Кавказец

Марина сидела в приемной директора и нервно теребила пояс от пальто. Ее мастер зашла к «генералу» подписывать Маринино заявление на отгул. Ей срочно нужно было уехать в райцентр, но с производства так просто не отпускали, нужно было подписать заявление в куче инстанций, и если хотя бы одной подписи не окажется, то с фабрики не отпустят. А Марине позарез нужно было уехать, получить денежный перевод на почте райцентра. У них в деревне была своя почта, но в октябре старое здание еще дореволюционной постройки сгорело, а председатель их совхоза новое так и не выделил, нет средств. Вот и приходилось селянам мотаться в райцентр.

Эта зима для Марины выдалась самой тяжелой, она осталась с двумя маленькими дочками трех и шести лет одна в большом деревенском доме. Нет, муж ее не бросил, просто подался в город на заработки. Зимой на селе работы практически нет, а за ту, что есть, платят копейки. А деньги молодой семье, ой, как нужны. Еще по весне они начали пристраивать к дому две комнаты для своих девочек. Но стройка – вещь коварная, съедающая все накопления и требующая еще и еще. После окончания уборочной Сергей закупил угля, дров, оставил немного денег жене с ребятишками и уехал в город. И вот, наконец, позвонил и сообщил, что отправил перевод, который можно будет получить только в почтовом отделении районного центра, банкоматы до их Горловки еще не дошли, да и вряд ли когда появятся, какой банк согласится обслуживать отдаленную деревеньку с населением в 700 человек.

Вышла мастер, и улыбаясь, сообщила, что директор подписал заявление. Довольная Марина схватила сумочку и побежала в детский садик. Надо забрать девочек домой, потому что вечером она приедет поздно, детский сад столько не работает. В 3 часа дня уже отправится автобус до райцентра, а в половину седьмого последний рейс назад, в деревню. Ей хватит этого времени, чтобы получить деньги, пробежаться по магазинам. Старшей Маше нужны новые тапочки в садик, те совсем уже прохудились, штопать дырку на носке уже давно не имело смысла, да и трусики – маечки детские обновить не мешало бы, а еще девочки давно просят яйца «Киндер», пора бы уже и порадовать дочек. Дома она должна быть в минут 15-20 восьмого. Изба с утра подтоплена, до вечера постоит, холодно не должно быть. Поесть девочкам она приготовила заранее, еще с вечера напекла пирогов, разлила в полторашки компот. Маша уже большая девочка, сама сможет налить себе и сестренке из бутылки. А вечером Марина вернется, и тогда будут суточные щи, и чай с конфетами.

Марина привела дочек домой, показала, где какие пирожки лежат, выставила детские стаканчики, включила телевизор и строго – настрого наказала дочкам в печку не лезть, газ не включать и на улицу не ходить, а сидеть и ждать маму, которая быстро-быстро съездит за денежкой, «Киндерами» и вернется. У нее хорошие дочки, послушные, все сделают так, как она попросит, но все же страшно было оставлять таких малюток одних дома. Но выбора у Марины не было: ее родители жили в соседнем селе за полсотни километров, Сережины умерли, когда тот был еще подростком, а старшая сестра Сергея недавно вернулась домой после операции и сама едва перемещалась по дому, даже своего сынульку отправила пожить к родителям, куда ей еще двух девчонок – то. А подруги ее - кто в родной древне, кто в райцентре. И соседи, как назло, уехали.

Марина забросила паспорт и банковскую книжку в сумочку и побежала к остановке, через минут семь должен подъехать автобус. Снег монотонно поскрипывал под ногами, а сверху, тихо кружась в зимнем танце падали мелкие снежинки. Чудная погода для прогулок, но Марине сейчас было не до этого, нужно было спешить на остановку.

А снегопад все усиливался. Уже в райцентре падали крупные хлопья снега. «Как поп-корн», подумала Марина. Она ела поп-корн лишь раз в жизни, когда перед свадьбой ездили с Сережей в город выбирать кольца. Вот тогда они вечером ходили в кинотеатр смотреть рекламируемый по всем каналам телевидения и радио «Ночной Дозор». И тогда они, как в западных фильмах о хорошей жизни купили себе по пачке этой воздушной кукурузы и по бутылочке Пепси. Марина не любила Пепси, но раз ее пьют в кинотеатрах, то надо брать, чтобы народ не подумал ничего такого.

Пока она дошла до почты, стала похожа на большого снеговика или, вернее, на Снегурочку. Марина легким движением руки стряхнула снег с пальто, сняла шапку и хорошенько ее потрясла. На почте, как обычно было много народа. Вечные бабушки честно отстаивали очередь за пенсией, мамочки, получающие пособия, и остальные граждане, совершающие различные операции. Почта в райцентре была не просто почтой. Тут вам и платежная касса, и банк, и интернет-клуб, состоящий из двух компьютеров, и мультикасса, и магазин открыток и сувениров, и место общения для пенсионеров. Потому почтовый холл почти никогда не пустовал и напоминал небольшой улей.

На удивление ее очередь двигалась быстро, и уже через минут двадцать она укладывала плотную пачку сотенных купюр в кошелек. Еще оставалось чуть более часа на то, чтобы пройтись по магазинам. Несмотря на то, что часы показывали половину пятого, на улице было уже темно, а уличные фонари работали через один. Поднявшийся ветер гонял снег вдоль улиц, прибивал его к заборам, сбивал с ног прохожих. Марина в темпе вальса пробежалась по отделам Универмага и поспешила на остановку, ведь обратный билет она так и не купила, тех денег, что у нее оставались, до получения перевода ей явно бы не хватило.

