Пощечина. часть 1 из 4

Татьяна  Бондарчук.
                ПОЩЕЧИНА.
                роман.
                Совпадения  имен  и  фамилий  героев 
                романа  с  реальными  людьми  случайны.


Моему  сыну  Роману  посвящается.







ХАРЬКОВ-2003.







       Как  это  началось?Просто.Пышной  южной  весной  ,среди  пахучих  трав,на  берегу  крошечного,но  глубокого озерца, издали  напоминающего, однако, вонючую   лужу.
        Шеснадцатилетняя   Аня  ,  золотисто-загорелая,  длинноногая,  с  диковато  сверкающими  карими  глазами   и  яркими  губами,  побрела  куда  глаза  глядят.Дома  ей  было  скучно.Все  надоело.Она  пошла  искать  приключения.Села  в  незнакомый   трамвай  номер  20, доехала  до  конечной .Там  веселенькая  тропка   вела  в  гору,где  краснели  маки.Аня  шустрой  стрекозкой   устремилась  туда – прыг-прыг, прокатимся, стихающий  шум  мотора.
       Резвый   мотоцикл, усатый  ездок.
      –Я  не  изнасилую,–лживая  ухмылка,которой  не  замечает  Аня.
        Свист  ветра ,пьянящий  воздух...
        Аня  уже  обнималась и  целовалась  морозными  вечерами,подпирая  скрипучие,  изрезаные  матюками  двери  парадных    жалких  “хрущевок”,  она  уже   прекрасно  знает  ощущение  бессильно  обмякшего  тела,  жаркого  озноба., жалкой  зависимости -знает...Аню  мучила  исступленная  и  не  совсем   понятная  боязнь  быть побежденной.Ведь  как  все  происходит? Вначале  она  привлекает,очаровывает  мужчину,  она –как  бы  главная,а  потом,потом  что...Неизвестно.
     Тем  временем мотоциклист  тормозит.Он  даже  не  сказал  ей  своего  имени,  и  конечно,  ее  обманывает. Она  это  чувствует . Неужели  все  “неизветное”произойдет  сегодня?
      Безлюдно.Вокруг  камыши.Аня  дрожит.Что  ей  делать?
     Спрыгнув  с  мотоцикла  и  попружинив пальцы,немного  затекшие  от  руля, кобель накидывается,  жадно слюнявя, даже  не  умеет  целоваться,тьфу!
     У  меня никого  не  было,–лепечет  Аня, загипнотизированная  удавом.В  глазах  – слезы.
   –Я  тебя  не  обижу,–врет ,задыхаясь  от  возбуждения.—Давай  побалуемся, только  до  пленочки, а?!
     “Мерзкий  похотливый  кот.  Что   же   мне  делать?”–  думает  Аня. 
     –Нет,нет  и  нет!Никогда!– кричит  Аня. Она  резко  вырывается  и   бежит, бежит... Куда?  Кругом  глушь.
     Он  догоняет  ее,  грубо  сбивает  с  ног:
     –Не  уйдешь.
     –И  не  дам.
     –А  куда  денешься?
     –Утоплюсь!
     Тут  он  ударил  Аню по  лицу  и  резким  рывком  раздвинул  ее  стройные  ноги.Аня  затихла . Он  долго  не  мог  найти  , а    потом  ей   было  даже  приятно,  и от  этого  еще  противнее. Его  ладони  воняли  бензином .Он  смотрел  ей  прямо  в  глаза,а  она  отворачивалась, стараясь  скрыть  свои  двойственные  чувства:отвращение  и  какое-то  гаденькое  удовольствие одновременно. Эту  горькую  приторность  можно  расшифровать  так:  вот  очень  чешется   место,  например   под  коленкой  или  под  лопаткой, но  пальцы  охотно чешущие  это  место — противны.Что-то  вроде  этого.
     Однако  мотоциклист  раскусил  Анины  ощущения  и  заворковал:
     –А  ты  боялась.Смотри, как  хорошо!
     Кто же  этот  пузатый  бесцветный,  пропахший  бензином и  машинным  маслом  мотоциклист? Человеческая  особь  из  неолита, неизвестно  как  попавшая  в ХХ  век? Скорее  всего  так. Но  такое  уж  это  исключение? Нет,  он  один  из  многих,  сливающихся  в  безликую  человеческую  массу, которая  рождается, живет  и  умирает, так  и  не  узнав  зачем ? Он  ходил  в  детский  сад,  школу, а  потом  на  завод, потому что так  делали  все.И  женился ,и  породил  двух  сыновей, потому  что  все  вокруг  делали  то же  самое.И  изнасиловал , потому  что  любой  его  знакомый, оказавшись наеди-  не  с  хорошенькой  девушкой  сделал  бы  то  же  самое.И  та  бы,  боясь  нехорошей  огласки, мол- чала.А  не  сделать  этого — означало  для  него  опозориться  перед  своим  окружением.
    ...Аня  поднялась, когда  все  было  кончено.Неизвестно  зачем  оттряхнула  от  прицепившихся  травинок коротенькую  шерстяную  юбку, расстегивающуюся  спереди—мотоциклисту  было  не трудно, и  решительно  направилась  к  речке.
     “Он  такой  нудный,  что  легче  дать,чем  отказать”,– вспомнилась  тупая  острота.
Ане – всего  16,поэтому  не  особенно  жаль  собственной  жизни, с  возрастом  с  нею  расстаться  все  сложнее,а  сейчас  важнее  принцип. Грубый  вонючий  мотоциклист  победил, а  она  не  хотела  оставаться  побежденной.
     Он  не  останавливал  ее, думал – ушла  умыться.
     Только  не  ругайся  сильно, ну  немножко  можно, – шутил  вдогонку  мотоциклист.               
    –Я  вообще  молчу ,– гордо  обернулась  она.
     Аня  вошла  по  колено в  болото,выбрала  покрупнее  кусок  ракушняка,которым  полны  ближнее  каменоломни, и  кем-то  бережно  обложена  трухлявая  кладка, и  нырнула  в  вонючую  слизь.
     –Ненормальная,–ошалело  выкрикнул  мотоциклист,  своим  серым  веществом  улавливая  лишь  поведенческие  стереотипы.
     Он  вытащил  ее  за  волосы,  звонко  ударив  по  щеке.
     –Мне  молодости  твоей  жалко.
    Большое  ему  спасибо.
    
 


                2
     Аня  вернулась  домой  не  в  себе. Мама  допытывалась:”Что  произошло?”
     –Голова  болит,–уклончиво  отвечала  Аня. Приняв  горячую  ванну  и  выпив  чаю, она  поскорей  юркнула  под  одеяла, опасаясь, что  мама  обо  всем  догадается. Но  маму  отвлекло  другое.Она больше  ни  о  чем  не  спрашивала.
     Спустя  некоторое  время  после  потрясения, Аня  решила  сходить  к  гинекологу. В  поликлини-
ке  был  ремонт. Молоденькая  красивая, но  строгая  врач  никого не  принимала—ни  тяжело   пере-
валивающихся  беременных  с  округлившимися  животами, ни желающих  сделать аборт.
     Аня  покрутилась, повертелась  и  собралась уходить.
     –А  ты  останься,–позвала  ее  врач.—Я  тебя  посмотрю.Что  случилось?
     Аня  попыталась  объяснить, что  произошло  на  конечной  20-го  трамвая  возле  нефтеперераба-
тывающего  завода.
     –Изнасил?—спросила  врач.
     Аня  молча  кивнула.
     –Ты не  беременна?—спросила  врач.
     –Нет,–твердо  ответила  Аня. У  нее  только  что  прошли  месячные.
     –Я  думала, ты  этого  боишься,–как-то  разочарованно  протянула  врач.—Так  что  тебя  интересует?
     –Честно  говоря,–лежа  по  пояс  голая  в  кресле  начала  Аня,–я  не  поняла, что  произошло…
И  кем  мне  себя  считать? Девушкой? — Аня  запнулась,подбирая  слова…–Нетронутой, что  ли?
     Врач  послушно  направила  три   яркие  лампы  к  Аниным  бедрам.
     –Так, ну  что  я  могу  сказать? — начала  врач.— Плева  нарушена, но  не  совсем… Если  в  следующий  раз  хорошо  трахнетесь,– смачно  сказала  врач,  глаза  ее  загорелись,– то  и  кровь  будет… за  целенькую  сойдешь…
     Аня  медленно  поднималась .
     –Секундочку! — заторопилась  врач.— Мазок  у  тебя  возьму.Вдруг  заразил!
     Ане  повезло: безымянный  насильник  не  оказался  ни  сифилитиком, ни  с  гонореей,и  даже  занюханного  трихомоноза  у  него  не  было.
     Позже  Аня  никогда  не  включала  его  в  свой  довольно  внушительный   донжуанский  список .   
Нет, конечно, он  не  был  ее  первым  мужчиной. Так, нулевым.    



                3. 


     Аня  любила  читать. По  литературе  и  истории  были  пятерки. По  алгебре  и  геометрии  трояки. Она  решила  поступать  в  Киевский  институт  культуры, но  не  поступила, и  ее  мать, преподаватель  английского  в  Одесском  культпросветучилище, легко  устроила  Аню  в  научную библи-
теку, самую  крупную  в  городе.
     Мать  была  довольна,но  Аню  восьмичасовое  сидение  за  каталожными  карточками  не  устра-
вало.В  ней  кипела  энергия   вперемежку  с  честолюбивыми  мечтами.
     Аня  решила  стать  актриссой.Режисер  Вадим  Рудяк  объявил  конкурс  на  артистов  массовок.
Странное  это  было  состязание. Приняли  всех,вернее,почти  всех—не  прошла  только  Аня  и 
Еще  один  парень.Они  вместе  вышли.
     –Хотите  я  Вам  прочту  свое  стихотворение?—предложил  новый  Анин  знакомый  Саша  и,  не  дожидаясь  согласия,  начал  выразительно, чуть  ли  не  в  лицах  читать  юмористическую  сценку  из  жизни  одесского  привоза.
     –Сочиняете?—спросила  Аня.
     –Да .Еще  с  шестого  класса.
     –Как  интересно.
     –Знаете  что?—словно, что-то  вспомнить, сказал  Саша.—Как  Вас, кстати , зовут?
     –Аня.
     –Аня,давайте  зайдем  в  Дом  медработников. Говорят, там  есть  драмкружок, в  который  берут  всех,  и  представляете  у  них  неплохии  спектакли. 
     –Нет, –замотала  головой  Аня. –Я  сегодня  устала .В  другой  раз.
     Аня  попрощалась  с  Сашей, а  на  следующий  день  прочитала  в  “Вечорке”  о  наборе  вШколу Репортеров, и  ей  расхотелось  заниматься  сценой. Аня  решила  попробовать  себя  в  журналистике .В  драмкружок  она  так  и  не  пошла, но  с  Саше  встречалась. Вместе  ходили  в  кино  и на  море , кормили  чаек, целовались, пили  кофе  с  пирожными, а  иногда,  но  реже, и  сухое  вино  с  шашлыками…
     Но—странное  дело! –Ане  было  мало  только  любви  в  18 лет.Ей  хотелось  п р о с л а в и т ь ся!
Вечером, после  окончания  рабочего  дня  в  библиотеке,Аня  ходила  на  курсы английского.Там   
она  подружилась  с  ребятами  из  политеха  Мариком  Свердликом  и  Володей  Рыженко.
     Марик  с  Володей  казались  неразлучными: оба  встречали  Аню  с  работы , провожали  домой.
   Во  время  занятий  все  втроем  сидели  за  одним  столом. В  выходные  и  на   праздники  собирались  обычно  у  Марика –у  него  родители  либеральнее –слушали  музыку: тогда  был  в  моде 
“Битлз”,пили  кофе ,болтали, но нередко  посреди  самой  оживленной  беседы  глаза  у  Ани  туманились  и  ее  собеседники  понимали,что  Аня  не  следит  за  ходом  разговора.Мысли ее  далеко.К Ане  пантерой  подкрадывалась  тоска.Ее  угнетает  неопределенность,ей  кажется, что  где-то  пульсирует  настоящая  жизнь  с  мерседесами  и  коктейлями, с  умопомрачительными  нарядами  и  интригами, с  роскошными  особняками,  самолетами  и  темпом, а  к  ней  эта  шоколадная  конфетка жизнь  не  пробивается. Она  никак  не  может  ее  нащупать, не  может  отыскать  незаметную  заросшую  тропинку  к  ней.
     Ведь  как  бездарно  проходят  ее  дни: восемь  часов  она  перебирает  ветхие  каталожные  карточки, стучит  на  машинке  и  ругается  с  мамой. Мама  боится, что  ее  ненаглядная  дочь  останется  без  высшего  образования, поэтому  пяти  минут  не  проходит  без  крика:
Анна, марш  сейчас  же  за  историю, иначе  будешь  дворником! Дворником  на  старости  лет, понимаешь! Дворником  или  вахтером!
     “Что  это?”—думала  Аня. –“Пыль, которую  сдуть  не  жалко?”
Аня  смутно  чувствовала,  что  жизнь  ее  полна  мелочей,  от  которых  нужно  избавляться  немедленно, иначе  одна-единственная  и неповторимая  пропадет  впустую. Иногда  Ане  хотелось  в один  момент  все  сломать  и  координально  поменять, но  как  конкретно  это  сделать, она  не  знала. Замены  ведь  не  было.
     Как-то  субботним  октябрьским  утром  Аня  позвонила Марику  и   попросила  его  прогуляться  с  ней  на  море. Марик  согласился.Было  тепло, даже  жарко  для  октября, пышущая  южная  осень,
небо –высокое , чистое, синее, листва  разноцветила  желтым, красным, зеленым, а море  искрилось,
переливалось, как  зеленоватое  желе, такое  прозрачное  и  глубокое, что сразу  ясно становилось—в  нем  уже  месяц  не  купаются.
     Аня  с  Мариком, механически   подбрасывая  листья, медленно  брели  по  набережной.Володя  почему-то  в  назначенное  время  не  пришел, и  они  собирались  ему  позвонить.
    –Ты  вчерашнюю  “Вечерку”  читала?—неожиданно  спросил   Марик. В  его  голосе  угадывалась   взволнованность,Аня  поняла: вопрос  задан  не  просто  так.
     –Просматривала, –неопределенно  ответила  она.
     –Мою  статью  напечатали  на  третьей  странице, показать?
     Марик  бережно  вынул  из  нагрудного  кармана  джинсовой  куртки  во  много  раз  сложенную,      уже  потрепанную  газетку,  аккуратно  развернул  ее  и  ткнул  пальцем  в  свои  напечатанные  круными  жирными  буквами  имя  и  фамилию  “МАРК  СВЕРДЛИК”, черным  по  белому, а  ниже, мельче  слушатель  “слушатель  школы  репортеров”.
      Марик  писал  о  престижности  пятерок. Мол, и  стипендия  балованным  маменькиным  сынкам  не  нужна, и  знания – не  очень, а  вот  отличником  быть  престижно. Получать  пятерки –все  равно
что  иметь  магнитофон  или  джинсовый  костюм. Поэтому  в  сессию  начинается  беготня  за  преподавателями  с  мольбами  о   пересдаче… на  пятерку. Хотя  стипендию  в  политехе  даже  с  тройками  дают.
     –Как  тебе  удалось? –пролепетала  удивленная  Аня, любившая  книгу, но  никогда  не  видавшая ни  живых  писателей, ни  журналистов, ни  вообще  людей , что-либо  опубликовавших.
      Ане  же  Сашка  предлагал  по-хорошему, по-человечески  сходить  в  Дом  медработников, записаться  в  драмкружок  к  Валентине  Семеновне. Аня: “Нет ,боюсь” ! В  школу  репортеров  при               
“Вечерке”  тоже  не  пошла. Чего, спрашивается?! Опять  боюсь? Зачем  же  тогда  маяться  бездейсвием,  неопределенностью? Сиди  в  своей  библиотеке  и  не  тоскуй. Правильно?! Нет, Аня, лежа  на  диване, мечтала   п р о с л а в и т ь с я , но  не  предпринимала  для  этого  ничего. Просто  мечтала. А  Марик –молодец!
     Аня  чуть  ли  не  ощупывала  его, восхищаясь. “Вот  он,  мой  Марик”,–думала  она, –“который
заботливо  запасается  для  меня  ампулами, потому  что  у  меня  вечно  не  пишет  ручка,  мой  друг
Марик , с  чуть  припухшими  по-детски  губами , золотистыми  крохотными  усиками , большими , немного  навыкате , синими , как  сегодняшнее  небо, глазами. Этот  Марик  сидит  вместе  со  мной за  одним  столом  на  курсах, мы  по  очереди  читаем  по-английски  длинные  предложения  из 
“Прощай, оружие”  Хемингуея , слушаем  “Les  Jepelling»,  балуемся, «спикая»  в  какой-нибудь захудалой  кофеюшне  и  эпатируя  этим  публику; посетители  оглядываются , принимая  нас  за  иностранцев.
     А  вот  теперь  имя  Марика, опубликованное  в  газете, существовало  само  по  себе, отдельно от него. А  он  сам  стоял  рядом  со  мной  и  пристальнно  глядел  в  морскуя  даль, будто  впервые  ее  видел, будто  приехал  в  Одессу  отпустником  на  несколько  дней, а  не  родился  и  вырос  здесь.
Он  был  отдельно, и  имя  его  отдельно, и  о  нем спокойно  могли  говорить  совершенно  посторонние  люди, независимо  от  того, знают  они  его  лично  или  нет.
      –Как  же  так  вышло, что  тебя  напечатали? –тормошила  Аня  Марика.
    –Очень  просто, –сказал  Марик. –Летом  «Вечерка»  объявила  набор  в  школу  репортеров. Конкурс  на  лучшее  произведение  любого  жанра  был, мягко  говоря, снисходительным… Потом  нам прочитали  несколько  лекций  по  газетному  ремеслу  и  каждому  дали  задание, в  зависимости  от  того, где  он  учится  или  работает. Например, тебе  бы  сказали  написать  о  каком-нибудь  самодеятельном  художнике  или  народном  умельце. Ведь  о  библиотеке  писать  скучно, и  директор  ваш  Мазуренко  тоже  с  газетой  сотрудничает, всякие  выставки  редких  книг  освещает. А на  улице
Гоголя  2 , тебе, Аня, от  библиотеки  только  по  бульвару  пробежаться, над  морем, стоит  турецкий  замок, теперешний  дом  народного  творчества –клад  для  репортера.
      –А  мне  можно?
      –Конечно. Пробуй. Александр  Михайлович  Кустовский  считает, что  писать  могут  все –было  бы  желание.
      –Кто  это  такой?
      –Александр  Михайлович? –переспросил  Марик, и  тут  же  пояснил, –журналист .Зав. отделом культуры  в  «Вечерке».Прямо  к  нему  и  иди.
     В  доме  творчества  как  раз  в  это  время  была  выставка  художников-любителей, и  Аня  о  ней  написала. Сама  отпечатала  свой  материал  и  поехала  к  Александру  Михайловичу  в  редакцию.
Аня  представляла  его  толстым, с  пузцом  и  лысиной, в  темном  глаженном  костюме  с  широким  галстуком, с  гладко  выбритыми, прямо  выскобленным  до  синевы, чуть  припухшим  лицом,
но  зав.  отделом   оказался  совсем  не  таким –маленьким , щуплым, вертким, нервно-быстрым, с живыми, как  у  белочки, глазами, длинными, плохо  расчесанными  серовато-седоватыми  волосами, в  просторном, свободно  падающем  черном  свитере  и  джинсах.
      –Проходите, проходите, садитесь, –улыбнулся  Александр  Михайлович.
     Кровь  прилила  к  Аниным  вискам. Она покраснела, и  ей  стало  стыдно  оттого, что  краснеет, и стесняется, и  не  умеет  этого  скрыть. Аня  проклинала  свою  затею, и  Марика, посоветовавшего,и
свою  дубовую застенчивость. “Зачем  я  сюда  пришла?” –казнила  она  себя.—“Этот  внушительный  кабинет, энциклопедии, стол, заваленный  бумагами, электроплитка, невымытые  чашки  из-под  кофе, переполненные  пепельницы, странная  смесь  запаха  тобака  и  старых  книг, –все  это  мне  чуждо, мне  здесь  душно, уйти  бы  поскорей…”
      Александр  Михайлович  терпеливо  ждал, пока  Аня  прийдет  в  себя.
