черный квадрат

                Черный квадрат


Эта история не дает мне покоя до сих пор. Я вспоминаю о ней внезапно посреди самых обыденных дел. Она как приступ мигрени ввергает мой мозг в некое болезненное состояние: текущая реальность вызывает раздражение, а яркий свет - пульсирующую боль в виске. И в бесконечном круговороте проносятся передо мной события того странного дня, повторяясь и повторяясь, словно кадры заезженной кинопленки. Часа через два – три все проходит, воспоминания улетучиваются, я чувствую себя даже более бодрым и здоровым, чем до приступа. Мать, обеспокоившись моими странными мигренями,  отослала меня к врачу: он не нашел ничего криминального в моей психике и посоветовал в эти моменты переключать внимание на какую-нибудь сложную работу.
- Я редактор газеты, - сказал я раздраженно. – Не знаю, считаете ли вы мою работу сложной…
- Возможно, вам стоит заняться физическим трудом, - тонко усмехнулся врач. – Иногда.
- Копать что - ли землю? – почти грубо  сказал я, - или разносить свою газету по подписчикам?
Врач промолчал. Он протянул мне рецепт на успокоительный препарат и попросил пригласить следующего больного.
- Тебе надо написать рассказ на основе этой истории, - посоветовал школьный друг, с которым мы иногда созванивались. – Где-то я читал, что если перенести на бумагу то, что тебя мучает, то оно проходит. Ты журналист, писать для тебя - плевое дело. Глядишь, потом еще опубликуешься в каком-нибудь толстом журнале и получишь го-но-рар.
Почему-то слово «гонорар» мой друг произнес по слогам и с нажимом. В прокуратуре, где он работал следователем, гонораров не полагалось.
Совет я нашел дельным и взялся за перо. Процесс писания оказался мучительным: я настолько привык пользоваться компьютерной клавиатурой, что мои пальцы вычерчивали на бумаге одни каракули, мало похожие на буквы русского алфавита. А ведь в школе у меня был неплохой почерк!
Чтобы не отвлекаться, я оформил на работе несколько дней в счет отпуска, отключил в доме все телефоны, и принялся основательно за свой труд. Сначала дело шло туго: писать очерки и обзоры совсем не то, что сочинять рассказы, но потом я приноровился и почти с удовольствием переносил на бумагу свои странные воспоминания. Вот что у меня получилось.

В то утро я ехал на своем форде из Москвы в город К. Мать попросила  посмотреть участок, который продавался в предместье города по соседству с дачей ее подруги. День был будний, проехать предстояло немногим более ста километров, форд мой бежал споро, и я рассчитывал к обеду вернуться домой.
На заправке случился казус. Каким-то образом я задел пистолетом очки, они слетели с моего носа, ударились о машину, и оба стекла аккуратнейшим образом выпали из оправы. Удивительно еще, как они не разбились! Но что с того! С моими минусами ехать без очков! Такого опыта у меня еще не было…
Я стоял в полной растерянности, проклиная себя, что не вожу с собой запасные, как не раз советовала предусмотрительная мама. Выручил меня мальчишка, из тех пацанов, что крутятся на заправке, зарабатывая мелкими услугами клиентам. Мальчишка снабдил меня жвачкой, посоветовав в качестве временной меры прилепить ею  стекла к оправе, и, свернув налево, доехать до его городка – это буквально несколько километров от заправки - где в любой аптеке мне отремонтируют очки.
Кое - как укрепив стекла и осторожно сев за руль я действительно спустя десять минут уже стоял у аптеки. Любезная женщина в белом чепчике, взяв мои окуляры, сказала, что раньше, чем через два часа я их получить не смогу. Она добавила, что в городе есть что посмотреть и этого времени  мне вполне хватит на обзорную экскурсию.
