Полет шмеля

Жена прихватила ребенка и уехала в Ялту* – впервые за двадцать лет нашей совместной жизни. До сих пор все отпуска мы проводили вместе, вначале сладкой парочкой, упиваясь обществом и прикосновениями друг друга, потом, со временем, наелись этого сладкого хлеба, да и родился, как водится, в муках, Божий подарок, сын, сместивший напрочь все молодые акценты.
Все эти длинные годы я, как мог, закрывал глаза на посторонние, скользящие мимо, женские прелести, не желая усложнять свою установившуюся жизнь, неверный шаг в которой мог оказаться выстрелом в сердца трех.
Но вот однажды, когда мы совсем выросли и почти состарились, я не стал прилагать достаточных усилий, чтобы наши супружеские отпуска совпадали как по времени, так и по месту.
Я обнял своих – пятнадцатилетнего, смешного и нескладного, неуверенного ни в чем мальчика и уверенную во всем, непоколебимо стоящую на своих, питающих эту веру, принципах женщину–жену, леди–босс, непривычно дрогнувшую в последний момент – “на кого ж, я тебя, гад, оставляю?” Через мгновение меня обдал свежий ветерок свободы от стремительно удалявшегося прочь последнего вагона электрички.
Либерта! Так какая же она, эта свобода, на запах и на вкус? Через час я уже снимал офигенную проститутку у “Астории”. Здесь, на одной из скамеек, не для этой ли цели установленных вокруг пожухлого стриженого газона, я обнаружил длинноногое создание с отчетливо выпуклой, рвущейся из лифчика мне навстречу спелой грудью и парой мелькнувших было крылышек за спиной, которые, впрочем, во мгновение куда-то исчезли. На тонком, совсем еще юном, деланно отрешенном лице было написано вечное “я не такая, я жду трамвая”.
“Вы позволите?” – я уже приседал на одну с ней объединяющую поверхность. Кандидатка молчала, глядя мне напряженно в глаза, что было уже адекватно не вполне. “Пройдем ко мне или едем к вам? Вообще–то я живу рядом ” – я осторожно тронул ее за влажную ладошку и она ее как–то не отдернула – это был добрый знак – предвкушая безумства любви, в воображении я уже торопливо обнажал ее классное, не измученное еще принудительным развратом тело.
- Гражданин, ваши документы!- я поднял от круглых и нежных коленок глаза. Ко мне сурово склонялся мент – настоящий, с красной фурагой и победительно сверкающими звездочками погон на квадратных плечах.
- Чем обязан? – я вопросительно привстал, в ожидании неизбежных в контакте с властью неприятностей.
- Ваши документы! – упорствовал хищный, как оказалось по звездочкам, старлей, пытаясь повязать меня изъятием паспорта, за которым я послушно, куда ему надо, пойду как привязанный.
- Паспорт я храню дома, - пожал я плечами. – А в чем дело?
- Вы обязаны пройти с нами в отделение, где мы оформим акт о вашем асоциальном поведении, выражающемся в наглом приставании к иностранной гражданке.
- Да вы что! – я ахнул. – Ни сном, ни духом!
- У нас свидетели. – Мент с готовностью вытолкал вперед себя усталую, побитую молью грымзу неопределенного возраста, много лет профессионально нарушавшую девятую заповедь. – А в случае отказа сотрудничать с властями вообще припаяем вам попытку изнасилования, со всеми вытекающими последствиями согласно статье 17 дробь 2.
Лейтенант, не дождавшись ответа, нажал на кнопку висящей на его ремне рации и из милицейского воронка выдвинулись, стремительно увеличиваясь в размерах, пара решительного вида сержантов.
- Джон, гив ми йо хенд энд лэтс гоу хоум! – вдруг приподнялась со скамьи недоизнасилованная мною ночная бабочка.
- Ах ты, сука! – воскликнул знакомый с азами английского мент. – Скажи еще, что вы знакомы.
- Хи из май лав бойфренд.
Ошарашенный, я поддался даме, вцепившейся в меня, стремительно унося мою обреченную душу с места криминальных событий.
Перевели дух мы только у меня дома, за дверью квартиры, куда идти было с десяток минут. Я, не теряя установившегося международного контакта, сразу же попытался забраться рукой под воздушные складки юбки своей спасительницы, успев обнаружить там помрачительные узкие черные трусики со многообещающими кружевами, за что мновенно получил от леди звонкую, как первый школьный звонок, пощечину.
“Итак, он принимает меня за проститутку!” – уткнувшись горящим лицом в прикрытое на жалюзи комнатное окно, с удовольствием констатировала факт рванувшая вглубь квартиры гостья.
