Мы у Макдональдса, полный привет

Черт возьми, наконец-то мы выбрались в относительно приличное место, где даже убиваемые миллионами ног панели оптимистично ук-рашены пижонской плиточкой.
И все бы ничего, но приятные перемены не дал оценить невесть откуда на свет выползший брутальный питерский бомж.
Он, как удав, развалился без всяких там штанов и трусов у самого входа в насыщен¬ный благополучием «Макдональдс» и мосластые незагорелые ноги его, как шлагбаумы пре¬пятствовали мирному течению нас и ос¬тальной части человечества. На воротнике задрипанного, дорогих покроев плаща, его единственного одеяния, неожиданно эф¬фектно склонялась кудреватая, патрициа¬нская, присыпанная солью проседи голова с интеллигентным, типа Собчака, лицом. Похоже было, что накануне субъект пребы¬вая в теплой дружественной компании и тот еще вопрос — где и при каких таких обс¬тоятельствах темпераментные питерские педики трахнули в задницу обессилевшего по пьянке таинственного патриция.
Еще минуту назад, приткнув к бордюру свою красивую и для Парижа может даже нестыдную машину, мы уже видели себя рек¬ламной картинкой среди столиков — стильны¬ми, счастливо и белозубо улыбающимися, с толстыми буржуазными гамбургерами в спе¬циально вымытых руках. А теперь этот оско¬лок, этот гад во мгновенье нам все попортил, провонял и напрочь перечеркнул.
Мы, больно споткнувшись об него глаза¬ми, стояли и эмпатировали — какая мер¬зость, какая беда, живые ж люди... Между тем, полуприкрыв не к месту холеные веки, наш субъект застонал и слегка шевельнул¬ся, выкатив из-под ног свои длинные, заб¬рызганные коричневым калом яйца.
— Мама родная, надо ж что-то делать? — обратился я растерянно к застывшей ря¬дом и больше меня — я знал — всегда сопе¬реживающей женщине — жене.
И тут же, как под заказ, стремительно увеличиваясь в размерах, из-за ближай¬шего поворота нарисовалась модерновая, из последних машина скорой помощи с со¬ответствующим вызывающе алым на боку милосердным крестом.
— Стой, куда?! — взмахнул я рукою, в который раз пытаясь изменить к лучшему без меня уже так устоявшуюся реальность.
И — ура! — машина, реагируя, у наших ног уже визжала тормозами. Дверца ее без¬звучно приоткрылась и на погибающее в собственном грехе тело осуждающе уста¬вилась пара никогда ничему, похоже, не удивляющихся глаз.
Мы прижались спинами к фасаду в ожи¬дании соответствующих профессиональ¬ных действий и водитель, само собой, даже выключил двигатель. Медик же упорно мы¬шей не ловил. Нестерпимая пауза до неп-риличия затянулась.
— Ну, и в чем депо? — спросил я, наконец, в упор глядя в неподвижные глаза тормо¬зящего свои функции толсторожего городс¬кого муравья.
— А куда мне его — этот мудак здесь все загадит... Ты мне скажи, ну как после та¬кой жопы я положу в салон приличного больного человека?
— А этот вам совсем уже не человек? — вскипало из-за плеча мое второе сердце.
— Гандон он пользованный и последняя скотина. К тому же, сами видите, ребята — ему уже практически капец.
И санитар, по-прежнему упорно не выхо¬дя, цинично пожал сутулыми плечами.
— Ах ты, выродок!.. — продолжила с чувством жена.
— Нет вопросов, — вскинулся, наконец, бе¬лый халат. — Хочешь спасать — спасай!
И — вау! — нагло протянул две пары рези¬новых тонких перчаток открывшему этот диспут ошарашенному мне.
— Вы осторожней там, — вдогонку перчат¬кам добавил он. — На нем наверняка блохи кишмя кишат.
— Нет у меня их! — вдруг оскорбленно от¬кинул аристократическое лицо гандон, рас¬пахнув нам, наконец, свои усталые с густы¬ми ресницами вежды.
