Пират

                Пират

Весной веяло из открытого окна, сладостью свежего воздуха, теплом готовящихся распуститься почек. Ах, как волновали меня последние дни марта, особенно по вечерам, когда над черными, уходящими в почву снегами, парил легкий дух моря: весна шла оттуда, из теплых морских краев.
С весной кончалось мое одиночество. Я почти не бывал дома, бродя после работы по окраинам города, где теснились частные дома, заросшие садами. С началом лета доходил до реки, долго месил прибрежный песок, пока не находил себе место для купания. В июле уезжал к морю.
Так жил я последние два года, гоня всякие воспоминания о прошлом.

Ясен был последний мартовский вечер, прозрачен. Отчего-то не хотелось сегодня отходить далеко от дома... Прогулка моя началась с пустынного школьного двора, где кроме одинокой черной собаки, занятой какими-то своими делами, больше не было ни души.
Я медленно шел по дорожке, ведущей к футбольному полю, распахнув куртку, вдыхая аромат марта. Свежесть холодком трогала губы, щеки. Хорошо! Сладкая пора - весна!
Непонятно отчего, но мною вдруг овладело беспокойство. Казалось, сзади кто-то тихо крадется. Я сделал еще несколько шагов, потом оглянулся и увидел в метре от себя лохматую, черную, с коричневыми подпалинами, собаку. Что-то бесшабашно-удалое было во всем ее облике.
 Встретив мой взгляд, она замерла, затем ее верхняя губа немного опустилась вниз, пасть шевельнулась, и настоящая, почти человеческая улыбка всплыла на  дружелюбной морде. Всем своим видом собака выказывала ко мне интерес. Я подозвал ее. Она подошла совсем близко, виляя хвостом и заглядывая в глаза. Странный это был взгляд, не собачий, столько внимания и участия было в нем! Я нагнулся погладить. Собака прижала уши и слегка ощерила зубы.
 - Нет, - подумал я, - все же это обычный  бездомный пес, привыкший не доверять человеку, даже тому, к которому испытывает симпатию.-  А то, что Пират, так я мысленно окрестил кобеля, благоволит ко мне, было очевидно. Пират! Когда-то я мечтал о собаке и выбрал ей именно это имя.
Я отвернулся и двинулся дальше. Пес потянулся за мной. Так мы и шли вдоль футбольного поля, но каждый раз, когда я оглядывался, мой попутчик останавливался и улыбался. Смотрел он, как смотрит ребенок на незнакомого взрослого - недоверчиво, но с любопытством и готовностью тот час подружиться.
Потом он проводил меня до подъезда. Отворив дверь, я обернулся: интересно, попытается ли Пират зайти в подъезд?  Но пса уже не было видно. Он исчез мгновенно,    можно сказать, испарился.  «Интересная собака», - подумал я, поднимаясь по лестнице.
 

На следующий день я направился к парковым прудам, венчавшим западную часть города. Пруды и огромный парк в это время года были пустынны, несколько унылы, но вода уже сияла по-весеннему, зеркально отражая береговые кусты.
На улице вспомнил о Пирате, оглянулся, посвистел, даже заглянул в школьный двор – никого.  «Так и должно быть, прибежала собака, убежала собака, у каждого живого своя жизнь, своя дорога, своя судьба», - равнодушно думал я.
Душа моя была больна. Сначала смерть матери, неожиданная, несвоевременная смерть, к которой я никак не мог привыкнуть. Потом отъезд Наташки, тоже неожиданный, как и слова, что только моя мать связывала ее со мной. С отсутствием Наташки я смирился. Просто кончилась одна моя жизнь, и началась другая. Без нее. И эта другая жизнь никак не складывалась так, как надо. Как только я оказывался в одиночестве, больные мысли налетали роем, как мухи, и кусали, кусали, кусали…
Я спасался тем, что убегал из дома, и ходил два-три часа по городу, пока уставшие ноги сами не приводили меня назад к моему подъезду. Эти прогулки удивительным образом отгоняли все черные думы, заменяя их сиюминутными живыми впечатлениями.
Летом я приохотился собирать травы и цветы. Из собранных растений, засушенных между страниц словаря Даля, составлял я потом небольшие картины, подбирал для них рамки и развешивал по стенам. Мое увлечение имело имя -  флористика. Я знал, что занятие это присуще скорее дамам, но мне было наплевать. Легкий аромат сухих трав витал в квартире, он успокаивал меня, навевал сон лучше всяких снотворных. И потом – это было красиво.