Делать было нечего, я пошел слоняться по городу, оказавшимся  маленьким и действительно славным, как намекало его название. Славск был типичный захолустный русский городок, однако со множеством церквушек, коих только в центре я насчитал четыре. В одной разместился музей,  другая была явно не православного толка, что меня несколько удивило.
- Это старообрядческий храм, - подсказал стоявший позади пожилой мужчина в шляпе и с тростью и вежливо кашлянул.- Вы интересуетесь историей религии?
- Нет, нисколько, - решительно ответил я, испугавшись, что он предложил мне свои услуги гида в то время, когда мне хотелось прогуляться, не вникая в исторические и прочие особенности города. Просто прогулка, и больше ничего. И я двинулся дальше.
Вывеска « У Владимира» привлекла мое внимание. Что же там могло быть, у этого Владимира? Мелкие буквы на стеклянной входной двери уточняли, что данное помещение – кафе. Тут я подумал, а не выпить ли мне кофе с какой-нибудь местной выпечкой, и толкнул двери, сопроводившие мое вхождение в кафе приятной мелодией. Да он не без фантазии, этот местный ресторатор!
Владимир оказался высоким, худощавым парнем, отменно вежливым и проворным, а кофе и булочки, к моему удивлению, оказались не хуже столичных. Я не удержался, и взял еще пару многослойных бутербродов:  владельцам сетевых ресторанчиков не плохо бы поучиться готовить «фаст фуды» у этого парня!
Снова заиграла музыка: двери впускали очередного посетителя. Это был старик, встреченный мною у старообрядческой церкви. Он подошел к Владимиру, и они начали о чем-то шептаться. Владимир пару раз кинул быстрый взгляд в мою сторону. Похоже, разговор у них шел обо мне. Но с какой стати? Мы не знакомы, какой- либо интерес для города моя особа не представляла. Или они приняли меня за нечто вроде гоголевского ревизора? Мне стало смешно. А между тем до времени, назначенного аптекаршей, оставалось почти полтора часа. Я решил продолжить прогулку.

Музыкальные двери охотно выпустили гостя на освещенную солнцем улицу. Божья коровка, наткнувшись в своем полете на меня, сложила крылья и поползла по левой стороне рубашки. Я подставил насекомому палец, вспомнив детскую песенку: «Божья коровка, лети на небо, дам тебе…»  На слове «хлеба» она взлетела, только ее и видели. За моей спиной явственно хохотнули. Я обернулся. Опять этот старик! Похоже, он стал моей тенью! Что за навязчивость!
- И нисколько не навязчив! – эхом отозвался старик. – Но не скрою, вы мне интересны. Ни за что не догадаетесь, почему!
- Естественно, я не читаю чужих мыслей! – холодно отозвался я.
- И все же уделите мне часок из вашего свободного времени, ведь оно у вас есть, не так ли? Богом клянусь, не пожалеете!
Я промолчал.
 - Ну, сорок минут!
- Хорошо. – Мне не хотелось обижать старика.- Только не надо  рассказывать историю города, сегодня я не любознателен, я ничего не хочу слышать о Славске, я хочу гулять иностранцем, не знающим языка и без сопровождения гида!
- Я так и понял. Это очень верно. Вы на нужной дороге, а потому вам и  необходим я. Просто мы зайдем на одну улицу и заглянем в один дом. Совсем ненадолго. Да это почти рядом!
И он указал направление, куда нам следовало идти.
- Все же позвольте представиться, Антон Павлович. Иннокентий Петрович Кронидов.
Старик знал мое имя! Я не мог скрыть удивления.
- Вы, случайно, Иннокентий Петрович, не мой дальний родственник? Тогда вы вполне могли видеть мое лицо на какой-нибудь семейной фотографии. Я угадал?
Пассаж мой был ехиден, но это скорее от бессилия перед цыганской прозорливостью старика.
- Родич? Возможно. Хотя, скорее, нет. Однако, кто может это знать, - забормотал мой провожатый.