Высокий, хорошо одетый мужчина с эле¬гантно прикинутой холеной женщиной — мы напару, как ребенка затолкали жуткого го¬родского маргинала в пахнувший формали¬ном автомобильный проем.
Мы накупим сейчас уйму вина — сколько можно в руках унести. Я позову соседа, Лена нарежет сыра, протрем бокалы.. По¬молчим о хорошем.
Выпьем — куда деваться.
О чем, собственно, речь? Бабе далеко за тридцать, давно пора выходить из комы и ступора одиночества, обза¬водиться семьей — чтобы все было ладом, по-человечески. Впрочем, мужика толкового най¬ти, видит Бог, невозможно. По вся¬кому пробовала Стася, даже в ресторан ходила, можно сказать, на последние.
Сидишь, как дура, над фиолетовым винегретом, пока какой-нибудь секс-маньяк не пригласит на палку чая. Да и чего хорошего ожидать по пьянке-то?
На улицах и в метро, если она надева¬ла, скажем, колготы в сетку, мужики толь¬ко молча пялились, гады, немигающим взглядом, а если увязывался какой, то не приведи Господь!
Собственно Стася никогда не была против приключений. Как говорится, жи¬вем один раз и от жизни такой надо взять все. Но все-таки, предпочтительней, луч¬шее. Ребенка, например, родить — надеж¬ду и опору.
На искусственное оплодотворение Стася не тянула материально, да и боя¬лась — не поймут ее в клинике Отта, мол, трубы, матки, функции — это все, дескать, у вас в порядке. Какие, в самом деле, мо¬гут быть инъекции.
В тоске под выходные она на выстав¬ку было сунулась, в Гавань, где битых два часа тусовалась среди какого-то одина¬кового, явно примороженного, тупо заин¬тересованного только образцами това¬ров, народа.
В итоге, потеряв все надежды на нор¬мальное завершение дня, она, в конце кон¬цов, выйдя из троллейбуса на Невском, приземлилась на скамье скверика Пушки¬нской улицы, аккурат напротив статуи.
Вечерело. Настроение было на нуле. Из мужиков над ней нависал только холод¬ный чугунный Пушкин, правда, в нату¬ральную величину.
«Кто знает, — прикинула Стася, — Когда б другие времена, не удлинили бы мы слег¬ка дон-жуанский список невольника чес¬ти?»
И как раз под эти игриво поехавшие мысли где-то у нее со спины неслышно материализовалась плотная фигура секс-мужчины в длинном, темном, все скрыва¬ющим пальто.
— Добрый вечер, — негромко, в режиме интима, обратился он к ней, осторожно заходя сбоку. Стася, в знак контакта, кив¬нула.
— Как вы насчет того, чтобы провести его вместе?
«Снимает, буквально снимает! За прос¬титутку принял меня, козел!» — в сладком ужасе пронеслась мысль. Что тут скажешь в ответ? Черт знает, что обычно говорят.
И она неопределенно дернула плечами.
— Может, посидим в кафе?
Мужик двигался по схеме.
«Кафе — это водка. Родится урод.» — тут же мелькнули в сознании здравые слова.
— Лучше пойдем ко мне! — тоскливо бро¬сила она, не поднимая глаз.
— Конечно, конечно! — засуетился мужик, приглашающе протягивая ей короткую крепкую, видимо, всю в бицепсах, руку. — Предупреждаю, — посмотрел он строго, — у меня за все про все сто рублей.
— Годится! — отвечала Стася сдавленным от стыда голосом.
«Уже за деньги отдаюсь, такая сука!».
К ней в квартиру они прошли молча, буд¬то подельщики на разбой. —
А насчет выпивки не беспокойся! — вне¬запно перешел клиент на «ты», стреми¬тельно уже в прихожей сокращая дистан¬цию. — У меня есть! — и с понтом достал из полиэтиленового мешка бутылку пинногорлого «Токайского», — Плюс конфеты, конечно захавать это дело, — пошуршал он дополнительно в его пластиковых недрах.
Надо торопиться, пока не выжрал, — лихорадочно соображала Стася, напряженно поглядывая клиенту на нос. Нос, к сожалению, был не идеален, рябой и чуть вкривь, а в профиль даже с горбинкой.
