Морская соль

Кристаллы морской соли, которая ещё не успела раствориться в воде, приятно покалывали ягодицы. Егор лежал в горячей ванной и думал о предстоящей поездке в дом отдыха. Вода пахла морем.  Из самых тёмных глубин его памяти словно разноцветные тропические рыбки на свет выплывали детские воспоминания: яркое солнце, синее небо, кипарисы,  терпкий вкус морской воды, молодые загорелые родители.

Тело стало лёгким, почти невесомым. Егор погрузился в полусонное едва контролируемое состояние. Ему не хотелось обратно во взрослый мир. «Эх, вот оно где счастье-то было» – ёкнуло у него где-то внизу живота, а в голове неожиданно зазвучал голос Кобзона,   «Хоть память укрыта такими большими снегами. Где-то далеко в маленьком саду…» Перед глазами возникло одухотворённое лицо Тихонова в образе штандартенфюрера.  Становилось грустно.

Егор понял, что пора приходить в тонус, сел и стал энергично растирать тело ядрёной мочалкой. «Да… ещё София дарила, а моя-то спину трёт и не догадывается», и словно в оправдание: «а что тут такого, мочалка - есть мочалка: без пола, без имени, хе-хе, без национальности».  Егору захотелось перед поездкой смыть с себя всё лишнее, всё то, что мешало  его счастливой жизни, о которой он давно мечтал.

Что-то у них в семье стало не так. Сам себе он уже много раз  всё объяснил, всё разложил по полочкам, что не так и как нужно сделать, чтобы всем стало хорошо, а жене не мог, не получалось. В день отъезда тоже не получилось.
- Настя, ну что тут сложного? Всё просто. Петьке уже пять, Ваньке - восемь, тебе тридцати нет, трёхкомнатная квартира, дача, машина.
-Всё хорошо, тихо отвечала Настя, не глядя в его сторону.
-Ты прекрасный учитель музыки, школьники за тобой на переменках как цыплята бегают, сам видел. Я второй человек в крупной строительной организации - уважаемые люди. Деньги есть, до получки не занимаем, в зоопарк, в кино, в цирк с детьми ходим – живи да радуйся. Что не так-то?
- Да, всё так. Я радуюсь.
- Ну, давай поговорим,  на что ты вечно обижаешься?
- Я не обижаюсь.
-Тогда давай разговаривать.
-Мы разговариваем.
- Насть, я через час уезжаю на Чёрное море на две недели.
- Хорошо, поезжай. А я скоро ухожу на работу до семнадцати ноль-ноль.
- Настя,  я же не виноват, что у меня отпуск в феврале.
-Не виноват.
-На работе проблемы, дома проблемы, дожились. Что вы все от меня хотите, мне-то куда деваться? Вон, ванны с морской солью принимать стал.
-Помогает?
-Нет.
-Ну, вот и купайся в море.
Егор резко захлопнул дверь ванной. Настя осторожно закрыла за собой входную дверь квартиры.  Егор разделся и внимательно осмотрел своё тело в запотевшем  зеркале. По-хозяйски уверенно пробежал руками по щекам, груди, животу, члену,  опустился в воду и закрыл глаза. «А всё же хорошо, что туда поездом, а обратно самолётом. Не успеешь опомниться, бух по башке - и уже дома. Даже не попрощались». - Думал Егор, а сам был уже далеко. Вода пахла морем.

Добродушный мир поезда легко принял Егора в свою маленькую, тёплую ячейку купе. Егор давно хотел понять от чего эта короткая и какая-то бестолковая жизнь на колёсах бывает такая романтичная и многообещающая как новый год с хлопушками и мандаринами, когда тебе четыре года. Теперь он снова стоял в тамбуре и внимательно прислушивался к себе.
 За окном исчезали заснеженные поля, холмы, овраги, маленькие промёрзшие речушки, кое-где как кротами изрытые рыбацкими лунками. Быстро проносились встречные поезда, медленно надвигались неуютные станции незнакомых населённых пунктов. Люди в спортивных костюмах, халатах, и домашних тапочках, словно муравьи повторяли проложенные до них маршруты: в туалет, в ресторан и в тамбур покурить. Других направлений не было, если не считать общего направления на юг.