Я шел к прудам знакомым маршрутом, через два больших двора, срезая углы. И тут я увидел Пирата. Он мчался ко мне откуда-то сбоку, вовсю виляя пушистым хвостом и приветливо улыбаясь. Несомненно, он был рад мне. А я - ему.
Дальше мы пошли вместе. Пират держался рядом, всем своим видом показывая, что семенит не просто так, а гуляет с хозяином. Иногда он отбегал в сторону, чтобы поднять заднюю ногу и оставить свою личную метку, но потом быстро возвращался. Волнистая шерсть его лоснилась, глаза сияли, черный нос был выделан из кожи самого высшего сорта. Он был красив, этот пес, и знал это.
Все два часа, которые ушли у меня на дорогу к прудам, обход их через парк, затем преодоление довольно крутого оврага, где я то и дело увязал в глинистой, размякшей от стаявшего снега земле, Пират не покидал меня. Его брюхо и лапы были в весенней слякоти, как и мои ботинки, и я подумал, что дома я его обязательно вымою в ванной. Однако, как и вчера, пес исчез прежде, чем я успел нажать кнопки на кодовом замке подъезда. 

Так у нас с ним и повелось. Когда бы я не выходил на свою ежедневную прогулку, куда бы ни шел, Пират вырастал, как из-под земли, и примащивался  рядом.   
Постепенно я начал с ним разговаривать. Он оказался внимательным слушателем, никогда не перебивал, только смотрел своими черными,  живыми глазами, смотрел так, что у меня иногда перехватывало дыхание: так понятлив, так мудр был этот собачий взгляд.
Я привязался к Пирату, я уже не мыслил ни одной прогулки без него. Одно смущало: никогда он не брал из моих рук угощения, а я прихватывал с собой специально купленные для него мясные кости, никогда, даже, если я настойчиво звал его, не заходил в подъезд. Он упорно не хотел быть для меня больше, чем просто походным спутником.  Что он ел, где ночевал, был ли у него дом – какой-нибудь подвал или лаз – я не знал. Спрашивать было бесполезно, Пират все равно ничего бы не сказал, такой уж был у него характер.
Иногда он напоминал мне дворового пса, жившего под лестницей первого этажа нашего дома. Это было очень давно, в мои ребячьи годы, когда и дом, и улица находились совсем в другом городе, отец и мать были молоды, моя будущая жена Наташка ходила, как и я, во второй класс, и мы с ней даже не были знакомы.
Пса звали Малыш, кормил его весь двор, дети играли с ним, взрослые похлопывали по холке и спрашивали: - Ну, как жизнь, брат Малыш? Ничего? – Малыш потягивался и зевал, его хвост приветливо ходил туда-сюда, когти стучали по каменному полу. Куда и когда он исчез, я не помнил. Многое забывается, когда ты взрослеешь!

Все те часы, что мы гуляли с Пиратом, я говорил. Меня прорвало. День за днем я обстоятельно рассказывал ему про себя, и с каждым словом как будто каменная шелуха сходила с меня. Я рассказывал и сам слушал себя, удивляясь, как проста, как незатейлива была моя прежняя жизнь. Отчего же отяготилась она отвращением, пустотой, скукой? Отчего мается душа моя, нигде и ни с кем не находя себе покоя?

Кафе «Кубик Рубика». Я мечтал о таком кафе давно: сплав замысловатости авангарда и уюта уединения. Дизайн был моей страстью, архитектура – профессией, бизнес - возможностью соединить их. Город гордился моим «Кубиком», он стал знаковым местом. И сейчас это самое знаменитое кафе для молодежных игрищ.
«Кубик Рубика» сосводничал мне Наташку. У меня был постоянный столик, и время от времени я пользовался этим преимуществом. Когда от обилия гостей становилось слишком жарко, я покидал кафе по-английски. Друзья мои знали это и не обижались.
Работал я много и успешно. Со временем в моем офисе появились помощники, занимались мы не только интерьером, но и ландшафтным дизайном. Ах, как славно тогда все начиналось! Какими горячими были споры, какой надежной казалась загоревшаяся дружба! Не хватало разве любви. Но пришла и она, внезапно, как нежданный гость.
Наташка пела в группе « Игра в пятнашки». Группы в кафе менялись часто, но эта подзадержалась. И виной тому была тоненькая рыжая девушка с глубоким низким голосом. То грустная, то веселая отчаянность человека, махнувшего на все рукой, звучали в каждой ее песне. Это завораживало. И я влюбился сразу же, как услышал ее.
Неделю я, вопреки всем своим привычкам, ходил в кафе каждый день, домой возвращался хмельной, одуревший, больной. И все никак не хотелось мне сделать хоть шаг к сближению с этой рыжей, все  что -то останавливало меня. Теперь я понимаю: это судьба делала мне предостерегающие знаки, да я ими пренебрег.
Познакомил нас хозяин «Кубика Рубика» Рустам, опытным глазом углядевший мою одержимость. И закрутилась, завертелась наша любовь. Уже через месяц мы поженились…