 - Ненормальный! – подумал я. – Городской сумасшедший, вот и вся разгадка. Теперь мне от него не отделаться.
И я уныло поплелся рядом со стариком, чья немного сгорбленная фигура немедленно выпрямилась. Глаза его победно сияли. Он оглядывался по сторонам, как бы желая продемонстрировать прохожим, с кем рядом он идет.
И, действительно, буквально каждую минуту кто-то приветствовал его и внимательно оглядывал меня, не скрывая своего любопытства. Весь вид старика как бы говорил: «Да, да, да!», но что скрывается за этим «да» оставалось для меня тайной.
- Нет, он не сумасшедший! – решил я, пройдя со стариком минут десять и сворачивая за ним на какую-то улочку. – Люди не будут так любезно и приветливо раскланиваться с дурачком. Возможно, это просто чудак, помешанный на какой-нибудь идее. В России полным полно таких оригиналов.


Улочка, на которую мы свернули, с левой стороны начиналась домом, настолько утонувшим в кустах сирени, что дом только угадывался. С правой же стороны стояло одноэтажное, серого камня, здание с одной большой витриной и входом, над которым висела вывеска «ПИВО». Сердце мое екнуло. Знакомые места!
На фасаде, слева от вывески, красовалась и табличка с названием улицы – Верещагина.  Верещагина? Да не может быть! Это мираж, фата-моргана, наваждение, сон! Я помотал головой, зажмурился и, спустя минуту, осторожно открыл глаза. Ничего не изменилось. Только на ступени пивнушки опустились два голубя, что-то поклевали и улетели.
Старик взял меня под руку и, примеряя свои шаги к  нетвердым моим, начал что-то говорить. Я слушал его машинально.
- …Верещагин. А вы знаете, что этот известнейший художник-баталист, погиб на русско-японской войне при взрыве броненосца «Петропавловск», как и адмирал Макаров? Верещагин бывал в наших местах и живописал их!
Я промолчал. Ничего я не знал! В моем детстве все мальчишки нашей улицы были уверены, что назвали ее в честь таможенника Верещагина из «Белого солнца пустыни», и очень этим гордились! На улице Верещагина  стоял дом моей бабушки, у которой я жил до окончания школы после того, как отец оставил нас с мамой. Мама училась в аспирантуре в Москве, работала над диссертацией, я приезжал к ней в гости, а она навещала меня по праздникам. Как давно это было! Но не в Славске жила когда-то моя бабушка! Я до сегодняшнего дня и знать не знал, что такой город существует на свете! Бабушкин же город – Славянск, Вл- ской губернии. Почти четыре часа езды на электричке до Москвы. После смерти бабушки я не был там ни разу…
Однако, вон и Витькин двор с тарзанкой на вязе. Витька был лихим пацаном, командиром всех наших детских войнушек. Отличала его не только лихость, но и большое родимое пятно на левой щеке. Наверно, этот недостаток и помог ему обрести бойцовские качества. Витька погиб в Афгане, это я знал точно.
Дом напротив Витькиного – единственный на улице дом с резной чугунной оградой. Вдоль нее, охраняя хозяйское добро,  всегда бегал Байкал, славный, лохматый кавказец. За конфету он безропотно протягивал для пожатия свою огромную лапу.
Я брел и вспоминал. Но не радость несли мне эти воспоминания, а горечь. И зачем только Иннокентий Петрович привел меня на эту улицу! Кстати, где он? Почему не слышно его шагов? Я огляделся. Старика не было видно. Он исчез! 
Что происходит? Тоска моя сменилась подозрением: старик – гипнотизер, и я нахожусь под гипнозом. Именно гипноз объяснял все, в том числе и взгляды горожан, и путешествие на улицу моего детства, и исчезновение провожатого. Все сходилось.
