***

Рустам Нуриев дек 2006-окт2009-май 2010


Ода Воде.


(0) О Друзьях.


Ура-ура… Вокруг всё пляшут ассоциаций разных-всяческих фантомы… Я помню тесную «общагу» и лунный свет таланта моего… и все эти слова бессвязно путаются сказать бы что-нибудь ещё да в прозе как наивернейшем дневнике все сказано и недосказано одновременно-параллельно-всеохватно, будто мир как на ладони перед Тем, кого боюсь назвать… И все же Автору совсем не ясно чт за тексты выстроились парадом, ну будет снова псевдообсуждение поэзофраз, и этого никто не убежал. Спасибо я хочу сказать шипучке аспириновой, которая остановила буйство пивоводочного похмелья… Спасибо ветру, спасибо снам, спасибо радости вот просто так сидеть писать стихи, вот просто так кататься на велосипеде, вот просто так пытаться догонять автобус при весе набранном от пива с макаронами… Ура!

Это самое, друзья мои… Ну это, как его. М-ская интеллигенция праздновала день рождения Вики дель Ламаз, ну и это как его… я приболел в те дни, ну и это самое Штейнер потребовал у Вики для меня «Упсарина», чтобы я немного оклемался, то есть почистил, чтобы свои клеммы. Так оно и произошло: я выпил стакан упсариновой шипучки и потом лёг спать, ну и Штейнер, конечно же, накрыл меня одеялом, это-то и меня оклемало, спасибо тебе Штеунер. Вот и пришёл новый день, ну и перестройка прошлых эпох помогла мне выздороветь тоже, у меня ведь, это самое историческое мышление, ну помнит моё мышление прошлые эпохи, я ведь в школе любил историю. Правда у меня «тройка» вышла в аттестате псевдозрелости. Ну и потом, это, как его Москва оказалась совершенно другой. А ещё была пьянка имени Меня на даче жены Кулика в его отсутствие, была его жена и мама Антона Людмила, ну вообще я выпил много водки и покраснел пятнами и ходил вслед за гостем дачи Осановым и говорил: «Вы на моего дядю похожи, где-то около миллиона раз сказал ему это, он потом от меня прятаться начал, ну в общем отвели меня спать в пристрой, я поспал, после этого меня отправили в Москву обратно в подвал к Антону. При этом я почему-то знал, что я на 100 процентов прав. Тревожилась за меня Людмила Бр., такие пятна шли от этой огненной воды по моим щекам. Вот такая вещь, как говорится в эпосе «Калевала». Аой.
Уфа тесна. Прошло 10 лет, мы толком не виделись за эти 3650 дней с Сашей Лебединским. Но вот, блин в гостях у Елены Кашиной через живожурналье Интернета нашёлся его мобильный номер, а ведь мы искали с Еленой не Сашу, а Альгиса и всё из тех же из времен пост-окончания технического ВУЗа имени С. Орджоникидзе. Во какая вещь! Но вообще-то нужно было найти фарватер, ой-нет не нужно было… Лебединский нашёлся и это есть, так сказать чудное возвращение к нам 20-ти летним, так как мы играли тогда в подземном переходе на гитарах и пели сплошной ленинградский рок. Такая вот верификация данных, которая успешно завершена программой Неро Экспресс, я прожигаю именно сейчас компакът-дискъ с песенками своими собственными… Вот такое оно – тщеславие, почти сбился на рассказ о своих сверхчудесных песенках. Но разве это мешает саморазвитию человека, который именно Автором называется. Кстати, название рассказа вывело-таки на воспоминание о Саше и о чудесной встрече через многие года. Года-года, огого. И на фига говорить мне в таком случае о воде, когда у меня есть весьма шикарные друзья? Если, вообще-то абстрагируйся, не абстрагируйся, все равно не приблизиться к чудесной музыкальности сразу. Конечно приблизиться можно, но не сразу. Но почему же не сразу, можно и сразу. Главное, чтобы барабанщик был простой и мастеровитый, да к тому же просто неплохой человек, ну такой как Ринго Старр.
Осталось поменяться с Любезным Револьвером алмазными иглами игры на виниле, а то ведь аудиофилы вряд ли поймут эту простую тему перекодирования волны в эмпэтри-файл. Кто-нибудь что-нибудь понял? Небо не будь таким тихим, когда приходится выкладывать цветочки на поляне. Акимыч налей лимонаду, Аршинов надень ордена. Потому, что так надо… Вода, будь добра к нам, к нам – поклонникам бабьего лета. Бабье лето в то параллельное время как солнечные лучи лета простого, принесло то ли облегчение с просветлением, то ли тихий плач в рукав… самое главное состоит в том, чтобы закончить эту бессюжетную повесть эффектной песней о том, что «Олл юн ид из лав… Лав из Олл юн ид…» только с маленькой помощью друзей удалось написать этот достаточно оптимистичный текст.