-Ты знаешь, Пират, что такое влюбленная женщина? Не знаешь? А женщина, которая разлюбила? Нет? Ты счастливый пес, Пират! И о любви и о нелюбви надо забывать как можно быстрее, не думать о них, не вертеть трубу калейдоскопа, мучая себя цветными картинками прошлого!

Стукнула, звякнула дверь, пропуская меня в утробу подъезда, оставляя за собой вечернюю прохладу двора и Пирата, убегающего в неведомые дали. 
Одиночество уже не давило меня, вместо него я чувствовал благо уединения. Мелкие домашние дела занимали свободное время, книг и телевизора на ночь было теперь достаточно для спокойного сна, а по утрам я с нетерпением собирался на работу, проворачивая в голове новые проекты и планы. Несомненно, я выздоравливал от своей затяжной хандры, и, несомненно, благодаря Пирату.
Я подумал о своем верном спутнике, устраиваясь в кресле с недавно купленным Борхесом. Рассказы этого аргентинца занимали меня равно своей литературностью и таинственностью. Я читал не спеша, с наслаждением, отвлекаясь только на телефонные звонки. Последнее время их стало многовато, причем звонили часто и довольно поздно  незнакомые люди: одни извинялись, другие надсадно дышали в трубку и молчали. Это молчание было неприятно, но я скоро забывал о нем, уткнувшись в книгу.
В этот вечер я решил перечитать «Форму сабли». Не успев окончить первый абзац, я услышал непонятные звуки, доносившиеся с кухни. Я прислушался. Звуки напоминали те, которые издает собака, лакающая воду. Пират? Я не заметил, и он проскользнул за мной? Я вышел на кухню. Никого! Только из плохо завернутого на мойке крана мерно капала вода. Подтянув кран, я вернулся к оставленной книге. Спустя несколько минут послышался опять тот же звук. Затем он сменился другим: невидимая собака что-то грызла, потом стала отряхиваться, и делала она все это так громко, как будто была со мною рядом. Я не выдержал, и снова двинулся на кухню. Полная тишина.
Ночью я проснулся в волнении: что-то разбудило меня. Я был не один: призрачная  псина терлась о ковер, потом вспрыгнула на кресло,  копошилась, устраиваясь на ночлег. Я зажег свет: на кресле валялась только книжка Борхеса, брошенная туда перед сном. Собака, собака… Кажется,  у Тургенева есть рассказ с таким названием. Сначала там действует некий мистический пес, а потом реальный маленький Трезорка спасает хозяина от нападения бешеной собаки, погибая в поединке.
Мне стало не по себе. Я обошел квартиру, проверил, заперта ли дверь. Неужели я кого-то опасаюсь? Но кого? Почему? Смешно! Нет, не буду больше читать на ночь Борхеса!  Я вспомнил раскаявшегося предателя с сабельным шрамом на лице, прообраз евангельского Иуды, и сон окончательно оставил меня. Шел пятый час утра,   пора жаворонков. Что же! Горячий душ, горячий крепкий чай, светящийся экран монитора. Работа – вот лучшее лекарство от бессонницы!

В этом году весна ворвалась в город неожиданно. Еще вчера было пасмурно,  появлялись и  исчезали мелкие снежинки, к ночи даже слегка подморозило. Но утром! Сияющее солнце на бледном чистом небе, южная теплынь, многочисленные ручейки, воркующие вместе со стаями голубей. И свет! Божественный, ослепительный свет заливал все вокруг, и в ответ ему отозвались радостным стуком сердца людей стотысячного города. К концу дня сошли остатки черного снега, а на глинистом пригорке у дороги зажелтелась мать-мачеха.

