Страх

               
                Галина Ушакова

                СТРАХ

Она шла через старый парк. В черном небе сверкали бесчисленные зеркальные осколки, и она вспомнила какую-то очень старую то ли сказку, то ли легенду. В ней рассказывалось, как крылатые слуги несли  богине красоты чудесное зеркало, чтобы, смотрясь в него, богиня оставалась всегда молодой и прекрасной. И как другая богиня, постаревшая настолько, что никакое зеркало уже не могло вернуть ей былые прелести, выслала навстречу своих воинов, которые должны были разбить чудесное зеркало. Им это удалось. Зеркало было разбито. Мелкие осколки его –  это звезды, украшающие земное небо. А крупный осколок – Луна. На ней видны туманные очертанья лица: это отраженье красавицы – богини, любующейся своей неувядающей красотой. Что случилось с ее старухой- соперницей, Лиза не помнила. Кажется,  она ходит по Земле, собирает падающие звезды и прячет их в толще земли, чтобы никто никогда не смог воспользоваться этими осколочками зеркала для своей пользы.
- Вредная старуха! – думала Лиза, вдыхая с удовольствием свежий майский воздух. – Сколько бы девушек хотело иметь такое зеркальце! Я бы тоже не отказалась! Быть молодой и красивой без всяких кремов и хирургических подтяжек! Правда, я и так хороша. А как там будет дальше – что сейчас об этом думать? Кто знает, какая меня ожидает судьба?
Тут ей стало зябко. Задумавшись, она совсем замедлила шаги, а, между тем, стоило и поспешить. Парк был пуст совершенно. Редкие фонари слегка освещали дорожку, по которой она двигалась. Лиза часто гуляла здесь, и нашла бы выход из парка даже в абсолютной темноте: ноги сами знали, куда идти.
- Ночами ходить неприятно, - сказала она сама себе. – Здесь слишком много деревьев, они прячут луну, а от звезд какой толк? Одна красота и страх. Да, страх, потому что они там – в бездне!
Тут же вспомнились строчки:
- Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне – дна.
- Это Ломоносов, - вслух сказала Лиза. – Это мы учили в школе.
Ей никто не ответил. В парке стояла тишина, и от этого страх Лизы еще усилился. Она убыстрила шаги. Бежать было стыдно. Зачем, собственно, бежать? Почему? И от кого?
Тут же сзади послышались вкрадчивые опасные шаги. Она обернулась. Никого. Остановилась, прислушиваясь. Нет, действительно, никого. Все тихо, спокойно.
- Фантазерка! – вынесла себе приговор Лиза. – Ты что, в первый раз идешь через парк в такую поздноту? Нет. И ты прекрасно знаешь, что, если свернуть налево, через пяток деревьев парк упрется  в длинный забор воинской части. А там будка, где всю ночь дежурит часовой. Случись что, стоит закричать, и часовой прибежит на помощь. Не трусь, Лиза! Сию минуту появится фонтан, от которого до выхода на улицу метров пятьдесят от силы.
Она вышла к фонтану, и это было последнее освещенное место парка. Сегодня почему-то фонарь давал слишком слабый свет. Облицованная розовой мраморной крошкой чаша фонтана сгустила вокруг себя столько неприятных серых теней, что Лизе снова стало страшно. От страха ее слегка подташнивало, ноги стали ватными, и идти быстрее никак не удавалось.
Она обошла фонтан и облегченно вздохнула. И тут же увидела длинный черный силуэт человека, двигавшийся ей навстречу.
Силуэт появился внезапно: он вырос, он материализовался прямо из темноты, ползущей от выхода из парка к фонтану. Шагов идущего не было слышно, но Лиза ясно ощущала: человек приближается.
Почему-то Лиза не могла остановиться, не могла повернуть назад и побежать, да хотя бы в сторону забора воинской части. Неведомая  сила понуждала ее вперед.  Она шла, завороженная, окруженная страхом, как скафандром. И не она, Лиза,  управляла этой погибельной оболочкой, а оболочка – ею. И тот, идущий навстречу, знал это.
- Черный человек – моя смерть, - совершенно ясно подумала Лиза. – Сейчас все кончится, не станет на свете ни Луны, ни звезд, ни деревьев, потому что не станет меня, Лизы. Это судьба.
Еще два шага, и она сблизилась с незнакомцем. Черные глаза, пронзительные, бездонные, лишенные зрачков, как две пустоты, взглянули ей в лицо, от белого лица пахнуло холодом глубокого сырого оврага.