     –Вы  что-то  принесли?—редактор  первым  нарушил  молчание.
     –Да, –еле  прошелестела  Аня. –Понимаете, я  работаю  в  библиотеке, но  очень  люблю  писать, а  в  доме  народного  творчества  сейчас  выставка  художников-любителей, вот  я  описала  ее, как 
могла… Старалась… –Аня  дрожащими  пальцами  протянула  злосчастный  мятый  машинописный
лист.
     Александр  Михайлович  нахмурился, две  глубокие  морщины  внезапно  возникли  меж  рыжеватых  бровей, словно  неожиданная  лыжня  на  свежем  снегу. Он  внимательно, казалось  по  слогам  читал  текст,  в  то  время, как  у  Ани  внутри  все  переворачивалось  и  бушевало, и  она  никак  не  могла  справиться  с этим  налетевшим  невесть  откуда  ураганом. Никогда, ни  единого  раза  в  жизни, перед  самыми  трепетными  свиданиями  она  не  волновалась  так, как  сейчас, в  данный  момент, в  редакции.
       “Хоть  бы  при  мне  не  читал, не  мучил”, –сокрушенно  думала  Аня. –“Отложил  бы  куда-нибудь  в  сторону  и  отпустил  бы  сначала”.
     Наконец, через  пять  минут? минуту? вечность? Александр  Михайлович  поднял  свои  светло-серые, в  красноватых  прожилках, наверное , от  недосыпания, глаза.
     –Хорошо. Оставьте. Это  пойдет, –медленно  произнес  он.—И пишите. Пишите. У  Вас  получится. Пока  еще, конечно, коряво, но  Вы  пишите, у  Вас  есть… –он  на  секунду  запнулся, подыскивая  слово, но, видимо ,так  и  не  нашел  его, –короче, на  днях  открывается  новый  филиал  художественного  музея –отдел  фарфора, я  дам  Вам  телефон. Созвонитесь  и  сделайте  для  нас  небольшую  информацию, только  много  писать  не  надо, договорились?… До  свидания.
     –Всего  доброго, –Аня  поспешно  встала  и  пулей, не  дожидаясь  лифта, вылетела  из  редакции.
На  улице  долго  не  могла  отдышаться, очнуться. Не  замечала  машин  и  чуть  не  попала  под  одну  из  них. Шофер  возмущенно  гудел  и  матерился  через  открытое  окно. Именно это  и  привело Аню  в  чувство.
     “В  жизни  никогда  ничего  больше  не  напишу”, –зарекалась  Аня. –Ноги  моей  больше  не  будет  в  этой  прокуренной  редакции. И  чего  она  меня  так  убивает? Чего  я  психую? Даже  когда точно  выйдет  статья , не  спросила, идиотка!”
      Анина  сильно  сокращенная  заметка  вышла  в  воскресенье  в  рубрике  “Новости  культуры”.
Затем  Аня, противореча  самой  себе –охота  пуще  неволи –конечно  же  съездила  в  филиал, находящийся  на  далекой  окраине –два  часа  добираться  в  один  конец. Наверное,  поэтому  ее  туда  и  послали. Написала  статейку  и  отнесла  Александру  Михайловичу.
     Редактор встретил  Аню, как  старую  знакомую, улыбнулся  и  спросил  с  некоторой  виноватостью: “Видели  свой  материал?”
    –Да. Конечно. Спасибо, –ответила  Аня, и  Александр  Михайлович  сразу   успокоился.Наверное, боялся, что  не  понравится  его  правка, а  Ане  что? Ане  только  бы  свою  фамилию  увидеть  напечатанной. Вот  так  вот –“Анна  Свистунова”, и  все.
      Александр  Михайлович  опубликовал  и  второй  Анин  материал, и  они  начали  активно  общаться.
     Летом  Аня  уехала  в  Харьков  и  поступила  на  заочное  отделение  института  культуры—пополнила  ряды  б а б ф а ч е к.
     Вернувшись  в  Одессу,  продолжала  работать  в  библиотеке, а  чуть  позже,под  Новый  Год, вышла  замуж  за  поэта-юмориста  Сашу. Расписались  по  срочной  необходимости –в  конце  апреля  у  Ани  родился  сын  Руслан. Крохотуля  Русичек, 2.800.
     Аня  жила  с  родителями  и  новоиспеченным  мужем  в  тесной  хрущевке на  Юго-Западном  массиве, поэтому  до  декрета  добиралась  на  работу  минут  сорок. Обычно  выходила  из дому  в двадцать  минут  девятого, доезжала  на  автобусе  до  конечной, потом  еще  три  квартала  шла  пешком. Как-то  раз  во  время  этого  пешего променада  Аня  поймала  себя  на  мысле  о  том,что  ведет  непрестанную  мысленную  беседу  с  Александром  Михайловичем. Это, разумеется,был  монолог. Аня  подробно  повествовала  свою  жизнь: как  на  дефективном  киношном  конкурсе  познакомилась  с  Сашей, будущим  мужем, как  поразила  ее  н а п е ч а т а н н а я  фамилия  Марика  и  даже то, что  ни  одной  подруге  не  говорила –как  с л о м а л   ее  незнакомый  мотоциклист  в  весенних  камышовых  зарослях, и  как  ударил:  крови, однако, ни  о т т у д а ,  ни  из  носа  не  было.Крови  у  нее  вообще  никогда, нигде  и  не  с  кем  не  было. Может, врут  люди  про  кровь, врут  усно  и  письменно?
     Внезапно, словно  бы  спохватившись, Аня  прерывала  свои  монологи  и  задавалась  правомерным  вопросом :“А  почему  мне  все  это  хочется  рассказать  именно  Александру  Михайловичу?”
На  переводной  сессии  Аня  завалила  зачет  по  древнерусской  литературе, и  ей  пришлось  лететь  на  пересдачу, иначе  бы  не  перевели  на  второй  курс.
     Аня  любила  путешествовать, ей  требовалась  переменна  обстановки, как  ванна, баня,как  зубная  паста . Так  вот, в  20  лет  Аня  летала  самолетами, а  в  40  ездила  электричками, в  ХХI  веке, наверное, сядет  на  велосипед  или  в  телегу. К  этому  все  и  идет.
   Один  Анин  приятель, студент  дневного  отделения  университета, живущий  на  стипендию,пусть
повышенную, развеивал  тоску, плавно  взмывая  над  “зеленым  морем  тайги”. Совершит  перелет
“Одесса –Владивосток”,и  настроение  сразу  улучшается. Туда  и  обратно, и  грусть,как  рукой  сняло. Грубо  говоря  и  мягко  выражаясь. Жаль, Аня  потеряла  его  из  виду. Любопытно, каким  видом  транспорта  он  вояжирует  сейчас? Но  я  отвлеклась.
      Тогда , в  конце  семидесятых, Аня, несмотря  на  беременность, учебу  в  институте –кстати, летела  в  Харьков  не  напрасно, зачет  сдала, –и  на  работу  еще  успевала  писать. Почти  каждую 
неделю  относила  какой-нибудь  материал  в  редакцию.
      Пока  Александр  Михайлович  читал  статейку, Аня  медленно  и  как  бы  лениво  зажигала  тонкую  темную  ментоловую  сигарету, глубоко  затягивалась  и  ждала  приговора. Наконец, редактор  поднимал  на  нее  свои  серые  утомленные  глаза  и  говорил  быстро  и  коротко: “Хорошо. Это пойдет”. Потом, улыбаясь, спрашивал:”Как  у  тебя  дела? Что  нового? Все  в  порядке?”. Аня  только  этого  и  ждала. И, скорее  всего, мешала  своему  редактору  работать, заводя  длинный  разговор  об институтских  преподавателях, о  прочитанных  книгах,о  глупых  и  непонятных ей  ссорах  с  мужем. Александр  Михайлович  не  был  равнодушным  молчаливым  слушателем, он  всегда  советовал  что-то  дельное. Аня  прислушивалась  к  его  словам.
     Аня  удивилась  еще  раз, отметив  про  себя, что  старательно  красится  и  укладывает  волосы, выбирает, чтобы  получше, поярче  одеть, когда  собирается  в  редакцию. Но  ведь  Александру  Михайловичу  под  пятьдесят, и  близости  с  ним  Аня  и  представить  себе  не  может.И все-таки  стремится  понравиться. Зачем?
     Аня  даже  не  скоро  сообразила, что  ее  редактора  зовут  Саша, как  и  ее  мужа. Тезки, вобщем.
Но  Сашей  бы  Александра  Михайловича  Аня  не  назвала  бы  ни  за  какие  коврижки. И, наверное, никогда  бы  не  перешла  с  ним  на  “ты”. А  почему-то  старалась  понравиться.
     …Выписавшись  из  роддома, Аня  первым  делом  позвонила  в  редакцию и  попросила  дать  задание  из  плана.
      –Понимаете, Александр  Михайлович, –объясняла  Аня  в  телефонную  трубку,–я  сейчас  сижу  дома  и  места  не  нахожу  от  скуки.
     –А  что  стряслось?
      –Ребенок  родился.
      –Да-а, –удивленно  протянул  Александр  Михайлович, –а  я, признаться, и  не  заметил. Ловко! Молодец!  Поздравляю! А  сколько  ему?
     Аня  немного  замялась, потому  что  не  знала, как  называют  возраст  ребенка  в  таких  случаях. Неделя?  Восемь  дней?
      –Маленький  еще,–неопределенно  ответила  Аня  в  конце  концов.  –Даже  десяти  дней  нет.
     –Да, действительно, –рассмеялся  Александр  Михайлович. –Он  совсем  маленький. Но  вы  Анечка  забегайте, когда  выпадет  свободная  минутка , так  сразу  я  Вам  ничего  предложить  не  могу.  Надо  подумать.
    Аню  привлекала  внешняя  атрибутика  журналистики, ведь  как  приятно  войти  быстрым  шагом
в  солидное  учреждение  и  по-деловому, немного  повелительно  бросить:”Я  из  “Вечерней  Одессы”!И  Ане  казалось, что  строгие   солидные  люди, гладко  причесанные  и  посеребренные  сединой, как  инеем, в  дорогих  пиджаках  и  широких  галстуках, предлагая  бразильский  кофе  и  импортные  сигареты, подобострасно  ей  улыбаются, лакейски  суетятся. Она –королева, она –ими правит, они  от  нее  зависят.Ане, конечно, так  только  казалось. Журналистов  не  любили  во  все  времена, и  брежневские  ничем  не  отличались  от  остальных.
      Кроме  того, сотрудничество  в  газете  было  поводом  бросить  стирку  и  глажку, оставить  Руслана  с  мамой , еще  работающей  женщиной, и  неторопливо  глотнуть  свободы. Это  была  своего  рода  покупка  увольнительной. Ведь  после  интервью  можно  зайти  в  кафе, заказать  двойной  или  тройной  кофе  с  пирожным, время  никто  засекать  не  будет.   
     Большая  часть  Аниных  писаний  публиковалась, процентов  30  Александр  Михайлович  брал, говорил, что  пойдут, но  в  газете  они  так  и  не  появлялись, а  еще  10  возвращал  сразу.
     Иногда  редактор  говорил  Ане:
     –Нет. Нам  это  не  подойдет. Ты  отнеси  в  «Молодежку». Там  точно  возьмут. Я  знаю. Уверен.
Но  Аня  хранила  странную, никем  не  требуемую  верность  «Вечерке»  и  Александру  Михайловичу  лично.Ей  совсем  не хотелось  писать для  других  газет  и  общаться  с  другими  редакторами.
     Иногда  Александр  Михайлович  относил  Анин  материал  в  другую  газету  сам.
Аня  невольно  подхватывала  интонацию  своего  редактора, его  любимые  словечки  и  выражения .Допустим, жалея  Аню, он ,покачивая  головой, говорил:”Бедная, ты,бедная!” В  разговоре  с  другими  Аня  это  делала  точно  так  же. Или  на  прощанье  он  всегда  поднимал  руку, напутствуя:
“Проявляйся!”. Аня  и  этот  жест  переняла.
      Когда  Аня  начала  разводиться  со  своим  Сашей, первым  делом  она  представила, как  расскажет  все  это  Александру  Михайловичу. Аня  очередную  статью  подпишет  своей  прежней  девичей  фамилией  “С в и с т у н о в а”. Довольно  распростаненную  и  известную  среди  различных  деятелей  фамилию  мужа  “Р ы к о в а”, Аня  итак  не  часто  употребляла, как  псевдоним, а  в  документах  вообще  никогда  не  меняла.  Словно  чувствовала –мужей  у  нее  будет  несколько, фами –
лия –одна!
     Так вот:  принесет  она  статью  и  будет  ждать, пока  Александр  Михайлович  ее  прочитает. Сидеть  в его  крошечном, заваленном  бумагами  и  невообразимо  прокуренном  кабинете, как  всегда,
напротив  него  и  ждать. Проглядев  статью  и  остановившись  на  подписи, Александр  Михайлович  быстро  вскинет  свои  живяе  беличьи  глаза  и  спросит:”Развелась? Надоело?”
Аня  улыбнется  и, не  дожидаясь  дальнейших  приглашений, сразу  начнет:”Понимаете, Александр  Михайлович…”
      Все  же  у  Ани  иногда  мелькала  мысль: а  вдруг  ее  россказни для  Александра   Михайловича—лепет  трехлетнего  ребенка –наивно, занятно, неужели  и  я  когда-то  таким  смешным  был?
Аня  боялась  выглядеть  смешной, а  тем  более  глупой. Она  не  хотела  снисходительности: “ А  может, в  его  годы  мои  заботы  кажутся   мыльными  пузырями?” Сомневалась. Стала  анализировать  свои  отношения  со  старшим  поколением  и  получилось, что  кроме  Александра  Михайловича  и  родителей, она  ни  с  кем  из  в з р о с л ы х  не  общалась.
     Мама  была  ясна: она  застыла  в  своих  цельно-наивных  50-х  годах, хотела  и  дочь  видеть  вальсирующей  в  клубе  с  моряком  и  дрожащей  перед  поцелуем  в  подъезде. Она  до  сих  пор  прячется  от  плавающего  и  редко  бывающего  дома  папы  в  ванной, когда  переодевается. Стесняется. “И  как  только  нас  с  сестрами  родила, –недоумевала  Аня, –непонятно”.
      Аня, естественно, не  такая, поэтому  с  мамой  каждодневные  конфликты: раньше  мама  ругала  Аню  за  то, что  курит  и  поздно  домой  возвращается, теперь –за  то,что  не  подает  обеды  мужу  и  не  стирает  ему  рубашек. Повод  всегда  найдется, разливалась  бы  в  организме  желчь.
Папа, раньше  всегда  забывающий  в  каком  Аня  учится  классе, сойдя  на  берег, говорит  дочери  два-три слова  в  неделю. Он  увлечен  “Волгой”, гаражом, дачей, домой  приходит  только  ночевать, но  не  забывает  покупать  газеты  с  Аниными  статьями  и  показывать  их  своим  друзьям.
      Аня, умываясь  перед  сном, как-то  слышала , как  папа  уже  в  постели  рассказывал  маме:
      –Представляешь, подходит  вчера  ко  мне  Костя, тот, который  “Ладу”  синенькую  купил, и  спрашивает: “Это, случаем, не  твой  родственник  в  “Вечерке”  печатается?”
      –Это  моя  дочь! –отвечаю.
      –Впервые  вижу  человека, – умиленно  расплывается  Костя, – имеющего  отношение  к  пишущим.
      В  Костиных  глаза  неподдельный  восторг!
      Но  Александр  Михайлович  совсем  непохож  на  Аниных  родителей  и  их  окружение. Он, словно, из  другого  теста  слеплен.
     Александр  Михайлович  как-то  возмущался, когда  в  Аниной  заказной  и  нескладной  разгромной  статье о  парковых  танцплощадках  прочитал:”Длинноволосый  парень  в  грязных, протертых  до  белизны  джинсах, выкрикивает  в  микрофон  непонятные  ему  английские  слова…”
Ну, не  все  ли  равно, в  чем  он  одет, –сердился  Александр  Михайлович. –И  разве  певцы, исполняющие  оперы  на  языке  оригинала, всегда  понимают  слова, которые  произносят?
Вот  таким  Александр  Михайлович  был  осторожным  в  оценках.
     “Не  судите, да  не  судимы  будете”.
     Александр  Михайлович  забраковал  эту  Анину  статью.
Ну, эту, ладно, зато  свой  следующий  визит  Аня  посчитала  последним. В  то  время  Аня  уставала  от  возни  с  сыном, которому  было  уже  семь  месяцев, и  у  него  резались  зубы.Писание статей  было  для  нее  отдушиной, а  Александр  Михайлович  ловко  пользовался  этим.
Он  попросил  Аню  написать  о  проблемах  вузовского  обучения. И  Аня  целых три  дня  просидела в  пединституте  на  лекциях, разговаривала  со  студентами  и  преподавателями, собирала факты  и  мнения.
     И  все  коту  под  хвост.
     Александр  Михайлович  долго, молча  вертел  в  руках  Анин  материал, пожимал  плечами, бара-
банил  пальцами  по  столу , потом  выдавил, наконец:
      –Понимаешь,Аня, у  тебя  получилось  выступление  министра. Мы  не  сможем  это  напечатать.
     От  злости  Аня  даже  не  стала  оправдываться  и  рассказывать, чего  ей  стоил  этот  материал. Бессмысленно. Аня  еле  сдерживала  гнев. Даже  не  закурила. Только  кусала  губы.Кабинет  Алек-
Сандра  Михайловича  показался  ей  теперь  маленьким, потрепанным  и  грязным  –несолидным  каким-то, как  плохо  проспавшийся  после  ночной  попойки  студент. Нет.  Все.Точка.
      Аня  уже  не  радовалась, как  прежде, своей  напечатанной  жирным  шрифтом  фамилии.Она  привыкла  к  этому, как  привыкают  к  долго  ожидаемой  и  вдруг  полученной  просторной  кварти-
ре. Не  привлекал  Аню  и  копеечный  гонорар. Аня  почти  разочаровалась  в  журналистике  и  хо-
дила  в  редакцию  ради  Александра  Михайловича. А  он, говно  такое, подредактировать  не  мог, за  что, спрашивается , деньги  платят. А  ведь  знает,как  трудно  разрываться  между  детенышем  и  писаниями, чего  стоит  выкроенная  минутка. Свинья.”Я  целых  три  дня  убила”, –злилась  Аня. –“Тюкала  на  машинке, а  мокрый  малый  орал  в  своей  кроватке, я  не  подходила  к  нему –спеши-
ла  скорее  закончить. И  все  к  чертям! Сволочь, Александр  Михайлович, никак  иначе  его  не  на-
зовешь! Как  будто  я  с  улицы. Первый  раз. Предложил  бы  переделать, а  то  так  категорически  “нет”! Дождется  он  теперь, чтобы  я  к  нему  пришла,а  между  прочим, газете  авторы  нужны… Он  еще  пожалеет… Вспомнит…” –Аня  кипела. Она  забросила  редакцию  на  некоторое  время  и  подружилась  со  своим  институтским  преподавателем  русской  литературы  Валерием  Андрееви-
чем  Лобановым. Правда  был  момент, когда  Аня  решила  все  же  с  Александром  Михайловичем  трахнуться. Для  галочки.У  нее  никогда  не  было  таких  старых. Он  же  ей  спокойно  в  отцы  го-
дился.
      –Послушай, а  вдруг  у  него  не  встанет, –делилась  своими  опасениями  Аня  с  библиотечной  подругой  Ларисой. –Или  он  кончит  быстро, и  я  в  нем  окончательно  разочаруюсь.
     –Кончит, так  кончит, –утешала  Аню  Лариса. –Заготовь  себе  молодого  мальчика, чтоб  не  мучиться… А  с  Сашей ты  уже  совсем  не  живешь?
     –Нет. Он  перебрался  к  своим  родителям. Не  звонит.
     –Да-а. Хреново. –протянула  подруга, затягиваясь. –Но  все-таки  я  бы  на  твоем  месте  редакто-ра  соблазнила. Серьезно. Хотя  бы  для  того, чтобы  раставить  точки  над  “i”.
     Аня, правда, не  послушала  Лариску  и  сохранила  со  своим  редактором  дистанцию  на  всю ос-
тавшуюся  жизнь. Но  сомнения  были. Да-да, колебания  и  сомнения  были.