Время тянулось медленно, но прошло на удивление быстро, проскочило как  полустанок,  на котором даже и остановки нет. Когда пункт назначения был уже близко, поезд замедлил ход. Пассажиры по очереди переоделись и прильнули к окнам в узком коридоре вагона. Какой-то мальчик, видимо впервые, хотел  увидеть море и поминутно спрашивал: «где море? Когда будет море? Это море?» Было забавно. Свежий порыв адреналина развеял запахи женских духов, средств после бритья и постельного белья, наваленного кучей возле купе проводницы. Адреналин испарялся через кожу попутчиков, проступал румянцем на щеках и дрожал в застоявшейся густой крови, разогревая своих хозяев перед  финишным шагом с поезда на перрон. К Егору неожиданно и легко пришло понимание: что бы ты ни делал в поезде, он всё равно приближает тебя к желанной цели, и это приятно. Если, конечно, эта цель не тюрьма, не похороны или не что-то такое дорога к чему длинною в вечность была бы единственным выходом. Сдержанный скрежет и глубокий вздох тормозов объявил конечную чуть раньше проводницы. Приехали.

Поднявшись в свой номер, Егор бросил сумку в прихожей и, первым делом,  принял душ. Затем вышел  в одном полотенце на шее, раскрыл шторы и растворил широкое окно. Солёный морской воздух и тихий шум прибоя заключили его горячее влажное тело в крепкие объятия. Внизу, совсем близко лежало море. Оно  одним краем играло мелкой галькой, перекатывая её на узкой полоске берега,  а другим, почти неразличимым, упиралось в небо. «Хорошо, как хорошо» - шептал Егор, сладко потягивался и улыбался тем  радостям и удовольствиям, которые ему обещало всё вокруг: непривычные звуки, возбуждающие запахи, восторженные прикосновения свежего ветра.

«Февраль? Ну и хорошо, ну и нормально, глядишь, ещё и в море окунусь, если солнышко выглянет» -  думал Егор, спускаясь на лифте в ресторан дома отдыха. «Вот, это ваше место, здесь вы будете кушать» - Егора усадили за столик у окна. «Сейчас Саша подойдёт - ещё один отдыхающий. Вас двое за столиком будет. Его друзья вчера, слава богу, домой в Норильск улетели». Почему-то было приятно, что официантка это «слава богу» говорит без раздражения, а, скорее, с сожалением.

«Сашок» - протянул руку крепкий улыбающийся мужчина. Короткий ёжик светлых волос,  голубые глаза, добрый очень уверенный взгляд. Мягкое, тёплое  рукопожатие сразу расположило к дальнейшему общению. Егор впервые отметил то, на что раньше не обращал особого внимания. Некоторые люди пожимают руку резко и сильно. Чтобы ладонь не свернулась внутрь с предательским хрустом нужно добавить значительное усилие. Обычно опаздываешь, и какая-то мелкая косточка всё равно хрустнет.  Зачем они это делают? Хотят показать своё превосходство, то, что у них «всё пучком» или не умеют по-другому скрыть обратное – кто знает.  Другие, протянув влажную ладошку, похожую на холодную неживую щуку, даже не пытаются пошевелить пальцами и быстро выдёргивают её обратно, словно брезгуют или стыдятся чего-то. Про то, как дают подержаться за левую, или протягивают место чуть ниже локтя «извини, руки мокрые» и говорить нечего.

Сашок пожал руку лаконично и ёмко, словно заверил: «я хороший добрый человек, со мной легко дружить, от меня не жди никакой беды, а если беда коснётся тебя – я всегда приду на помощь, и всё будет хорошо. Будь спокоен и счастлив пока я рядом, наслаждайся жизнью, дыши полной грудью – жизнь прекрасна». Всё это уместилось в одном прикосновении ладони. «Интересно, это только я чувствую, или все остальные тоже?» - подумал Егор.- «Наверное, у него с женщинами должно хорошо получаться. Прикоснулся – и готово. Не дураки же придумали за руку здороваться. А говорят всякую чушь, мол, руку показывают, дескать, не припрятано у меня оружия против тебя и нет на ней крови убиенных путников».