Лиза замерла. Она была только бабочка, нанизанная на булавку неумолимым орнитологом, еще живая, трепещущая, но уже беспомощная и готовая к смерти.
 Губы человека раздвинулись в саркастической, пренебрежительной улыбке, в глазах блеснули искры. Смертельный взгляд мелькнул, как острие внезапно раскрытого ножа, и тут же погас. 
- Сегодня – не судьба, - остро  хрустнула на дорожке галька. -  Не судьба, - мигнул, дрожа, огонь фонаря.
На лицо прохожего надвинулась невесть откуда взявшаяся тень, хриплый смех оборвался. Лиза, одеревенев, прошла мимо. Первый раз в жизни она чувствовала движение каждого сустава своих ног: она сгибала и разгибала их как механизмы, в результате действий которых получалась ходьба. Бездушным роботом прошагала она до двух тумб, знаменующих выход из парка, и, ощутив улицу, обретя свое прежнее, гибкое, живое тело, побежала, не останавливаясь, пока, задыхаясь и трепеща, не достигла  дома, в котором жила.
- Ты что так поздно, Лизок? – спросил муж, открывая двери на ее сумасшедший звонок. – И где твои ключи? Потеряла?
Лиза молчала.
- Что случилось? Почему  молчишь? Ты заболела? – муж шел за нею, и его настойчивые вопросы оглушали ее, и она уже не слышала их, догадываясь только по шевелению губ, что он произносит какие-то слова.
Она не могла говорить. Она оттолкнула мужа, скинула туфли,  ринулась в ванную и, открыв душ, встала под горячую струю, вымывая из тела ужас и ледяную дрожь. 
В этот вечер она так ничего и не рассказала. Следующий день оказался таким хлопотным, загруженным всякими делами, что, когда она очнулась, все происшедшее вчера в парке показалось ей пустой фантазией. Что поведать мужу? Легенду о разбитом зеркале, о ночном страхе при встрече с незнакомцем? Да был ли он в действительности так страшен, этот прохожий? Произносил ли он эти слова о судьбе? И что было на самом деле, а что ей показалось? Не зря же говорят, что у страха глаза велики! Муж, конечно, скажет, чтобы она ночами не ходила одна, что он будет ее встречать, что никакой судьбы нет, а фатализм – глупость. И прочее, прочее, прочее.
И Лиза промолчала, а со временем начисто забыла эту ненормальную ночь в парке.


Тишайшее море лежало у ног ее. Вода была так прозрачна, что Лиза думала: никакой воды нет, так, лежат на белом песке красивые камешки,  ракушки и радуют глаз. По ту сторону пролива вздымали жирафьи шеи подъемные краны. Там был порт. А тут – пляж, чистый, тихий, облитый приветливым солнцем. Какая это красота – море!
Вечером сидели с мужем в кафе. Цикады стрекотали как оглашенные, летели на сиреневый свет, падающий на небольшую танцевальную площадку, где кружились редкие пары. Лиза не хотела танцевать. Огромные цикады цеплялись за платье, хрустели под ногами, не жалея своих жизней. Несчастные насекомые! Муж смеялся:
- От судьбы не уйдешь! Да их уйма здесь, этих представителей отряда равнокрылых! Если бы они не гибли, то человеку здесь делать было бы нечего.
Лиза лениво возражала:
- Ты же всегда говорил, что судьбы нет!
Муж смеялся:
- Сегодня я передумал! Но до чего ты серьезна у меня, Лиза! Пошутить нельзя!
- С судьбой не шутят, - ответила Лиза и тут же подумала: - Вот, говорю банальности. И к чему весь этот разговор? Чепуха какая-то. Это море так действует. Оно не любит слов. Ему не нужны наши чувства, даже безрассудные. Мы для него – стихия природы. Что морю до нашей души, нашей судьбы? 
- И судьба – стихия. На нее нет управы…
- Ты что-то сказал? – спросила Лиза у мужа. Услышанные слова прозвучали грозно,  неожиданно. – Повтори, пожалуйста!
- Я ничего не говорю. Я ем, - ответил муж. – Ем и слушаю музыку. А что?
- Мне послышалось, что ты сказал…
- Да не говорил я ничего! Это за соседним столиком слишком громко беседуют, ты и услышала.
- Возможно, - согласилась удивленная Лиза, прислушиваясь, о чем же говорят соседи. 
О, нет, это не они! Внезапные слова были негромкими, но достаточно близкими. Прямо у нее над ухом. И голос был как будто знаком. Или ей послышалось? Вдруг у нее слуховые галлюцинации?