Без очков я плохо вижу дальние предметы. Приходится сильно напрягать глаза. Я  устремил свой взгляд вперед, вдоль улицы, и увидел фигуру, напоминающую мне моего старика. Иннокентий Петрович стоял через три дома от меня и махал призывно рукой. И как только я не заметил его раньше! Проклятая близорукость!
Я поспешил к нему.
Несмотря на то, что шел я довольно быстро, а, старик дожидался меня, топчась на одном месте, приблизиться к нему мне удалось нескоро.  Больше злясь, чем удивляясь, я, наконец, оказался рядом.
- Вы, я вижу, не торопитесь, дорогой Антон Павлович, - заметил старик.- И правильно. По улицам, особенно по тем, где не был много лет, ходить надо медленно, приглядываясь, вспоминая, сполна отдаваясь тем волнениям, которые вызывают знакомые места.
- Но это вовсе не мои знакомые места, - упрямо возразил я. – У меня в вашем городе не может быть знакомых мест, я здесь впервые в жизни!
- Да, да, да, вы мне об этом говорили. Простите, запамятовал, старость окаянная, склероз мозговой, хотя в молодости, признаться, памятью обладал отменной. Названия всех улиц знал. В честь какого события или личности поименованы. Это, знаете ль, интереснейшая вещь! Вот, например…
- Мы еще не пришли? – я оборвал  его длинную речь и посмотрел на часы. Я прекрасно помнил, что отошел от аптеки в четверть одиннадцатого, а в четверть первого должен быть забрать из ремонта  очки. Но часы показывали всего лишь половину одиннадцатого! Получается, что в пятнадцать минут вместились кофе у Владимира, прогулка по городу, знакомство со стариком, экскурс на эту старую улицу, так напомнившую мне улицу детства. Парадоксы времени! Да такого не может быть!
 Я поднес часы к уху. Они шли. Потряс, думая, что, вероятно, каким-то образом зависла одна из стрелок. Стрелки, и минутная и часовая, на мои действия никак не среагировали, а секундная спокойно отсчитывала свои интервалы.
- У вас что-то с часами? – поинтересовался Иннокентий Петрович.- Можете сверить с моими. Точность времени гарантирую.
- А что еще вы гарантируете?
- Небольшую, но о-о -очень для вас любопытную экскурсию. Мы пришли!
- Ага, все-таки экскурсия! Тогда как я просил вас…
- Но это и не совсем экскурсия, - извиняющимся тоном пробормотал мой гид.- Вам, дорогой Антон Павлович, просто необходимо побывать здесь. Тем более, что вас так давно ждали!
Ждали? Меня? Здесь? Я не стал вникать в подробности, не стал ничего выяснять, только еще раз посмотрел на часы и отметил, что они все-таки показывают движение времени. И то хорошо!
Дом, у которого мы остановились, был отгорожен от улицы высоким забором из металлических прутьев, покрашенных светлой зеленой краской. Из таких же прутьев была сварена и калитка с врезанным замком. Сквозь них хорошо был виден густой сад. Сердце мое екнуло. Забор бабушкиного сада! Даже рыжие лилии цветут вдоль него, как и раньше!
 Иннокентий Петрович вынул из кармана ключ, вставил в замок и привычно провернул. Калитка мягко отворилась,  мы ступили на мощеную серыми плитками дорожку. Так же, как и в те годы, когда я жил здесь, с одной стороны тянулись колючие кусты крыжовника, с другой – красной смородины, всегда обильно увешанной крупными, сладкими ягодами. 
Маленькая, черненькая собачка, звонка тявкая, бежала по дорожке нам навстречу.
- Кнопка! – невольно закричал я.- Кнопка, Кнопка, так ты жива!
- Собачка отозвалась радостным визгом, и высоко подпрыгнув, быстро облизала мне губы и щеки. Я растеряно оглянулся на старика.