- А мои вчера домой улетели.
-В Норильск?
-Да, сослуживцы мои, коллеги, мать их так,- произнёс Сашок с нежностью и бросил взгляд в сторону официантки.
-Маша доложила?
-Да, сказала хорошие ребята, - почти не соврал Егор.
-Хорошие, особенно один. С Коликом у них любовь приключилась.
-С кем?
-С Колюней, с братиком моим, с братухой. Я ему говорю, найди другую, я-то с Машкой ещё в первый вечер замутил. Баба и баба, ничего особенного,  одинокая, вот и раздолье ей здесь на морях, да ещё и в ресторане. Он мне утром: «Да, конечно, на кой она мне», а сам каждый вечер к ней под юбку пикировал. Бомбардировщик, блин, пикирующий. Он отбомбится за ночь, потом до обеда как лосось после нереста, а ей хоть бы что – порхает как бабочка над пестиками и тычинками. Эх, пестики да тычинки, тычинки да пестики. Есть где попархать. – Последнее Сашок произнёс совсем тихо, и рассеяно глядя по сторонам.
- И как же Маша, ты и Коля?
-А что Коля, он и сейчас ничего не знает. Маша, кстати, не особенно интересовалась, знает Колик или нет. Совсем не интересовалась.
-Ей, что всё-равно?
-Ой, не знаю. Одиночество, брат. Все одинокие, просто не знают об этом пока.
-Пока что?
-Пока не узнают. - Улыбнулся одними губами Сашок. - Пока случай не представится.
-А у тебя был такой случай?
-Был. Один раз. Давно очень. Я ещё маленький был, лет двадцать, а малыш - малышом.
-А сейчас сколько?
-Сорок через неделю стукнет, встретимся здесь в ресторане, приглашаю, подарков не надо, - смеялся Сашок. - Машу вон пригласим  с подружкой, посидим.

Ужинали долго,  выпивали за знакомство, разговаривали за жизнь. Сашок рассказывал про то, как он стал начальником цеха в одном из подразделений  Норильского горно-металлургического комбината, про тайгу, охоту, рыбалку. Рассказывал обо всём очень красочно и азартно, широко разводя руками, даже когда в правой была бутылка, а в левой рюмка. Объявили о закрытии ресторана, настроение у обоих было на подъёме.  Сашок хитро прищурился.
– Егора, братуха, ты когда-нибудь хеннеси пил?
- Нет, только нюхал, - уже как родному, с лукавой ухмылкой, ответил Егор.
- Тогда по каютам, одеваемся, встреча через пять минут на выходе.
- По рукам. - Ничего объяснять было не нужно. Егор сам поглядывал на часы и с сожалением думал о том, что вечер оказался слишком коротким. Совершенно не хотелось спать, а уснуть у телевизора в таком хорошем настроении было слишком расточительно и скучно.

Устроились на парапете недалеко от ресторана. Сашок достал из карманов хеннеси, стаканы, шоколад. За спиной огни дома отдыха освещали неясные силуэты кипарисов и кедров, маленькую набережную с холодными лавочками на гравийных дорожках, влажные пустые клумбы. Впереди, за парапетом – только чёрное звёздное небо и чёрное море с бликами  звёзд на  тихих волнах.  На свежем воздухе яснее и спокойнее думалось, коньяк  приятным ароматным теплом гладил  пятки и шевелил волосы на макушке. Выпили ещё, помолчали о чём-то необъятном и необъяснимом, как небо и  море, которые заполняли всё пространство охватываемое взглядом.

- Ты, кажется, говорил про одиночество.
- Да, это я, с чего-то, свою невесту бывшую, вдруг, вспомнил и братика своего. Банально всё. Жалко теперь их. И себя немного. Лирика это всё, Егора,  в жизни печаль не такая красивая как у Есенина.
Та печаль, о которой рассказал Сашок, была, и в самом деле, не очень красивая и, более того, банальная. Была у него невеста, и был у него лучший друг. Понятно, чем дело могло обернуться. Так и вышло - они полюбили друг-друга, или им только показалось так, уже неважно.