     В  Харькове же, на  сессиях  Аня  с  Валерием  Андреевичем  после  лекций  ходила  пить  кофе. Иногда  Лобанов  заказывал  по  100 г. коньяка.
     –Знаете, Аня, –витийствовал  выпивший  преподаватель, –на  Западе  вышла  книга  Бахрах  А.В.
“Бунин  в  халате”. Там  о  том, как  престарелый  Иван  Алексеевич  дрался  с  молодым  писателем  Зуровым. Я  даже  наизусть  помню: “…перед  моими  глазами  предстали  две  вцепившиеся  друг  друга   фигуры,  у  одной  в   руке  был  топор…  другая   размахивала  тяжеленным    кухонным  пестом…” Бахрах  жил  в  то  время  у  Буниных, ну  и  разнимал… Дурдом… Лауреат  Нобелевской  премии—на  кулаках. Зуров, нахально  поселившись  у  Буниных, развел  огород  и  чуть  ли  не  бил  Ивана  Алексеевича, хозяина, за  то  что  тот, якобы  срывает  у  него  зеленые  помидоры. Палкой  во  всяком  случае  замахивался. Бунин  сам  писал  об  этом  Николаю  Рощину: “…глядя  на  меня  бешеными  глазами, орет  /Зуров /: ” Всякого,  кто  будет  ходить  ко  мне  на  огород  и  топтать, и  рвать  мой  горох, я  буду  бить, как  собаку!”…
     –Как  Вам  это  нравится, Анечка?
     Аня, поблескивая  в  полутьме  подвальной  кофейни, своими  красивыми  карими  глазами, зага-
дочно  улыбаясь.
     –Самые  эротические  свои  вещи  Бунин  написал  в  70  лет, –тихо  ответила  Аня  своему  преподавателю.
     –Да-а, –Валерий  Андреевич  на  секунду  задумался, –а  ведь  пожалуй   Ницце  сделал  филосо-
фию  художественной. И  пошло-поехало…Вместо  “Критики  чистого  разума”   “Опавшие  листья”,
“Уединенное”, “Разговоры   на  проселочной  дороге”. Вы,кстати  Хайдеггера, Анечка, читали?
       Аня  помотала   головой.
    –Почитайте, Анюта, обязательно  почитайте. А  вообще, знаете, я  в  последнее  время  к  книгам  отношусь  так:”Вы  изволили  написать, я  изволил  Вас  прочитать”. Подразумевается  “и  забыть”.
Валерий  Андреевич  был  всего  на  два  года  моложе  Аниного  редактора, так  что  в  каком-то  смысле  Аня  замену  себе  нашла. Поговорить  о  книгах  во  всяком  случае  было  с  кем. Но  Аня, конечно, стеснялась  рассказывать  преподавателю  литературы  о  засранных  пеленках  и  взаимоот-
ношениях  с  мужем .
      Два  раза Валерий  Андреевич  поставил  пятерку  на  экзамене, и  все  же  что-то  мешало  быть  откровенной до  конца, хотя  в  походах  по  винаркам  и  кофейням  Аня  совершенно  отвязывалась.
     Аню  смешило то, как  Валерий  Андреевич, с  трудом  открывая   и   покряхтывая   при  этом  тя-
желую  чугунную  дверь  какой-нибудь  подвальной   “Прохлады”  или   “Старого  мiста»,  говорил: «Все  гениальные  русские  мысли  рождались  в  русских  кабаках».
       Но хотя  Валерий  Андреевич, как  интеллектуальный  собеседник  вполне  заменял  Ане Алекса-
ндра  Михайловича, писательский  зуд  все  равно  не  давал  неугомонной  даме  покоя. Аня  пошла  в  редакцию  областной  газеты  «Соцiалiстична  Харкiвщина»  к  газетному  богу  тех  времен  Вяче-
славу  Довганову. Он  Аню  без  дела  не  оставил. Попросил  написать  о  только  что  открывшейся  выставке  фотохудожников. Оказывается, фотографию  с  помощью  монтажа  можно  превращать  в  искусство. Один  из  фотографов, дав  интервью, пригласил  домой  посмотреть  непропущенные  ра-
боты, которые, по  его  мнению , гораздо  интереснее  выставочных. 
     Высокий  русоволосый  голубоглазый  очень  загорелый  фотохудожник  Юра  поджидал  Аню, как  охотник  дичь, в  условленное  время  на  Салтовке, на  кругу  тридцатого  трамвая. Его  жена  с  двумя  маленькими  детьми, как  водится, была  в  отъезде, а  дома  обитал  еще  один  мужик, прия-
тель.
      Октябрь  кружил  кленовыми  листьями. Осенняя  сессия  второго  курса.
      –Я  же  просил  прийти  с  подругой, –нахмурился  Юра, когда  Аня  приблизилась  к  нему, улы-
баясь , и  ярко  наманекюренным  указательным  пальцем   легонько  поцарапала  смуглое  Юрино  плечо. «Смуглое»  по  определению, Юра  был  в  ветровке, открытыми  оставались  лицо  и  шея.
     –Подруга  готовится  к  экзамену, –ответила  Аня.
     Юра  ухмыльнулся.
     –Ты  специально  так  сделала. Жадная. Хочешь  одна  с  двумя  побыть?—процедил  он.
       Аня  отшатнулась. Слишком  это  было  неожиданно  для  нее.
       Но  сказавший  «А», говорит  «Б». Вскоре  Аня  одевала  мягкие  заячьи  тапочки  в  Юриной  прихожей.
       Стол  в  комнате  празднично  накрыт: ветчина, водка, салат. В  углу  на  низеньком  журнальном  столике –раскрыто  два  толстых  фотоальбома. На  стенах  фотокартины –городские  пейзажи, быто-
вые  сценки,ню.
     –Я, наверное, пойду, –неуверенно  мямлила  Аня. –Я ж –только  работы  посмотреть.
     –Так  смотри, –рассмеялся  Юра, –раз  ты  такая  дикая. Насиловать  тебя  здесь  никто  не  соби-
рается. Но… чесно  говоря… не  ожидал… Думал—журналисточка…  обтесанная… понимающая… А  ты…–Юра  безнадежно  махнул  рукой. –Тебя  в  клетке  возить  надо  и  людям  показывать.Смо-            
трите, мол, сама  неприступность. Диво  ты, дивное. –Юра  шутливо  похлопал  Аню  по  плечу.
Аня  вспыхнула  и  засобиралась.
     –Ладно. Не  обижайся. Давайте  выпьем, –сказал   Юра, поднял  бокал  с  шампанским. –За  все-
таки  открывшуюся  выставку. Анюта, ты  плохо  представляешь, чего  стоило  добиться  разреше-
ния. Так  выпьем.За  все  хорошее. За  выставку –раз. За  знакомство –два. А  там  прояснится. –Юра
подмигнул  приятелю, мол, охмуряй  ее, со  мной  она  итак  согласна, а  ты  старайся.   
     Юра  обнял  Аню  и  крепко  прижал  к  себе.
    –Анюта, оцени, –обжег  Юра  пылающими  губами  Анино  ухо, –у  мужиков  во  временно  холо-      
стяцком  доме –мясо, жаренное  мясо, сечешь? Оцени. Так  чтоб  ты  знала, первое  мое  хобби –фотография,  второе –кулинария, ну  а  третье –бабы, на  закуску.
       Аня  вскоре  совсем  опьянела  и  шепнула  Юре, что  хочет  остаться  только  с  ним. Какое-то  время  втроем  смотрели  альбомы, каталог  выставки  и  отдельные  фотоработы, а  чуть  позже
приятель, все  поняв, распрощался.
     Юра  был  на  десять  лет  старше  Ани  и, конечно  же, похвастался, что  трахнул  56  баб. Зачем  он  это  сделал?  Аня  восхитилась, но  в  ее  32  у  нее  мужиков  было  в  три  раза  больше, причем  набрала  она  это   количество   за  каких-нибудь   полгода,  ведь,  согласитесь,  бывают   у  женщин  периоды,  когда  ни   внешность,  ни  душа,  ни  даже  деньги   не  интересуют,  только  член   и  его  сравнительная  характеристика.
     Но на  той  давней  сессии  Аня  робко  призналась, что  Юра  у  нее  только  третий, и  она  сексу-
ально  безграмотна, и  вообще  боится.
      –Давай  откроем  еще  одну  бутылку, –попросила  Аня.
      –Господи, какая  ты  еще  девочка, –Юра  снисходительно  погладил  Аню  по  длинным  русым  волосам. –Ничего. Зато  у  тебя  все  впереди.
     Юра  был  нежен, во  всяком  случае  старался, и  Аня  расслабилась, но  какая-то  непонятная, не  к  месту  пришедшая  мысль  мешала: размениваюсь, размениваюсь, “золото –медяки”…Окуда  это?               
Из  пошленького  шлягера? А  вертиться  в  голове, не  отстает… Предаю… Но  кого? Кого  я  пре-
даю? С  мужем  мы  давно  не  живем. Тогда, наверное, себя. Но  ради  чего? Паскудненького  прик-
лючения? Галочки? Все  равно  что  раздавить  в  подъезде  на  троих. Из  горлышка  со  слюнтяями. А  я  брезгливая. Их  липкость. Фу-у… Тогда  зачем? Как  это  гнусно, я  что-то  от  себя  отрезаю, я  теряю…
    Такие  идиотские  мысли  не  давали  Ане  сосредоточиться  непосредственно  на  сексе, и  она  ни-
как  не  могла  кончить, как  Юра  ни  изщрялся.
     Наконец, он  попросил  Аню  свести  ноги, а  сам  развел  их. Получалось, Аня  задницей  сжима-
ла  его  яйца  и… долгожданное  свершилось. Все  закружилось  перед  Аниными  глазами, поплыло, замелькало,  разлилось. Аня  словно  качалась  на   волнах,  как  космонавт  в  открытом   космосе. В  таком   подвешенном   состоянии, совсем  забывшись,  Аня  стала  бешено  целовать  Юрины  плечи, но  он, опасаясь  синих  следов  и  соответствующей  реакции  супруги, осторожно  отстранил  Аню.
     Утром  они   молча  пили  чай  с  молоком. Юра  соорудил  бутерброды  с  маслом,  с  сыром   и  с колбасой. Уж  в  чем-чем, а  в  хлебосольстве  ему  не  откажешь.
     Аня  с  Юрой  попрощались, рассеянно  чмокнув  друг  друга  в  щеку, не  договариваясь  о  встре-
че, итак  все  ясно…
     Все  это  происходило  на  осенней  сессии  второго  курса. Анины  похождения  на  учебе  не  от-
ражались. Она  сдавала  экзамены  на  пятерки, и  декан  факультета, Израиль  Наумович, предложил  ей  перевестись  на  дневное  отделение. Аня  сказала, что  посоветуется  с  мамой  и  вернулась  в  Одессу.
     Как  это  ни  странно, но  Аня  простила  мужу  бытовую  нескладуху, и  теперь  вечерами, уложив  Руслана  спать, зачастила  к  нему  в  гости.
    От  шведского  секса  у  Юры  Аня  решительно  отказалась, но…мелко-быстро  целуя  мужа  в гу- 
бы, щеки,  усы,  глаза,  нежно  прикусывая  мочку  уха,  Ане  хотелось, чтобы   сзади   прижался  еще  один  мужичок, железно  обнял, целовал  бы  спину, облизывал  позвоночник, водил  бы  языком  до-
лго, обсасывая  каждый  хрящик, а  потом  бы  резко  и  неожиданно  въехал, и  вот  так: Саша  лицо  целует, грудь, живот, а  этот  неизвестный, высокий, плечистый –спину, задницу, и  ****, ****, силь-
но, глубоко, вверх-вниз, вверх-вниз, водя  ***  кругами, выстраивая  воздушные  треугольники…
     Так  Ане  мечталось,  но  об  этом  она  даже  библиотечной   Лариске   стеснялась   рассказывать,   
хотя  частенько  курила  с  ней  во  внутреннем  скверике. С  мужем  же  какое-то  время, как  до  Ру-
слана, снова  ходили  в  обнимку, взасос  целуясь  на  перекрестках. Однако  не  долго. Недели  через две  началась  прежняя  грызня.
     Как-то  в  субботу, поругавшись  в  очередной  раз  с  Сашей, Аня  наутюжила  Руслана  и  пошла  с  ним  в  парк.
     –Хочу-у   мороженное! –ныл  трехлетний  сын.
     Аня  порылась  в  сумочке  и  убедилась, что  на  кафе  не  хватает, а  на  улице  она  есть  ребенку  морожное  не  разрешала: испачкается  и  простудится.
    –Побежали  на  карусели! –альрнативила  Аня.
     Вскоре  они  стояли  в  очереди  в  кассу.
    –Анюта, неужели?! –сзади  обнимал  ее  с  расширенными  от  удивления  глазами  Володя  Рыже-
нко, курсовый  приятель. –Какой  ты  стала, Бог  ты  мой, кто  бы  мог  подумать?
    Он  подразумевал: “Из  сутулой  нескладной –стройной   изящной. Взгляд  был  испуганно-затрав-
ленный, тепнрь –уверенно-вызывающий, выгоревшие  волосы  раньше  собраны  в  жалкий  пучок  с  тремя  торчащими  хворостинками, а  сейчас  как  льются, искрятся, качаются, дымчатым  золотом  поднимаются  к  солнцу, боязно  прикоснуться”…
     Володя  все  это  прокрутил  в  голове, а  вслух  только  сказал:
     –Нет, ты  совсем  другая. Не  узнать…
     “Это  все  мужчины  и  журналистика”, –подумала  Аня.
     Аня  с  Русланом  купили  билет  и  заняли  лодочку  с  красным  петушком.
    –Давай  я  его  раскатаю, –предложил  Володе.
    –Катай, –согласилась  Аня. –Я  покурю.
    Аня  села  на  скамеечку  и  закурила. Вскоре  Володя  снял  Руслана  с  качели  и  подвел  к  Ане.
    –Анютка, может  в  “Лотос”  зайдем, выпьем  за  встречу?!
    –Очень  кстати, –улыбнулась  Аня. –Руслан  как  раз  у  меня  мороженное  просил.
    –Возьму, ему  возьму. Как  раз  стипуху  сегодня  получил. Классный  пацан  у  тебя, –Володя  по-
трепал  Руслана  по  светло-русым, как  у  матери  волосам. –Ты  какое  любишь: с  орехами  или  с  вареньем?
     –С  вал-леньем-м, –лепетал  Руслан.
     –Договорились, –Володя  по-деловому  протянул  ребенку  руку. И  Руслан  охотно  протянул  свою, что  было  удивительно: домашний  мальчик  дичился  чужих.
     Так  втроем  медленно  побрели  по  аллее: Володя, Руслан,Аня.
     –Ты  где  учишься, –спросила  Аня  Володю.
     –Водный  оканчиваю, –ответил  он, –А  ты?
     –А  я  харьковский. Культуры. Заочно. Но  мне  недавно  предложили  перевестись  на  дневное.
Не  знаю, что  делать…
     –Переводиться, конечно. Хоть  почувствуешь  студенческую  жизнь –каждодневный  праздник… А  Руслан  с  бабушкой  побудет, правда?! –Володя  наклонился  к  ребенку.
     –Угу, –серьезно  ответил  Руслан.
     –Так  я  и  сделаю, –согласилась  Аня  с  Володей.
     В  кафе  было  пусто. Аня, Руслан  и  Володя  уселись  за  дальний  угловой  столик  у  окна. Воло-
дя   заказал   шампанское, большую   плитку  шоколада  “Сказки  Пушкина”, арахис,  мороженное    с  клубничным  вареньем  Руслану  и  кофе.
     –Знаешь, я  тебя  часто  вспоминал, –сказал  Володя, когда  выпили. –Хотя  баб  за  эти  годы  сменилось –выше  крыши, –Володя  выразительно  провел  указательным  пальцем  над  своим  вих-
растым  рыжим  чубом. –А  у  нас  с  тобой  незавершенность  какая-то… мы…  может…
     –Я  замужем, –мягко  перебила  Аня.
     –Ну  и… счастлива?
     –Это  долгий  разговор, –тихо  ответила  Аня. –И  нездешний…  Не  за  бокалом  шампанского, –быстро  поправилась  она.
     –Ну, а  все-таки… в  двух  словах, –допытывался  Володя. –Чего  тебе  не  хватает?
     –Свободного   самовыражения, –с  вызовом   ответила  Аня   и  разошлась : “Я   не  для   пеленок, 
Володя, понимаешь, и  не  для  кухонных  свар. Я  задыхаюсь  во  всем  этом. И  меня  вовсе  не  уст-
раивает  то, что  устраивает  почти  всех  женщин:  непьющий, заботливый  муж, красивый  смышле-
нный  сыночек, полированная  мебель, импортный  кухонный  гарнитур, ковры, тряпье…”
     –Вот  ты  какая! –присвиснул  Володя. –Понимаю-ю, –щелкнув  языком, медленно  протянул  он. –Понимаю-ю, что  я  тебе  неинтересен… Но  все-таки… Позвони… Телефон  помнишь?
      Телефон  Аня , естественно, все  эти  годы  не  помнила, но  в  данную  минуту, внезапно  он  у  нее  отчетливо  выбился  в  мозгу, так  что  губы  скривились  и  лицо  передернулось.
     –Помню, –онемевшими, как  у  зубного, губами  отвечала  она.
     –У  Марика  мама  умерла, –вдруг  сказал  Володя. –Отец  тут  же  женился, и  они  разменяли  квартиру. Марик  теперь  живет  один. Бедный! Для  него  это  такой  удар! Ему  всегда  казалось, что  у  родителей  любовь –до  гроба.
     –Жаль, –вспомнив  свои  давние  визиты  к  Марику, покачала  головой  Аня. Ей  представилась маленькая  суетливая  женщина, с  угодливым  взглядом  преданной  собаки.
     –Да-а, –протянул  Володя, –невесело. –Она  была  совсем  нестарой, сорок  с  чем-то… Сердце… Ну , ладно, Анюта, я  побежал, итак  с  тобой  задержался  порядком, –он  мельком  взглянул  на  часы. –У  меня  здесь  приятель  живет, недалеко  от  тебя. Видак  полетел, хочу  попросить  его  от-
ремонтировать. Он  в  этом  сечет… Рад  был  тебя  видеть. –С  некоторой  заминкой. –Надеюсь  не  в  последний  раз…
     –Счастливо, –Аня  махнула  рукой. –Беги.
    Сама  же Аня  уходить  не  собиралась.Руслан  ковырялся  в мороженом, и  мать  его  не торопила. 
Ей  хотелось  покурить  после  выпитого  и  немного  прийти  в  себя.
     Дней  через  пять  вечером  раздался  оглушительный  телефонный  звонок. Аня  была  уверена, что  звонит  Володя.
     –Анюта, привет… –голос  незнакомый.
     –Здраствуйте, а  кто  это?
     –Вадик. Двоюродный  Володин  брат, не  помните?
     –Нет, –ответила  Аня. –Не  припоминаю.
     –Когда-то  мы  с  Вами  вместе  учились  на  курсах  английского. Но  ничего  удивительного  нет  в  том, что  Вы  меня  не  помните. Я  тогда  совсем  маленький  был. Вам  по  пояс. Ходил  тогда  вместе  с  братом. Вы  меня, конечно,  не  замечали.
     –Ну  и… Чем  обязана?
     –Давай  встретимся.
     –Зачем?
     –Потом  объясню.
     Аня  все  еще  злилась  на  мужа  и  поэтому  согласилась  на  свидание  с  малоприпоминаемым  Вадимом.
     Вадик  ждал  ее  в  том  же  парке, где  они  недавно  гуляли  с  Володей  и  Русланом, только  не  около  качелей, а  у  входа  в  кинотеатр. Как  будто  они  смотреть  фильм  собирались.
     Время  летит,  и  Вадик  был  на  голову  выше  Ани.
     –Я  думал, ты  с  сынулей  прийдешь, –сказал  Вадим.
     –Его  бабушка  забрала  на  дачу, –нетерпеливо  отмахнулась  Аня. –Айву  срочно  собирать  на-
до. А  то  погниет.
     Конец  октября  плавно  кружил  кленовыми  листьями. Вадик  с  Аней  зашуршали  по  аллее  за-сохшей  листвой.
     –А  ты… мало  изменилась, –после  некоторого  молчания  произнес  Вадим, постоянно  путая  “ты”,“Вы”.