«Нос с горбинкой, хрен дубинкой!» — вспомнилось ей кстати или некстати, что-то из русского народного творчества, она уже с трудом соображала.
— Давайте знакомиться! Стася! — и протянула руку, чтобы все было более-менее естественно.
— Владик! — выдохнул мужик, сделав попытку улыбнуться и задержал ее руку в своей, горячей и влажной, наверняка от похабных мыслей и чувств.
— Идите-ка, Владик, пока в душ! — пока¬зала Стася на дверь, обозначенную изображением на века застывшей под пластиковым душем фигуркой — А я тут ужин сварганю!
Мужик понимающе кивнул и тотчас же закррылся в ванной, причем прямо в пальто.
«Деньги у него там, что ли? — подумала с уважением Стася, — Ладно, похавать я ему приготовлю, а вот эта бодяга, конечно же здесь лишняя».
И тут же, быстро откупорив бутылку, она налила кисло пахнувшую влагу прямо в зев жадно хрюкнувшего сортира, затем, пройдя мимо плескающегося уже в душе спермодаля, вернулась в прихожую — глянуть, не за¬бухарил ли клиент еще вина в мешке?
Бутылок больше не было, но обнаружи¬лась упаковка с китайскими презервативами, причем, когда Стася присмотрелась, чуть не ахнула: каждый кондом, что симпатично, имел свою индивидуальность — в виде шипов, продольных, поперечных, и даже в виде винта! Расцветка тоже радовала глаз полной палитрой, включая сомнительной голубой. Всю упаковку, как ненужный элемент, Стася со вздохом бросила в по¬мойное ведро, завалив оставшимися с обеда мокрыми гнусными картофельными листками.
А тут и мужик задвижку стал перекры¬вать, к выходу готовиться — Стася едва-едва успела камнем ухнуть к дивану, быстренько разложив его. Простыни, свежие и сияющие своей безгрешной белизной, явно были наготове.
Стянуть кофту, юбку, колготы эти долбатые — это один момент и она, наконец, уже жала в постели, интимно оставив включенным лишь торшер у изголовья. Все шло к зарождению новой жизни.
Через мгновение и Владик появился, по счастью, уже без пальто — в белой рубахе жобэ и строгого покроя синих опрятных штанах.
Оценив, какой стремительный оборот начала принимать ситуация, он дернул было за брючный ремень, но, видимо, вспомнив о всегда актуальных гонококках, поплелся назад к своему верному мешку.
А где же эти, как их?... — крикнул он из прихожей — Да и бухалова что-то нет?
Боже как я тебя хочу» — застонала Стася, вживаясь в роль
«Хрен с ним, отмоюсь, если что!» — мах¬нул сам себе Владик, сбрасывая одежды на ходу прямо на палас.
Забравшись сзади, как и тогда в скверике, он рыча и ахая в пять минут сделал свою инъекцию, после чего, заодно со всеми мужчинами мира, тяжело отвалил¬ся к стене. Через минуту он как и надвер¬ный пластмассовый идол уже попивал се¬бя дождиком душа и даже песню какую-то вполголоса тоскливую пел, хотя похоже, от простой неловкости.
Выключив душ, он снова сунулся к меш¬ку, затем впопыхах тяжело обрушил паль¬то в темноте и опять вернулся в спальню к Стасе, так и не решившей, соответствовал ли клиент стремной народной пословице.
С тревогой она наблюдала за его мани¬пуляциями.
— Гад буду! — наконец, закричал он, под¬ходя к дивану, ведь была, была упаковка в пакете... Нет, ну хоть выпьем давай!
— А Владик, это что — Владислав? — попы¬талась сбить Стася заявленную тему.
— Владимир это! — недружелюбно выдох¬нул Владимир. — А вино отчего в одно жа¬ло вылакала?
— Я вылила, а не выпила, Володенька! — попробовала урезонить его Стася. — Нам сегодня нельзя.
— Вылила? Зачем вылила? — начал он внимательнее к ней присматриваться. — И как это — «нельзя»?
