Протест. Лариса Кандаракова

  Был теплый летний вечер. Степан Козырьков, отработав последний трудовой день недели, шел домой. Как обычно, в пятницу после работы, они с бригадой «приняли на грудь»,  соблюдая разумную меру.
Нет, Степан Козырьков не был пьяницей, но обмывать конец рабочей недели стало  устоявшейся традицией, а против коллектива, как известно, не попрешь. Степан сам по себе был спокойный, ругался редко, и вывести его из себя было трудно.
Итак, он шел в приподнятом настроении, мечтая провести грядущие выходные на речке с удочками. Степан считал, что летняя рыбная ловля и есть самый лучший отдых, ее не заменит никакой курорт.
Подходя к дому, он увидел незнакомую машину, которая уперлась носом чуть ли не в его ворота, и важно переливалась на солнце, отливая новизной. «Гости что ли пожаловали? - подумал он. - И кто это, интересно?»
Степан не спеша прошел в ворота и пошагал к высокому крыльцу дома. С веранды слышались смех и разговор. Зайдя на веранду, он увидел накрытый стол, за которым сидели его жена Галя и незнакомый толстый мужчина, вспотевший и красный, по всей видимости, от выпитого и съеденного. Рядом с ним была худая женщина с завитыми кудельками на голове и ярко накрашенными губами.

- Вот и Степа пришел, - увидев его, сказала Галя, и поднялась из-за стола.- Иди, умывайся и к нам за стол. Нынче гости у нас. Дядя Коля приехал с женой, я уже и забыла, когда они у нас были последний раз.

Гости на ее слова закивали головами. При этом на голове женщины кудельки смешно задергались и стали похожи на пружинки. Степану гости не понравились с первого взгляда. Ну, бывает вот так - вроде и человека видишь в первый раз, и ничего он такого не сказал, а почему-то  сразу не к душе. Черт его знает, почему? Но это был тот самый случай. Степан про себя толстого мужика обозвал «хряк», а его тощую жену «килька».

      Галя вынесла мужу полотенце и он, спустившись с крыльца, подошёл к рядом стоящему умывальнику, стал шумно умываться, отфыркиваясь, как плывущая по реке лошадь.
      Надо заметить, что Степан Козырьков жену свою очень любил и всегда удивлялся, что она могла в нём найти, в таком длинном и нескладном. Галя была невысокая, по-деревенски крепенькая, с толстой косой до пояса. Степан как-то стеснялся своей любви и никогда о ней не говорил жене. Но Галя и так понимала всё без слов, понимала, глядя в его глаза, понимала, слушая, как он иногда называл её «мой Галчонок», понимала, принимая от него после работы букетик полевых цветов, которые он сорвал в поле и бережно донёс до дому под рубахой… Да и зачем эти слова, когда всё можно понять и без них. У них было два замечательных сына, которые были Степановой копией. Жили Козырьковы хорошо и дружно, никогда из их двора не было слышно склок и ругани, как часто бывает в деревне.

Помывшись, Степан молча прошёл в дом, переоделся во всё чистое, сняв рабочее, и, пройдя на веранду к гостям, сел за стол, где уже дымилась чашка с борщом, заботливо поставленная Галей. Взяв ложку, он стал не спеша есть, прислушиваясь, о чём говорят гости. «Хряк» хвастался, как хорошо живётся в городе, какие там все образованные, и удивлялся, как можно всю жизнь прожить в деревне, нюхая навоз и куриный помёт. Говорил, какие все в деревне дремучие – и говорят не так, как положено, и пьют без меры, и одеваются смешно. Закончил он своей машиной, которая была куплена на днях и теперь стояла возле Степановых ворот, важно переливаясь на солнце.
Степан чувствовал, как в душе назревает какой-то протест, и неприязнь к гостям перерастает в нечто большее. Он отодвинул недоеденный суп и, пододвинув к себе графин с водкой, налил и выпил полный стакан, не на кого не глядя.
За столом нависла тишина. «Хряк», глядя на Степана и вытирая пот с толстой шеи протянул:

- Да-а-а! Ста-а-аж!

- Да нет, Степа вообще-то не пьёт, - вставила слово Галя и глянула строго на мужа.

Степан молчал. Он чувствовал, что ещё немного, и он не выдержит – скажет всё, что он думает. Он жевал кусочек колбасы и смотрел куда-то в палисадник, где жужжали пчёлы и качались разноцветными головками цветы.

- Деревня-я… - протянул опять «хряк». – Никакого приличия и меры в спиртном.

Степан покосился на него и, сжав кулаки, промолчал.

- Ты чего, Стёпа? Что у тебя за настроение? – удивилась Галя. – Всё-таки у нас гости…

- Ну так что же, плясать теперь от радости, что ли? Так не обучены мы в деревне угождать, необразованные – одно слово, - сказал он и с вызовом посмотрел на дядю Колю.

- А и не надо угождать, - сопя от жары, сказал гость. – По-человечьи себя вести надо! А то пьют без меры, а потом не контролируют себя.

- Это кто не контролирует себя? Я, што ли? – глядя на него с прищуром, спросил Степан.

- А кто? Я, что ли? – откинувшись на спинку стула, с презрением переспросил «хряк».

- А ты видел меня бесконтрольного-то? Чтоб так говорить? – глядя ему в глаза, поинтересовался хозяин дома.

- А мне и не надо видеть. У вас в деревне одна жизнь: напился, проспался и опять напился. Вот и вся радость. Необразованные и есть необразованные, - снисходительно усмехнулся он.