     –Чего  не  скажешь  о  тебе, –рассмеялась  Аня, и  подумала:”Насколько  же  он  меня  моложе? Если  мне  сейчас  22, то  ему  от  силы  18. Если  не  меньше”.
     Вадим  тем  временем  пытался  на  пальцах  пояснить  свои  чувства:
     –Ты  мне  давно… еще  тогда  на  курсах… нравилась… Ну  и  время  прийшло… Володька  расс-
казал, что  видел  тебя, я  стянул  у  него  телефон… –Вадим  замялся, словно  устал  от  такой  длин-
ной  речи. –Я…  на  машине, –после  некоторой  передышки  продолжил  он. –Давай  возьмем  буты-
лку  и  поедем  ко  мне. Дома  никого. Мои  предки  тоже  на  даче…
      –Ни  фига  себе,  сказал   я  себе, –поразилась  Аня.  –Молодой, да  ранний.  И за    что   же   мы  пьем? И  на  чем  катаемся? На  “девятке”? Вот  те  на! А… кроме  машины, чем  занимаешься?–про-
должала  дразнить  Аня  Вадика.
     –Мать  всунула  меня  в  мединститут, –скривившись,  отмахнулся  Вадим. –Надо  же  иметь  ко-
рочку. Утомляет  он  меня. Ладно. Едем?
     –Поехали, –согласилась  Аня, как  с  вышки  прыгнула.
     По  дороге  они  купили  бутылку  сухого  и  ореховый  торт.
     …Вадик  не  торопился  и  был  ласков. Забалдевшая  от  вина  и  легких  поцелуев  Аня  тихо  по-
станывала. Вадик  уже  нацеливался, но  Аня  остановила  его.
     –Т а м  поцелуй, –попросила.
     Вадик  нежно  водил  языком  между  Аниных  ног, а  она  улетала. Время  от  времени  он  пыта-
лся  въехать  основным  инструментом, но  Аня  крепко  сжимала  его  голову  бедрами.
     –Ну,  даешь! –наконец, освободившись, сказал  Вадим.  –Раскрутила  на  минет. Такого  со  мной  еще  никто  не  делал.
     –А  много  у  тебя  баб  было?
     –Навалом, –небрежно  ответил  он. –Всякое  бывало, –продолжил  задумчиво. –Ехали  как-то  на  тачке  с  приятелем  в  Тирасполь, тормознули  нас  на  шоссе  две  блондиночки, молоденькие, шко-
льницы  еще. Мы  в  лесок  сначала  заехали, попилили  их, а  потом  в  МАЗ  врезались, нас  еле спа-
сли, и  то, благодаря  мамаше, я  неделю  в  реанимации  валялся, а  девчонки  погибли… Да  и  вооб-
ще… Чего  только  по  пьяне  не  устраивали –группняки  всякие…
     –Кстати  о  птичках, –вдруг  перебила  Аня, вспомнив  Юру  и  несостоявшийся  “амур  ля  труа”. –Может, приведешь  друга… так, в  плане  повышения  квалификации…
     –Хочешь?
     –Да.
     –Хорошо. Только в  другой  раз. А  сейчас  давай  побудем  вдвоем. Анька, мне  с  тобой  так кла-
ссно…
     –Мне  тоже…
    …Через  неделю, опять  в  воскресенье, Аня  с  Вадиком  договорились  встретиться  у  него  дома,
а  Феликс  должен  был  попозже  подойти.
     Молодые  люди  уже  успели  трахнуться  два  раза, как  раздался  требовательный  звонок  в  две-
рь. Феликс  был  примерно  Аниного  роста, среднего  для  мужчины, и, словно  сбит  из  одних  мус-
кулов. Темно-синие  глаза  его  плавали, видно  было, что  здорово  выпил. “Для  храбрости”, –реши-
ла  Аня.
     –Феликс, –он  протянул  руку  в  пустоту.
     Аня  лежала  в  полутьме  ночника  совершенно  голая, раскрытая, чуть  раздвинув  ноги. Правой  рукой  она  сжимала  важный  отросток  Вадима, он  приятно  набухал  в  ее  ладрни, а  в  промежно-
сти  щекотало, влажнело. Левая  рука  у  Ани  пока  оставалась  свободной. Она  вяло  протянула  ее  Феликсу, как  для  поцелуя. Феликс  легонько  придавил  кончики  трех  ухоженных  Аниных  паль-
цев.
     –Выпьем  за  знакомство!
     Феликс  вынул  из  пазухи  бутылку  шампанского  и  звонко  щелкнул  ею  об  изящный  журналь-
ный  столик  Вадима.
     –Потом, –сказала  Аня, и  с  силой  притянула  к  себе  загорелое  железное  плечо  Феликса.
     –Ой, ай, ой-ой-ой, –завопила  Аня. Тонкие  нити  кайфовой  боли, вязкой  желейной  тяжести  и  удовольствия  опутали, уволокли  бабу. “Вот  это  да!” –мелькало  в  подкорке. –“Как  причудливо  переплетаются  боль  с  кайфом, как  странно  это, как  удивительно  и  классно, классно, класно… А-а-а, еще, еще, сильней, сильней, разрежь, разорви, рас-пили  меня…
     Аня,  забывшись,  целовала  смуглую,  короткую,  мощную  шею  Феликса,  своими    длинными  ногами  она  обвила  его  поясницу, так  чтобы  ему  удобней  было  гладить  ей  задницу. Правой  ру-
кой  Аня   по-прежнему  ласкала  волосатую  грудь  Вадика, но  это  не  помогало, он  весь  как-то  съежился, вроде  бы  был  не  у  дел. Обижен. Отторгнут. Тогда  Аня  осторожно  перевернулась  на               
бок, а  Феликс  продолжал  яростно, с  разгоном  и  короткими  остановками  трахать. Потом  Аня  неслышно  улеглась  на  Вадима  и  обняла  его  за  шею, поцеловала  в  губы, взасос, с  легким  при-кусом. Аня  целовала  Вадика  долго-долго, а  Феликс  не  унимался, все  убыстряя  темп. Аня  поп-
росила  проводить  его  помедленнее, по  возможности  при  жимаясь  к  задней  стенке, а  сама  при-
ставила  нежный  выступ  Вадика  к  своему  клитору…
     Дальше  Аня  ничего  не  помнила. Бешенная  волна  захлестнула  и  подняла. И  как  только  она  не   слетела  с  дивана! Губы  пересохли, во  рту  горело…
     –Давайте  выпьем! –немного  отдышавшись, предложила  Аня.
     –Класс  пилишься! –похвалил  ее  Феликс.
    Он  ловко  стрельнул  шампанским  и  разлил  по  звонким  хрустальным  бокалам.
     –За  знакомство  и  за  нищак! –провозгласила  охмелевшая  от  мужиков  Аня.
     –За  дружественную  встречу  на  Эльбе, –подхватил  Вадик. –Ведь  как-никак  такой  расклад, та-
кая  расстановка  сил  у  нас  впервые!  Так  выпьем  и  еще  нальем!
     Вадик  крепко  прижимал  Аню  к  себе. Феликс  сидел  в  углу  дивана, йоговски  скрестив  ноги.
     –С  Феликсом… было  больно? –шопотом  спросил  Вадим. –Ты  так  ко  мне  жалась, что  я  по-
думал –зря  это  все… Очень  плохо?!
     –Что  ты! –рассмеялась  Аня. –Как  бы  тебе  объяснить? Больно  и  классно  одновременно. Эта  тягучая  расслабляющая  боль  только  усиливает  кайф… Нет  Вадик. Я  не  могу  подобрать  слов. Извини. Не  могу –на  пальцах. Но…  очень  здорово, поверь…
     Аня  подумала:”Наверное, боль  и  наслаждение  –точки, расположенные  совсем  рядом, отсюда  садомазохизм”. Но  промолчала. А  Феликс  тем  временем  не  терялся. Он  стал  целовать  Анины  подколенные  чашечки, постепенно  поднимаясь  выше, выше… И  вот  он  уютно  зарылся  носом  в  теплое  шерстянное  гнездышко, и  неистовое  желание  с  новой  силой  бросило  Аню  в  неостано-
вимую  трясучку. Вадик  же  начал  сверху, с  противоположной  стороны –не  спеша  целовал  лицо, шею, грудь, живот, медленно  спускаясь  вниз, так  что  Аня  боялась, что ее  мужики  стукнуться  лбами. Наконец, возле  лобка, пряди  их  темных  волос, наэлектризовавшись, действительно  сопри-
коснулись, и  вспыхнуло, рассыпаясь  несколько  синих  искр. Вадик  обхватил  губами  распухший  натрудившийся  клитор, а  Феликс  пытался  сунуть  язык  вместо  члена  вглубь… Аня  доходила, а  Вадик  сжимал  губами  клитор  сильней  и  сильней…   Феликс  уже  пытался  въехать  своим  желе-
зным…         
     –Погоди, –вдруг  четко и  ясно  сказал  Вадик, затуманенными, обалделыми  глазами   глядя  на  Феликса. –Это  моя  территтория. –Вадим  деловито  провел  редром  ладони  по  верхней  части  же-
нской  щели, как  бы  перерезая  ее  пополам, так  что  Аня  мгновенно  пришла  в  себя  и  расхохо-
талась. –Это  мое, –еще  раз  сертезно  повторил  Вадик  и, сложив  руки  рупором, показал, какой  именно  участок  он  облюбовал. –А  там, ниже,Феликс, делай,что  хочешь.
     Этот  диалог  напрочь  убил  нараставшее  в  Ане  вожделение, она  зашлась  от  смеха, дрыгая 
ногами, как  велосипедист, и  никак  не  могла  успокоиться.
     Вадик  приподнял  голову  и  тоже  улыбнулся. Феликс  же, не  обращая  на  них  внимания, лихо  разогнался  и  въехал, но  через  три  минуты  кончил.
     –Ты  центровая  телка, –снисходительно  потрепав  Аню  по  щеке, только  и  сказал  он. –Предс-
тавь, третий  раз  кончаю. Первые  два  кончил,  не  вынимая   и  почти  не  останавливаясь, и  вот  сейчас… Такое  не  часто  со  мной  бывает…
    Аня, однако,  кончила  только  с  Вадиком. Феликс  куда-то  ушел. Скорее  всего—подмыться. По-   
том  он  вернулся, наклонился  к  Ане  и  шопотом  попросил  ее  пройти  с  ним  в  ванную.
      –Не  поняла, –возмутилась  Аня. –Что  ты  хочешь? Нет  уж, группняк, так  группняк. Будем  втроем  от  начала  и  до  конца. И  ничего  не  надо  выдумывать. Ванная, туалет, балкон, фигеле-ми-
геле, –фыркнула  Аня. –Ложись! –приказала  она.
     Но  Феликс  медленно  одевался. От  вина  и  активного  секса  он  почти  не  стоял  на  ногах  и  церемонно, клоунски  откланялся:
     –Дети  мои, желаю  Вам  счастья  и  долгой  ебли. Не  обессудьте –ухожу. Ждет  жена!
     –Передавай  ей  большой  привет, –в  тон  ему  ответила  Аня. –Скатертью  дорога! Желаю  не  споткнуться!
      В  ту  ночь  Аня  осталась  у  Вадика.
      –Педераст  Феликс, –зло  сказал, словно  выплюнул  Вадик. –Я  и  сам  мог  справиться.
     –Во-первых, это  твой  друг, а  не  мой, –улыбнулась  Аня. –Ты  его  для  таких  дел  выбрал. Во-вторых, групповуха  такое  и  предполагает, ничего  сверхъестественного  мы  не  делали. Вадик,  мы  не  нарушили  рамок  жанра, –Аня  нежно  потерлась  носом  о  щеку  Вадима.
     –И  все-таки  противно  как-то, –возразил  Вадим, легко  отстраняя  Аню. –Разве  что  для  галоч-
ки, –Вадим  пожал  плечами. –У  меня  скопилась  горечь  во  рту, –сказал  Вадик  и  поднялся.
     “Ну  и  пусть  комплексует” , –подумала  Аня. Ей, в  отличие  от  Вадика, было  так  кайфово, так  крылато  хорошо, вот  если  б  всегда  так, всю  невероятно  длинную  жизнь  было  бы  так! Вот  бы-
ло  бы  здорово! Но  не  все  на  это  соглашаются, скажем  прямо, далеко  не  все.
     Аня  с  Вадиком  протрепались  всю  ночь, а  под  утро  еще  раз  классненько  попилились. Вадик  уснул  прямо  на  Ане.
     Разбудило  их  высоко  стоящее  последнее  ослепительное  осеннее  солнце.
     –Привет, мой  матрасик, –приветствовал  Аню  Вадик. –Кофе, шоколадку, шампанское?!
     –Кофе, кофе, только  кофе, –лениво  потянулась   Аня.
     –Хорошо, –согласился  Вадик. –Сейчас  сообразим. Давай, одевайся, прибирайся. Я  на  кухню  убежал.
     Аня  голышом  ушла  в  ванную.
     Там  она  приняла  душ, вычистила  зубы, затем  надела  чей-то  полотенечный  халат  и  резино-
вые  шлепанцы.
     В  кухне  красовался  аппетитный  наполеон, дымился  густой  кофе.
    –Мама  испекла, –прокомментировал  Вадик, –а  съесть  забыли. Садись  быстрей, а  то  кофе  ос-       
тынет.
     После  трех  чашек  крепкого  обжигающего  кофе  Аня  с  Вадиком  несколько  пришли  в  себя.
     –Слушай, может  по  бокальчику  шампанского  на  прощанье, –предложил  Вадик.
     –Годится, –согласилась  Аня.
     Невзирая  на  выпитое, Вадик  сел  за  руль  и  отвез  Аню  домой. Под  самый  подъезд.
     Дома  у  Ани  никто  ничего  не  узнал. Пронесло. Муж  ночевал  у  родителей, а  мама   с   Русла-
ном  еще  не  вернулись  с  дачи.
      Однако, отношения  с  Сашей  все  ухудшались. Ругались  каждый  день. Причем  по  пустякам. Например, идут  Аня  с  Сашей  по  улице –навстречу  женщина  средних  лет.
      –Знакомое  лицо, –говорит  Аня  Саше, –только  вот  не  могу  вспомнить, где  я  ее  видела?
      –А  может  у  нее  есть  сын, и  ты  к  нему  приходила  в  гости, –язвит  Саша.
      И  началось… И  так  постоянно…
      Как-то  после  завтрака  Аня  затеяла  пирог  и  попросила  мужа  погулять  с  сыном. Что  тут  по-
днялось?! 
     –Я  тебе  не  нянька  и  не  батрак…
     –Вообщем  так, Саша, –вдруг  совершенно  спокойно  и  как-то  даже  безразлично  сказала  Аня. –Ты  мне  не  раб,  я тебе  не  прислуга. Хватит. Надоело. Завтра  идем  в  ЗАГС.Тогда  никто  нико-
му  ничего  не  будет  должен.
     Может  быть,  Аня  погорячилась, но  развели  их  на  удивление  быстро  и  без  проволочек.
     Когда  Саша  собрал  остатки  вещей  и  демонстративно  хлопнул  дверью, Аня  вздохнула  с  об-
легчением.
     Русик  уснул, мама  возилась  на  кухне  с  поздним  ужином, и  Аня  вышла  к  ней  заварить  себе  чай  покрепче  прямо  в  чашке, потому  что  в  ее  семье  все  пили  слабый, и  поговорить.
    –Мама, я  тебе  раньше  не  говорила, мне  в  институте  предложили  перевестись  на  дневное, ос-
танешься  с  Русланом?
     –О  чем  речь, Анечка. Я  его  так  люблю. Езжай.
    В Харькове  Аня  легко  досдала  несколько  зачетов  и  два  экзамена, и  стала  студенткой  второ- 
го  курса  дневного  отделения. Ее  воодушевляла  новая  жизнь. Некоторые  лекции  были  довольно  интересными, оканчивались  занятия  в  два  часа, это  не  до  пяти  на  работе  киснуть, когда, особе-
нно  после  обеда, кажется, что  время  остановилось.
      На  перекурах  во  время  перемен  Аня  познакомилась   с  харьковской  девочкой  Людой, у  которой  был  сын  Станислав  на  год  моложе  Аниного  Руслана  и  развод  с  мужем. Жизненные  коллизии  схожи –Ане  с  Людой  было  о  чем  поговорить.
     После  лекций  девчонки  часами  бродили  по  Сумской, заглядывая  в  бары, в  которых  тянули  ледяные  коктейли  с  замороженной  сливой  на  дне, типа  “Огненный  пар”  и  беседовали.
     –Нужна  квартира, собственная  квартира,  понимаешь, –втолковывала  чуть  захмелевшая  Люда  Ане. –Тогда  мужик  быстренько  найдется. Жить  с  родителями  хуже  ада. Какое  у  мужа  к  тебе  будет  уважение,представь, если  он  от  тещи  постоянно  слышит, что  его  собственная  законная  жена –дура, лентяйка, балбеска  нерасторопная  и  неряха, каких  свет  не  видел.
     Аня  обычно  молча  слушала. Лишь  иногда  она  пыталась  возразить, что  нельзя  так  прочно  застревать  в  быте, ведь, кроме  ползуночков  и  постирушек, борщей  и  невымытой  посуды  сущес-
твуют  стихи  Мандельштама, картины  Ван  Гога, музыка  Баха…
      Во  внутреннем  скверике  института  культуры  стояли  старые  скамейки  с  облупившейся  кра-
ской  и  солидными  спинками; цвели  яблони. Аня  оканчивала  второй  курс.
     Обычно  Аня  с  Людой  на  большой  перемене  встречались  в  сквереке,  курили, иногда  жевали  принесенные  Людой  бутерброды  и  договаривались  на  традиционное   послелекционное   кофепи-
тие.Во  время  одного  из  таких перекуров  Аня  заметила  невысокого  черноволосого  юношу  стра-
нного  вида  уже  несколько  дней  кружащего  около  их  скамейки. Что-то  отталкивающее  и  не  совсем  привычное  глазу  было  в  нем: семенящая, заискивающая  походка, приторно-мелкие  шаж-
ки, угодливо  склоненная  набок  голова, вытянутая  огурцом, слипшиеся  сосульки  посыпаных  пер-
хотью  темных  прядей, боязливо-бегающий  взгляд  маленьких  невыразительных  бледно-голубых  глазок, редкие  усики  над  толстой  облепленной  лихорадкой, вечно  приоткрытой  губой, капающая слюна… Короче, вид  дебила…Маленькие  немужские  и  неженские, а  какие-то  дефективные  руч-
ки  с  тоненькими  коротенькими  пальчиками  беспорядочно  непроизвольно  прыгают  вверх-вниз, как  у  новорожденного.
     –Это  что  за  чудо-юдо  такое? –спросила  Аня  Люду.
     –А-а, местная  достопримечательность, –рассмеялась  Люда. –Ленька  Рогов, на  первом  курсе  учиться. Один  из  четырех  несчастных  недомерков  мужского  пола  нашего  бабского  института… Кстати, –немного  помолчав, добавила  Люда, –он  неплохо  разбирается  в  литературе  и, кажется, сам  пишет.
     Аня  выбросила  окурок  и  тут  же  вынула  новую  сигарету. Леня, словно  почувствовав, что  о  нем  говорят, пугливо, как  недоверчивая, но  голодная  дворняжка, подошел  ближе  и  услужливо  чиркнул  зажигалкой, хотя  сам  не  курил.
     –Мне  Валерий  Андреевич  о  Вас  рассказывал, –ни  с  того, ни  с  сего  обратился  он  к  Ане. –Вы  увлекаетесь  Хемингуэем?
      –Почему  Вы  так  решили? Ремарком –в  большей  степени, а  по-настоящему  я  люблю  Герма-
на  Гессе… Только  что, между  прочим, –неожиданно  для  себя  сказала  Аня  Лене, –Валерий  Ан-            
дреевич   предложил    мне    после  лекций   пропустить   по   стаканчику.  Можете  пойти   вместе  с  нами.
       –С  превеликим  удовольствием, –сразу  же  книжно  согласился  он.
      В  тот  день  на  третьей  паре  были  практические  занятия  по  библиографии  ОПЛ (общ-пол  литературы), и  Аня  с  жуткой  головной  болью  еле  досидела  до  конца. Она  вышла  в  вестибюль  почти  и  сразу  же  закурила, а  на  крыльце  ее  поджидали  Валерий  Андреевич  с  Роговым. Они  непринужденно  болтали  не  как  преподаватель  со  студентом, а  как  приятели.
