Выздоровление

Я чувствовала, что умираю. Медленно и бесповоротно моя жизнь перетекала в смерть. Скоро я буду ничем, и имя мое останется лишь на надгробном камне да в памяти людей, которые забудут о моем существовании через десяток лет.
Матери было все равно. Третья по счету бутылка, наполовину пустая, стояла около ее толстого, потного тела - и лишь хороший пинок под зад мог пробудить ее от пьяного сна. В последний раз она вспоминала о моем существовании два дня назад - ее мучило жуткое похмелье. Она чувствовала, что сама не дойдет до магазина - и послала меня. Я, в общем-то, была только рада. Мать днем раньше получила пенсию на отца, воевавшего в горячей точке, и первая попавшаяся купюра, которую она дрожащей рукой вынула из кошелька, была пятисоткой. Она не заметила номинала купюры и лишь просила «быстрее, быстрее!», так что я без сомнения принесла ей лишь одну бутылку пива, прикарманив сдачу.
Целых четыреста семьдесят рублей. Я могла бы купить на эти деньги лекарства, но не знала, какие именно мне нужны. Пойти к врачу для меня было равноценно самоубийству. Когда-то, когда я была совсем маленькой, а мама пила не так часто, ко мне приезжал на «скорой» врач. В тот день мать без конца мерила мне температуру и заставляла пить какие-то таблетки и микстуры, у меня сильно болела голова и ломило тело. Врач зашла к нам в дом прямо в уличной обуви,  почему-то накричала на мать и поставила мне укол. Мама еще несколько дней сама делала мне эти уколы;  она ни в какую не хотела, чтобы меня забирали в больницу. В общем-то, это была правильно.
Кашель заставил меня оторваться от воспоминаний. Иной раз мне казалось, что у меня вывернутся легкие. Ко вкусу крови я уже привыкла. Я сглотнула жидкость, набравшуюся во рту - плевать на асфальт я больше не рисковала. Вчера какая-то сердобольная тетенька увидела, как я схаркиваю кровь и  заголосила, чтобы вызывали врачей. Я еле-еле смылась от нее; она еще долго крича мне вслед. Та пробежка еще больше подорвала мое здоровье. Я долго не могла отдышаться и чуть не отбросила коньки - горло сжимал спазм.
Я слезла с подоконника, где сидела все это время, и пошла в соседнюю комнату. Мать все так же спала, изредка всхрапывая. Было обидно, что она никогда больше не сварит мне борщ - я помню его вкус, хотя и была совсем-совсем маленькой, когда его пробовала в последний раз. Горло снова разодрал кашель - и я осела на пол. Со вчерашнего вечера у меня еще сильно болела и кружилась голова - мне не хотелось бы упасть. Кое-как откашлявшись, я сжала в кулаке деньги. До аптеки было совсем немного пути, но я боялась, что не выдержу. Но выбора не было. Держась за стены, я побрела в ванную и умыла лицо - провизор в аптеке могла меня не пустить. Одернув старую, застриранную майку, которую отдала мне соседка, я вздохнула, и, прокашлявшись еще раз, потихоньку пошла за лекарствами.
Каждый шаг давался мне с трудом. Ноги не слушались, голова гудела, как тысячи колоколов, и ко всему взбунтовался желудок - в последний раз я ела вчера в обед. Но, несмотря на последнее, есть я по-прежнему не хотела. Отсутствие аппетита позабавило меня - что же, я теперь могу совсем не есть?
Шаг, два, шаг, два - я пришла. Стеклянная дверь аптеки была такой тяжелой - зачем, зачем вы сделали ее такой? Провизор при виде меня хоть и скривила губы, но все же не выгнала. Это прибавило мне смелости.
 - Мне таблетки от кашля, - прохрипела я. Голос не слушался.
 - Заболела, что ли? - с легким пренебрежением спросили меня. - Деньги есть? Сколько?
 Я кивнула и показала купюры - две сотни. Остальные я спрятала в карман - побоялась, что провизор их у меня отнимет.
 - Горемыка, - пробурчала женщина и  протянула мне две пачки. - Вот эти - утром и вечером по одной, эти можешь просто так сосать, а вот эти три раза по две, поняла? Но по-хорошему тебе к врачу надо. Мать твою знаю, поэтому так дам, но если что - бегом в больницу. Поняла меня?
Я снова кивнула и, забрав сдачу и лекарства, вышла во двор. Спасение теперь было в мое руке - всего-то осталось выпить таблетки, и я выздоровею!
Еще не принятые лекарства придали мне сил. Даже ни разу не отдохнув, я дошла до квартиры - мать все еще спала. Я выпила все таблетки по две - слов провизорши я уже не помнила, но мне показалось, что это обязательно поможет. Запив белые кругляшки водой из-под крана, я села и стала ждать, когда выздоровею. Но горло снова сжал спазм, я закашлялась  ощутила во рту уже знакомый вкус крови.
«Не поможет. Мало!» - мелькнуло в моей голове.
Я выпотрошила все блистеры и отправила все имеющиеся таблетки в рот. Лекарств должно было хватить - ведь всего-то и надо, что выздороветь. Снова глотнув воды, я села на табуретку и, еще раз покашляв, стала засыпать. Меня все больше  и больше клонило в сон. Чуть-чуть и…
«Лекарство действует. Выздоравливаю», - подумала я.


Женщина с землянистым цветом лица сидела в коридоре больницы. В глазах - пустота, а в душе поселился ужас. Перед ее взором все еще стояли разбросанные по полу блистеры от таблеток и дочь - единственная память о погибшем в Афганистане муже. Как на могла опустится до того, чтобы забыть о собственной дочери?
Сколько ей лет? Вроде одиннадцать. Конечно, у нее день рождения пятнадцатого августа - ровно через месяц. Доживет ли дочь до своего дня рождения?
 - Выживет - не буду пить. Брошу. Никогда. Слышишь? - она посмотрела вверх, на потолок. Там одиноко жужжала муха.
 - Михайлова? - спросил у женщины врач. Она даже не заметила, как он подошел. - Анна Николаевна, верно?
 -Да, - чуть слышно прошептала она.
Неужели все?
 - Состояние стабильное, завтра придет в себя и можете навестить ее. Как же довели дочь до такого состояния, а, Анна Николаевна?
Она покрутила головой.
 - Эх вы, - вздохнул врач и пошел в сторону выхода.
  - Подождите! - окликнул его Аня.
Врач остановился и повернулся.
 - А что ей принести? Сок, может быть, фруктов?
 - Себя. Причем трезвую.
Она нерешительно села на стул и снова уставилась в потолок.
 - Спасибо тебе. Я сдержу обещание.

В коридоре тихо сидели, перешептываясь, люди. Лишь у дверей реанимации сидела и тихо плакала женщина с уставшим лицом, комкая в руках одноразовый бумажный платочек.

(с) 2009