«Газель» подошла без задержки, что было на редкость удивительно. Обычно автобусы, выходящие из райцентра задерживаются минут на десять. К великому разочарованию Марины среди попутчиков не было никого горловских, а это значит, что ей придется от остановки идти одной. Не в первой, но все же восторга от блуждания по темноте она не испытывала.

В Маслениково вышел только один человек, на следующей остановке, в Андреевке автобус покинули практически все, остались только Марина и какой-то пузатый дядька с кейсом. Газель тронулась, продираясь сквозь снежные стены метели. До родной Горловки оставалось чуть больше двух километров, еще один подъем и уже будет видна сельская окраина, но внезапно Газель зарычала и стала, как вкопанная в сугробе посреди дороги. «Все, далече ходу нет! Перемело!» - пробасил водитель Федорович.
- Как нет? – испуганно пролепетала Марина, - давай доедем до деревни, тут осталось-то.
- Девка, ты шо, не видишь шо-ль? Не проедет машина, ни-ни.
- Пожалуйста, мне домой нужно.
- Дык усим нужно, - пробубнил водитель. Пузатый дядечка молча всматривался в ночную темень.
- Федорович, будь человеком, довези, у меня ребятишки одни там.
- Да ты шо? Ну как я тута проеду, не вишь, сугробов намело, застрянем, едрена вошь!
- Пожалуйста, - чуть не плача, протянула Марина.
- Не, пора вертаться до дому, в райцентр, а ты девка иди, тута недалече будет, на пригорок подымешься, а там водокачку видать уж будет, по ней и дотопаешь. Товарищ, - Федорович обратился к дядьке, - вам докудаво?
Пузатый, наконец, посмотрел на Марину и водителя: «Да мне до конца нужно было, в Трубниково, ну раз так, давай, шеф, обратно, заночую у свояка».
- А ты? – спросил водитель Марину, - с нами, али как?
- Нет, спасибо, я уж как-нибудь домой пойду, дети ждут, надеюсь, не заметет по дороге.
- Ну, добре, счастливого пути!
- И вам того же.

Газелька, порычав, выпустив облако выхлопных газов, покачиваясь, покатила обратно. Марина осталась совсем одна среди ночи на дороге, да еще и в буран. Тяжело вздохнув, она начала штурмовать пригорок. Шаг, и ветер чуть не сбил ее с ног. Еще шаг. Как же тяжело бороться со стихией, где силы не равны. Но она должна, ее девочки там совсем одни. Хорошо, если Маша сообразит с табурета свет включить, а то ведь в кромешной темноте будут сидеть, телевизор не в счет. Вот как она могла так безалаберно поступить, оставить детей одних, а если что случится с ними, она же себе никогда этого не простит.

Еще шаг, и Марина по колено провалилась в снег. Ладно, пусть так, лишь бы идти, только бы дойти до дома. И снова шаг, и снова по колено в снегу. Шаг и она уже по пояс увязла в сугробе. Кое-как выбравшись, отряхнувшись, она продолжила путь, но, сделав следующий шаг, она вновь провалилась. Все ясно. Дороги тут нет, и свернуть нельзя, там совсем утонуть можно. Вот тут-то ей стало по-настоящему страшно за себя, что не сможет выбраться из снежного плена и замерзнет тут же, поскольку помощи ждать не откуда, а телефона у нее нет, да и не берет сотовая связь у них в глубинке; за детей, как они там одни. Она не знала, что делать, как быть. Она просто села в сугроб и зарыдала от безысходности. Снежинки, гонимые ветром больно кололи лицо, но она уже их не замечала, ей было все равно. Сейчас ей пока не холодно, но скоро она начнет потихоньку замерзать.

Вдруг ее печальные мысли прервало рычание. Марина подняла глаза: в паре метров от нее стояла крупная собака, похожая на кавказскую овчарку. Нет, она даже не думала, откуда пес мог появиться здесь, мысли были совершенно иными: «Все, же пришел меня есть, пока еще тепленькая». Кавказец сел на снег и уставился на Марину.
- Уйди отсюда, слышишь, не надо меня есть, все равно невкусная.
Пес встал, отошел на пару метров вверх. Марина зажмурилась в надежде прогнать это мохнатое видение и внезапно ощутила горячее дыхание возле своего лица. Она резко открыла глаза, перед ее лицом была огромная собачья морда. От охватившего ее страза она даже не смогла крикнуть, в голове была лишь одна мысль: «Все, конец». Кавказец поднялся и пошел вверх, отойдя метров на пять, остановился. И тут Марину осенило: «Дорога! Раз собака не проваливается, там можно пройти, он мне дорогу показывает!»

Марина встала, отряхнулась, поправила пакет с покупками, сумочку и пошла по собачьим следам. Кавказец побежал вперед.
- Собаченьа, милая, не убегай, помоги дойти до дома!
Собака, кажется, поняла, о чем ее просят, и остановилась. Так они шли сначала до вершины подъема, потом до водонапорной башни, а потом пес резко свернул и убежал в лесную тьму. Но здесь Марине было уже не страшно, в ста метрах от нее бабуся набирала воду в колонке, деревенские улицы хоть и замело снегом, а ветер все так же пытался унести ее, но пройти было можно.

Вот и дом. В гостиной горел свет, на оконный карниз отсвечивал телевизор. Марина вошла в сени, обмела снег с одежды и зашла в избу. Совсем обессиленная она плюхнулась на табурет, даже не разувшись. Дочки выбежали из гостиной и, словно яблочки на яблоне, повисли на ней. В избе было прохладно, но ничего, сейчас она затопит печь и станет тепло, главное, что она дома со своими девочками.