414

Я пошел и передо мной встала стена. Поцеловался со стеной и изменил направление движения - вскоре передо мной встала вторая стена. Поцеловался со второй стеной и изменил направление движения - через пару месяцев передо мной встала третья стена. Причем первая стена вдруг вздумала пуститься вдогонку. В итоге, нахожусь теперь в окружении четырех стен, а идти мне так охота, что  умоляю их: «стена, пойдем со мной», а они отвечают: «пошла бы, если бы была одна»…


***

Даже в отвлеченных ситуациях человек проявляет себя субъективно и личностно, если много личного накопилось в нем. Он уже не может отвлечься и в любой отвлеченности находит повод для «крика души». Например, я сказал тогда, что «устал от загадок таких-то» - на самом-то деле, это только часть правды, отвлеченная часть - я от других загадок устал; я от всех загадок устал;  просто устал, нокауты меня вращают по кругу - и да спасет меня сон, и  не длится похмелье мое трое суток... (хотя всё же правильно и по делу тогда я сказал)

Самый сон, когда снаружи ты не только одеялом и домом укрыт, но и дождем. Самый сон, когда внутри тебя гипнотизируют мысль и чувство, и спиртное разлито, и беспрерывно строятся  замки. Самый сон, когда тепло, темно и серо и лучшая девушка к тебе приближается вплавь. Самый сон, когда хочешь уснуть навсегда, когда хочешь потопа и кельи на небе с вечным дождем...


***

Пир во времена мухоморов: «отыскал хлеб на заставленном пирожными лакированном столе и ем его на весу». Летаю, а меня всё время грузят, пытаясь заставить приземлиться. «Всею землею загрузят, когда смогут  в пирожное всё превратить. И придется тогда мне с ней улететь. Буду по черному космосу с этим белым бизе, зефиром воздушным шляться. Там некому, вроде, назвать меня сумасшедшим...

***

Она сказала «нет» и я соскользнул и ударился мордой об лед. Она сказала «нет, не надо» и я до крови содрал себе пальцы и все-таки сорвался туда, где углы мне намяли  бока. Она сказала «нет, прощай» и лом неизвестной конструкции опустился на ногу мне... А теперь она у меня на крючке сидит и ей только кажется, что  может взять и уйти: фыркает и говорит «нет» по-прежнему, но мотор для ухода уже не заводится. Да и зачем уходить тебе, мордашечка милая...

***

Во сне некто с зажженными сигаретами и курильщиками в каждом кармане  показывал мне: топор, воткнутый в банку с масляной краской, остатки препятствия с маленькой ладошкой и львов, которые шли на меня, как в кино, по желтой дороге, вырулив из-за угла, расположенного совсем близко. Я кидал им песок в глаза, но они все шли... Значит, чего-то требовали. Конечно, разгадки сна. А как разгадать его, когда, быть может, в карманах у любезного врага моего уже не курильщики, а банщики... А вокруг, за стенами и потолками, видимо, были детские сады - и сверху, и сбоку доносились детские голоса и они явно не знали про львов. Разве что про слонов, добрых слонов, нагруженных добротой слонов, покачивающихся от добра слонов с усатыми, как банщики погонщиками, что дымили сигаретами…

***

Снова задумался о соотношении дерзости и смирения в себе, о том, что это от  дурдомной дерзости я ужасно некрасивый и от  убогого смирения   безнадежно безлик...

***

Один умножал две целых и две десятых на одну целую, девять десятых и на него все смотрели со снисходительным презрением. Другой умножал две целых, тринадцать сотых на одну целую, восемьдесят девять сотых и это уже была фигура по местным масштабам - с калькулятором в кармане. А у третьего  был компьютер и он в Москву не раз наведывался, потому что умножал  две целых, тринадцать тысячных на одну целую, девятьсот девяносто восемь тысячных. А тот, кто умножал тринадцать десятитысячных на девять тысяч девятьсот девяносто семь десятитысячных - с теми же целыми - был вообще засекречен и лаврами увенчан… Поражен, я-то два на два тайком умножаю - мечтая встретить того, кто хотя бы умножением двух на три интересуется.