411

***

««Любовь»… - мы просто хорошо друг друга понимаем. Где-то, может быть даже,  соратники по несчастью, вынужденные сотрудники...»

«Чего мне плодить обыкновенных ублюдков - их и другие наплодят.  Если любовь меньше, чем в кино, я лучше кино и буду смотреть. Ведь дети пьют наши соки... - так было бы ради кого убывать! Поэтому поиграем с ней и проверим ставки еще раз…»

***

Перелистал свои старые (и даже совсем недавние - что уж совсем удивительно) записи и подумал о том, что «нет толку в этой исписанной бумаге». Эклектика - мусор, зеленеющий только один день, сезон, год, а рассуждения -  палки - а больше почти и нет ничего. Себе не нравлюсь, другим понравлюсь?! Мол, у меня палки другой конструкции, мусор другого оттенка?! Меня тошнит от таких перспектив, от всех этих суетливых нелепостей, которые всюду зарослями и кварталами землю и бумагу  покрывают...

А воздух свежий; и возможность непогоды навсегда загнала все диваны и телевизоры за стены, под крыши - гуляй с аскезой и дыши, чтобы стать прозрачным...
(«Учуял лето!» – «Да, единственное за год!»)

***


Еду на трамвае и наблюдаю людей на остановках: «Каждый похож на контролера! Ни один не похож на читателя интересных текстов и покупателя интересных картин. Умирал от них 20 лет, теперь ступаю полною ногой... А вообще, это логично, когда читают только те, кто сам пишет. Научили их только чужое читать, и только чужое писать, вот они и умерли без своего-то, потеряли весь большой интерес. И солнце, в итоге, светит совершенно вхолостую...» («От твоего мрачного вида никто в вагоне не шарахнулся?!» - «Мы  уже при входе друг от друга шарахаемся, никому ни на кого смотреть не хочется»)

***

За ананасовой кожурой - враги; там, как в джунглях. За яблочной кожурой вообще  груша притаилась. Я задергиваю шторы и продолжаю.  Мне очень грустно смотреть на людей. Они не дадут мне сделать и двадцатой доли того, что я мог бы… Включил любимую музыку, общаюсь с любимым человеком, жившим в 17 веке, но котенок орет нездорово - его пришлось запереть на ночь, чтобы не разбойничал. А та, которую люблю, сейчас, наверное, говорит себе миллион слов, и каждое - против  меня.  Она химию учит. Вот такие дела. Пейте соки, господа...

***

«Высоцкий  романтику уравновешивает цинизмом. Два крыла - а тела спокойствия нет... А у других всё наоборот: не разрываются, но невнятны как-то. Забываешь их строчки, едва успев прочесть. И читать хочется бегом - почти закрыв глаза. Всё у них боком и серединой - не задом и передом, не верхом, не низом. Только романтика и цинизм внятны, определенны и остры. Образ есть лишь у лица и жопы! Но: потерять бы жопу (как-нибудь встать, а ее забыть).
(«Черт знает, что городишь: жопа в качестве крыла! Тут не крен будет, а штопор! И на чем ты сидеть собираешься?!» - «Да-а-а. Школьники будущего легко увидят, где я ошибался, но пока, в наши доисторические времена, в нашем лесу дремучем, где все еще как слюнявые медведи... - чего ты хочешь, жопа?! И вообще, я специально напутал - чтоб эту жопу десять раз помянуть. Я же десятилетие непутанно писал все эти философии и ничего не помню...»)

***

Снова нет желания умирать, т.е. жить. Снова  выбрал скучную смерть. Взболтал дерьмо в предыдущем тексте - сморщился и снова заскучал до тошноты. Слова - проститутки. И вся музыка заслушена до дыр. А где-то лодка везет парус как белый воздушный замок и ей совсем не тяжело...

Опять прокололся: такое классное настроение было - ровное, сильное - а теперь замутилось. Создать бы науку о настроениях, такую, что могла бы помочь избежать проколов…

Я написал, чтобы это больше не писать...  «Свои тексты кисло проглядываешь, но  чужие-то вообще не помнишь!» - «Да, только этим и утешаюсь, прозябая как кактус, что в пустыне живу»