- А ты-то образованный? Я вот вижу твою образованность налицо: два центнера чистого веса, не считая отходов.

- Ты, это, чего? Оскорблять? – стал не на шутку злиться гость – видать, слова задели за живое.

- Коля, не надо, не трожь его! – пискнула «Килька», тряся пружинками на голове.

- А я и испугался! Мы хоть и необразованные, а так зарядим по-деревенски, что красную юшку добудем враз!

- Вот, Галя, говорил я тебе: ищи учёного мужа. Будешь теперь с ним мыкаться всю жизнь, - сказал «хряк», глядя на хозяйку дома.

- Да чего я с ним мыкаюсь та? – недоуменно пожала плечами Галина. Степан хороший, работящий, чего ещё надо-то?

- Вот и стой теперь всю жизнь возле кастрюль, ублажай мужа-дебошира.

- А ты моего Галчонка не тронь! Я не думаю, что твоя, - тут Степан кивнул в сторону «кильки», - может такие котлеты состряпать или щи сварить! От одного запаха слюной подавишься.

- А нам и не надо уметь, мы всё в магазине берём готовое, - вставила своё слово гостья и посмотрела на мужа, ожидая от него поддержки.

- Правильно! Сейчас всё готовое можно купить, - согласился тот и, подцепив с тарелки солёный гриб, со смаком его съел.

- А детей вы тоже покупали, или иным способом они появились? – ехидно заметил Степан.

- Ну что ты, Стёпа, у них пока нет детей. Рано ещё, для себя хотят пожить, - объяснила Галя.

- Конечно-о, лучше барахло брать, машину, например, а дети подождут! А потом-то сможете сконструировать детей, или вдруг конструкторский аппарат подведёт?

- Это ты на что намекаешь? – аж затрясся «хряк», вздрагивая своими фактурными телесами.

- А ни на что, догадайся сам.

- Да я тебе… - дядя Коля привстал, уронив со стола пару тарелок своим животом.

- Коленька, успокойся, не чета он тебе, чтобы с ним связываться, - заверещала «килька».

- И то правда, - согласился он, покосившись на поджарого Степана и на его жилистые сильные руки.

- Да что вы, в самом деле! – всплеснула руками Галя. – Давайте посидим, поговорим.

- Да уж куда нам, деревенским, с образованными говорить! У нас и говор не тот, и навозом от нас пахнет. Темнота деревенская, одним словом, - подытожил Степан и закурил.

- Никотин вреден для здоровья, - пропищала «килька» и замахала перед лицом ручкой.

- Не нюхайте, мадам, а то ещё закашляетесь, - и Степан выпустил хорошую струю дыма.

- Да, Галя, не ожидал я от тебя такого приёма! Зависть – плохая штука. А Степану надо нам не завидовать, а меньше за ворот закладывать.

- Да он и не закладывает… - начала было Галя.

- Вижу! Стакан водки выпил – и не поморщился, - перебил её гость и, глянув на Степана, добавил: - Пьянь деревенская.

Степан Козырьков, поняв, что протест в его душе достиг высшей точки, сделал последнюю затяжку, затем аккуратно потушил сигарету в пепельнице, встал и, обойдя стол, подошёл к «хряку».

- Кто пьянь? – для уточнения спросил он, закатывая рукава рубахи.

- Ты! Пьяное, необразованное деревенское быдло!

Этого для Степана было достаточно. Он схватил гостя за ворот рубахи и, легко вытащив из-за стола, потащил к крыльцу. Там он повернул его задом к себе и пнул с удовольствием по мягкому месту ногой так, что гость крякнул, перевернулся и, слетев со ступенек, упал лицом в пыль, пробежав перед этим по инерции метра два мелкими шажками, распугав мирно бродивших по двору курей.

- Коленька! – визгливо закричала гостья и, подбежав к мужу, стала отряхивать от пыли его новый костюм. Он же, встав на колени, отплёвывался и размазывал по лицу грязь, перемешанную с потом. «Словно хряк в борозде», - посмотрев на него, подумал с усмешкой Степан.

- Спасибо, Галя, за встречу и за приём! – сказал «хряк», поднимаясь с колен.

- Не за что! – сказал Степан, сидя на ступеньке крыльца. – Если соскучитесь, приезжайте. Всегда рады повторной встрече.

- А ты помолчи, пьяная мор… - тут он увидел, что Степан намеревается встать с крыльца, шустро подпрыгнул на месте и, несмотря на солидный вес, проскочил в ворота и трясущимися руками стал открывать ключом дверцу у машины. «Килька» побежала за ним и с перекошенным от злости лицом крикнула:

- Недосуг Коле связываться с кем ни попадя! Много для вас чести!

Загудела заведённая машина, развернулась на месте и помчалась по дороге в город, поднимая пыль.

Галя стояла на крыльце и молчала, провожая глазами удаляющуюся машину.

- Ну, извини, Галчонок, - Степан виновато обнял жену за плечи. – Не смог удержаться. Пусть они и образованные, зачем других-то унижать, не пойму. Разве в деревне не люди живут? Ведь если человек с рожденья дрянной, ему и сто образований не помогут…

- Да какой он там образованный! – махнула она рукой. – По-моему и техникум-то не закончил. С детства был такой… хвастун.

И, погладив Степана по щеке, добавила:

- Правдолюбец ты у меня, куда ж тебя девать-то теперь.

Повернувшись, Галя ушла на веранду и загремела посудой, убирая со стола. Степан закурил и, сев на ступеньку крыльца и глядя, как деревенская улочка убегает вдаль, подумал, что ничего великого для счастья не надо, только не всем это дано понять.