- Чувствую, не так что-то. Она мне: «нужно расстаться, так дальше продолжаться не может». Ну ладно, говорю, давай прощаться по-человечьи, раз так. Ходил за ней месяца два всё выспрашивал, что же случилось и как жить теперь. Попрощаться хотел. Даже не заметил, что  друг мой ни разу за всё это время  мне не встретился. Когда всё открылось, оказалось права она, незачем нам было прощаться, ни с ней, ни с братиком. Лучше бы не знать ничего. Я сразу в Норильск улетел, думал навсегда. С тех пор ни с кем не прощаюсь, и руки на прощание никогда не жму. Мои все знают, даже новых знакомых зачем-то предупреждают. А у меня всё отболело давно, так, вспомню, да забуду сразу, ни к чему эта грусть, жить надо.
- И с Машей так?
- И с Машей.
- Ну, если всё отболело, тогда почему?
- Не могу объяснить, слишком много пережито. Внутри  как бетоном что-то залито, ни один отбойный молоток не возьмёт, разве что - взорвать. Чувствую, распрощаюсь, и опять беда какая-то может случиться. Бродит она вокруг меня, стережёт, ждёт своего часа. Не обижайся, братуха, - Сашок качнулся к Егору, словно хотел приобнять, и едва коснулся ёжиком волос его щеки, - с тобой тоже прощаться не буду и руки не подам, не жди.
-Ладно, не вопрос.  И что, так в Норильске двадцать лет и живёшь?
- Вот, первый раз на большую землю. Отпуск у меня полтора месяца, нужно ещё на родину успеть. Я первые полжизни под Нижним Новгородом прожил. Деревенька там, на Оке небольшая есть. Родители у меня в той земле лежат, мне только через шесть лет сообщили. Я, ведь, не писал никому, а тут в газете заметку про меня напечатали. Соседи узнали где я, прислали письмо на комбинат. Нужно поехать проститься, памятник поставить.
- С родителями, выходит, тоже не попрощался?
-Говорю же, не писал никому. Боялся жалеть начнут, или рассказывать про счастливых молодожёнов, а они, оказывается, сразу уехали, потом развелись  через четыре года. Дочка у них. Глупо всё вышло, не по-человечьи.

- А что за статья такая, о чём писали: герой соцтруда, орден дали или украл чего?
- Не воровал я никогда, а орден не дали, сказали, что не война. Авария на комбинате большая была. Меня стукнуло не очень сильно, а Колика, братика моего, приложило – не дай Бог. Не поверил тогда, что триста метров с ним на спине пробежал, когда цех горел, люди рассказали. Так с ним и познакомились. 

Егор по утрам купался в закрытом бассейне с морской водой, а Сашок по утрам купался в море.
-Что я, мальчик что ли,  в бассейне купаться,- говорил Сашок, - мы же на море, у нас в Норильске в июне ниже нуля бывает, а здесь, что вода, что воздух – одинаково, когда ещё придётся. Мне пять лет было, когда дед меня на Оке сажёнками плавать научил. Бывало, часа по два на воде в догонялки с мальчишками играли, уже синие все, а никто не расходится. Мать меня, чуть - ли не за волосы из реки вытаскивала, а тут море, когда ещё.

На берегу собиралось много отдыхающих, и сашин заплыв был почти единственным их развлечением перед завтраком. Термометр у входа в ресторан показывал градусов 10-12, но и без этого некоторых передёргивало от озноба, а в глазах блестела светлая зависть или, в крайнем случае, любопытство.  Сашок торжественно раздевался до синих семейных трусов, махал рукой Егору и легко, без предварительных ласк заходил в море. Многим казалось, что он машет всем собравшимся или им лично, дети машинально отвечали тем же. Пожилой краснолицый финн в капитанской фуражке всегда был на берегу,  будто нёс вахту. Все его так и называли - Капитан. Он, не вынимая изо рта дымящейся трубки,  обнажал в улыбке жёлтые зубы, всегда складывал в рукопожатии обе руки над головой и потрясал ими в ответ, словно бил  невидимые склянки. Приходила Маша звать всех на завтрак, Егор был уверен, что приходит она только из-за Сашка.

Сашок плавал вдоль берега и невозмутимо качался на волнах, поглядывая на свои швейцарские часы, чтобы выходило не более полутора - двух минут. Потом,  неторопясь, вылезал на берег, тщательно и с наслаждением вытирал полотенцем своё красивое белое тело. Однажды, выходя из мря, Сашок едва успел поймать трусы на коленях - резинка лопнула. Машинально он повернулся спиной к людям и под бурные аплодисменты, не желая того, продемонстрировал всем свои белые ягодицы. Разницы в белизне с остальным телом не было никакой, и с тех пор он стал напоминать Егору  какое-то морское животное: дельфина или котика, которые не имеет белых интимных мест, скрываемых от солнца и от людей.