- Ну, Антон Павлович, дорогой мой, никаких чудес! Это молодое поколение памятной вам  Кнопки, только и всего.  Правнучка, если я не ошибаюсь  в счете. Эти маленькие собачки так долго живут! Давайте пройдем в дом, пожалуй, стоит поспешить. Сколько там на ваших? Без пяти одиннадцать? Вперед!
Старик бодро зашагал к дому. Я едва успевал за ним. Вот уж не ожидал от старого чудака такой прыти! Я мельком увидел два куста георгинов, успевших покрыться огромными светло-сиреневыми лохматыми шарами. Эти два куста были гордостью бабушки, как и маленький огородик рядом, где она сеяла зелень. Однако огородик демонстрировал не укроп и петрушку, а мощные стебли сорняков.
-Ага! – злорадно подумал я. – А про него вы забыли! Не все так ладно в датском королевстве!
Я не успел отдать себе отчета, кто такие эти «они», как Иннокентий Петрович голосом, в котором неожиданно прозвучали нотки самого заправского экскурсовода (а как же обещание: никаких экскурсий!), проговорил:
- Дорогие гости! На фасаде дома писателя вы видите мемориальную доску, установленную на средства горожан в 199… году. На ней методом барельефной техники  изображено лицо нашего великого земляка. Всмотритесь в эти простые черты, вспомните своих родных и близких, и вы тот час поймете, насколько Антон Павлович Чудов плоть и кровь от земли нашей!
Я оторопел. На стене дома, так напоминавшего мне бабушкин, действительно висела каменная доска с моим портретом и выбитыми на ней  буквами, складывающимися в мои имя, отчество и фамилию! На портрете мне было лет тридцать. Я напряг память и вспомнил, с какой фотографии мог быть сделан барельеф. Ну, конечно. Мое юбилейное фото! А щелкнул меня прямо на банкете в редакции наш фотограф Мишка Осадчий.
- Ну, вылитая я в молодости, - разглядывая парадный снимок, каждый раз говорила моя мать, отнюдь не склонная к сентиментальности, чему не в малой степени способствовала ее профессия. «Доктор точных наук», - дразнил ее я. Она действительно была доктором технических наук, и физику почитала выше лирики. Нетрудно угадать, что журналистику я выбрал наперекор ей…
Иннокентий Петрович уже приглашал войти в дом. Иннокентий Петрович уже распахнул двери с ручкой в виде львиной головы. Эту ручку я самолично ввинчивал, когда сломалась старая. Но как это было давно!
Я нетерпеливо рванул за стариком. Вот теперь я почувствовал, что он был прав: мне было любопытно, мне было очень любопытно! Что же все это значит? У меня в этом бренном мире есть двойник? Близнец? Некто, чья жизнь беззастенчиво отражала мою… Но до какого времени? До какого?
Мне уже было известно, что я увижу. Бабушкину комнату с металлической, послевоенного образца кроватью, на чьих пружинах я любил скакать, как на батуте, стоило моей бабуле удалиться из дома. Иногда я приглашал попрыгать и Витьку, того самого, вернувшегося на Родину в 198… году как груз 200.  Заслышав грузные бабушкины шаги, мы быстро застилали кровать, расправляя поровнее покрывало, чтобы как следует скрыть следы своего греха. Возможно, бабушка догадывалась о наших шалостях, но молчала. Ругала она меня редко, в основном за то, что отлынивал от чтения. Сама же она была яростным книгочеем.
- Антон Павлович, обратите внимание, как хорошо сохранилась ваша домашняя библиотека! Наши посетители всегда очень интересуются кругом чтения знаменитого писателя. Были, не скрою, и попытки хищения некоторых книг. Но на память, на долгую память, а не с целью вандализма. Вы не представляете, дорогой мой, как в Славске вами гордятся.
- Но, Иннокентий Петрович, - мне было неловко присваивать чужую славу, - это не я… Я Чудов, да,  но не ваш, не славский. Да и не жил я в Славске никогда!
