Ничего нет

Есть такие роли, которые никто не хотел бы сыграть... Но кто-нибудь обязательно должен.

Интересно... Таким же грехом является самоубийство, совершенное не для смерти? Не с той целью, чтобы навсегда перестать быть, раствориться в безмолвии, расколоться на мириады тусклых грязных осколков стекла, взорваться всем огнем своего оперения, исчезнуть навечно... Нет, не для этого. Для того, чтобы схватить, может, единственную возможность спастись, по-настоящему ожить, чтобы лететь... Лететь хотя бы миг, то неощутимое мгновение, равное вечности, пока тело не разорвет от бешенной скорости полета-падения, кровавыми осколками, потерявшими одухотворенность, пока не станешь навечно свободным от этого прогнившего мира и от загнивающего вслед за ним огня твоей бесполезной никчемной жизни... Жизни, в которой тебе отведены те мелкие, глупые, жалкие в своем бессилии роли, которые со всем ужасом осознаешь, открывая последние запоры на дверях, отказываясь от единственной защиты.

У меня есть здесь только... хотя... ничего нет. "Здесь" вообще нет. Нет холодного жидкого шоколада в подаренной кружке. Нет увядающих подаренных же цветов на столе... Нет чистоты и глубины в сердце, ясности в сознании, понимания мира, нет единения с чем-то неуловимым и вездесущим. Нет любви. Ничего, чего так хочется. Когда ничего нет... это странно. Скачешь из состояния "псевдохорошо" к истерии диких воплей и обратно... А еще эта глупая игра в любовь, где ты играешь, помимо воли, все, что может только быть низкого и мелкого, где ты злишься, бесишься, ревнуешь, завидуешь, ревешь, обманываешься... И все так, по мелочи. Исподтишка убивает все возможности... И это тем более странно... Если с ужасом осознаешь все это и всеми оставшимися искрами почти затухшей уже души рвешься из этого чуждого, мерзкого состояния... Когда ты помнишь, всем своим существом помнишь, что такое свет и чистота, что такое безусловность. И любовь в безусловности. Знаешь... Это так переворачивает все внутри, когда теряешь то, что сделал однажды своей сердцевиной, на что молился и чем жил. Когда оно само, внезапно, выливается из тебя, и пути обратно не видишь, когда внутри какие-то вездесущие границы, не позволяющие слушать ни шелест утренних звезд - голос своей души, ни шепот нагваля, не позволяющих больше чувствовать свою связь и бесконечность. Когда в тебе больше нет любви. И казалось бы - именно тогда, когда все благоволит твоему триумфу, она исчезает внезапно, прячется от тебя в обрывках скомканных фраз, а ты давно уже слеп, как немощный старик, и тебе больше не за что держаться... И это бы не беда - свобода! - но это была не столько опора, сколько цель. И когда потом тебя вворачивает в омут бессмысленных переживаний и ссор, надрывных криков и рыданий,  мерцающих из удаленных недоступных галактик звездами огоньков надежды, тебе совершенно нечего противопоставить этой губящей силе, взявшей над тобой господство. Так - не хочется жить.

Я ношу целых три талисмана, я боюсь их снимать. Защита матери, а еще тот, подаренный тобой, который теряла, после чего все и разрушилось окончательно, и теперь вот, только что - нашла. И тот, что однажды уже вывел нас с края. И мне страшно с ними расставаться, хотя сейчас им уже нечего беречь.

Знаешь, мы проиграли эту битву. Мы не стали друг для друга лекарством, не сумели помочь. Наверное, сложно придумать ситуацию безумнее той, что была, безнадежнее, когда сил не хватает ни у кого, чтобы выстоять даже за себя, когда нет ни единого шанса помочь другому, но есть огромная надежда на эту помощь и боль от своего бессилия. Только вот... У меня больше нет... совсем ничего. И нет желания возрождать силы, что могли бы повернуть стрелу жизни в сердцевину своей удачи. И снова мелкие роли, и тупая животная зависть, потому что это только мне бежать некуда, не к кому, незачем, ничья улыбка не дарит моей душе счастья, ничьи руки не внушают тепло, ничьи глаза не дают в них утонуть, ничье открытое сердце не привлекает меня, ничьи слова не приносят успокоения... И ничье действие, которой ценнее всякого слова, не дает мне ничего... А ты нашел, отстоял, выдержал. И я увязла в своих пороках, в обиде и самоненависти, и я не знаю иного пути. В этой жизни можно обойтись лишь собой и быть счастливым собой, но... я же не люблю себя. Совсем-совсем. Наверное, потому и не могу любить вообще. Дальше - больше. Благодарность Творцу - это самое большое, что я могу дать этому миру, всего лишь благодарность, но не любовь.
"Подумать только, если б не январь,
То этот снег, возможно, был бы ливнем,
Сверкающим и свежим, как слова
В творимой наспех радостной молитве..."
Как это? Что это? Не помню. Почти не помню. И безумно желаю. И очень-очень хочу все вернуть, каким бы жалким и безнадежным оно не было, потому что это все-таки не ничего, это целый мир, пускай иллюзорный и жестокий. И никогда не верну, не вернусь, потому что веры больше нет, "смыт надежды свет, ни любви ни жизни". Потому что у тебя другой путь, а у меня нет пути вовсе. Потому что никакое пламя не выжжет и не искупит все те отвратительные человеческие чувства, которые убили нас. Но я все равно жду, что когда-нибудь птица догорит в своем огне, вырвется из застывшего момента умирания, что когла-нибудь она сможет осознать новое, что открывает путь следующей жизни. Любовь не должна желать. Любовь не должна ожидать. Мои надежды быть рядом - всего лишь туман, ловушка привязанности, этому чувству просто нельзя больше жить. И все же, ничего невозможно изменить сейчас - я хочу быть рядом, хочу быть ближе, хочу стать другой. И хочу заменить то, что дарит тебе счастье, но разве возможно вырвать что-либо из сердца и вставить другое? Разве есть у кого-нибудь право идти против судьбы? "Осталось совсем немного... Протяни же свои ладони.." Или хотя бы не держи обиды. Я всего лишь игрушка каких-то необъяснимых, неподвластных мне сейчас сил. У меня и так ничего нет. Пусть будет хотя бы твое снисхождение. "Если делать все, что надо и не вспоминать, если спрятаться в подушку и не вспоминать, если видеть небо серым и не вспоминать, что небо, небо было голубым..."