     –Анечка, Вы  краем  уха  слышали  о  литературе  “потока  сознания”? –немного  насмешливо  спросил  Валерий  Андреевич, когда  Аня  подошла  к  мужчинам.
     –А  что, разве  “Улисс”  Джойса  уже  перевели  и  опубликовали? –ехидно  ответила  Аня.
     –Анечка! –перебил  Валерий  Андреевич, –да  будет  вам  известно, что  многие  главы  из  “Ули-
сса”  были  переведены  еще  в  30-е  годы, могли  бы  покопаться  в  библиотеке  им. Короленко, там  бы  и  выудили. Наверняка.
     –Нет, до  “Улисса”  я  еще  не  добралась, –честно  созналась  Аня, став  рядом  с  Леней    Рого-
вым.
     –А  Вы  неплохо  смотритесь, –как  бы  между  прочим  заметил  высокий  грузный  Валерий  Ан-
дреевич. Зачем  он  это  сказал,  непонятно –Аня  была  выше  затурканного  испуганного  Леонида, смелее,  и  они  выглядели  совсем  никудышней  парой. Ане  бы  гораздо  больше  подошел  Вале-
рий  Андреевич. Возможно, это  была  неловкая, не  совсем  корректная  шутка  преподавателя.
      
      Аня  с  Людой  себя  занятиями  не  перегружали. Обычно  они  сидели  только  на  двух  парах, на  большой  перемене  шли  пить  кофе  в  бар  “Юность”  на  Советской, и  в  институт  больше  не  возвращались. Потом  стали  сбегать  с  одной, а  как-то  встретившись  в  раздевалке  еще  до  лекций, переглянулись  и, внезапно  расхохотавшись, спросили  друг  друга:”А  зачем  мы  туда  идем?” И  развернувшись  на 180  градусов  , ушли  болтаться  по  Сумской.
     –У  меня  сегодня  деньги  есть, –сказала  Люда. –Давай  коньячку  возьмем…
     –Коньяк  с  одиннадцати, –отчеканила  строгая  официантка, нечаянно  подслушав  болтовню  де-
вчонок  в  пустой  кофейне.
     Если  лекции  начинались  в  девять, то  сейчас  было  каких-нибудь  десять  минут  десятого.
     –Тогда  приготовьте, пожалуйста,  два  кофе  с  коньяком, –не  растерялась  Люда.
     –Пожалуйста, –пожала  плечами  официантка.
     …Аня  так  втянулась  в  харьковскую  кофейную  жизнь, что  ей  вовсе  не  хотелось  возвращать-
ся  в  свою  родную  Одессу. Что  ж, кто-то  стремиться  к  морю, а  кто-то  и  от  моря.Кто-то  в  Мо-
скву, а  кто-то  и  из  Москвы, кто-то  в  Нью-Йорк, а  кто-то  и  из  Нью-Йорка.
     Ад  и  рай  у  каждого  в  душе. Иными  словами, Ане  хотелось  остаться  в  Харькове.Но  как  это  сделать?
     С  тополей  уже  летел  первый  пух, Леня  Рогов  часто  теперь  увязывался  за   Аней  с  Людой, угощал   кофе  и  заварными  пирожными. Иногда  девчонки  от  него  убегали, но  он  все  равно  знал,  где  их  найти.
     Аня  по-прежнему  сотрудничала  с  “Соцiалiстичной  Харкiвщиной”, брежневской  брехаловкой. В  Одессе  у  нее  осталась  допотопная  немецкая  машинка  “Райн-металл”, антиквариат,  но  хоть  что-то. А  в  Харькове  приходилось  побираться, просить  бумагу, копирку,  а  с  машинкой   вообще  караул! То  в  деканате  в  обеденный  перерыв  неуемная   журналистка  свой  материал  отпечатает, то  еще  где-нибудь.

     …В  кофейне  Аня  познакомилась  с  кукольником  Василием  Выходцевским. Он  привел  ее  к   себе  домой  и  показал  свои  изделия –забавные  слоники, гномики, медведи, водяные, лешие, руса-      
лки…  Он  сам  их  шил  и  фотографировал. Подарил  Ане  ворох  отличных  фотографий, ну, иллю-
стрированный  очерк  так  и  просится…
      Аня  с  Людой  по  своему  обыкновению  курили  на  скамейке. Леня  крутился  рядом.
      –Рогов, у  тебя  дома  телефон  имеется? –крикнула  Аня.
      –Да.
      –А  печатная  машинка?
      –Да.
      –А   ты  далеко  от  института  живешь?
      –Нет. Две  остановки  на  пятерке. Знаешь  дом , где  фотография, “Детское  питание”  и  “Ателье мод ”?
     –Приблизительно, –неуверенно  ответила  Аня.
     –Можем  после  занятий  поехать  ко  мне, –предложил  Леонид. –У  меня  кофе  растворимый  есть. И  печенье. “Крекер”. Да, и, кажется, мама  перед  работой  капусту  стушила… С  мясом…
     –Отлично, –рассмеялась  Аня. –Едем!
     Когда  они  вошли  в  двор  под  прицелом  настороженных  взглядов  уймы  сгорбленных  старух,   
и  Леня  долго  возился  с  замком, в  прихожей, расшнуровывая  кроссовки, Аня  предупредила  его:
     –Только  учти, я  неналолго. Я  быстро  отшлепаю  свой  материал, курсы  машинописи  когда-то  оканчивала, почти  профессионал, и  тут  немного, странички  три, наверное, получиться, посмотри.
     Леня  с  любопытством  заглянул  в  Анину  тоненькую  школьную  потрепанную  тетрадь, а  она  мельком  глянула  на  его  маленькие, словно  обрубленные, дефективные    пальчики. Казалось,  ла-
донь  семилетнего  ребенка  каким-то  странным  колдовским  способом  прикреплена  ко  взрослой  кисти. Аня  невольно  представила  прикосновение  этих  обкусанных  пальчиков  к  груди, животу, бедрам, и  ее  чуть  не  вырвало.
     Машинка  Рогова  была  ничуть  не  лучше   Аниной, такая  же  старая  и  разбитая. Аня  с  трудом с  ней   справлялась,  печатала   медленно, и   материал   казался  ей   нескончаемым.  Леня   куда-то  ушел: в  кухню  или  другую  комнату. Работа  еле  ползла. Прошел  час, Аня  все  тюкала: нудно  и  монотонно, как  дятел.
     –Дай  я  тебе  помогу, –сказал  внезапно  вошедший  Рогов.
     –Каким  образом? –удивилась  Аня.
     –Диктуй!
     Аня    неуверенно    встала, а  Рогов  уверенно  уселся, и  тут  же  машинка  застрекотала, как  рез-
киношный  пулемет, словно  проснулась  после  долгой  зимней  спячки. Своими  крошечными  де-
бильными  пальчиками  Леня  печатал  в  пять  раз  быстрее  Ани, хотя  ни  на  каких  курсах  не  учи-
лся.
     Просто  его  мать  была  театроведом, когда-то  окончила  институт  искусств  и  писала  статьи  о  театре. Родила  она  Леню  поздно, и  теперь,  старая , страдающая  язвой  желудка, вечно  болела  и  ныла. Сын  ее   статьи  перепечатывал, да  и  сам  черкал –мелочевку  по  культуре.
     Леня  жил  вдвоем  с  матерью  в  двухкомнатной  квартире  солидного  кирпичного  дома   стали-
нской  постройки,  в  центре  гогрода.
     Рогов  быстро  допечатал  Анину  статью  и, как  она  и  ожидала, попытался  обнять.Неуверенные  в  себе  уроды, как  правило, нахальнее.
     Аня  увернулась.
     –Ты, наверное, решила, что  я  –агнец  Божий, –жестко  спросил  он.
     –А  разве  это  не  так?
     –Трахался  я  уже, и  не  однажды…
     –Врешь!
     –Не  веришь?
    –Вот  если  бы  ты  был  агнец, –обломала  его  Аня, –сделать  тебя  мужчиной  мне  было  бы  ин-
тересно, а  так… –Аня  разочаровано  махнула  рукой, решив  таким  образом  отвертеться.
     –Я –агнец, агнец, –всполошился  Леня, уловив  свой  прокол. –Ты  будешь  моей  Евой.
     –Ну, это  мы  еще  посмотрим, –неопределенно  и  высокомерно  ответила  Аня. –Ладно, мне  по-
ра. Итак  засиделась. Проводишь?
     Леня  быстро  оделся  и  поехал  с  Аней  на  метро  до  станции  «Московский  проспект». Ябло-   
невый  цвет  во  влажных  сумерках  дурманил  голову. Аня  с  Леней  стояли  на  пустынной  тролле-
йбусной  остановке. Аня  жила  в  новом  девятиэтажном  общежитии  на  Салтовке. Когда, наконец, подошел  троллейбус, Леня  легко  и  быстро  наклонил  голову  и  неожиданно  сухими  губами   три  раза  поцеловал  Анину  руку.
      –Завтра  на  большом  перерыве, как  всегда, –попрощался  он, когда  троллейбус  уже  захлоп-
нул  двери.
     На  следующий  день  о  неуклюжих  заездах  Рогова  Аня  со  смехом  рассказала  Люде.
     –Дура, ты дура, –покачала  головой  подруга. –Это  же  прямая  дорога, самый  краткий  и  вер-
ный  путь  к  собственной  квартире. Я  бы  на  твоем  месте  не  терялась. Действуй! А  любовь? Ты  же  не  маленькая  и  уже  знаешь, что  дает  и  к  чему  приводит  любовь. –И, помолчав, добавила:
“Будет  у  тебя… и  любовь  тоже.  Это  же  элементарно: выходишь  за  Рогова, прописываешься  и меняешь  квартиру. А  потом –люби  кого  хочешь, как  хочешь  и  сколько  хочешь. Разве  не  так? Подумай. Игра  стоит  свеч.
     Честно  говоря, Аня  не  верила  в  успех  предприятия.  Началась  трудная  переводная  сессия. Сдавать  предстояло  “Библиотечные  фонды “  дотошному  Тамму.
     В  тот  июньский  жаркий  вечер  Аня  долго  сидела  в  читальном  зале, а  потом  зашла  одна  в  “Юность”  и  залпом  выпила  150  граммов  коньяку. Коньяк, наверное,  был  плохой, тошнило.
     Этот  день  был  непривычно  жаркий  для  июня. Густо  и  мерзко  летал  душный  тополинный  пух, нахально  забивающий  ноздри  и  уши. Надоедливый  противный. Как  неубранный  хлопок  у      
нерадивых  узбеков. Асфальт  нагревался  и  становился  мягким. Неуклюжие  громады  серых    до-
мов, казалось, надвигаются  на  тебя. Нестерпимо  воняло  бензином.  У  Ани  перед  глазами  все  кружилось  и  плыло  в  какой-то  сатанинской  пляске.
     “На  Салтовку  мне  сейчас  не  добраться”, –разжиженно  думала  она. –“Где-то  рядом  живет  Рогов. Я  позвоню  ему…?”
     Рогов  оказался  один  и  пригласил  Аню.
     –Мать  уехала  в  командировку, –с  порога  обрадовал  он  гостью.
     Леня  накормил  Аню  своей  вечной  тушенной  капустой  с  мясом, пожарил  яйца  и  вынул  из  холодильника  засахаренную  клубнику  в  поллитровой  банке. На  десерт. От  такого  изобилия  Ане  немного  полегчало.
     Потом   Аня  с  Леней  допили  уже  начатую  кем-то  бутылку  сухого.
     –Когда  я  в  библиотеке  Короленко  готовилась  к  экзамену  по  краеведческой  библиографии,
–рассказывала  Аня  своему  новому  приятелю, –то  в  каталоге  нашла  карточку:   
                Рогова   Валентина  Ефимовна
                Арсений  Волосов . Библиографический  очерк.
Это  не  твоя  мама, случайно?
     –Она, конечно, –кивнул  Леонид  и  вынул  откуда-то  тоненькую  книжонку, в  которой  повест-
вовалось  об  известном  народном  артисте, точнее, о  случившейся  с  ним  причудливой  метомор-
фозе: из  пастуха  в  актеры, хотя,  чему  удивляться: в  20-е  годы  и  не  такое  бывало.
     Потом  Рогов  победно  достал  из  недр  допотопного  буфета  крохотный  графинчик  с  остатка-
ми  водки  и  изрек:
     –Полюбуйся, –хихикнул  он, –его  посудина. После  смерти  в  музей  можно  будет  сдать. Денег  заработаем!
     –Мама  с  ним…  дружит, –неуверенно  спросила  Аня .
     –Как  тебе  сказать? Он  у  них  в  институте  преподавал… Любимый  учитель, с  понтом… Она—любимая  ученица… И  так –всю  жизнь.
     –Он  приходит  к  вам?
     –Да, –хмуро  ответил  Рогов. –Не  далее  как  вчера  набухались  тут, а  утром  в  Ригу  улетели. Мы  их  остатки  допиваем.
      После  коньяка  и  вина  Аня  лихо  опрокинула  рюмку  водки  из  графинчика, и  теперь  ей  бы-
ло все –все  равно. Тело  заморозилось, словно  из  него  предупредительно  вытянрули  нервные  окончания. Теперь  ее  уже  не  раздражали  Ленины  слюнявые  поцелуи –все  было  по  барабану.
      Аня  с  Леней  не  спали  всю  ночь. Аня  старалась  выбирать  позы, где  тела  не  соприкасаются. Например, он –на  коленях, она –ноги  на  плечи. Или  сзади.
     Утром  тело  ломило, как  после  километровой  пробежки.
     Утром  Леня  сказал:”Я  тебя  люблю!”
     Что  и  требовалось  доказать.
      …Расписались  Аня  с  Леней  буднично, без  пышных  церемоний, еще  и  компенсацию  за  зо-
лотые  кольца  получили, которых  не  покупали.
      На  эти  деньги  они  слетали  на  недельку  в  Таллинн. Жили  в  гостинице  “Кунгла”, рядом  с  телестудией.
      Вечером  она  говорила  своему  новоиспеченному  мужу:”Закрываю  глаза, а  передо  мной   ба-
шни  и   шпили, шпили  и  башни”…
     –Так  я  хочу, чтоб  они  закружились, –хрипло  отвечал  Леня, наваливаясь  на  нее.
     Вот  если  бы  не  это, если  бы  не  это… Аня  кривилась, уклонялась  от  мокрых,  неумелых  по-
целуе...   
      Утром  Аня  с  Леней  пили  кофе  с  горячими  бутербродами  в  нижнем  баре  гостиницы, куда  захаживали  сотрудники  близлежайшей  телестудии. Тут  Аня  познакомилась  с  кучей  дутых  зна-
менитостей: тот  с  Высоцким  пил, тот  с  Шукшиным, тот  оператором  был  на  съемках  фильма  “Зеркало”  у  Тарковского, тот  с  Андреем  Мироновым  знаком, тот  еще  как-нибудь  слямзил  ос-
колок  чужой  славы.
     Я –дочь  великого  поэта  Вандурского, я –сын  знаменитого  гроссмейстера   Корчного, я –сын 
скульптора  Овсянкина, я –сын  Шолохова… Получается, в  жизни  ты  можешь  быть  придурком, пьянецей, злодеем, вором, мошенником, убийцей, подонком, в  крайнем  случае , н и к е м… Твоя  заслуга  лишь  в  том, что  ты  сын… Аню  бесило  такое  лицедейство, а  в  ее  новом  муже    оно  присутствовало, что, естественно, раздражало  вдвойне.
     Я –почти  пасынок  народного  артиста  Арсения  Волосова! Вот  мы  какие! Где  уж, нам  уж…
     Сам  дедок  держался  просто, никогда  не  упоминая  своих  званий. Аня  его  несколько  раз  ви-
дела.
     В  80  лет  Волосов  играл  комических  стариков, попутно  преподавая  в  институте  искусств. Он  был  крепенький, много  пил  и  вел  себе  удивительно  одинаково  на  сцене  и  в  жизни, так  что  где  играл, где  жил , непонятно. Возможно  у  него  по  старости  все  перепуталось.
     В  детстве  Леня  Волосова  не  любил –ревновал  к  матери, как  всякий  избалованный  единстве-
нный  сын.
     –Может, ты  его  еще  папой  прикажешь  называть? –брызгал  слюной  десятилетний  Леня, и  его  нижняя  губа  оттопыривалась, пухла, некрасиво  синела. Он  становился  похож  на  плавающе-
го  в  колбе  заспиртованного  уродца. А  мать  прижимала  его  к  себе, гладила  по  слипшимся, по-
сыпанным  перхотью  волосам, совала  тазепам   и  тяжело  вздыхала.
     –Я  оттого  родился  такой, –не  унимался  Леня, истерично  топая  ногами, –потому  что  ты, ты  принимала  таблетки, чтобы  спокойно  спать, разве  не  так ?
     –Не говори  глупостей, –плакала  мать.
     Однажды  Волосов  зашел  к  Роговым, а  Валентины  Ефимовны  дома  не  было. Актер –пьяне-
нький, поговорить  охота, вот  и  прицепился  к  семикласснику  Лене  с  христианскими  изысками:
     –Не  судите, да  не  судимы  будете…  Нужно  быть  снисходительным  к  людям, уметь  прощать, прощать, а  не  требовать, понимаешь, Леня. Никто  человека  не  накажет  больше, чем  он –сам  себя. Именно  об  этом  и  написан  знаменитый  роман   Достоевского. Убийца  всегда  несчастнеее  жертвы, потому  что  трупу  все  равно, он  не  существует, а  преступника  мучает  память. И  лю-
ди…
     –Разглагольствовали  Вы  так, Арсений  Иванович, –ехидно  прервал  старика  Леня, –когда  мо-
лодой  и  красивой  у т о п и л а с ь  Ваша  перввая  жена?
     Задавая  этот  риторический  вопрос, Леня  ожидал  звонкой  оплеухи. А  если  не  ее –то  возму-
щения, негодования  и  яростного  опровержения  домыслов…
     Эта  давняя  история  до  сих  пор  оставалась  неясной: то  ли  жена, узнав  об  измене, действите-
льно решилась на  самоубийство, то  ли  просто, далеко  заплыв, не  рассчитала  свои  силы… Нашли  ее  поздно, правды  так  и  не  узнали…
     Леня  думал, что  его  почти  отчим  станет  доказывать:  не  могла  его  жена –тихая  недалекая  домохозяйка, никогда  бы  не  осмелилась, нет, нет –судорога  свела  ногу, может  микроинфаркт  или  вода  была  слишком  холодная…   
     Арсений  Иванович, однако, молчал. Чуть-чуть  дрожал  его  подбородок. Вроде  бы  и  хмель  прошел.
     Мать  Рогова  не  любила  заниматься  хозяйством  и  вечно  создавала  видимость  порядка, запи-
хивая  немытые  банки  под  газовую  плиту  и  изящно  укрывая  горы  бумажного  мусора  театраль-
ной  парчой  и  шелком.
     Сейчас  же  тусклый  свет  поставленной  на  пол  лампы  с  большим  розовым  абажуром  наго-
нял  потустороннюю  таинственность  на  обыкновенную  кухонную  неряшливость: дуршлаги , кас-
трюли, ведра, заплесневевшие  банки  из-под  скисшего  молока, швабру  с  неотжатой  тряпкой, веник  в  густой  паутине…  Хмурая  неубранная  квартира  в  полумраке  напоминала  заброшенные  катакомбы, в  которых  когда-то  жили,  и  еще  не  вся  утварь  сгнила.
     Волосов  вынул  из  нагрудного  кармана  кокетливую  плюшевую  собачку, внутри  которой  пря-
талась  четвертинка  коньяку.
     –Ленечка, давай  выпьем, –смиренно  попросил  он.
     Леня  принес  из  комнаты  две хрустальные  рюмки, они  разлили, и  Волосов, залпом  опустошив  свою  половину  как-то  слишком  уж  театрально  произнес:
     –По  ночам  меня  терзает  горечь  всех  похорон…      
       Я  совесть  снотворням  смиряю, –прямо  чуть  ли  не  стихами.
     Леня  тем  временем  заварил  крепкий  чай, но  сахару  в  доме  не  оказалось –кончился.
     –Библия –фантастически   мудрая  книга, –медленно  вещал  старик, а  у  Лени  слипались  глаза.