Особую радость у отдыхающих вызывал большой резиновый мяч с нарисованным на нём чебурашкой, который кто-то уронил в море. Мяч появлялся и исчезал в прибрежных волнах в разное время суток, иногда по многу раз. Его, то прибивало к берегу, то уносило вдоль набережной, пока он не исчезал за камнями, где находилась погранчасть. Дети, завидев мячик, радостно распевали: «че-бу-ра-шка! че-бу-ра-шка!». Сашок ловил чебурашку, показывал всем трофей, поднимая руку высоко над головой, как если бы это была большая пойманная им рыба, и бросал его обратно в море. Через пару часов чебурашка снова возвращался и наивно прыгал на волнах.

За праздничным столом в честь Сашиного юбилея  собрались вчетвером. Егор внимательно посмотрел на Машу и неожиданно для себя  увидел красивую, скромную девушку лет двадцати семи. Её тихую, славянскую красоту сразу было не понять.  Если долго смотреть на талантливо написанную картину, или несколько раз перечитать любимую книгу можно открыть много новых прекрасных деталей, там, где их меньше всего ожидаешь,  и которые неожиданно появляются на свет, словно только что народившись. Маша, как раз, была из тех редких женщин, которых чем больше узнаёшь – тем больше они нравятся. Маша заполняла так много пространства вокруг себя, что достаточно было находиться на другом конце стола, чтобы почувствовать её по-детски чистое тепло, её мягкий утренний свет в глазах и какую-то бескорыстную доброту ко всему, что её окружало.

Машина подружка Оля была тоже недурна собой, и хотя Егор понимал, что её пригласили специально для него, никак не мог заставить себя уделять ей достаточно внимания. Через пару часов Егор захмелел и, растеребив себе душу Машиной красотой решил, что будет выглядеть перед Олей, либо хамом, либо идиотом, если он с ней, с Олей, не переспит.  «Сашок пойдёт с Машей, а я с Олей. А как иначе, она же обидится, - уговаривал себя Егор. - Как так, пришли вместе, а вернутся врозь?» Оля улыбалась Егору влажными глазами, прижималась тёплой грудью во время танца, облизывала пухлые губы розовым язычком и, судя по всему, была готова выпить шампанского в более интимной обстановке.

- Я же нормальный муж-жик, - говорил себе Егор, глядя на своё румяное лицо в зеркале перед умывальником туалета. – Могу я себе позволить хоть раз в жизни изменить жене, или нет. Могууу!- Протянул Егор, картинно выпучив глаза и наморщив лоб. - Сюда люди, вообще, зачем приезжают? За тем самым. Оля хор-о-о-шая, от меня, что, убудет, что ли. Не убудет. Сколько можно в одной ступе воду толочь. – Завернул неожиданно Егор и улыбнулся этому несколько раз, заглядывая в зеркало под разными углами. Потом зачем-то высунул язык, затем оскалил зубы, вынул пальцами, обнаруженный между ними листик петрушки и вернулся за столик.

Третий раз объявили о закрытии ресторана. Сашок встал, вежливо поблагодарил всех за хороший вечер,  пожелал спокойной ночи и пошёл к лифту твёрдым, быстрым шагом. Маша несколько минут, не отрываясь,  смотрела сквозь то место, где сидел Сашок, чуть улыбнулась и засобиралась домой. Егор неожиданно обрадовался, что вопрос с Олей разрешился сам собой, проводил девушек до такси и пошёл спать. Море было неспокойное. 

Спалось плохо. Всю ночь море штормило, по стеклу колотил дождь. Егор проспал купание в бассейне и, с чувством вины по этому поводу, сразу вышел на берег к ресторану. Было время завтрака. Светило солнце, дул сильный ветер. Отдыхающие как-то странно топтались у парапета. Подойдя ближе, Егор увидел, как огромные тяжёлые волны бурлящим потоком выползают далеко на берег и, иссякнув, как резиновые, уносят обратно водоросли мелкую гальку и большие булыжники.  Перемешав всё это внутри следующей волны, море с многометровой высоты с жутким грохотом  обрушивало вниз десятки тонн воды и камня.
На парапете дымилась трубка Капитана. Он, натянув на подбородок ремешок капитанской фуражки, бегал вдоль берега, отчаянно махал руками и кричал что-то по-своему. Маша, скрестив руки на груди, то ли придерживая воротник плаща от ветра, то ли держась за сердце, как-то удивлённо смотрела  в море. Её подбородок мелко подрагивал, ветер выжимал слезу и гнал её наискосок к мочке уха. На гребень очередной волны, неожиданно появившись в поле зрения, как на гигантских качелях взлетел Сашок. Он в который раз пытался удержаться в точке старта, чтобы  в нужный момент набрать максимальную скорость и, загребая на волну вместе с ней вылететь на берег. Сашок сначала пытался поднырнуть под неё, но получив тяжёлым камнем по лопатке, поставил крест на этом манёвре, как несовместимом с жизнью.

