Здесь и сейчас...

Кругловатое, с едва прочерченными на темной коже неглубокими морщинами, лицо старого музыканта светилось широкой жизнерадостной улыбкой. Перед ней, казалось, спасовала бы и сама смерть, ведь в такие минуты возраст не имел власти над пожилым маэстро, а барабанные палочки в его руках, как и в былые годы, легкими мотыльками порхали в воздухе, лишь слегка задевая на лету, сверкавшие золотом в свете софитов, тарелки. Прохладная сентябрьская ночь была исполнена нежностью и вкрадчивостью флейты, аристократичной вальяжностью рояля, тихой, размеренной капелью баса. Каждое движение, каждый взмах волшебных палочек старого мастера, словно бросал в это благостное созвучие звонкую пригоршню золотых монет, которые, поблескивая и звеня, раскатывались во все стороны от возвышавшейся над зрителями сцены, рисуя на их лицах радость жизни, умиротворение, светлую и легкую печаль.
Они сидели на берегу поодаль охваченной музыкальной эйфорией толпы. В нескольких шагах от них морские волны настойчиво и размеренно штурмовали усыпанный галькой пляж. Ровное дыхание моря каким-то непостижимым образом сливалось с доносившейся со сцены музыкой. Непредсказуемая и неподвластная человеку стихия звучала в унисон с одним из прекраснейших его творений. Море и Джаз. Здесь и сейчас казалось, что они были созданы друг для друга. Как две половинки единого целого, соприкоснувшиеся, слившиеся в теплых объятиях.
Ее голова покоилась у него на коленях. То и дело вспыхивающие на сцене огни бросали яркий отблеск, выхватывая из темноты мягкие, округлые черты ее лица. Его пальцы дотронулись до нежной кожи на ее шее, отдававшей неестественной бледностью в обманчивом сверкании ночных светил.  Едва ощутимо касаясь ее лица, он провел по нему кончиками пальцев, словно рисуя в сгущавшемся ночном мраке ее образ. Потом он приподнял ее голову и, убрав выбившуюся на лоб светловолосую прядку, склонился над ней, коснувшись кончиком носа теплой щеки. Их губы нашли друг друга и два дыхания слились в одно. Неисчерпаемый и неуловимый поток человеческих мыслей послушно останавливался, очищая сознание, позволяя ему наполниться более простым и, в то же время, непривычно ярким содержимым. Ощущения, эмоции, краски – они прорвались сквозь ставшие хрупкими стены сухих умозаключений и предостережений и хлынули во все стороны, разукрашивая бархатную крымскую ночь своей яркой и живой палитрой. 
               
                * * *


Уже давно перевалило за полночь, а музыкальная феерия все набирала силу. Казалось, ей не будет конца, и игривое многоголосье трубящих,  поющих, выбивающих сумасшедшие ритмы сердец навеки поселится здесь - в долине синих гор. Однако ничто не длится вечно. До рассвета оставалось не больше часа, когда огромная людская масса, окончательно выбившись из сил, начала лениво разбредаться к выходам. Толпа растаяла, разбилась на тоненькие ручейки, что спешно растекаясь по спящим улочкам поселка, оглашали их одинокими жизнерадостными выкриками.
Быстро пустеющий пляж напоминал поле боя. Под ногами шуршала галька иногда вперемешку с битым стеклом. Местами попадались перебравшие впечатлений туристы, спящие прямо на пляже, завернувшись в одеяло или спальный мешок. Выбравшись из концертной зоны, они двинулись по одной из запыленных темных улочек прорезавших массив прибрежных коттеджей и мини-отелей. Ночь затихла в преддверии рассвета, на прощанье, давая морю выговориться вдоволь. Едва освещенные силуэты домов чередовались с незастроенными пустырями. Безликое небо неподвижно застыло над головой, равнодушно смотря сверху мириадами холодно поблескивающих глазок. Они шли нарочито медленно, часто останавливаясь, словно стараясь хоть на несколько минут отсрочить неминуемое расставание. Их беседа была искренней. Непривычно искренней для них обоих. Любопытно, но порою мы бываем удивительно откровенны с совсем малознакомыми людьми. Видимо, зная о скором расставании, мы не верим в то, что наши жизненные пути еще когда-нибудь пересекутся. Мы не оставим друг другу ни обязательств, ни беспочвенных надежд – ничего кроме воспоминаний. И, похоже, что это обстоятельство придает нам достаточно смелости, чтобы беззастенчиво и открыто искать понимания в чужой душе.
На фоне светлеющего неба прорезались темные очертания «Большого Янычара». Первые солнечные лучи, перевалив через поросшую сухой травой громадину хребта, маленькими светлыми пальчиками потянулись к земле, вырисовывая заново укрытые тьмой очертания домов, улочек, пляжей. По берегу, перед опустевшей сценой, деловито сновали эко-волонтеры, собирая оставленный публикой мусор.
- Рассвет…- он смотрел на наливавшийся светом горизонт с непривычно мягкой, лишенной иронии улыбкой .
- Да, теперь ты можешь спокойно идти домой - она бросила недолгий, немного печальный взгляд на восходящее светило и прижалась к нему еще сильнее словно пытаясь таким образом удержать это неуловимое и скоротечное мгновение. Ночь сгорала. Их ночь. Стремительно и неотвратимо растворялись ее чары в свете нового дня, оставляя на память лишь шепот соленых волн, катавших по пляжу мелкую гальку. Она молчала. Просто стояла, вжавшись в Него всем телом, зажмурившись до боли в глазах, не желая смотреть на вновь обретающий краски мир.  Где-то там за приземистыми крымскими хребтами, за сотни километров автострад и железных дорог каждого из них ждала прежняя привычная жизнь с ее повседневными заботами и маленькими радостями. Жизнь, для которой минувшая ночь останется всего лишь сном. Красивой и несбыточной фантазией. И каждая секунда, каждый новый рассветный лучик, касавшийся ее лица, словно вырывали ее из объятий этой нечаянной сказки. Налетевший с моря свежий утренний ветерок подхватил прядки ее волос и, игриво, разбросал по плечам. Повинуясь какому-то странному наитию, она открыла глаза и крепко обхватила руками его шею. Он прижал ее к себе, их губы снова встретились. Дыхание замерло, на фоне ускоряющегося сердцебиения ей словно почудился тихий, едва различимый шепот. «Здесь и сейчас» - шептали невидимые губы – «…здесь и сейчас…»