- Молчу, молчу, уважаю, это не вы, не вы, не вы…
Старик вдруг поднес платок к глазам и зарыдал. Я растерялся. Что-то толкнуло меня в сердце. Я поднял руку и неловко погладил его по плечу.
Бабушкин круглый стол с гобеленовой скатертью был аккуратно прибран. Посередине стол горшок с цветущей голубой фиалкой. Бабушка любила фиалки, и мама, каждый раз приезжая меня навестить, привозила ей в подарок очередную сенполию.
Какая маленькая комната! Метров двенадцать, не больше. А ведь я со своими друзьями ухитрялся играть здесь в прятки, и мы находили уйму укромных местечек. Например, в этом огромном платяном шкафу, который бабушка ласково называла « мой динозавр».
- А в свою комнату не желаете пройти? – осторожный голос старика вывел меня из задумчивости. 
- Желаю, - бодро ответил я. Тоненькой струйкой пополз к животу холодок, предупреждая меня об опасности. Я помедлил возле двери. Страшно все же садиться в машину времени…
Пропустив меня вперед, Иннокентий Петрович откашлялся и звучным голосом опытного гида произнес
- Итак, как вы можете видеть, сохранились почти все личные вещи писателя. Письменный стол, часть рукописей (самые значимые переданы в областной архив), полка с любимыми книгами, фото детских и юношеских лет, одежда, наручные часы. Обратите внимание: часы стоят на пяти минутах шестого. Из дневника писателя – он лежит на столе - на шестнадцатой странице можно прочесть: «Часы мои встали не зря. Повесть окончена. Я свободен. Но какая в душе пустота! Куда исчезло все, что наполняло ее? Бесцельное, никчемное существование ждет меня…»
Иннокентий Петрович цитировал с таким выражением, что мурашки побежали у меня по спине. Глаза старика были прикрыты, крылья носа опущены, уголки губ вздрагивали. Отчего-то мне подумалось: - Наверное,  таким стану и я, когда старость меня настигнет.
Я полистал рукописи, написанные, если не моей рукой, то уж моим почерком точно. Корявым, неразборчивым, с кривыми буквами. Он стал еще хуже с тех пор, как я начал пользоваться компьютером. Тут же, на столе, красовалась в отличной лаковой рамке фотография: мама, бабушка и я, в центре. Я очень люблю эту фотографию. Она стоит и на моем письменном столе в Москве. Мы все  на ней такие веселые, мама с бабушкой молодые и красивые, и хорошо видно, как мы любим друг друга. Но какое отношение к нашей жизни имеет этот Славск? Может, я чего-то не знаю? Или мама с бабушкой что-то скрыли от меня?  А если сфотографировать весь этот письменный стол и показать снимок  маме? Что она скажет? Я быстро вытащил сотовый, но тут сухонькая рука Иннокентия Петровича остановила меня:
- Как хранитель заявляю: в музее снимать запрещено!
Смотрел он на меня с такой неприязнью, что я оторопел. Куда делся приветливый, тактичный старичок? Глаза его потемнели, рука налилась такой силой, что мое плечо просело под ее тяжестью.
- Но почему же? Тем более, что я - герой этой музейной экспозиции! Или у вас имеются путеводитель, проспект, открытки, наконец?
- Ничего у нас не имеется, – сердито ответил хранитель. – Вот деньги граждане пожертвуют, тогда, может быть, издадим. Вы тоже можете внести свой вклад, видите, у выхода стоит специальный ящик, - и Иннокентий Петрович указал на двери. Действительно, там стоял прозрачный  пластмассовый ящичек с прорезью. На дне болтались денежные купюры.
- Осмотр окончен. У вас есть вопросы?
- Вопросы? - И тут меня осенило. – А вот изданные книжечки я как-то не заметил. Или у вас хранятся только рукописи?