- Это не галлюцинации! – сказал тот же голос.
Лиза быстро повернулась в его сторону. Глаза столкнулись с густой темнотой южной ночи, подплывшей прямо к балюстраде павильона. Но сколько она не вглядывалась в темь, ничего, кроме силуэтов близких деревьев, разглядеть не могла. Возможно, хозяин голоса успел скрыться… Все же на всякий случай она спросила у темноты: - Кто там? Ей ответило молчание…
- Лиза! Ты с кем разговариваешь? – спросил муж, вытирая салфеткой губы.
- Ни с кем,- ответила быстро Лиза. – Тебе показалось.
- А вот то, что твоя тарелка полна до краев, мне не показалось. Где твой завидный аппетит?  Неужели ты не проголодалась? И это после купанья и часовой прогулки!
- Я не буду есть. Пошли домой. Слишком темно. Мне неприятно, мне так и кажется, что вон оттуда, где самая жуткая темнота, сейчас выскочат невиданные звери с оскаленными клыками. Ой!
Она закричала так громко, что с соседних столов все повернули головы к ним, некоторые привстали со своих мест.
- Да успокойся ты! Тише! Это всего лишь цикада ударилась о твое плечо. Вот она лежит на столе. А вот я выбрасываю ее вон.
Это действительно была цикада. Большое невинное насекомое. Жесткое, будто сделанное из жести. Отвратительный южный кузнечик! Нет, она не любит и никогда не полюбит цикад!
- Напрасно. Все живое надо любить! – издевательски сказал голос невидимого человека. Теперь она узнала его. Это был голос незнакомца из парка.

-Мне страшно, страшно, страшно, - бормотала Лиза, цепляясь за руку мужа и повисая на ней. – Это он, он, это его голос! Голос смерти.
- О чем ты говоришь? О ком? Какая смерть?
- Он здесь. Он снова нашел меня. Я слышу его шаги: он идет за нами!
- Лиза, Лиза, да не заболела ли ты? Какой горячий лоб! Да у тебя жар и сильнейший! Давай я понесу тебя! Потерпи немного, сейчас доберемся до номера, я уложу тебя в кровать, вызову врача и все будет хорошо. Ты слышишь меня, Лиза?
Лиза не слышала. Отвратительный треск цикад грохотал в голове, заглушая все остальные звуки. Из темноты неумолимо приближалось к ней  бледное лицо с пустыми глазницами, этими бездонными черными дырами, чтобы вобрать в себя без остатка всю ее, Лизину, жизнь, такую молодую и такую счастливую. 

  «Скорая» примчалась без промедления. Наверное, в южном приморском городке, в середине лета люди болели мало. Измерили температуру. Градусник показал сумасшедшую цифру – 40, 5. Наскоро определив давление и выслушав сердце, врач подозвал медсестру, приказал  сделать какой-то укол. Потом почему-то сердито сказал:
 - В больницу, только в больницу, там разберутся! И не спорьте со мной, молодой человек!
Сергей и не собирался спорить. Он был подавлен случившимся,   перепуган, ничего не соображал, только слушал отрывистые слова врача и кивал головой.   
  И в машине, держа дрожавшую в ознобе Лизу за руку, он механически повторял одно и то же:
- Как же так, доктор, ведь она буквально минуту назад была совершенно здорова! Как же так, доктор, ведь она…
Машину трясло на выбоинах, доктор крякал, считал снова и снова пульс у пациентки и после очередной фразы Сергея вежливо говорил:
- Помолчите, молодой человек, ну, что вы, право, так паникуете…
Больница встретила их тишиной и неожиданным уютом. Сразу после осмотра Лизу поместили в отдельную палату. Сергею разрешили переодеть жену в больничное. Когда он натягивал на ее горячее тело чужую, белую, в кремовые цветочки рубаху, Лиза внезапно очнулась и потянула его к себе. Оказывается, она хотела говорить.
- Слушай, слушай, Сереженька, это он пришел за мной! Я ухожу навсегда. О, как мне не хочется оставлять тебя, милый! – И она заплакала.
- Лиза, да о чем ты? Тебя вылечат! Ты перекупалась или перегрелась, на море это случается, врачи говорят: ты у них в этом сезоне не первая. День, другой – и ты здорова, ты забудешь сегодняшнюю ночь, как случайный сон. Если хочешь, то мы сразу же уедем!
- Нет, Сергей! Не уходи, сначала послушай, я тебе не говорила об этом раньше, сама не знаю, почему…
И она, запинаясь, облизывая каждую секунду пересыхающие губы, но очень точно, как по писанному, рассказала ему всю историю про парк и черного человека,  про сегодняшний голос, когда они сидели в кафе. 