“Может,  напрасно я принимаю ее за проститутку?” – усомнился я в своих смелых инициативах, тем не менее на автомате вынимая из холодильника бутылку шампанского, призванного кружить голубкам слишком трезвые головы. Откупорив праздничным хлопком вино, я заполнил пеной бокалы, зажег свечи в нашем зале, куда почти не проникал дневной с пыльной и скучной улицы свет. Как умел, я подчинял себя и ее соответствующему, вечному, как мир, ритуалу, нажав кнопку музыкального центра, явившему в наши души чувственный голос все понимающего, поднаторевшего в таких делах старика Иглесиаса.
- У тебя есть жена и ты ей сейчас со мной изменяешь! – прорезался сквозь сладостную песнь ее обличительный голос, понимать который  я не слишком  хотел и не очень умел.
- Девочка, я хочу, чтобы ты прикоснулась ко мне сама, хотя бы погладила вот по этой руке... Так выпьем?
- Ты хочешь меня напоить, а потом, поддатую, трахнуть на простынях, не остывших еще от тела твоей жены? Скоты, вы все всегда одинаковы – в любой стране, в любой коже…-  Она зло пригубила бокал.
- Выпьем еще за  твою бесподобную красоту, за твой голос, за твою нежность, которой ты, если не будешь жадничать, сейчас со мной поделишься…
Мой горячий, надсаженый чувствами голос, в ожидании битвы на простынях упавший до шепота, был прерван требовательным телефонным звонком. Звучал, как всегда безнадежно опошленный электроникой “Полет шмеля” Моцарта. Короткого взгляда на телефонное табло было достаточно – жена. Однако, это была не она.
- Папа, у меня жидкий понос. Что мне делать? Мама роется в чемодане, ищет лекарства, здесь все в дерьме… Извини, я перезвоню – мне срочно, черт возьми!
 Послышались гудки. Я дернулся, в который раз ощутив длину цепи и помолчал, попытавшись сосредоточиться на приятном, но тут снова зазвонил Моцарт.
- Я забыла весь пакет с таблетками, - всхлипнул по ту сторону голос жены.
- Дура, пусть идет в сортир, траванет.
- Как это – “траванет?”
- Известно, как – выпьет стакан воды, сунет два пальца и жмет до результата на корень языка.
- Так ты будешь меня трахать, в конце концов? – не достучавшись до меня, потребовала сделать правильный шаг в неверном направлении домашняя учительница разговорного английского. Я отвернулся, едва успев прикрыть трубку.
- Да пошла бы ты, девушка, на фиг! У меня тут понос.
- О, понос! – с пониманием воскликнула, дыша духами и туманами, встрепенувшаяся гостья. – Я знаю, как это лечить. У меня всегда такая реакция на вашу страну.
Она ловко раскрыла свою понтовую наплечную сумочку, сунув мне в руки какой-то редкий ядерный антибиотик. – Пью, мать вашу, каждый день.
Разрывая наш сумасшедший диалог, вновь требовательно зазвонил телефон, сводя на нет всю пряную химию нашей встречи.
Я с чувством нажал кнопку ответа.
- Ты не один! Кто у тебя там? Я слышала слово “фак”!
Я вырубил трубку, созревая на потом для правильного, единственно верного ответа и подарив себе паузу, слегка перевел дух.
Мы состояли в браке два десятка лет, отнимая и даря друг другу жизнь, поддерживая и защищая ее во всех непростых обстоятельствах. Мы хранили, как могли, наш семейный союз, рано догадавшись, что лучше быть нужным, чем свободным. Однако все властно напрочь перечеркивал, не принимая насилия и контроля, мой основной инстинкт, нашептывающий, пока я жив, очень правильные, но гадкие слова о том, что я способен сделать счастливым себя и еще очень многих других восхитительных женщин…
Мое  сегодняшнее счастье, как оказалось, уже уверенно лежало на нашем супружеском ложе, причем успев облачиться в последний халатик жены, который я ей сам на днях покупал.
- Сними халат и больше никогда его не надевай!
Я прикоснулся к верхней пуговке, нисколько не заботясь о нашем вербальном недопонимании. Через мгновение мой падший ангел по кличке «Совесть» лежал, отстегнув не нужные нам здесь крылья, абсолютно обнаженный, эффектным воплощением последней обложки “Пентхауза” и я не знаю, как далеко и опасно в своем приключении я бы зашел, если б не Моцарт с его дежурным полетом.
- Папа! – услышал я знакомый голос – Мне уже лучше! Соседи по купе на остановке уже сбегали за клизмой.
Вдохнув свежего воздуха, я достал бумажник и щедро заплатил прекрасной даме за предоставленные уроки.
Выпроводив скорбящую, так ничего и не понявшую по-русски, гостью, я, дурак, налил себе с верхом в бокал празднично искрящегося шампанского.
За вас, красотки, нимфы, лолитки и нимфетки!
За вас, альфонсы и любовники, негодяи, мачо и плейбои!
Ваше здоровье, лицемеры и грешники, ханжи, лжецы и сладострастницы!...
Сожалею, если разочаровал.

*история вымышлена от начала и до конца.