Наши прогулки с Пиратом стали короче: я все чаще задерживался в своем офисе, работая, как одержимый, со вкусом и вдохновением. Неожиданно получил письмо от Наташки. Это было обыкновенное письмо,  на линованной бумаге, в конверте со штемпелем  Дойч почты: жила Наташка с мужем - продюсером во Франкфурте-на-Майне, жила, как я понял из довольно сумбурного объяснения, не так, как ожидалось.
Письмо почти не тронуло меня. Чуть-чуть что-то шелохнулось в душе, да и замерло: нет меня в ее жизни, а ее – в моей. Аминь.

Одуряющие запахи весны привели нас с Пиратом к реке. Из почвы повсюду тянулась к свету весны молодая трава, козьи ивы, усыпанные  пушистыми желтыми шариками, украшали берег, щекоча нос сладким ароматом, от которого Пират то и дело чихал. Он бегал по берегу, спускаясь к реке и хватая холодную воду, потом притащил мне корявую палку и начал совать в руку: ему хотелось игры. И я бросал эту палку как можно дальше, а торжествующий Пират ловил ее на лету, и несся ко мне, чтобы снова и снова мчатся за улетающей добычей.
В середине июня тоска по морю охватила меня. Весна плавно перешла в прохладное среднерусское лето, отцвела любимая мною сирень, и полуостров Крым неотвязно манил и манил к себе. Этому были причины. Наташка вытаскивала меня то в Турцию, то в Египет, мать тоже агитировала за отдых в новом стиле. Из морей она знала только Черное, дальше Крыма не бывала и мои зарубежные путешествия переживала, как свои собственные. А я любил этот полуостров, дикие пляжи, местные красные вина.
И еще была одна причина, способствующая побегу в Крым. Возникла она неожиданно. Некто настаивал на продаже ему моего маленького бизнеса, даже угрожал    банкротством. Смешно! Однако, и хорошего мало: эти люди умели доводить дело до конца. К лету угрожающие звонки прекратились, должно быть, мои недруги предались отдохновению.
- Пират, знаешь что, брат, придется тебе пару недель поскучать, я уезжаю в Крым. Крым – это там, где море, а в море живут морские собаки, не знаю, правда, водятся ли они в черноморских глубинах. Во всяком случае, обещаю тебе, что ни с кем из них я  дружбы заводить не буду.
Пират наклонял голову то вправо, то влево, вслушиваясь в слова, умные глаза его были серьезны, морда тыкалась в мою руку, требуя ласки. Я почесал его за ушами, потрепал по гладкой холке, нагретой солнцем. Так мы простились. В субботу я уехал феодосийским поездом.

Для отдыха я выбрал поселок, который мне порекомендовал один знакомый, как довольно безлюдное, но обладающее всеми крымскими прелестями местечко. Первое, что я увидел на пляже, к которому спустился с невысокого, поросшего цветущим дроком холма, это был пес, играющий с волнами у самой кромки воды. Я сразу узнал его: Пират!
Он делал вид, что не замечает меня, но стоило только произнести его имя, помчался ко мне, разметая по сторонам песок, и сел, помахивая лукаво хвостом, как бы говоря: - Ну, что скажешь, хозяин? Неплохо придумано, а?
Чувства, которые я испытывал, поглаживая шелковистую шерсть с застрявшими в ней песчинками, трудно описать. Я был привязан к псу, он вывел меня из многомесячного ступора, он возбуждал во мне ощущение защищенности. Но увидеть его здесь, на море, рядом с собой? Это уже была мистика, и я впервые подумал, не страдаю ли  галлюцинациями. Во всяком случае, эта галлюцинация вряд ли помешает мне славно отдохнуть, посчитал я,  и не ошибся. Пират составил мне отличную компанию: мы облазили с ним все окрестные места, после ужина бродили по песчаному берегу, наблюдая закат и быструю смену сумерек южной густой темью. Верный своим привычкам, пес оставлял меня, как только я подходил к калитке дома, где снимал комнату.
Всему приходит конец, настал конец и моему южному безделью. Когда я выходил с чемоданом к ожидавшему меня такси, Пирата возле калитки не было. Напрасно я свистел и звал его: пес так и не появился. Я уехал без него.