Волна достигла необходимой точки и  Сашок, тяжело взмахивая  руками, изо всех сил поплыл к берегу. На его запястье блеснули часы.
- Сколько он там уже, - хрипло крикнул Егор кому-то, не отрывая глаз от Сашка.
- Уже долго, минут десять.
У Егора перехватило горло и дрогнуло под коленками. Сашок ещё продолжал отчаянно грести к берегу, а сверху уже было видно, как волна снова пошла назад и его вместе с ней потянуло обратно в море.

Мимо пробежал Капитан, в руках у него был старый спасательный круг с привязанной к нему лохматой пеньковой верёвкой. Егор со всех ног кинулся следом, в висках гулко застучало, появилась уверенность в том, что этот спасательный круг он сможет добросить хоть до Турции и всё будет хорошо. Капитан, догнав уходящий поток воды, сделал сильный, длинный бросок. Егор что-то громко крикнул от радости. Верёвка в полёте запуталась, и не хватило метра три.  Капитана сбило с ног следующей волной и понесло в море. Егор вытащил Капитана на берег, верёвки у него в руках не было. Он поймал уже спокойный взгляд Капитана и окончательно понял, что всё очень плохо.

Когда Сашок зашёл в море, оно уже было неспокойное, но не более того. За пару минут, как на старых дрожжах после ночного шторма, море вспенилось, встало на дыбы и не отпускало Сашка, играя им как мячиком.  Сашок сделал ещё одну, уже совсем слабую попытку, опять недотянул и, стараясь сберечь в теле остатки тепла и сил, ждал ту единственную и последнюю волну, которая либо подхватит его и вернёт на землю к людям, либо разобьёт о камни.               

Тут произошло нечто невероятное - море как заворожённое стало стихать. За несколько секунд вдоль всего берега волны, как чем-то придавило. Глубоко под водой продолжалась борьба невиданных  энергий, а мутная поверхность, словно маска, покрыла разъярённый лик стихии. Казалось, море, как в честном поединке, давало шанс человеку.

До берега оставалось  метров двадцать не больше. Сашок, быстро и тяжело дыша, медленно двигал руками и ногами, чтобы едва оставаясь наплаву, скопить силы для последнего броска. Сашок не мог плыть. Он ждал. Он смотрел на незнакомых людей, на Егора, на Капитана, на Машу и, как бы, извинялся за то, что сил осталось только на то, чтобы не уйти на месте под воду. Чтобы плыть вперёд сил уже не было. Он бы мог что-нибудь негромко крикнуть и его бы услышали, но не было сил. Все напряжённо молчали. Егор сжал кулаки и цедил сквозь зубы: «давай, Сашок, давай, давай…»

Затишье закончилось. К берегу шла большая волна. Сашок, почувствовав движение воды, покосился на неё через плечо. Затем он посмотрел на незнакомых  ему людей, на Егора, на Капитана, на Машу, высоко поднял обе руки, на прощание помахал ими крест-накрест над головой, развернулся и пошёл сажёнками в открытое море. Проплыв несколько метров, Сашок скрылся за высокой волной. Капитан бил склянки.

На завтрак пришли всего несколько человек, в основном те, кого не было на берегу. За стойкой бара сидел Капитан с бутылкой виски и курил трубку. Он крепко пожал Егору руку и налил на двоих. Капитан всё время повторял два русских слова «Человек» и «Мужик», добавлял, что-то по-фински и качал головой. Егор пил молча. По залу ресторана за столик для персонала прошла Маша. Егор взял ещё один бокал, кивнул Капитану и они присели рядом. Маша была единственным человеком, который теперь связывал Егора с Сашком, и ему захотелось побыть рядом, так, казалось ему, будет легче. Маше тоже этого хотелось.