     Он  пил  несладкий  чай  и  думал: “Скорее  бы  мать  прийшла, где  ее  черти  в  такую  холодры-
гу  носят?”
     Волосов  говорил  вроде  бы  серьезно, искренне, но  Леня  так  до  конца  и  не  мог  понять,   во-
шел  ли  он  в  роль  или  исповедуется  на  самом  деле. Может,  все  обьясняется  проще –каждый  вечер  знаменитый  Волосов  привык  играть  разные  роли : то  злодея-душителя, то  романтическо-
го  благодетеля  или  еще  кого-нибудь, а  по  понедельникам  театр  выходной. Вот  и  все.
     Все  это  Леня  рассказывал  Ане  как-то  вечером  за  тем   же  коньяком  из  мохнатой  плюшевой  собачки. Этот  песик  с  темными  хитрыми  пуговками  глазок  еще  долгие  годы  пребывал  в  квар-
тире  Роговых. Маленький  Руслан  любил  с  ним  играть…
      Аня  благополучно  сдала  сессию  и  перешла  на  третий  курс.
      После  последнего  экзамена  она  позвонила  в  Одессу  маме  и  сказала, что  задержится.
      –Ты  все  сдала? –испуганно  спросила  мама. Ведь  она  ничего  не  знала  о  новом  замужестве  дочери. Аня  ей  не  сообщала.
      –Все  я  сдала, –скривилась  Аня  в  телефонную  трубку, –на  повышенную  стипендию. Успоко-
йся. Тут  личные  дела.
      –Ну,  так  решай  их, –облегченно  вздохнув, сказала  мама. –С  Русиком  все  в  порядке. Не  во-
лнуйся. Здоров…  На  даче… Балуется… Петуху  полхвоста  оторвал.
      Аня  улыбнулась. Она  скучала  за  сыном. А  мама  продолжала:
      –Будь  в  Харькове, сколько  надо. Не  торопись. У  нас  все  o’key.
      Пошел  третий  месяц  Аниного  замужества. Июль  пылал  сорокоградусной  жарой. Аня    по-прежнему  оставалась  в  общежитии.
      –Невозможно  жить  втроем, –с  самого  начала  сказала  свекровь.
      Аня  с  Леней  по  привычке  встречались  в  кофейне. Так  долго  тянуться  не  могло. Нужно    было  срочно  меняться.
     Ленин  родной  отец  Фаерман  преподавал  в  институте  культуры  режиссуру. Валентина  Ефи-
мовна    здорово  потрошила  его:
     –Я  не  могу  одна  содержать  такого  трудного  ребенка, –орала  она  в  телефон.
     «Двадцатилетнего  и  женатого» , –тихо  комментировала  Аня.
     Короче, решили  Роговы  расакрутить  несчасного  папашу  на  кооператив, чтобы  не  делить 
просторную  двухкомнатную, старой  постройки, с  телефоном, в  центре.
      Бывший  муж  Валентины  Ефимовны  поскупился  и  нашел  другой  выход : выдать  прежнюю  супругу  во  что  бы  то  не  стало  за  Арсения  Волосова,  тогда  денежки  сохранятся.
     –Какая  вероятность  того, что  он  на  ней  женится? –спросил  папа  Леню  при  встрече.
     –Процентов  30, –спокойно  ответил  сын.
     –Надо, чтоб  было  сто, –посоветовал  отец.
     А  беспечный  актер, владелец  и  единственный  обитатель  пятикомнатной  квартиры, не  подоз-
ревая   о  ловушке, преспокойненько  попивал  водочку  и  похрустывал  соленным  огурчиком, мур-
лыкая, как  молодой: «Ой, паненко, ви  прекраснi, гай, гай,гай ,гай, в  сердцi  ви  в  моем   збудили  жар»…
      –А  какая  паненка  ухаживать  за  тобой  будет, как  заболеешь, –ластилась  Валентина  Ефимов-
на. –Тебе, милый  мой, не  20 , не  30, и  даже  не  50…
      Ане  было  жаль  старичка. Было  больно  смотреть, как  затягивается  петля  на  багровой  от  во-
дки   шее.
     Когда  бывшая  студентка  Рогова  потащила  своего  преподавателя  Арсения  Волосова  в  ЗАГС,               
Аня  с  Леней  были  в  Москве.
      Аня  стремилась  в  театры, Леня  таскал  ее  по  кабакам  и  кофейням. Все-таки  в  Пушкинский  Музей  они  пошли. Аня  долго  не  выходила  из  зала  с  картинами  Гогена. Ее  поразили  статич-
ные  позы  шоколадных  таитян, их  раскосые  сливовые, отрешенные, как  у  Будды, глаза. Казалось, на  нее  смотрят  тысячи  Будд.
     Ане  вообще  была  ближе  восточная  религия  своей  абстракностью  и  более  размытыми  риту-
алами. Бог  в  буддизме, словно  часовой  мастер, –завел  будильник-мироздание  и  оставил  без  присмотра –пусть  вертится. Вмешиваться  в  человеческие  дела –слишком  мелко  для  Бога. Хрис-
тианские  молитвы  напрасны  и  смешны.Бог  апофатичен, и  связь  с  ним  может  быть  только  од-
носторонней.
     Буддисты  в  большей  степени, чем  христиане, рассчитывают  на  энергию  своего  тела, о  кото-
рой    мы  мало  знаем  и  которую  почти  не  используем.И  если, считала  Аня, мы  истеребим  друг  друга  в  атомной  войне, если  земной  шар  вдруг  грохнет  торжественным  заключительным  акко-
рдом-взрывом, Бог  и  не  почешется… Он  забудет  о  нас  и  создаст  новый  мир, более  совершен-
ный, на  его  взгляд. А  может  и  не  создаст –как  захочет.
     На  Востоке  смутно  догадываются  об  этом, на  Западе  яростно, с  настырной  настойчивостью  ребенка  отвергают, создавая  легенду-успокоение, прекрасную  сказку  о  Иисусе  Христе. Любопы-тен  прототип  этого  якобы  богочеловека. Кто  он?  Сумасшедший, гермафродит, гипнотизер, попу-
лярный  проповедник, клоун? Кто  угодно…
     Такие  мысли  приходили  к  Ане  всегда, когда  она  внимательно  вглядывалась  в  плоские  оста-
новившиеся  восточные   лица  с  темным  тяжело-неподвижным  взглядом  раскосых  глаз, пытаясь  угадать, что  же  могут  видеть, ощущать  эти  печальные  глубокие  сливы  такое, что  недоступно  нам, европейцам.
     Из  Москвы, не  заезжая  в  Харьков, Аня  улетела  прямо  в  Одессу. А  что  ей  делать  в  обще-житии? Ведь  свекровь  к  своему  актеру  еще  не  перебралась. А  так  Аня  хоть  с  сыном  побудет. Рогов  звонил  каждый  вечер, сообщая  о  ходе  квартирных  дел.
     Осень  была  сухой  и  теплой. Аня  со  своим  четырехлетним  Русланом  просыпалась  поздно,  когда  вся  ее  многочисленная  семья  расходилась  по  делам. В  институте  занятия  уже  начались, но  Аня  не  спешила  в  общагу, хотелось  переехать  в  свой  дом.
    Старенькая, одряхлевшая  за  последнее  время  бабушка  подавала  внычке  с  правнуком  завтрак.   
Потом  Аня  одевала  Руслана, и  они  шли  в  парк. Их  сгорбленная  бабуля  в  гордом  одиночестве  оставалась  варить  обед.
     На  аллеях  парка  шуршащие  кленовые  листья  скрипели  под  подошвами. Аня  с  Русланом  подбрасывали  их  ногами, и  они  звонко  лопались  об  асфальт. Руслан  смеялся. Аня  катала  Рус-лана  на  качелях, затем  шли  пить  кофе  с  пирожными  в  тот  самый  “Лотос” , где  когда-то  сиде-
ли  за  шампанским  с  Володей  Рыженко. Ане казалось, что  с  тех  пор  прошло  сто  лет. Руслан  любил  мороженное  с  фисташками, ждал, пока  оно  в  вазочке  растает, и   усердно  размазывал  по  лицу. Аня  терпеливо  вытирала  его  носовым  платочком.
      Дома  на  обед  бабушка  обычно  готовила  борщ, крутую  пшенку  с  жаренной  рыбой  и  ком-
пот. Аня  укладывала  Руслана  спать  и  иногда  уходила  в  редакцию, а  если  оставалась, то  читала  или  писала,случалось,  усыпала  вместе  с  сыном. Вечером  все  собирались, включали  радио, телек 
и  магнитофон  одновременно, галдели. Аня  старалась  не  выходить  из  своей  комнаты.
      Наконец, в  какой-то  тусклый, слякотный, туманный  день  раздался  Ленин  победный  звонок:
      –Эврика!  Она  перебралась! Территория освобождена! Приезжай  с  Русланом… завтра… Я  так  соскучился…
      –Завтра… не  получится, –улыбнулась  Аня.
      –А  ты…   самолетом… Только  позвони, сообщи  рейс. Я  встречу.
      –Я  тебе  позвоню  завтра  в  любом  случае, –неопределенно  ответила  Аня  и  положила  труб-
ку.
      Самолет  задерживался. А  ня  перезвонила  Лене, попросила  встретить  на  два  часа  позже. Са-
Ма  же  зашла  с  Русланом  в   ближайший  бар: купила  сыну  пирожное, себе  заказала  кофе. Аня  курила  и  пила  чашку  за  чашкой, Руслан  уснул  у   нее  на  руках.
      В  Харькове  их  никто  не  встретил. Аня  вымоталась, Руслан  капризничал. Так  начиналась  ее  новая  семейная  жизнь.
      Слава  Богу, Рогов  был  дома  и  открыл  им  дверь. Руслана  наскоро  напоили  молоком  и  уло-
жили  спать  на  только  что  купленный, пахнущий  стружкой  диван. В  Одессе  Руслан  до  сих  пор    
спал  в  деревянной  кроватке.
     Валентина  Ефимовна  постаралась:  на  ужин  была  жаренная  рыба  под   майонезом, рис  с  ово-
щами   и   несколько  отварных   яиц. Уставшая  Аня  еле  ковыряла    вилкой.  Рогов  же  уплетал   за  милую   душу. С  толстых   обкусанных  губ   тоненькой   струйкой  текла  слюна.  Аня  старалась  не  смотреть. Рогов  развил  о  стол  яйцо, молниеносно  почистил, жадно  откусил  половину  и  скриви-
лся:
      –Просил  же  маму  сварить   всмятку, так  нет! Ненавижу  крутые  яйца! Может  ты  доешь?
      Аня  помотала  головой. Горький  комок  подкатил  к  горлу.  На  глаза  навернулись  слезы. Она  выбежала  в  туалет.
      Наконец, после  ужина  они  прошли  в  большую  комнату  и  сели  на  торжественно  сверкаю-
щий   белизной  широкий  диван. Аня  старалась  не  смотреть  на  мужа. Ее  бесило  буквально  все  в  его  внешности: дефективно  склоненная  набок  голова, напоминающая  оставленный   на  семена  пузатый  огурец, белая  тоненькая  шейка, как  стебелек  бледной  поганки, маленькие  виновато  бе-
гающие  глазки  и  вечно  открытый  рот  с  толстыми  обкусанными  губами  и  капающей  слюной. Скорей  бы  он  потушил  свет. Его  неловкие  прикосновения  пальцев –ползанье  гадкого  слизняка. Нет,  Аня  этого  не  выдержит. Да  и  зачем?  Что  за  крест  она  несет? Где, когда, в  какую  минуту  случился  прокол? Когда  ее  институтская  подружка  Люда  премило  посоветовала  заняться  захва-том   квартиры?  А  может , еще  раньше?  И  почему  такая   нескладуха  с   мужчинами?  Ведь   она  многого   от  них   не  требует.  И  все  равно  никак  не  может  напасть  на  нужного.  А  если  всему  виной  тот  далекий  случайный  бензинный  мотоциклист? Тот  грубый  мужик, который   ее  сло-
мал?
      –Леня, меня  колотит, –жалобно  сказала  Аня, –Давай  выпьем!
     Рогов  послушно  вытащил  вечный  коньяк  из  собачки. Тонко  нарезал  лимон. Развернул  шоко-ладку. Пододвинул  к  дивану  журнальный  столик. Аня  выпила  и  включила  магнитофон. Начала  медленный  танец  с  раздеванием. Когда  она  осталась  голой, Рогов  обнял  ее  сзади  своими  сует-
ливыми    ручками  так, что  Аня  даже  пьяная  передернулась.
     Она  плюхнулась  на  диван, отвернулась  к  стенке  и  сказала  с  хрипотцой :
     –Давай  сзади…
     Она  по-кошачьи  протянула   тонкую  ухоженную   ладонь  меж  своих  ног  в  надежде  обвить  теплое  трепещущее   готовое  ублажать  ее  железо, но  разочаровано  наткнулась  на  вялую  ватку, и  лицо  ее  искривилось  презрением:
     –Что  это  значит?
     –Сейчас…сейчас…Погоди  маленько, –лепетал  обескураженный  Рогов. –Сам  не  знаю, что  со  мной... Так  ждал  тебя… –он  чуть  не  плакал.
     А  Аня  истекала  и  психовала.
     Заменит  бы  эту  обвислую  никчемность  Рогова  Сашиным  снарядом… Где  мой  Саша? Как  мало  человеку  надо…
     Рогов  делал  какие-то  поясничные  упражнения,  пытаясь  самовозбудиться, а  Аня  дрожа,  с  по-
Серевшими  губами  натягивала  ночнушку. Затем  она  натянула  толстую  теплую  вязанку, но  все  равно  не  могла  унять  озноб.
      –Я  приму  тазепам, –сказала  она  мужу.
     Как  только  Аня  проглотила  таблетку, из  соседней   комнаты  послышался  удар, как  будто  упал  кирпич. А  вслед  за  ним  кряхтенье  и  негромкий  плач.
     –Руслан  скатился  с  дивана, –догадалась  Аня. –И  хнычет  спросонок. Пойду  посмотрю. Опять  его  в  деревянную  кроватку  укладывать, что  ли?
     Аня  успокоила  сына, дав  ему  айвового  варенья,  и  вернулась  к  мужу.
     –Давай, давай, –радостно  скалился  Рогов, все  еще  массажируя  поясницу, –Анька, раздвигай  ноги  скорее, сейччас  все  получиться.
     Аня  молча  стала  на  четвереньки. Своего  второго  мужа  она   могла  выдерживать   только  в  такой  позе, где  тела  меньше  соприкасаются.
     Ленин  вроде  бы  упругий  болт, решительно  разогнавшись, ткнулся  в  Анины  первые  ворота  и  тут  же  обмяк, словно  бы  чего-то  застеснявшись.
     –Сейчас, сейчас, –опять  извинительно  лепетал  Рогов.
     У  Ани  ныли  колени.
     –Долго  мне  еще  ждать? –разозлилась  она. –Сколько  ты  будешь  надо  мной  издеваться?!
     –А  кто  так  пилиться?  –заорал  в  свою  очередь  Леонид. –Ты  можешь   п р о с т о  лечь  на  спину  и  п о–о б ы к н о в е н н о м у  раздвинуть  ноги?! Неужели  это  так  трудно? А  то  боком, за-   
дом, цирк  тут  устраиваешь! Попробуй  сориентируйся  сразу, приноровись!
      – Совок  ты  вонючий! – взвилась  Аня.
      Рогов, побледнев, спрыгнул  с  дивана, молниеносно  натянул  штаны.
      –Вот  я  в  институте  расскажу, как  ты  меня  обзываешь! – брызгал  слюной  Рогов, лилипутс-
   кие  ручки  вверх-вниз, вверх-вниз. – И  вообще,  ты  слишком  часто  употребляешь  слово  “совде-пия”. Тебе  не  поздоровится, учти, Аня. Упекут.
     –Зачем  тебе  это? – испуганно  спросила  Аня. Она  не  ожидала  такого  от  мужа.
     –Раз  моя  жизнь  не  сложилась, – истерично  орал  Рогов, – буду  гадить другим. Ты  же  меня  не  любишь, не  любишь, я  чувствую. Тебе  нужна  была  квартира, квартира, квартира, – в  бешенс-
тве  топал  ногами  Леонид.
     На  институтских  делах  семейные  скандалы  не  отражались. Аня  старалась  поменьше  бывать  дома. Леня  отводил  и  забирал  Руслана  из  детского  сада  сам. После  садика  он  покупал  Русику  пирожное  с  клюквенным  соком  в  каком-нибудь  кафешке, себе  заказывал  рюмку  коньяку.
     Аня  же  после  лекций  одна  или  с  Людой  направлялась  в  кофейню  со  странным  прозвищем  “Бухенвальд”. Энтузиасты  оборудовали  подвал  студенческой  столовой  общежития  “Гигант”  по-
Литехнического  института  на  западный  манер  небольшого  бара  и  здесь  собиралась  творческая  молодежь.
     Аня  засиживалась здесь  допоздна. Леня  с  Русланом  сами  жарили  себе  на  ужин  картошку  с  яйцами  и  колбасой  или  варили  сосиски  и, не  дожидаясь  мамочку,  укладывались  спать.
 

                *  *  *   
     …Стройный, загорелый  фотожурналист…
      Аня  с  трудом  и  скрипом  приоткрыла  тяжелую  дубовую  дверь  кофейного  подвала. Коля  Грунтовский   оканчивал   читать   только   что   написанное   прямо   здесь, в  кофейне, стихотворе-
ние.
    Аня  познакомилась  с  этим  известным  харьковским  фотожурналистом  в  редакционном  лифте,
Когда  поднималась  на  седьмой  этаж, в  “Красное  знамя”.
    Теперь, в  кофейне  он  подскочил  к  ней, джентельментски  снял  шубу, усадил  за  столик  и  стал      
Рассказавать  о  том, как  в  Харькове  устанавливали  памятник  Шевченко. О  памятнике  великому  Кобзарю  действительно  ходили  легенды. Внушительно  нахмуренный  родоначальник  украинской  литературы   из   камня   с  искусным  барельефом   героев   собственных   произведений: печальной  “покрыткой”  Катериной  с  “немовлям”  на  руках, бунтующими  крепостными   с  вилами  и  дубин- ками  считается  лучшим   памятником  этому  поэту  в  мире. Да, харьковчан  нельзя  упрекнуть  в  конъюнктуре, правда, любопытная  вещь – собственный  дневник  Тарас  Григорьевич  вел  на  русс-
ком    языке. Автор  этого  памятника – Матвей  Манизер  чуть  позже  лепил  посмертную  маску  Сталина.
      Лавочки  вокруг  мощного  каменного  Тараса – всегда  облеплены   прогуливающими  лекции  студентами – хохочущими, курящими, осторожно  выносящими, чтоб  не  пролить, чашки  с  дымя-
щимся    кофе  из  ближайшей  кофейни.
     Пулеметной  очередью  анекдоты – кто  больше, кто  лучше, кто  короче, кто  остроумнее.
     “Максим  Горький  гуляет  по  лесу  с  группой  писателей. Разговор, как  водится  о  литературе. Вдруг  Горький: “Извините, мне  надо  отлить…” Заходит  за  кустик, вытаскивает  болт и  говорит : “Вот  это  тот  карандаш, которым  все  мы  пишем…”
     Очередь  за  огурцами:  “Мне,  пожалуйста  длинные  и  тонкие, а  мне – короткие  и  толстые…” А  Вам  какие? – спрашивает  продавец. Мужчина  отвечает : “А  мне  поесть…”
     Живший  неподалеку, возле  Госпрома, Коля  часто  фотографировал  памятник  с  разных  ракур-
сов  и  все, что  вокруг: заплеванные  семечками   скамейки , шелестящие  на  ветру  белые  ласточки         
конспектов, самих  студентов-анекдотчиков, столетних  старух, крошащих  корявыми  трясущимися  руками   пышные   белые   булки   итак   раскормленным   голубям. Потом  Грунтовский  публиковал  эти  снимки  в  газете  под  незатейливыми  названиями :  “Будни  нашего  города” , “Харьков  глаза-
ми  горожан”  и  т. п.