После моря и ослепительного южного солнца городок наш показался мне блеклым, слишком шумным и душным. Не сразу я смирился с ним, не сразу его скромное обаяние вновь завоевало мое сердце. Прогулки с Пиратом способствовали этому.
В первый же вечер после приезда я в нетерпении вышел на улицу: почему-то казалось, что пес-призрак исчез из моей жизни. Но нет. Пират догнал меня, когда я пересекал двор и, как ни в чем не бывало, пошел рядом. Я присел на корточки, притянул его морду к себе и заглянул в глаза, обрамленные редкими тонкими ресницами. Что я хотел в них увидеть? Что могли сказать мне собачьи глаза?
Однако кое-что я все же разглядел. «Зачем лезть в чужие тайны? Разбирать по косточкам чужую жизнь, пусть и собачью? Разве мало тебе моей преданности? Моей бескорыстной дружбы?» - вот что прочел я в этих глазах. И мне стало стыдно.

Ежегодно, 18 июля, в девять вечера, хозяин кафе «Кубик Рубика» Рустам приглашал меня и моих ребят отметить годовщину открытия заведения. Для нас он накрывал столик бесплатно, постоянным посетителям делал скидку, в меню включал свои коронные блюда. Вечеринки эти проходили под знаком дегустации кулинарных изысков рустамовских поваров и армянских коньяков(Рустам был патриот!), слух гостей услаждала знаменитая в городе джаз-группа «Сети Интернета». Приятные были эти часы!
Я вышел из дома почти в девять: «Кубик» был недалеко, десять минут неспешного прогулочного шага. Пират трусил позади. Заметил я, что был в этот вечер пес невесел, вял и как-то равнодушен. На проспекте он обогнал меня, но держался далеко в стороне, как бы демонстрируя редким прохожим: «Смотрите! Я не имею никакого отношения к этому человеку!» Что ж, и  у собак бывает хандра!
Поднимаясь по широким полусферическим ступеням кафе, я увидел на полу у входа нарядную дамскую сумочку, остановился от удивления – надо же, обронить сумочку! – и нагнулся, чтобы поднять ее.  И ощутил спиной смрадное дыхание надвигающейся опасности. Я быстро обернулся, больно столкнулся с массивным телом незнакомого человека, что-то горячее царапнуло плечо,  и  в это же мгновение я был отброшен в сторону Пиратом. Уже на лету краем глаза заметил, как вонзил пес свои страшные зубы в плечо напавшего на меня человека, как крутился, падая на землю нож, как страшно кричал убийца.
Очнулся я, видимо, быстро. Ломило голову. Я пощупал затылок: там наливалась огромная, твердеющая прямо под рукой, шишка. В стороне, ступенькой ниже, двое рустамовских парней прижимали к земле человека с окровавленным плечом. Рустам что-то кричал в мобильник, похоже, вызывал милицию. В руках у него было белое вафельное полотенце. Он подошел ко мне, осмотрел голову, приложил к ней полотенце. Полотенце было мокрое. Приятная прохлада его освежала. Я встал, оглянулся: Пирата рядом не было. Я посвистел ему. Пес-призрак снова исчез.
Дальше все пошло обычным путем: милицейское расследование, проведенное, кстати, успешно и быстро, суд, вынесший наказание заказчику и киллеру. Там, на суде, я впервые увидел людей, которым не давал покоя мой скромный бизнес. Никогда не думал, что у меня могут быть враги! Да что они понимают в искусстве дизайна!
В деле моем были странности: никто не заметил спасшую меня собаку – ни Рустам, ни его ребята, ни сам нападавший. Он был в прострации даже на суде, ибо никак не мог объяснить неудачу своего покушения. Вердикт следователя, за неимением лучшего,  был следующим: нападавший оступился, выронил нож и при падении напоролся на него, откуда и рана. Совсем, как у Никулина в знаменитом кинофильме: « Шел, упал, очнулся – гипс». Однако отметины собачьих зубов на плече у киллера все же  были, но следы старые, отношения к происшедшему не имеющие, как ответил на мой вопрос следователь. Но чтобы там все ни говорили, я знал: меня спас Пират.
Пират! Сколько раз выходил я из дома по вечерам с одной и той же надеждой: вот сегодня уж обязательно появится Пират, мой спутник, мой верный друг. Но эти надежды, как и  многие другие, оказались тщетными.