Стася помолчала. Молчал и мужик. Нап¬ряжение, как мешок с картошкой, тяжело и ощутимо зависло в воздухе.
— Я родить хочу, притом здорового ре¬бенка! — наконец, внятно произнесла каж¬дое слово Стася.
— Родить? — задрожал кадыком, прозре¬вая Владик. — От меня? Какая, твою мать, подстава! — трепетала жабрами насмерть пойманная рыба. — Но шиш ты меня здесь захоботаешь!
От волнения он даже сбросил одеяло и, в чем был, вернее не был, забегал по комнате.
— Не беспокойся, я одна воспитаю сына! — вдруг объявила надтреснутым голосом Стася, пытаясь разрядить явно накаляю¬щуюся обстановочку.
— Одна? — мужик, где стоял, там и присел, обхватив задом стул. — Сироту замурзаного?
Он фыркнул, плюнул, отвернулся, в одно мгновение — монстр и демон, потом встал и начал впопыхах одеваться.
— Куда же ты, Володя? — шепнула Ста¬ся, вялая и бледная, словно куль с му¬кой.
— Молчала бы уж, тварь! Я отдал те¬бе сейчас самое дорогое! — гневно скрипнул он носом.
— Оставайся, милый! — пыталась переменить ситуацию Стася. — Еще не вечер — знаешь, как поется в од¬ной хорошей песне?
Мужику, однако было явно не до песен, он стоял уже одетый и даже в рыжих башмаках.
— Я тебя изувечу — сурово пообещал он вдруг. — Ты у меня прямо сейчас чест¬но абортируешь, сволочь, без проблем.
Стася испуганно потянулась за бельем в тумбочку. Клиент явно пребывал в аффек¬те и, похоже, выбираться оттуда не помыш¬лял. Более того, тяжело дыша, он уже ощущал в себе тяжко бьющие в голову сатанинс¬кие желания и, видимо, не особенно доверяя рукам, мелко рыскал глазами в поисках соот¬ветствующего топорика либо молотка Стася уже накинула хапатик и стала боком, вдоль стены смещаться в прихожую.
— Я тебя, макуху, замочу, — мужик успел нащу¬пать таки щербатый кухонный нож со стола.
Стася застыла у стены, леденея, как снегурочка на морозе. Помолчав она подняла глаза. «А ведь какой ласковый котик был…» — грустно мысль пронеслась, торопясь успеть куда-то, может, вперед души.
— Володя, я не верю, что вы способны за¬мочить беременную женщину... — обречен¬но прошептала она ему прямо в широкую багровую физиономию.
Трудно, тяжко разрывая изнутри давно немытую посуду душевной оболочки шла реакция образования человека и мужчи¬ны — из его первоначального дикого суще¬ства. Донор в натуре оказался крайне бес-покойным. Однако мускулистый спер¬матозоид, залпом пущенный в бездонное звездное небо женщины, тем временем мощно обогнал на финише всех других, уже примериваясь в местном скверике хищно приобнять, подобравшись сзади, свою облюбованную яйцеклеточку, может быть, и под одобрительным чугунным вни¬манием тамошнего Александра Сергееви¬ча
— Стася тебя зовут, что ли? — начал осоз¬навать мужик.
Он смотрел на нее долгим взглядом, как на таинственное привидение. Ночь была на самом изломе. Многоголовая чумазая гидра питерского метро, успокоив долгие языки эскалаторов, уже захлопывала до утра свои зевающие пасти, циничные так¬систы давно взвинтили и без того фонар¬ные цены, а рядом, стоило лишь бросить кухонный нож обратно к пахнущим тленом и погребом корнеплодам, ждала зияющая широченная постель — наша общая греш¬ная, любимая и теплая мать, вызывающе хрустящая своим девственно чистым по¬долом.
— Ну просто дурдом какой-то, е-мое! — молвил мужик, сделав выбор.
Внутри и вокруг все понемножку успокаивалось, устанавлива¬лось, и, наконец, уста¬канилось. Это будет, конечно же, мальчик. Или девочка. Все как у людей.