Куда уходит снег

Много лет назад у меня почти не было прошлого. Оно  целиком умещалось в маленькой детской ладони, пахнущей апельсинами, а  будущее,  словно радуга парило над горизонтом. Там  я был так же счастлив без всякой причины, только большой, сильный и уже познавший любовь женщины. В то время я стал свидетелем одной ослепительной истории.

Я вновь прикоснулся к ней, когда нашёл свою школьную тетрадь, где я  запечатлел эти события. Мой неровный почерк, который невозможно было помнить все эти годы, как и невозможно забыть, поднял горячую волну воспоминаний.

Я очень любил мечтать. Это магическое таинство накрывало меня с головой за чтением книг или ковырянием в носу. Взгляд непроизвольно скользил по  оконному стеклу, проваливался на улицу и растворялся в сладком тумане, почти не различая окружающих предметов. В то утро всё было иначе.

Шёл снег…Он и сам не знал, зачем и куда идти, поэтому, скорее, даже не шёл, а просто падал, не задумываясь о том, что летать гораздо веселее. Так бы он и падал - неизвестно куда и бог знает зачем.

Он не таял… Он действительно не таял, и это не самое удивительное, что с ним случилось. У него не было имени, но он не был «снежной бабой», потому что его слепили её тёплые влажные ладони, согретые лёгким, прозрачным дыханием молодости, когда кажется, что стоит только попробовать и всё получится.

Снеговик сначала стоял во дворе около детской горки, но когда под ним  стали прорастать подснежники, сбежал от этой щекотливой весенней шалости к воротам садика, где детский смех, словно брызги разлетался во все стороны, сливаясь с пением птиц.

Последний снег незаметно исчезал в прошлогодних листьях и молодой траве. Когда Снеговик остался  в одиночестве, среди мелодии жёлтых солнечных ресниц и слепящих улыбками лужиц, это никого из прохожих не удивило. Одним было некогда, другим незачем.

Дворник, щурясь на солнце, долго ходил вокруг с лопатой, примеряясь к этому сугробу, украшенному морковкой, старой фетровой шляпой и двумя маленькими угольками. На третий день он оторвал от нижней губы потухшую сигарету, сплюнул в принесённое ведро и пошёл спать, вращая шершавыми кулаками в глубоких воспалённых глазницах.

Летом он подружился с «солнечными зайчиками» и всегда наслаждался их суматохой и лёгкими прикосновениями невзначай. Всё вокруг медленно передвигалось в обжигающем, вязком вареве растёкшегося улицами асфальта, но, несмотря на ничем не прикрытую наготу ему не бывало жарко. Это всё чаще и чаще рождало в нём невнятное беспокойство, после чего ему хотелось обратно в небо: хоть дождиком, хоть туманом – всё равно.

Она часто прибегала к нему в гости, просто, поболтать, и становилась в его мягкую прохладную тень. Их дыхания сливались в едва заметном свежем порыве ветра и таяли на губах необъяснимой мимолётной радостью. Когда она сплела Ему венок из влажных утренних ромашек, он, просияв снежинками, впервые улыбнулся, но страшно не было, ведь он не таял…

Когда северный ветер оборвал с деревьев последние жёлтые листья, они уже почти не встречались. Всякий раз, по привычке, он доверчиво протягивал к ней свою прохладную тень, но теперь она не подходила к нему слишком близко. А однажды, засмотревшись, как увядают осенние цветы, он догадался, что существует холод, который почему-то забыли у него внутри. Едва выпал первый снег он ушёл в глубокой печали…

Несколько раз его видели за уральским хребтом и в Индокитае, а спустя год  русский метеоспутник зафиксировал крохотное белое пятнышко в чёрной ливийской пустыне, но и там он не оставил ни капли. Так прошла вечность…

Когда осталась единственная, самая заветная и не пройденная дорога - настало время возвращаться. Во дворе обо всём почти забыли, и никто не заметил его появления. Разгорячённый далёкими воспоминаниями он добежал до знакомой лестницы, но, поскользнувшись на ледяных февральских ступенях, упал, и с размаху расшибся в кровь. Увидев, как она расцветает на коленке тёплым, багровым пятнышком, он понял что дошёл, и первый раз в жизни заплакал. От радости…

Утром в большой тёплой луже дворник нашёл старую фетровую шляпу. Почесав сонный затылок, он пробормотал что-то про тяжёлые времена и засунул её в холодный карман ватника. К вечеру тысячи пар разнокалиберной обуви разнесли Его по большому серому городу.

С тех пор, я люблю смотреть в небо, когда идёт снег, но никогда не леплю «снежных баб» и не разговариваю с дворниками, а с учительницей по биологии у нас вышел спор о происхождении видов и месте человека в живой природе.  Она поставила мне двойку.


1991