- Давай выпьем. Не чокаясь. Помянем, что ли.- Выдавил Егор сквозь комок в горле.
- Выпить – выпью, а поминать не буду. Ты утопленника видел? Я – нет. -  Маша сделала глоток и  тихо заплакала, роняя крупные слёзы на белую блузку.
- Не плачь, Маш. Сашка не вернёшь, а у тебя ещё Колюня остался, - без всякой задней мысли ляпнул Егор. Маша покраснела и извиняюще улыбнулась заплаканными глазами.
- Не было у нас с Колей ничего, и быть не могло. Я Сашу как увидела, так  сразу и осенило – вот он муж мой единственный, где же он был всё это время. А он мне утром даже не сказал ничего, даже не попрощался.
- Так он ни с кем уже давно не прощается. – Егор замер и, потеребив ухо, выдохнул, - Господи, боже ты мой. Сашок-то сегодня, впервые за двадцать лет  попрощался со всеми. Попрощался и уплыл в море. Выходит не обмануло его предчувствие. Нельзя ему было прощаться ни с кем. Вот и с тобой, поэтому так вышло. Ты не держи зла, человек он, каких немного.
- Я «каких немного» не встречала, он один такой, других нет. А если не прощался ни с кем – значит, не прощал.
- А как же, всё-таки, Колик?- не унимался Егор, - Сашок говорил вы с ним каждый день.
- Что каждый день?
- Виделись, ну, - Егор пытался подобрать слово помягче, - встречались.
- Эх, Егор, Коля, когда приходил всё время про Сашу рассказывал, какой он  хороший, что пожениться нам надо, что нравлюсь я Саше очень. Только я этого не заметила. Рассказывал как Саша жизнь ему спас. Как он его сто двадцать килограммов на себе бегом нёс. Н обоих ногах связки уже полопались, а он не бросил. Так на порванных связках и добежал. А, ведь, не знал даже живой Коля или нет, в голове тогда железка у него торчала. Потом Коля выздоровел, а  Саша полгода  совсем ходить не мог, думали всё, на коляске всю жизнь проездит, только не такой он человек.

У Егора никак не выходили из головы последние минуты и последнее прощание Сашка. Что-то ещё, кроме этого, сильно беспокоило Егора. Он на разные лады, и так и эдак, вспоминал всё, что произошло, подходил вплотную к причине этой невнятной тревоги и ничего не мог понять. Вот-вот-вот.  Ага. Вот оно! Егор ухватил за тоненькую нить и отчётливо вспомнил прощание с женой. Вернее, не прощание, а расставание. Они с Настей не попрощались. Прощание, как таковое, в течение последних часов, приобрело для Егора какое-то сверхзначение, какой-то новый, почти мистический смысл, выходящий далеко за рамки этикета.

«Настя, Петька, Ваня, как они там, что с ними» - тревожно металось в голове у Егора, пока ноги сами несли его в холл гостиницы к междугороднему телефону. Домашний номер встретил длинными гудками. «Да, конечно, в школе, на работе, какой же там номер». -  Он несколько раз набрал ЖЭУ,  квартиру, ателье, пока не услышал голос завуча: «Школа, она на уроке, звоните позже».
- Я не могу позже, позовите на минутку.
- Кто это?
- Это муж, Егор Петрович, я из другого города звоню, позовите, пожалуйста, - как школьник, проглатывая звуки, произнёс одним словом Егор и сильнее прижал трубку к горячему уху.
- Егор? – Прозвучал удивлённый и немного взволнованный голос Насти.– Что случилось?
- Ничего, всё нормально.
- Ты поэтому ни разу и не позвонил, что всё нормально?
- Прости, Настя. Я скоро приеду, прости. Просто я хотел тебе сказать, что очень…
- Егор, ты выпил?
- Нет. Да, немного. Просто я хотел тебе сказать, что очень тебя люблю Настя. Тебя, Петьку, Ваню – всех вас очень люблю.
Настя молчала, Егор слушал дребезжащий звонок, детские крики, смех, визг - давно забытую и неповторимую музыку школьной переменки.
- Мы тебя тоже очень любим, приезжай скорей.
На сердце у Егора отлегло. В груди стало легко, чисто и просторно, как ясным утром после долгой болезни. В  это освободившееся пространство стали осторожно проникать самые тёплые и светлые воспоминания, чувства и переживания всей его жизни. Они как дорогие фотографии из старого семейного альбома представали перед Егором и наполняли его новым смыслом и пониманием того, что было, что есть и что будет.