    Высокий  смуглый  Николай  с  ниткой  смоляных  усов, в  вечной  кожанке , с  приросшей  к  пле-чу  квадратной  сумкой  с  фотохерней  возникал  то здесь, то  так, казалось, везде  одновременно,как назойливое  привидение, химера, “летучий  голландец”. Он  сам  был  ходячей  легендой, кто-то  да-
же  поместил  его  в  кроссворд – “лучший  фотокорреспондент  “Красного  Знамени”…
     Коля  принес  Ане  тройной  кофе. Она  курила  и  думала  о  своем, а  Колина  быстрая, несколько  несвязная  речь  журчала , как  речка, вдоль  которой  идешь , но  шума  ее  не  замечаешь. Так, доле-
тали  некоторые   разрозненные  обрывки  фраз.
      –У  меня  сейчас  дома  такой  бардак, – неожиданно  донеслось  до  Ани.
      –Что  же?
     –Размениваемся. Все  разъежаемся. Мамаша – в  одну, Ленка  с  дочкой – в  другую, ну  а  я… Поджарить  картошку  с  колбасой  я   и  сам  смогу…
     –У  Вас  три  комнаты?
     –Да. Но  я  привередничать  не  буду. Мы  быстро  разъедемся.
     –Если  что-то  будет  не  подходить, звони.
     –Ты  тоже  решила  развестись?
     …
      …У  Коли  росли  волосы  даже  на  плечах, они  напоминали  черные, не  ангельские  крылышки  и  кололи   ухо. Аня  уселась  на  Колю,  и  так  они   не  спеша   куда-то  плыли. Время   от   времени  Аня   откидывалась  назад, опираясь  на  ладони, а  ступнями  ног  цепляясь  за  Колины  шерстяные  плечи,   как  за  турник. Коля   большим    пальцем  щекотал    клитор,    помогая   приутомившемуся  члену.
      –Ой, ай, ой-ой-ой, – всхлипывала  Аня…
     Еще  в  кофейне  Коля  спросил, не  торопится  ли  она.
     –Нет, – ответила  Аня. – Муж  уложит  Руслана.
     –Может  быть, ты  мне  попозируешь, – спросил  Коля.
     –Хорошо, – согласилась  Аня.
     Не  такой  уж  бардак  был  у  Коли. Войдя  в  квартиру, он  быстро  включил  тусклый  оранже-
вый     абажур  на  придиванном  столике, чтобы  скрыть  некоторый  беспорядок.
     Несмотря  на  метель  во  дворе, в  комнате  было  тепло. Аня  начала  медленно раздеваться, ожи-
дая, что  Коля  вот-вот  наброситься  на   нее, но,  когда  она  осталась  совсем  голой, Коля  лишь по-дошел  вплотную  и  придирчиво  осмотрел  ее.
    –Пусть  тело  отдохнет  от  резинок, – сказал  он. И  стал  устанавливать  вспышку.
    –Подержи  левую  грудь  ладонью, – командовал  Коля. – Потереби  сосок, чтоб  покраснел – стал 
похожим  на  розочку. Вот  так! Хорошо. Снимаю.
     –А  теперь  согни  колени  и  разведи  ноги  как  можно  сильнее, – не  унимался  Коля. – Двумя  пальцами  растяни  вагину. Секундочку… Держи  так,  пока  я  не  скажу  отпустить. Еще  немного. Потерпи, Анечка! Сейчас, сейчас…
     –Не  могу-у  больше, – ныла  Аня. – Я  устала, замерзла…
     –Сейчас  я  тебя  согрею, – успокоил  Коля. Он  откупорил  бутылку  коньяку  и  плеснул  в  гра-ненный  стакан. Затем  быстро  приготовил  растворимый  кофе. – Выпей, согреешься.
     Аня  залпом  выпила  коньяк  и, голая,  потянулась  к  Коле, одетому  в  теплый  черный  свитер  крупной  вязки  и  джинсы. Своими  тонкими  руками  Аня  обвила  Колины  широкие  плечи  и  ста-ла  мелко  покусывать  его  пухлые  губы  под  ниточкой  черных  усов.
     –Не  надо, – мягко  отстранил  ее  Коля. – Не  обижайся, Анюта. Я  сейчас  не  мужчина, я –фото-
граф!Давай  еще  немного  поработаем!Интересно  получается. Я  подарю  тебе  по  три  экземпляра      
всех  снимков.
     …Коля  вконец  измучал   Аню. А  ведь  она  согласилась  позировать  не  за  деньги – по  дружбе. Да-а, профессиональным  моделям  не  позавидуешь. Каторжный  труд.
     –Коля, –взвыла  Аня, – я  же  не  профессионал. Помилуй. Я  уже  жалею, что  согласилась. Я  ус-   
тала, Коля. Не  привыкла. Меня  колотит, – Аня  подбирала  слова, – … от  возбуждения. Я  так  не  могу, Коля-я!
     –Так  залазь  на  меня, –снизошел  Коля. Сбросил  одежду  и  лег  на  диван.
     Аня   завертелась   на  нем   вьюнком,  убыстряя  темп. Она   вот-вот   должна   была  кончить, как  Коля  мягко  снял  ее  с   себя  и  поставил  на  четвереньки.
     Тут  Коля  разошелся. Широко  размахивая  железно  вставшим  болтом, он  засаживал  все  глуб-
же  и  чаще, одновременно  щекоча  средним  пальцем  задний  проход.
     –Ой, ай, ой, –орала  Аня. – Ой-ай-ой, – океан  разливался… Ой, ай…– Коля  оставил  на  заднице  синий  след…
     Побывав  в  гостях  у  Коли, Аня  вдруг  вспомнила  про  Юру. Ведь  они  оба  были  фотографа-
ми. А  что, если… Она  рискнула  позвонить.
     –Где  ты  пропадала? – буднично  спросил  Юра, как  будто  они  расстались  вчера. Ты  бы  заш-ла  ко  мне, посмотрела  бы  новые   работы.
      Дома  у  Юры  Аня  задумчиво  перебирала  толстую  пачку  фотографий. “Мастер  неожиданно-го  ракурса”, – так  можно  было  б  назвать  о  нем  очерк. Но  Аня  не  собиралась  писать  о  Юре.
      Юрина   светловолосая   улыбчивая   жена   угощала   Аню   индийским   чаем, бутербродами   с  тоненькими  ломтиками  сухой  колбасы  и  острым  соусом. Предложила  как-то  более  серьезное  блюдо – рис  с  курицей, Аня  не  стала  отказываться.
     Юра  ничуть  не  изменился. Он  по-прежнему  фотографировал  и  трахал  свои  модели. Жена  родила  ему  третьего  ребенка, сына,  и  Юра  на  радостях  купил  себе  бордовые  “Жигули”.
     У  Юры  было  уютное  трехкомнатное  гнездышко, и  Аня  любила  там  бывать, но  дома  она  только   пила   чай  и  рассматривала   фотоальбомы. Сношались  они  с   Юрой     на   нейтральной  территории. Юрин  друг  выручал – давал  ключи, потому  как  Аня  своими  ногами  задевала  руль  и  тормоз  в  любой  позе.
      С  мужем  у  Ани  ничего  путного  не  получалось, не  могла  она  к  нему  привыкнуть: давала  только  пьяная  до  одеревенения, чуть  ли  не  затыкая  нос. Сладковато- трупный  едкий  запах, ис-ходящий  от  его  тела, доводил  ее  до  дурноты. Почему  Аня  медлила  с  разводом? По  очень  про-стой  причине. Однажды  она  задалась  вопросом: откуда  в  ее  холодильнике  берется  мясо? И  по-няла: в  Одессе  ее  содержали  родители, здесь, в  Харькове – свекровь. На  стипендию  и  алименты  она  с  Русланом  не  протянет.
     Так  Аня  и  мыкалась  полтора  года, затыкая  уши  и  зажимая  рот, до  весны  четвертого, после-днего   курса. Единственной   отдушиной   была   кофейня.  Когда   Аня  в   ней   впервые    увидела  Андрея, то  подумала: с  ней  может  случиться  что  угодно – придет  мировая  известность, наградят  Нобелевской  премией, станет  матерью-героиней  или  кинозвездой, Мадонной, секс-бомбой, валю-тной  проституткой, владелицей  публичного  дома, заведет  мужской  гарем, только  никогда  в  жи-зни  у  нее  не  будет  такого  красавца.
     Дул  пронзительный, пахнущий  антоновкой  из  погреба, мартовский  ветер. Андрей, встретив-шись  с  Аней  в  кофейне  в  одно  и  то  же  время  несколько  раз, автоматически  стал  здороваться. Худой  сутулый  Андрей  с  аккуратно  расчесанными  темно-каштановыми  по  плечи, прямыми  во-лосами,   раскосыми   серыми   глазами  и   нервными   жестами   наркомана   молча   очаровал  Аню. Ведь  у   него   такое   чистое   светлое  неземное   лицо, такой   ровный   пробор,  такой   открытый 
взгляд…Ане  нравилось  пить  крепкий  обжигающий  кофе, пристально  смотреть  на  Андрея  и  со-      
чинять  его  жизнь. Аня  заранее  завидовала  женщине, которая  будет   целовать  такие   глаза. Ан-
дрей  так  юно  выглядел, что  Ане  и  в  голову  не  приходило, что  у  него  уже  может  быть  жен-
щина.
     Ей  же  эти  глаза  недоступны, ей  их  некуда  определить, впустить, вместить. Ее  жизнь, полная  пустяков, главного  не  вмещает.
     Как-то  в  пять  вечера  собралась  длинная  очередь. Аня  изнывала  посередине, когда  Андрей, резко  распахнув  двери, приветливо  кивнул  ей, крутнув  веером  темных, блестящих, вымытых  до-рогим  шампунем  волос, и  стал  в  хвосте. Тогда  Аня  решилась.   
     –Тебе  кофе? – спросила  она.
     –Да, маленькую.
     –Я  возьму, я  немного  ближе.
     Он  разжал  кулак  и  кинул  запотевшую  пятнадцатикопеечную  монету. Очередь  двигалась  ме-дленно, кофейщица  Клава  варила  на  совесть, в  подвале  было  душно, и  Аня  с  Андреем  вышли  на  улицу  покурить. Разговорились, у  них  оказалось  много  общих  знакомых   преподавателей – Андрей  учился  на  филфаке, Аня – в  институте  культуры, а  в  университете  и  в   их  бурсе  лите-ратуру  читают, как  правило, одни  и  те  же  учителя. Андрей  сказал, что  последний  месяц  почти  не  ходит  на  лекции – “скучно”. Аня  его  прекрасно  понимала. У  нее, у  самой  в  какой-то  мо-
мент    была  мысль  бросить  институт, но  друзья  очень  уж  уговаривали  получить  “ксиву”, и  ма-ма   ежедневно  твердила:”Ты  будешь  дворником!” Возможно, в  Ане  чувство  долга  развито  бо-лее. В  конце  концов  она  получила  высшее  образование. Ну  и  что?
     –Семин  у  вас  ничего  не  ведет? – спросила  Аня, ощущая  прежний  ужас, всякий  раз  овладе-вавший  ей, когда  она  шла  сдавать  Виктору  Петровичу  зачет.
     –Куда  ж  от  него  денешься, – хмыкнул  Андрей. – Его  курс – 20-е  годы, так  кроме  Горького  и  Бедного, ничьих  фамилий  он  и  не  называл. Будто  в  то  время  других  писателей  и  не  было. Семин  сейчас  в  Москву  уехал, на  повышение.
      –Может, он  не  вернется, там  и  останется? – с  надеждой  спросила  Аня.
      –Блажен, кто  верует, – усмехнулся  Андрей.
      Бесконечная  очередь  Ани  и  Андрея, наконец, подошла, они  как-то  поспешно  выпили  кофе  и  в  растерянности  вышли  на  улицу. Расставаться  не  хотелось. Дул  холодный  колючий  ветер. Что  же  делать?
     Леня  Руслана, наверное,  уже  уложил  спать, подумала  Аня, можно  спокойно  попить  чай, и  пригласила  Андрея.
     Анин  муж  даже  запек  бутерброды  с  сыром, майонезом  и  чесноком  в  духовке  для  гостя, они  сразу  же  стали  обсуждать  последние  футбольные  матчи  и, кажется, понравились  друг  дру-гу. Засиделись  за  полночь, и  Андрей  возвращался  домой  пешком. Вернулся  он, наверное, на  рассвете, потому  как  плелся  через  темный  город  на  поселок  Жуковского.
     Во  время  беседы  остановленную  портретно-неподвижную  красоту  Андрея  ветром   сдуло: он  заговорил, задвигался, черты  стали  менее  правильными, но  живыми.      
      Особенно  неприятно  он  улыбался – кривился   как  Сатир. Короче, Андрей  перестал  быть  для  Ани  красивой  загадкой. Ей  теперь  незачем  было  придумывать  его  жизнь, она   почти  все  о  нем
знала – недоучка, не  знающий  чем  заняться, убежденный  “волосатик”, увиливающий  от  армии, он  умел  только  все  ругать. Но, несмотря  на  это, Андрей  продолжал  интересовать  Аню, первый  визит  последним  не  оказался.
      Аня  с  Андреем  обычно  встречались  в  кофейне. У  него  теперь  было  много  свободного  вре-мени: из  универа  отчислили, потому  как  не  сдал  сессию, тут  же  пришла  повестка  из  военкома-та, Андрей  проходил   медкомиссию, а  пока  устроился  осветителем  в  ТЮЗе.
     У  Ани  лекции  оканчивались  в  два, а  Андрею  в  театр  нужно  было  к  шести, эти  четыре  ча-са  были  их.  Аня  с  Андреем  пили  кофе  с  заварными  пирожными, а  потом  шли  бродить  по  Харькову, который  одесситка  Аня  не  очень  хорошо  знала. Харьков  старше  Одессы, здесь  сох-ранились  облупленные  особняки   XVII  века, Андрей  показывал  Ане  эти  дома  и  рассказывал  легенды  о  них. Потом  они  шли  к  Ане. У  нее  в  это  время  никого  не  было  дома: Руслан  в  дет-ском  саду, а  Леня  после  лекций  подрабатывал  в  краеведческом   отделе  библиотеке  им. Коро-ленко  .
     Аня  с  Андреем  заваривали  крепкий  чай, сооружали  бутерброды  и  болтали  обо  всем. Как-то  Аня  пожаловалась  на  переполненный  транспорт, а  Андрей  с  истеричным  остервенением  подх-ватил:   
     –Да, да, это  ужасно, лица  вытягиваются, как  у  свиней, пялятся   отовсюду, это  ужасно, ужасно, кошмар, –  долдонил, как  заведенный, Андрей.
     Аня  уже  догадывалась  о  причине    необыкновенной  глубины  глаз   своего  друга, расширен-ности  зрачков, делающих  серые  глаза  влажно-красивыми  и  бездонно-туманными – димедрол, та-зепам, реланиум, увеличенные  дозы. Это – и  несвязность  речи, и  нервность  жестов, и  преувели-   
ченная   галантность – все  лекарства.
      На  улице  на  него  оборачивались:  яркая  одежда, волосы  ниже  плеч, узорчатая  тесемка  вок-руг  лба. Он, конечно, внешне   выделялся  из  толпы, но  это  Ане  даже  импонировало.
      Как-то  Андрей  с  Аней  договорились  встретится  в  два  в  кофейне – как  обычно , но  Аня  за-держалась  в  редакции, а  посмотрев  на  часы  и  поняв, что  не  успевает, решила  Руслана  забрать  из  детского  сада  пораньше, сразу  после  обеда – у  него  был  насморк – и  идти  домой.
     Аня  пришла  в  сад, когда  только-только  кончился  тихий  час, и  дети  пили  кипяченное  моло-ко. Руслан  его  ненавидел.
     –Мама! Мамочка! – обрадованно  бросился  Руслан. – Я  уже  здоров. Сестра  из  медпункта  ка-пала  мне  в  нос  лекарство  из  пипетки. Горькое,  и  пахнет  луком . Но  соплей  нет. Идем  на  “Бу-хенвальд”.
     Мальчик  любил  кофейню. Видя  кофейную  раскованность  взрослых, Руслан  оживал  сам, и  заварные  пирожные  здесь  были  вкусными.
     Был  уже  пятый  час, когда  Аня  с  Русланом   прибыли, а  Андрей  все  еще  сидел  в  темном  углу, один… Перед  ним – переполненная  пепельница  окурков, ряд  пустых  чашек  и  небольшая  горка  сломанных  пласмассовых  ложечек. Дрожащие   его  пальцы   громко  барабанили  по  столу, и  колченогий  неказистый  столик  довольно  слышно  ударял   своей   дефективной  ногой  о  цеме-нтный  пол.
     –Привет! – как  ни  в  чем  ни  бывало, сказала  Аня, приобняв  Андрея. – Ты  еще  здесь? Не  ду-мала, что  увижу  тебя  сегодня.
     –А  где  мне  быть? – Андрей  улыбнулся, успокоился  и  не  спросил  Аню, почему   она  опозда-ла. Он  рад  был  видеть  ее  на  два  с  половиной  часа  позже.
     Хотя  Андрей  выбрал  самый  имбецильный  столик  в  кофейне, Руслан  с  Аней  подсели  к  не-му.
     –Тебе  взять  кофе? – спросила   Аня  Андрея, открывая  сумочку.
     –Нет-нет, спасибо, не  надо, – скороговоркой  ответил  Андрей. – Я  уже  накофеился, надвоился и  натроился.
      Аня  купила  Руслану  пирожное  и  апельсиновый  сок, себе – кофе.
     Как  только  Аня  сделала  первый  большой  глоток, к  их  столику  подошел  Анин  знакомый  фотохудожник  Дима  Трубин. Он  стал  показывать  свои  новые  работы. Недавно  в  Доме  Ученых  открылась  первая  персональная  выставка  Трубина. Когда-то  Аня  позировала  Трубину, а  теперь  ей  любопытно  было  взглянуть  на  себя, оформленную  в  “ню”   на  выставке, и  она  предложила  Андрею  прогуляться  в  Дом  Ученых  сейчас  же.
      Андрей  молча, но  многозначительно-медленно  поднялся  и  вышел  покурить. Аня,  не  замечая  намеренности  своего  друга, непринужденно  болтала  с  Трубиным   и  даже  не  усекла  отсутствия  Андрея.      
      А  через  некоторое  время  Аня  и  Трубин  услышали  ворчливый  монолог  бессменного  барме-
на  Миши:
     –Когда  ты  перестанешь  ломать  ложки, Андрей? И  грызть  чашки? У  меня  вся  посуда  из-за  тебя  щербатая. А  новую  нескоро  выпишут.
     Трубин  усмехнулся. Кивнув  на  Андрея, сказал:
      –И  он  боится, что  его  возьмут  в  армию. В  армию  с  психопатией  не  берут.
      Но  Аня  подумала  о  другом. “Кто  я  ему? И  почему  он  нервничает, когда  я  разговариваю  с  другим  мужчиной. Ведь  он  мне  даже  не  любовник”.
     После  этого  случая  Аня  с  Андреем  недели  две  не  виделись. Аня  не  хотела  звонить  ему, но  Андрей  сам  приехал  в  свой  выходной  вторник  на  папиных  синих  “Жигулях”. Лихо, со  свистом  притормозил  у  парадной, так  что  Аня  услышала  скрип  тормозов  на  своем  третьем  этаже. Она  еще  лежала  в  постели, с    чашкой   кофе  и  бутербродом, читала  “Ноа-Ноа”, о  Гогене. Андрей  влетел, возбужденный, размахивая  руками  и  волосами, нервно  выдернул  военный  билет  и  раск-рыл  его  на  том  месте, где  стояла  печать  “Годен  к  нестроевой  службе”.
   –Отметим?!– сказал  он  Ане, вынимая  из  заднего  кармана  джинсов  плоскую  бутылку  коньяку.
–У  меня  признали  психопатию.
     Аня  до  сих  пор  не  может  объяснить  самой   себе, как  это   могло  произойти, может,  потому  что  она  была  раздета, а  постель, и  играла  музыка, и  коньяк.
     Аня  с  Андреем   долго  лежали, вцепившись    в  ладони  друг  другу, курили, молчали. Они  боя-лись. Аня  удивлялась: “Что  это  на  нее  нашло?” Как  в  первый    раз. Теперь  ей  это  казалось  не-понятным  и  совсем  не  нужным, но  не  она  ли  всего  несколько  месяцев  назад  завидовала  жен-щине, которая  сможет  целовать  эти  серо-раскосые, стихийные  глаза? Сейчас  целует  их  она, а  дальше?