- Вы очень невнимательны, Антон Павлович, позволю себе заметить. Да вот же ваши книги! « Улицы моего детства» переиздавалась трижды! У нас весь город ее перечитал! Школьники по вашим рассказам сочинения пишут! «Образ современника» или там «Природа родного края в произведениях А.П.Чудова». 
Стопка книг была убедительной. Я посмотрел заглавия. «Записки молодого человека», «Требуется герой», «Путешествие в захолустье». Это были рассказы и небольшие повести. Любопытно, о чем писал Антон Павлович? Правда, на ходу я вряд ли смогу оценить труды моего тезки, но все же…
Но только я раскрыл один из томиков, как тут же Иннокентий Петрович бесцеремонно захлопнул его и повторил: « Осмотр окончен».
- А приобрести эти книги можно?
- Походите по местным магазинам, но я очень сомневаюсь… Книги давно стали раритетами. Но вы издеваетесь над стариком, Антон Павлович! Как такое может быть, чтобы у автора да не было изданий собственных книг! Разве что по друзьям раздарили?
- Вот именно, что раздарил! – обрадовано подхватил я. – Так не найдется ли у вас лишнего экземплярчика для меня?
- Нет, не найдется! – твердо ответствовал хранитель. – А вот автографы, будьте так добреньки, поставьте. – И он пододвинул ко мне стопку книг. А вот сюда – лично для меня.
Пока я подписывал, он деликатно отвернулся в сторону. Улучив момент, я все же сделал несколько снимков мобильником. Даже успел заснять в профиль своего хранителя.
На выходе я опустил в ящик пятисотенную, бросил прощальный   взгляд на бабушкину кровать, стол с голубым нарядным цветком, и тяжелая, горькая грусть легла мне на сердце.
До калитки нас провожала Кнопка. И ее глаза были грустны. Мы вышли на улицу, я оборотился, и увидел среди прутьев ограды темную острую мордочку собачки.
Не знаю, на каком из поворотов я потерял Иннокентия Петровича. Возможно, Кронидов отстал намеренно и шмыгнул в какой-нибудь двор. До аптеки  я добирался один, что оказалось совсем не трудно. У меня появилось чувство, что теперь я знаю город, как свои пять пальцев.
Аптекарша подала мне отремонтированные очки, я поблагодарил и спросил, читала ли она книги местного писателя Антона Чудова. Добрая женщина смутилась до слез. За неимением времени книг она не читает, заглядывает только в «Новости Славска», которые выходят три раза в неделю.
- Вы спросите в картинной галерее, наша Антонина Петровна знает всех писателей, она там и книжки продает.
В картинной галерее оказался санитарный день. Можно было зайти в кафе «У Владимира» и поспрашивать там, но следствие по делу славского писателя уже тяготило меня. Бог с ним!
Исчезло и желание ехать к подруге матери смотреть продающуюся дачу. Я снова сидел в машине возле аптеки, тупо глядя на дорогу. Я как будто заболевал: вялые мысли ни о чем толкались в голове. Дурацкий музей возбудил странное чувство: мне захотелось вернуться в дом на Верещагина и начать там новую жизнь, далекую от московских забот. Прочесть книги этого Чудова и, возможно, самому попытаться писать.
В стекло постучали. Давешняя аптекарша стояла у машины. Я открыл дверцу:
- Да не худо ли вам?- участливо спросила она. – Я смотрю: вы все стоите и стоите, не отъезжаете, а вроде спешили.
- Спасибо, действительно голова разболелась, но сейчас, похоже, начало отпускать.
- Так я вам вынесу аспирину, подождите немного.
Она действительно принесла мне две таблетки аспирина и стакан воды. Я выпил, поблагодарил и покинул Славск.   

Дома прежде всего я выспался, потом позвонил матери. Она сказала, что свободна и ждет меня.
Мой рассказ мать выслушала молча.
- Если бы ты не был моим сыном, я ни за что бы не поверила в этакую галиматью! Не похоже, что ты меня разыгрываешь!
