самый красивый надгробный памятник и самую красивую посмертную маску - как говорить с ней, не знаю... А ведь стоит тот же самый убийственный, технический свет локализовать, спустить с потолочных небес на стол, как всё приходит в норму... И, видимо, это всеобъемлющий принцип: всё техническое надо вот так передвинуть - не уничтожить отнюдь…

Обстановка сурово советская - клеенки, портрет супругов в рамочке... Эх, не станет он по-настоящему, по-еврейски гибким и тонким, косности консерватизма не могут не въесться, не впитаться…

Обстановка типично переслащенная  - расстрелял бы все «стенки», только где ж такое, соразмерно тяжелое орудие взять! Да и втащить его в комнату на тринадцатом этаже было бы трудновато... (но они-то усилий не жалели, когда «стенку» тащили!)  Эх, не набрать ему мощи, не свести обрывки задатков воедино и не стать разнообразным - попытался развернуться, но сразу помял покрывало, сдвинул ковер и запутался в тюле...

Когда одни бедны, а другие богаты, это настраивает на жесткий лад: «быть стеснительным, как будто человек человеку брат?! Они же на наглости разбогатели - тупой и твердой, как камень... Чувствую позывы к разбою и к той же наглости: «она всем доступна и никем не укротима,  когда умен!» Чтобы превратить ее в смелость, вспоминаю, что меня иные богатства интересуют. «Чего терять-то? Маленькие дружбы?!  Устрою революцию на кладбище; и пусть хоть все там совсем почернеют и замрут от злости - лишь бы воскрес кто-то, перестал червем в земле шевелиться…

__

Вот такой с О1 телефонный роман получился…

Любовных неудач у меня уже столько, что это становится просто смешно. «Что-то не так делаю!» Как хорошо они все меня любили, когда я их не любил!

***

Культурных и религиозных людей легко отыскать - храмы-тусовики адреса имеют - но переменить их трудно, они, в принципе, в своих пустынях обетованных осели навсегда. Может быть, общаться с не осевшими в этих загонах? Но пьяницы, конечно, не более легкий случай, чем эти «праведники» и «чудотворцы» (праведности некурения и чудеса рифмования)... Да, очень трезво теперь на людей смотрю; почти всегда заранее знаю, кто как себя поведет. Вздыхаю - и не требую от них больше того, что они готовы дать в своих полуснах. «Лучше что-то, чем ничего» - потерплю с этими воробьями в своих двадцати четырех руках; двадцать четыре воробья заменяют половину журавля, журавля с одним крылом. Совсем без крыльев будет совсем нестерпимо...