Аксиомы авангарда. 1. малевич в берлине

От вокзала на Фридрихштрассе в отель Кайзерхоф Малевича вез Гуго Геринг. Этот архитектор прекрасно чувствовал себя за рулем новенького восьмицилиндрового «Форда». Глядя, как он ловко управляет авто, Малевич успокоился и перестал думать о своем багаже. Супрематические картины и таблицы, которые он вез в Берлин, покоились в двух морских сундуках на крыше автомобиля.
– Вашу выставку, маэстро Малевич, очень ждут в Берлине. В Десау заранее позаботились о выходе Вашей книги, она превосходна. Теперь все хотят увидеть картины и самого автора «Беспредметного мира».
– Книга уже вышла?
– Да, маэстро, в отеле Вы ее увидите.
В номере возле стола лежала пачка книг, упакованных в крафт. На бандероли Малевич заметил маркировку «Bauchausb;cher, M;nich, 1927». Надпись привела его в восторг.
«О чем еще беспокоиться, – подумал Малевич, – вот он Ordnung – удобно и радостно. Одного не могу понять, почему немецкая тупость рождает бодрость и дает доход, а русская тупость – уныние и убыток»?
– Что-то не так, маэстро Малевич? – Гуго Геринг заметил перемену в лице гостя. – Извините, не предложил Вам выкурить папиросу. Он достал эбонитовый портсигар.
– О, нет, не сейчас. Благодарю. Я бы выпил чего-нибудь, господин Геринг. С дороги, знаете ли для бодрости.
Горничная вкатила в номер столик на колесиках и, поставив его перед Малевичем, исчезла, растворилась в клубах дыма, – все это время Геринг курил свою турецкую папиросу.
– Что Вы предпочитаете в это время суток, маэстро, – протяжно произнес Геринг, разглядывая архитектурную композицию на сервировочном столике. Пропорции и цвет бутылок и бутылочек, определенно, ему понравились.
– Я–а–а?.. – Малевич достал из жилетного кармана массивные золотые часы, открыл крышку и посмотрел на циферблат. – Potz Blitz! – выругался он после недолгого молчания.
– У Вас что-то с часами, маэстро? – Геринг подошел к Малевичу и встал у кресла за спиной художника, разглядывая часы, лежащие у Малевича на ладони.
Архитектор увидел нечто необычное. На первый взгляд ему показалось, что стрелки слетели с оси, но так бывает со всеми часами и это дело поправимое, стоит только вызвать гостиничного часовщика, он тут же поставит стрелки на место. Когда же Геринг пригляделся, оказалось, что на циферблате нет и цифр.
Под толстым стеклом копошились черные и красные насекомые.
«Личинки комаров, – решил Геринг и засмеялся: как смогли они забраться под стекло?»
Личинки выстроились в безукоризненно правильный квадрат. Затем квадрат рассыпался, и тут же из центра циферблата побежали лучи. Отскакивая от периметра, они пересекли друг друга и образовали пентаграмму.
Гуго Геринг неотрывно следил за циферблатом.
«Пентаграмма начала вращаться против часовой стрелки, – обнаружил он и опять засмеялся, ведь никакой стрелки не было. – Она вращается ни «против», ни «за».
– Pro et contra. – С этими словами Малевич посмотрел прямо в глаза архитектору. И тому показалось, что зрачки у маэстро Малевича заметно оквадратились.
Гуго Геринг опустил глаза. Пентаграмма замерла, но ее лучи продолжали вибрировать, затем пошли пунктиром: некоторые личинки оставили свое место в строю и скатились к центру. Оставшиеся на месте тут же устремились за ними, но те в это время принялись возвращаться назад и в итоге все личинки опять смешались друг с другом. Строгая геометрия нарушилась, но лишь на мгновение. Опять возникли лучи, своим пересечением образов пентаграмму, но уже перевернутую. Неожиданно Геринг заметил, что она светится фосфорическим светом.
Все это время Малевич не шевелился. Не поднимая глаз, он взял в свою руку правую ладонь Геринга и накрыл ею знак пентаграммы. Ладонь слегка обожгло, после чего архитектор почувствовал слабость во всех членах. Он встревожился, однако овладел собой и мягко, но уверенно высвободил свою влажную ладонь из холодной руки Малевича. В следующее мгновение Гуго Геринг обнаружил себя сидящим в кресле напротив Малевича. Художник в это время продолжал держать руку мужчины, который стоял возле него с закрытыми глазами. В этом человеке Гуго Геринг узнал себя и тут же впал в глубокое забытье.