- Это был ТОТ голос! Его нельзя забыть! Такой нечеловеческий, такой жуткий голос. Как если бы к тебе в гости пришла сама Смерть и говорила с тобой…
Сергей не знал, что сказать. Это мог быть бред, это могла быть и  правда. Он смутно вспомнил поздний майский вечер, почти ночь, когда Лиза пришла взбудораженная, дрожащая, « на взводе», как он называл про себя такие ее состояния. Впечатлительность и возбудимость ее порой доходили почти до истерики, но она умела справляться с собой, и Сергей свыкся с этими чертами жены. Он жалел и любил Лизу.
Но сегодня! Что сказать Лизе? Как утешить жену? Убедить, что ей ничего не угрожает, что не мог человек, напугавший ее в парке, приехать сюда, в этот маленький пансионат на берегу Керченского пролива.  Никто, да и они сами не знали, где будут отдыхать, пока не сошли с феодосийского поезда!
Он взял Лизу за руку и поразился, как быстро эта рука стала ледяной и бестелесной!
- Лиза! – позвал он жену!
Но в палату уже входили врачи, они решительно оттолкнули Сергея  от постели, медсестра, взяв его под локоть, мягко направила к двери, приговаривая:
- Не волнуйтесь, все обойдется! У нас великолепные доктора, есть все лекарства, сейчас мы поставим ей капельницу, а вы пока отдохните, можете поспать у нас в приемном покое, там есть диван, кресла. Ну же, молодой человек, идите!
И Сергей очутился за дверью, с другой стороны которой лежала и, возможно, умирала его Лиза. Спускаясь по лестнице, он услышал под ногой хруст: это была раздавленная цикада. На ступенях ползало еще несколько штук, все крупные, со змеиными, как ему показалось, хвостами. Он осторожно обходил их, испытывая одновременно страх и брезгливость. Откуда здесь взялось так много этих насекомых? Что им надо среди людей?

Лиза умерла на третий день. Она так и не очнулась. Сергея привели проститься с ней. Он смотрел на маленькое, красивое лицо жены, с которого бледность смерти так и не стерла красивый южный загар. На руки, которые так любил целовать, особенно бедный левый мизинчик: на нем не было верхней фаланги – последствие панариция, перенесенного Лизой в детстве. Как она стеснялась этого, как прятала свой мизинчик, слегка сжимая пальцы левой руки или просто опуская его к ладони! Боже, боже! Как неожиданно, как нелепо потерял он жену! И это называется судьбой? Сердце Сергея на миг замерло перед ужасом неизбежного. Такое же ощущение он испытал и в детстве, лет в пять, когда умерла тетя Рая, и он узнал, что смерть ждет всех людей. Всех, без исключения.
Бедная, бедная Лиза!

Через два года по делам, связанным с работой, Сергей неожиданно оказался в Голландии. Маленькая, чистенькая страна понравилась ему, но после России казалась несколько пустоватой и слишком тихой.
 Пути Господни неисповедимы. Как-то раз прямо на улице в Амстердаме он встретил своего однокашника, давным – давно променявшего отечественные просторы на европейскую цивилизацию. Тесен мир! Однокашник похвалялся своей тутошней жизнью, убеждал Сергея, что ностальгия – выдумка неудачников, и, в конце-концов, пригласил к себе скоротать один из вечеров в компании русских, осевших здесь. Утверждал, что Сергею будут рады. Сергей согласился.
В компании, кроме него и хозяина, оказалось еще двое русских, шапочно, как понял Сергей, знакомых друг с другом. Бар хозяина сделал свое дело: скоро все были накоротке. Европейцы, истомившись по русской беседе, которая никогда не обходится без исповедального элемента, ударились в воспоминания о своей жизни на родине, выпытывая  у собеседников про знакомые места и знакомых людей, пересказывая старые анекдоты, делясь курьезами и прочее, прочее.
Заговорили и о Сергее, о неожиданности встречи его с приятелем.
Один из гостей, высокий черноволосый господин, с пронзительным взглядом неврастеника предложил гостям коротенькую историю на тему нечаянных встреч.