      Коньяк  остался  почти  нетронутым…
      –Это  вам  с  мужем  на  ивнинг, – шепнул  Андрей, и  Аня  передернулась  от  пришедших  ему  мыслей.
     –Что  ты, что  ты, завтра  днем  придешь – допьем, – беспомощно  бормотала  она.      
     Андрей  никак  не  вписывался  в  ее  жизнь, ситуация  напоминала  кубик  Рубика, и  самое  вер-ное  было – расстаться. И  как  можно  скорее.
     Аня  с  Андреем  оделись   и  вместе   поехали  за  Русланом  в  детский  сад. А  потом  не  на  при-вычный  “Бухенвальд”, а  в  “Дружбу”, где  их  никто  не  знал.
     Андрей  Руслану  взял  мороженное, а  им  с  Аней  хотел  заказать   сначала  шампанское, но  Аня  уговорила  его  не  брать  и  обойтись  кофе. Он  же  все-таки  за  рулем.
     Руслан  рассказывал, как  сажал  с  воспитательницей  цветы  и  делал   кораблики  из  плотных   альбомных   листов. Толстый  мужчина  с  соседнего  столика  протянул  ему  блюдце  с  шоколад-ными   конфетами. Аня  и  Андрей  улыбнулись.
      –Мама, а  Нина  Даниловна  меня  тоже  конфетами  угощала, точно  такими. Только  меня, дру-гим  детям  не  давала.
      –Похоже, он  выбивается  в  «любимчики» , – кивнула  Аня  Андрею, засмеявшись.
      –Мне  так  спокойно  с  тобой  и  Русланом, – сказал  Андрей, – я  чувствую  себя  защищенным, и  нет  вокруг  искаженных  лиц, пялящихся  глаз, никто  не  смеется, не  тычет  пальцем. Когда  я  один, мне  кажется, что  все  вокруг  шепчутся  обо  мне.
      Аня  с  Русланом  и  Андреем  вышли  на  улицу. По-летнему  припекало  солнце, хотя  был  толь-ко  конец  мая, скоро  госэкзамены. «Жаркий   майский  вечер, не  звучит», – подумала  Аня.
      Синие  «Жигули»  Андрея  плелись  в  веренице  машин  по  Московскому  проспекту, останавли-ваясь  у  каждого  светофора. Самосвал  перед  ними  резко  рванул  на  зеленый , отбросив  перед-ним  колесом  на  тротуар  рыжую  пушистую  беременную  кошку.
      «Смерть  наступила  мгновенно», не  успев  мяукнуть.
      –Ой, – вскрикнул  Андрей  и  затрясся. Аня  испугалась. Андрея  колотило  так, что   могла  про-изойти  более  серьезная  авария. Аня  попросила  остановить  машину, но  Андрей  молча  довез  ее  с  сыном  до  дома. Развернулся  и  уехал, не  попрощавшись.Некоторое  время  Аня  с  Андреем  не  виделись. Ане  надоела  кофейня, она  туда  перестала  ходить, а  Андрей   не  звонил.
     Как-то  вечером  Анин  муж  Леонид  принес  с  работы  бесплатный  детский  абонимент   в  бас-сейн. И  теперь   Аня  два  раза  в  неделю – в  среду  и  в  субботу – отправлялась  на  Клочковскую и,   пока  Руслан  плавал, перечитывала  Хемингуэя  «Праздник, который  всегда  с  тобой». Иногда  Аня  отрывалась  от  книги  и  задумывалась. Почему  именно  у  нее  все  наперекосяк? Вышла  за-муж, чтобы  не  быть  матерью-одиночкой, но  с  Сашей  в  постели  ловила  кайф  и  почему-то  раз-велась, чтобы  променять  импозантного  мужчину  на  слизского  урода, до  которого  и  дотронуть-ся  противно. Стала  хозяйкой  двухкомнатной  квартиры, но  чувствует  себя  в  ней, как  на  вокзале.               
Перевелась  с  заочного  на  дневное, уволилась  с  работы, но  теперь  материально  зависит  от  све-крови, очень  приятно. Первым  мужчиной  оказался  первый  встречный, а  первой  и  единственной  никчемной  любовью – наверное, 112-й, (шутка). Любовью? Именно  так. Аня  с  бессильной   ярос-тью  и  озлобленностью  замечала, что  все  время  думает  об  Андрее, о  его  проблемах, что  авто-матически  выискивает  в  толпе  худые, чуть  вогнутые  плечи, сутулую  фигуру, длинные  разметан-ные  волосы, серые  глаза. Аню  раздражала  зацикленность  на  Андрее, она  ругала  себя, пытаясь  отвязаться  от  мыслей  о  нем, но  ничего  не  получалось, а  Руслана  ждать  два  часа  было  скучно  и , когда  надоедало  читать, Аня  писала  заказные  статьи  для  харьковских  газет.




      Однажды  она  попробовала  сочинить  рассказ  об  Андрее.    
      Андрей  с  Аней  довольно  долго  не  виделись, и  это  ей  казалось  странным. Почему  он  не  звонит? В  последнее  время  у  них  вошло  в  моду  меняться  одеждой. Андрей  дал  Ане  поносить  свои  джинсы  и  дорогой  черный  бархатный  пиджак. Мать  Андрея  была  заведующей  детским  садиком – еду  покупать  не  приходилось. Аня  уже  недели  три  щеголяла  в  одежде  Андрея, но  сам  Андрей  не  появлялся. Но  ведь  мать  может  заметить  исчезновение  вещей. Почему  его  нет? Может, обиделся? На  что? Может, позвонить  первой? Аня  терялась  в  догадках. А  что, если  на-писать  обо  всем  этом? Как  ей  не  хватает  его  быстрых  размашистых  движений, его  глуховато-го  голоса, его  привычки  сдувать  свою  густую  темную  прядь  со  лба…
     Рассказ  назывался  “Вадим”. Он  получился  сентиментальным, со  смертельным  исходом  и  не-много  истеричным, но  после  него  “малая  проза”  так  и  посыпалась  из  Ани, как  горох, несмотря  на  неумолимо  близящиеся  госэкзамены  в  институте  культуры. Аня  увлеченно  сочиняла, легко-мысленно  позабросив  учебники  и  конспекты. Она даже  псевдоним  себе  новый  придумала, под  которым  собиралась  публиковать  свою  беллетристику.Носик .  Анна  Носик.
       Дело  в  том, что  Аня  изредка, когда  ей  совсем  было  хреново, забегала  к  своему  фотохудо-жнику  Юре, и  он, нажимая  тихонько  на  кончик  ее  носа, как  на  звонок, говорил: “Ах  ты  мой  носик!” Все  мужики – “котик”, “зайчик”, а  он  “носик”.
      С  псевдонимом  Аня, однако, поспешила, газеты  ее  рассказов  не  печатали, знакомств  в  жур-налах  или  издательствах  у  нее  не  было.
     Пришло  время  первого  госэкзамена. “Научный  коммунизм”. На  улице  белым-бело  от  топо-линного  пуха. Воняет  бензином. Жара. Аня  сдала  экзамен  без  осложнений, одной  из  первых, на “четверку”  и  сразу  побежала  брать  интервью  у  молодого  композитора  Сергея  Сердюка. Интер-вьюируемый  оказался  на  редкость  многословен. Аня  вышла  из  консерватории  с  головной  бо-лью  и  рещила  зайти  в  “Юность”  выпить  кофе.
      Аня  стала  в  очередь, думая  о своем. Кто-то  подошел  сзади  и  тихо  сказал:
      –Привет!
      –Андрей! Сколько  лет, сколько  зим! – обрадованно  вскрикнула  Аня. – Я  сегодня  экзамен  по  научному  коммунизму  спихнула… И  так  рада  тебя  видеть… Ты  чего  не  звонишь?
     –Слушай, да  замотался  я… – Андрей  был  не  один, а  с  каким-то  своим  приятелем, тоже  во-лосатым. Взор  его  был  прекрасно  затуманен, наверное  каким-нибудь  димедролом, и  сам  он  едва  стоял  на  ногах.
     –Анюта, позвони  мне  сама, я  тоже  соскучился, ей-богу… Не  веришь? – Андрей  еле  языком  ворочал, в  то  время  как  его  друг  заказывал   тройной  клфе. Куда  им  после  димедрола?
     Примерно  через  неделю  Аня  позвонила  Андрею. И  все  завертелось  по-новой. Андрей  при-вел  ее  к  себе  в  дом, в  облупленную  хрущевку  на  поселке  Жуковского. В  квартире, однако  было  уютно – ковры,  хрусталь…Моложавая  ухоженная  мать  Андрея  с  цветочным  именем  Ли-лия  подозрительно  косилась  на  Аню.
     Она  постоянно,  без  стука  входила  и  выходила  из  комнаты  сына, присматривалась и , словно  бы  принюхивалась  к  Ане, наконец  решилась:
      –Андрей, мне  сказали, что  тебя  видели   на  Пушкинской  с  ребенком!
      –С  негритенком, мама! Закрой  дверь  и  не   заглядывай, когда  у  меня  люди. Сколько  раз  тебе  можно  это  твердить! – огрызнулся  Андрей.
      Аня   представила,  что  начнется,  если  Андрей   вдруг   захочет   жениться   на   ней   и  улыбну-   лась.
      Трахались  же  Аня  с  Андреем   обычно  у   нее  дома  с  двух  до  шести, когда  муж  был  на  работе, а  Руслан  в  детском  саду.
      Поворотную  роль  в  жизни  Ани  сыграл  неожиданный  поворот  ключа  в  замке.
      Аня  только-только  слезла  с  Андрея  и, уютно  умостившись  рядом, тихо  целовала  его  смуг-лое, крепкое, несмотря  на  худобу, плечо. Андрей  же, как  обычно  после  этих  дел, смотрел  неви-щим  стеклянным  взглядом  в  потолок.
     …Немая  сцена…      
     Муж  гадко  открыл  рот, и  его  обычная  слюна  потекла  сильнее.



     –Извините, извините, Бога  ради, извините, – нервно  залепетал  Андрей. – Я  сейчас.
     Он  натягивал  джинсы  на  голое  тело – впопыхах  не  нашел  трусы.
      –Выйди  из  комнаты, – зло  сказала  Аня  мужу. – Пусть  он  оденется.
      Леня  не  пошевелился, словно  не  слышал  окрика  жены. От  шока  все  в  нем  атрофировалось. Внезапно  он  превратился  в  сказочный  соляной  столб.
     –Ты  что, глухой! – погромче  крикнула  Аня. – Тебе  сказано  было  выйти.
     –Это  все-таки   моя   квартира, – первое,  что  выдавил  муж   после  оцепенения. – Что   хочу  в  ней , то  и  делаю.
     Ане  стало  смешно.
     –Тогда  закрой  глаза, – уже  спокойней  сказала  она…
    …–У  тебя  это  в  первый  раз? – спросил  муж, заикаясь, когда  Андрей  ушел.
     –Да, – соврала  Аня.
     Леня  попытался  обнять  жену, все  еще  голую, и , может  быть, даже  трахнуть – самоутвердить-ся  таким  образом, показать, кто  здесь  хозяин, но, Аня, представив, что  это  произойдет  с  ее  мерзким  слизняком-мужем  после  Андрея, чуть  не  вырвала.       
      –Не  сейчас, – грубо  оттолкнула  Аня  Леню.
     Неделю  или  две  Аня  с  мужем  не  разговаривала. Жила  бездумно  выполняя  когда-то  задан-ный  ритм: ходила  в  институт  на  экзамены  и  консультации, с  Русланом  в  бассейн, в  кофейню. Андрея  она  не  видела, Леня  спал  теперь  в  детской, с  Русланом. Как-то  поздно  вечером  он  ти-хо поскребся  в  дверь.
     “Ага, приспичило”, – злорадно  подумала  Аня.
     –Можно  к  тебе? – Рогов  неловко  просунулся   своей  дурацкой  огуречной  башкой. В  его  де-фективной  беленькой  ручке  была  зажата  какая-то  бумажка.
     –Подпишешь? – спросил  он.   
     Аня  обалдела. Не  ожидала  она  такой  решительности  от  своего  балбеса.
     –Тебе  никуда  не  придется  ходить, – вкрадчиво  продолжал  муж. – Я  сам  все  сделаю.
     Он  совал  Ане  уже  отпечатанное  заявление  о  том, что  она  не  возражает  против  развода.
     “Господи”,– думала  Аня, – “да  это  я  каждый  день  собиралась  с  ним  разводиться, да  все  ру-ки  не  доходили. Я, а  не  он. Я  его  не  любила, использовала, пыталась  забрать  квартиру. И  вот, нате  вам, пожалуйста. Как  раз  вовремя. Завтра  последний  экзамен. Хоть  бы  об  этом, гад, поду-мал.  Но  ему   все   равно. Ему   наплевать. Он   такой   же  эгоист,  как   и  я. Мне  нужна  была  ква-ртира,  ему – дырка.  Вот  и   все. А   обо   мне, как   о  человеке   он  не   думает.Не  знает,  не хочет  знать, как  мне  сейчас  тяжело”.
      Помимо   подготовки  к  экзамену, Аня  сейчас  увлеченно  писала  рецензию  на  первую  и, увы, последнюю  книжку  стихов  тихой  минорной  поэтессы  Татьяны  Шамрай, умершей  в  24  года  от  сердечного  приступа. И  еще  предстоял  очекр  о  юной  неординарной  актриссе  Маше  Москви-ной, студентке  института  искусств, покорившей  харьковчан. На  “Декамерон”, в  котором  она  иг-рала,  народ  валом  валил. Короче  Ане  было  не  до  развода. Да  и  что  он  решит? Своими  статья-ми  Аня  себя  и  Руслана  не  прокормит, это  понятно. Быстро  и  выгодно  разменять  такую  запу-щенную  квартиру  тоже  нелегко. Надо  этим  заниматься, а  у  Ани  в  голове  другое. И  если  не  с  вонючим  Роговым  жить, то  где?  Возвращаться  к  маме, в  этот  сумасшедший  дом? Увольте. А  может, обнаглеть  и  перебраться  к  Андрею? Да  его  мать  Аню  и  Русика  живо  спустит  с  лест-нице. А  что  же  делать? Ане  так  хотелось  уйти  от  проблем, закрыть  на  неприятное  глаза, и  просто  писать  и  любить  Андрея.
      –Разве  ты  не  простил? – опустив  голову  спросила  Аня  мужа.
      –А  если  ты  от  него  беременна?  И  на  меня  навесишь?
      Аня  расхохоталась.
     –Успокойся. И  об  этом  забудь. Я  вообще  больше  не  собираюсь  рожать: ни  от  тебя, ни  от  Андрея, ни  от  кого  бы  то  ни  было.
     –Я  тебе  не  верю, – отрезал  Рогов. – Подпиши. В  наших  отношениях  ничего  не  изменится. Ты  с  Русиком  по-прежнему  будешь  жить  здесь. Ты  имеешь  на  это  право. И  по  закону. И  по-человечески. Только  давай  предоставим  друг  другу  свободу. Так  мне  будет  легче.    



     Аня, сглупив, подписала. И  развелась, совершенно  не  изменив  жизненный  уклад. Публикова-лась  в  газетах, снимала  мужиков  в  кофейне, которые  после  одной  или  нескольких  встреч  ра-зочаровывали. Она  благополучно  получила  диплом  и  все  чаще  сорилась  с  Андреем.
     Аня  уже  давно  догадалась, что  отношение  к  ней  Андрея  зависит  от  димедрола.
     Как-то  потным  июльским  душным  днем  они  договорились  встретиться  в  кофейне  в  два. Андрея  не  было  ни  в  три, ни  в  половине  четвертого.Было  знойное  лето. Все  разъехались  на  юга  или  загорали  на  Журавлевке. Кофейня  была  почти  пуста. Аня  заказала  четвертую  чашку  кофе. Она  хотела, чтобы  Андрей  пришел. Вскоре  они  должны  были  расстаться.ТЮЗ  Андрея  со-бирался  на  гастроли  в  Воронеж.
      Аня  психовала. Курила  одну  за  одной. “Может,  в  театре  задержали, – оправдывала  она  Ан-дрея. – Может,  он  еще  прийдет?”
     –Скучаете? – кто-то  сзади  на  ломанном  русском.
    Аня  обернулась.
    Высоченный  негр. Черный-пречерный.
     –Этьен  из  Мозамбика, – представился  он.
     “А  почему  бы  и  нет?” – внезапно  подумала  Аня. – Для  коллекции. Такого  у  меня  еще  не  было. Ни  разу. Пробел  в  образовании. А  девки  в  институте  говорили, что  с  ними – класс!” Кро-ме  того, Аня  злилась  на  Андрея. Нужна  же  какая-то  компенсация.
     Этьен  поймал  такси, и  Аня  поехала  с  ним  в  его  общагу  на  Отакара  Яроша.
     Этьен  нежно  целовал  Анину  грудь  своими  полными  губами,одновременно  теребя  длинными  коричневыми  пальцами  уже  скользскую  щель. НА  низеньком  столике  темнели  стаканы  с  нера-збавленным  виски, лежала  разломанная  на  несколько  кусков  большая  шоколадка  с  орехами  и  светилось  в  стекляной   вазочке  несколько  пахучих  оранжевых  апельсинов.
     Аня  здорово  напилась, и  потолок  на  нее  падал. Этьен  же  красным  мокрым  языком  кружил  по  влагалищу. Совершал  ритуальные  виртуозные  пляски. Аня  тихо  стонала, Этьен  лизал  терпе-ливо  и  нежно, иногда  едва  касаясь  половых  губ, иногда  засовывая  язык  поглубже, а  у  Ани  внутри  уже  все  кипело, и  она  нетерпеливо  ерзала  по  постели, невольно  подмахивая…
–Да, давай  же  скорее,– наконец, не  выдержала  она. – Я  больше  не  могу. Сунь  его  поглубже.  Тебя  же  такой  здоровый, такой  кабак. И  твердый, как  камень. Еби  меня, еби. Да  посильнее. Хва-тит  елозить. Ой, не  могу, – молола  Аня  сама  не  зная  что.
     Но  Этьен  не  спешил.
     –Да  не  языком, а  ***м, – орала  Аня.
     Этьен  внезапно  и  как  бы  невзначай   защекотал  заднюю  дырочку, поднимаясь  выше, через  ложбинку  к  кобчику. Аня  отчаянно  завопила, забыв  контроль  и  все  на  свете. Она  была  не  в  себе.
     –Еби, еби  меня  в  задницу, – приказывала  она  своему  темнокожему   партнеру
     Этьен  деликатно  тыкался  своей  мощной  штуковиной, но  дырочка  была  плотно  сомкнута. Тогда  он  плавно  раздвинул    две  половинки, аккуратно  смазал  кремом, и  резкая  боль, а  затем  дикий  кайф  охватывали  Аню  попеременно, как  волны  прибоя. Прилив-отлив, отлив-прилив, и  снова. Снова. Наконец, все  разлилось  в  океанском  бездонном  балдеже. Аня  отключилась.
      Этьен  заботливо  поднес  к  ее  пересохшим  губам  рюмку  коньяку. Передохнув  немного, Аня  с  Этьеном  попилились  по-обыкновенному. Этьен  долго  не  кончал, и  они  могли  менять  позы. Аня  сидела  на  нем, вдруг  Этьен  резко  встал, придерживая  Аню, выпрямился  во  весь  свой  ог-ромный  рост  и  подошел  к  зеркалу. Как  красиво  и  замысловато  переплеталось  черное  с  бе-лым. Этьен  стал  насаживать  Аню  на  себя, движения  его  убыстрились, дыхание  участилось…
    В  изнеможении  они  снова  легли.
     –Когда  встретимся, – отдышавшись, спросил  Этьен.
     –Не  знаю, – ответила  Аня.
     –А  телефон  у  тебя  есть?
     –Есть, – сказала  Аня.
     –Какой?
     –Зеленый…
     –Я  спрашиваю  номер.
     –А  зачем  тебе  мой  номер? Я  замужем.
     Аня  одевалась.
     Этьен  хотел  проводить  ее, но  она  запретила. Чтоб  не  светиться.
     Негр  сунул  ей  какие-то  деньги, апельсины, шоколад. Все  еще  пьяная  Аня  заплетающимся  языком  бормотала, что  нужно  бежать  в  детский  садик  за  сыном. Он  добавил  еще  денег – на  такси. Расцеловавшись, они  попрощались.