– Четверть второго, дорогой господин Геринг. – Малевич все еще держал в руке свои золотые часы.  – В это время неплохо бы выпить. Пожалуй, теперь-то я выпью водки.
Архитектор, поднялся с кресла и нетвердым шагом приблизился к столику, оставленному горничной, и наполнил рюмку художника.
– Присоединяйтесь, господин Геринг, это бодрит.
– Благодарю, маэстро. У Вас интересные часы, – произнес архитектор, после того, как они оба, пожелав друг другу здоровья, выпили, – Геринг сделал глоток, а Малевич осушил рюмку.
– Супрематический хронометр. Его мне подарили мои ученики. Хотите взглянуть? 
Гуго Геринг заметил, что необычный циферблат все-таки имеет стрелки. Но цифры, верно, на нем отсутствуют.
– Знаки, умножаясь, теряют силу, – с легким потрескиванием звенел голос Малевича. Супрематическая топография способна фиксировать силу и в отдельных случаях увеличивать ее. Беспредметный мир – это мир сил, элементарных и сложных, исчезающих и появляющихся... Без усилий мы ничего не можем достигнуть... Сила или по-другому добродетель, имеет видимость и сущность. Сущность не видна.
– Она выявляется временем, маэстро?
Малевич улыбнулся и поднял руку, – Гуго Геринг, угадав его желание, вновь наполнил рюмки. Бледное, изъеденное оспой лицо художника порозовело.
– Да, говорят: «время покажет» – продолжал Малевич. Это так. Но не все понимают, что именно время показывает цифры и числа, а не цифры указывают время. Время проявляет невидимую сущность сил: то, что верно в причине, реализуется в следствие.
Гуго Геринг слушал то, что говорил Малевич и одновременно пытался оценить свое душевное состояние. Он заметил, как его волнение исчезло, теперь он совершенно спокоен и расположен к человеку, которого еще сегодня утром для него, берлинского архитектора, не существовало. Отчего это? «Есть разные опьяняющие вещества», – рассеянно подумал он и ощутил, что уже продолжительное время эбонитовый портсигар, наполненный турецкими папиросами, своим уголком давит в бедро и это доставляет неудобство. Он достал портсигар и с комфортом расположился в кресле.
Малевич остановил взгляд на портсигаре, восприняв жест Геринга приглашением угоститься папиросой.
– Пожалуй, теперь можно и папироску.
Они закурили.
– Да, мой дорогой господин архитектор, существуют различные опьяняющие вещества, которые повышают нервную чувствительность. Водка, Ваши замечательные папиросы в их ряду... но и не только они...
Опьяняющие вещества, сами по себе магнетические, кроме того, на них след практик всех тех избранных, кто ими пользовался и пользуется сейчас, некий магический ореол, в лучах которого многие не прочь засветиться, и потому они будут притягательны всегда, даже для тех, кого, собственно, еще нет на свете.  – Улыбка не сходила с лица Малевича. – Благодаря технической революции, слова «магнетический» и «магнит» мы стали воспринимать в буквальном «железном» смысле, забывая, что их основа – магия.
– Не маг ли в таком случае рабочий, машинист электрического подъемного крана? Несколько манипуляций и он направляет токи неимоверной силы на груду металла и перемещает ее с места на место.
– Маг. Именно так начинается поэма желаний... Фиксированное изображение вызывает действие воли... Я говорю Вам о магнетической природе супрематизма. Его сила не сопоставима с возможностями притяжения подъемного крана, а художник-супрематист – это маг, стоящий на кубе из соли и серы, по которому перебегают огненные языки электричества; вместо фаллоса у него кадуцей; на груди его солнце и луна; он бородат, в короне и держит в руке скипетр...
– Это Бафомет! – произнес Гуго Геринг.
На самом деле он продолжал молча сидеть в кресле напротив загадочного русского художника и чувствовал, что ни в силах пошевелить языком.
Малевич стоял возле одного из привезенных сундуков. Он доставал из раскрытого зева сундука свои картины, одну за другой и, не переставая, говорил и говорил о силе, о супрематизме, о магнетизме нового искусства...
– ...и мне бы хотелось попросить Вас, дорогой господин Геринг, оказать мне и моим друзьям и ученикам эту любезность.
Гуго Геринг встал и изящным полупоклоном ответил Малевичу.
– Почту за честь, маэстро. Ваши картины, таблицы и документы я и заинтересованные лица сохраним как нельзя лучше и сколь угодно долго, не сомневайтесь. Сразу после того, как закончится Ваша выставка, я все соберу у себя, будьте уверены.