- Два года назад работал я в известном научном городке Св-ке. Возвращался, как правило, поздно. Дорога моя лежала через парк. В одну  из  майских ночей (время приближалось к полночи) вхожу я в этот парк – безлюдье неприятнейшее! Да и что вы хотите в такой-то час! И вдруг слышу четкий стук каблучков. Тук-тук-тук-тук! Тук -тук-тук-тук! Помните, в одной из симфоний Бетховена все время слышится поступь судьбы?  Вот и мне этот стук женских каблучков показался тогда такой поступью. Сближаюсь я с этой моей судьбой и в слабом фонарном свете вижу премилое женское существо. И вдруг совершенно явственно ощущаю ее страх, даже не страх, а ужас, животный дикий ужас перед человеком, идущим ей навстречу, то есть передо мной. Она, бедная, даже левую руку к сердцу прижала, защищаясь (в правой у нее была сумка). И я, дурак, решил пошутить и сказал ей, точно уж не помню, что-то вроде: «Не бойся, не сейчас, мол, судьба тебе умереть».  Мы разошлись. Осталось только у меня в памяти, что левая рука у нее, похоже, четырехпалая. Мизинца вроде не было. Я еще тогда подумал: - Ну, вот, инвалида напугал, скотина!
Летом, не буду вдаваться в подробности, оказался я на несколько дней в Керчи, у тетки, живущей рядом с пансионатом. Пляж там небольшой, малолюдный, и хотя море мелковато, выбирать не приходилось.
И надо же, такое совпадение. Встречаю я на пляже эту самую девушку из парка, действительно прехорошенькую, порядочно уже загоревшую, естественно, не одну, с мужем. Я к ним близко не подходил: еще узнает, пожалуется мужу, да и выйдет у нас потасовка. Я издали любовался ею все отпущенные мне дни, а когда муж отходил, потихоньку подтягивался к ней поближе, но так, чтобы на глаза не попасть. Еще к концу третьего дня я понял, что влюбился.
Признаюсь вам, испытываю временами хандру: скучаю по Родине-матушке и всегда в эти часы перед глазами стоит она, моя южная тайная любовь.
Так вот. Весь последний вечер (утром мне надлежало уезжать), как доктор Ватсон по поручению Шерлока Холмса, таскался я за ними, прячась то  за кустами, то за спинами редких отдыхающих. Когда совсем завечерело, моя возлюбленная пара отправилась в кафе. Вы знаете, как темнеет на юге: густая темень быстро опускается на землю и от попутчика, бредущего всего на шаг впереди, хорошо если остается один слабый силуэт.
Примостился я рядом с их столиком, только с другой стороны, с улицы, прямо на земле. Когда муж отходил, я приподнимался со своего места и тихонько любовался ее бледным от слабой освещенности лицом. Кстати, левый мизинчик у нее был, только не хватало верхней фаланги, чего, она, видно, очень стеснялась.
Я видел на ее лице беспокойство. И почему-то знал: она чувствует меня, от того и беспокойство.
Трава подо мной была сухая, теплая, безумно звенели в этот вечер цикады, стаями, как бомбардировщики, налетая на залитые светом места кафе.
Она сидела боком к перилам, муж – спиной. Какое-то безумство овладело мною: до одури хотелось что-то сказать ей. Сказать значительное, такое, чтобы она удивилась и запомнила навсегда. Дождавшись, удобного момента, я приподнялся и прошептал ей почти в ухо: «Судьба – это стихия». У них как раз и шел разговор с мужем о сущности судьбы. Какой-то совсем не курортный разговор. И вечер этот был не курортный. Опасный вечер. Мне все казалось, что еще минута и судьба моя, ее и мужа изменится, круто и бесповоротно.
Она вдруг закричала. Ее напугала цикада, ударившаяся о плечо. Муж утешал, успокаивал. А я … Я завидовал ему. Они встали, чтобы уходить, и в тот момент, когда муж отвернулся, я внятно сказал ей, что все живое надо любить, и цикад в том числе. Сказал грубо, со злостью, думая, конечно, не о насекомых, а о себе.
Она не понимала, кто с ней говорит. Оборачивалась, вглядываясь в темноту, даже, кажется, крикнула: « Кто там?» Разве я мог ответить?
Как сомнамбула, я  пошел было за ними, но дальше дорога хорошо освещалась, и я, махнув через кусты, опередил своих подопечных и выбежал на улицу. Привычные ко всему охранники едва успели открыть калитку.
- И это все? – спросил хозяин.
- Все, - кратко ответил рассказчик.
- И вы больше не встречали ее и не знаете, где она, что с ней?
- Нет. Должно быть, живет, как и жила, « с хорошим умным мужем».
- Я знаю, - к удивлению всех сказал вдруг Сергей.
- Она умерла через два дня после вашего отъезда. От мозговой горячки. Вы убили ее.