Егор поднялся в номер, включил телевизор и уснул на диване. В местных новостях объявили: шторм закончился, погода ясная, плюс тринадцать по Цельсию.  Егору снилось море из детства: яркое солнце, синее небо, кипарисы,  терпкий вкус морской воды, молодые загорелые родители. Снилось из юности, как с дедом всё лето рыбачили за Волгой, ловили лещей, щуку, целый месяц шла селёдка. Снилась Настя, первое свидание, мороженое, кино. Холодное осеннее утро, роддом,  сын, ещё сын. Школьный коридор, картина Айвазовского «Девятый вал», дом отдыха, шторм, Сашок.

Егора разбудил стук в дверь.
- Кто там?
- Егора, братуха, у тебя трусы есть?
Егор открыл дверь. На пороге стоял Сашок. Его глаза сияли от радости и сам он весь был какой-то полупрозрачный, как и положено тому, кто вернулся с того света.  Они стояли в дверях, смеялись, как-то по дурацки, обнимались и похлопывали друг-друга по спине как в старых фильмах про войну.  Сашок был одет в рваную солдатскую гимнастёрку старого образца. На лбу большая бордовая шишка, с торчащими из неё кончиками ниток хирургического шва, ладони и запястья ободраны, сильно пахло зелёнкой и спиртом.
- Ну, говори, как ты?
- Так даёшь трусы или нет, я свои сегодня в море утопил, а те, что на балкон вчера сушиться повесил - ночью ветром сдуло.  Не могу же я к Маше без трусов. Вот и от номера ключ не дают, говорят, следак забрал и дверь опечатал. Будь другом сгоняй в ресторан принеси что-нибудь пожрать и выпить, погранцы спирта дали, а с закуской у них туговато. – Без остановки молотил Сашок, словно ему было совестно, что его вот похоронили, а он живой, да ещё трусы ему, пожрать и выпить.

Через полчаса Сашок и Егор сидели в номере уже с двух рюмок, как дети пьяные, и счастливые.
- Когда море стихло, у меня ноги судорогой свело, а я еле-еле держусь. Хорошо вода солёная, тяжёлая значит, держаться наплаву проще, если бы в реке – сразу на дно. Чуть отпустило, и опять волна пошла. Всё, думаю, поплавали. Так не хотелось, чтобы меня о камни всего разбило. Решил подальше в море уйти и там пропасть. Попрощался с вами со всеми и поплыл сажёнками, деда вспомнил, Машу. Я тогда иду, трусы на боку узелком завязал, Маша мне булавку протягивает, возьми, говорит, зашить всё равно не дашь. Ноги опять свело, под воду ушёл, кое-как булавку машину из трусов вынул, уколол  под коленками, как учили, и так жить захотелось. Вынырнул, глотнул воздуха, не поверишь - чебурашка навстречу. Всё один к одному. Я его обнял родного, повис на нём, надышаться не могу. Скоро нас за мысок к заставе отнесло, а там  волна поменьше. Пару раз на  камни, всё-таки, бросило. Вылез, лежу с чебурашкой, без трусов, трясёт всего, ни рук, ни ног совсем не чувствую. Слышу, кто-то матерится, да с таким загибом, я такого с флотской службы не слыхал. Прикинь, голый мужик в феврале во время шторма загорает, ты бы видел их рожи. Погранцы это были с местной заставы. Дотащили меня до медчасти, голову там зашили, спиртом всего растёрли, внутрь дали. Вот такие, брат, дела.
 
Следующим утром Сашок вместе с Машей уехал домой в деревню. Пока ждали такси, Маша держала Сашка за руку и ни на секунду не отпускала.  Подходили  очевидцы вчерашнего, удивлялись, радовались, желали удачи. Сашок с  Егором несколько раз крепко обнялись, пожали руки,  обменялись адресами.

Егор, после отъезда Сашка сильно заскучал и улетел домой на три дня раньше. Пролетая над морем, Егор думал о том, как летом всю семью обязательно отвезёт за Волгу, к деду на дачу и научит Петьку плавать сажёнками.
      

 
2010