- Какой тут розыгрыш! Скажи, ты или бабушка бывали когда – нибудь в этом Славске?
-  Я – нет, а за бабушку не поручусь, да ведь ее теперь уж и не спросишь. Еще ты, наверное, хочешь знать, нет ли у тебя брата-близнеца? Уверяю, что и брата такого нет, и не было никогда. Право, не знаю, что тебе сказать. Ты здоров?
- Здоров, - отрезал я. – И умом не тронулся. Дважды два четыре, сегодня 20 июля 200…года, я живу в городе Москве, на улице Соломенная сторожка…
- Послушай, Антоша! Знаешь, есть такое явление – дежа вю. Вот у тебя и было – дежа вю.
- Было или не было, посмотрим. Я же снял на мобильный несколько кадров в музее. Включай компьютер, сейчас увидишь.
    Она включила, я подсоединился, на экране монитора замелькало, и вместо снимков появилась череда черных квадратов.
- Черный квадрат Малевича! – засмеялась мать. Однако, глянув на мое лицо, она замолчала.
-  Не ломай себе голову, сын. Постарайся обо всем забыть. Лучшее лекарство – погрузиться с головой в работу.

     На следующий день я помчался в мастерскую фирмы проверить мобильник. Опции, отвечающие за фотосъемку, оказались в порядке.

     Через неделю мы с матерью, которую я удивительно легко уговорил на путешествие, съездили в Славск. Первым делом я зашел в кафе «У Владимира». За стойкой стоял тот же молодой человек, так же вкусно пахло кофе, такой же богатый выбор выпечки и бутербродов предлагался посетителям.
Меня Владимир не помнил. И он ничего, абсолютно ничего не знал о старике по имени Иннокентий Петрович. Более того, он утверждал, что и среди горожан, а со многими, нет описываемого мной человека. Возможно, это был приезжий, как и я. Случайных посетителей Владимир не запоминает. Зачем утруждать память? Улица Верещагина? Такой улицы в городе нет, как нет и музея писателя Антона Чудова. Это он знает наверняка, поскольку – коренной житель Славска.
знаком он Если его, Владимира, сведения мне кажутся недостоверными, я могу зайти в картинную галерею, смотритель которой – краевед и знает всех и вся.
Смотритель, вернее смотрительница,  имя которой я запомнил с первого посещения Славска – Антонина Петровна - выслушав мои вопросы, ответила то же, что и Владимир. Когда же мать стала допытываться, нет ли здесь таких улиц, как Коперника, Красногвардейская, Аэродромная, то Антонина Петровна очень сухо и холодно заявила:
- Названных вами улиц нет и не было в нашем городе. Я  досконально знаю топонимику Славска, у меня есть краеведческое удостоверение, показать?
Мы извинились и быстро ретировались, не осмотрев галерею, что было крайне невежливо.   

Долго мы с матерью крутились по городу, заглядывая в самые захудалые проулки. Ничего похожего на улицу Верещагина мы не нашли.
- Странно, почему именно Славск мог навеять тебе такие воспоминания?  – задумчиво сказала мать, когда мы возвращались в Москву. – Он ни с какой стороны не похож на Славянск! Церкви, церкви, церкви… Садов мало, все больше палисадники. И ни одной одноименной улицы! А ведь во многих городах такие улицы есть! Уж Ленина-то обязательно. Славянск! Я выросла в этом городе, я помню его наизусть! Сначала мы жили с бабушкой на Коперника, а на Верещагина, улицу твоего детства,  переехали после ее замужества. Как я любила наш сад! Особенно персидскую сирень под кухонным окном. Так что же общего между этими двумя городами? Хотя как удивительно отличаются их названия – всего двумя буквами!
Дальше мы ехали молча. Я чувствовал, что мать сердита и обеспокоена. Я жалел, что втянул ее в эту историю. Я еще не знал, что жизнь моя уже изменилась…