(001)   Стихи для 3-ей книги.

* * * * *

Чегой-то лопнуло в душе у Саши и Башлачёв успел запрыгнуть за окно, с восьмого ли, с девятого, успел вписаться в поворот имён тех, что не стихи уже, а нечто более такое, я бы так сказал на лозунги непрошлых поколений.
Непрошенным я гостем в тематику залез в сандаликах зелёных, а впрочем все равно смеяться надобно и над, и над волной текущей словопотоком калиновых мостов да кинофильма выстроенного сплошь да рядом на мотивах Cure.
А Янка в лес ушла, наверное по грибы, да не пришла, так вероятен гриб такой, что параллельность Строгого Другого мира назвал Янкой гриб, а гриб назвала Янкой.
Нагваль родной сказал: «….» Я не скажу, что он сказал.
Пол грязен, ковролин серее алкоголического сна, где А+В не С, а  камень, что размокает под ботинками как глина. И вот: там не строг, но согревает кровь похмельем, я еду в электричке сам не свой, в деревню еду, в порядок так и не возвращаюсь, мне нужен день-другой, а я разбит. А я разбит, но развит в смысле некоторых-эдаких стихов…
Быть может Александр Гайсович в раю, где строчка каждая критических его прицелов намеченная как зерномузыка, звучит-звучит-звучит. Я верю, он в раю… Пока всё это так мне думается, я двигаюсь уверенно бухать на улицу грузинского в Уфе поэта, в квартиру Алексея К. – и после этого ни слога нет, ни вдохновения… Да-да ми это смысл бухания с поэтом поэта Н.
Меня достал или сломал, или сломался сам раёк писателей всех рангов от Лито Уфы до Подземелья Журналов-Толстяков, где рукописи авторам редакции не возвращают.
Ну да Бог с ними. Передохну-вздохну на этом слова… И дальше…
Бог разрешает мне нерифмовать и стынет чай.
Сейчас немного отхлебну…
Благословенна мысль сама – взять сесть и написать без взрыда февраля чернил стихов формата А4 на 200 слов вперёд. А Впереди 129 дней весны и Леты, обрамленных как городок-Миньяр, как городок Аша Уральскими горами.
А в Кошице (восток Словакии) фонтан танцует, а дом пол не вымыт и к пяткам пристаёт сухая грязь, филологи, конечно скажут, что это пыль. Ну, пыль так пыль…
Какой прекрасныцй чай «Принцесса Нури» да сахара дв ложки, вот и всё. И Цой погиб. А песни Cure кто знает? Да знает кто-нибудь, такая вот Россия.

(01) Ода воде. Затишье.

Люди прошли по пыльной дороге, по той, что уже нет, так как там новая магистраль – ответвление  от трассы М-5: «Москва-Самара-Челябинск». Люди прошли, и картинка трёхлетней давности захлопнулась, как шумная дверь. Дом был продан мною на слом, так распорядилась цепочка жизней и судеб. То, что было, превратилось в дремоту. Я немного постоял после этого всего в дремоте и позвал в гости театр имени Меня. И пришли гости, и было пиво, и водка была и пельмени, я говорил сверхъуверенно какие-то банальности, которые казались отнюдь не банальными, а суперинтересными оригинальностями. Люди как таковые были другие, не те, что прошли когда-то по пыльной дороге, они были мои гости. Эта пресловутая координатная сетка, нарисованная в популярной книге 90-х годов, в «Бхагавад Гите» не должна пугать, она вообще-то учит всех нас хорошей, здоровой отрешённости. Но вода пугающе безмолвна, она просто уносит всё, что попадается на спину её течения. Она основа банной процедуры и тогда поправляет тонкий душевный настрой человека самым решительным образом. Инь янь – это всё вышенаписанное, так мне кажется. Так кажется многим, вот и помогли мы переехать в новую квартиру поэту К., да так помогли, что получилось так, что танцуют все. И это весьма банально. И я шелестел когда-то знаменами забытых битв. Тьвёрдый знак оказался якорем, за который зацепилась баржа, и это было правильно.
Возможно, я был на берегу реки, ну вот совсем недавно, облака плыли над рекой Белой, я не думал о своём возрасте. Когда я был у реки, были у реки Игнатьев, Залесов, Барановский и Миша, никто не думал о возрасте, лето казалось коротким. Но оно на самом деле продолжительное. Лето – это наша 4-хмерность. Пожалуй, хватит сочинять то, что не является рассказом, то, что не обладает сюжетом. Вода утекла с тех пор в большом количестве, уступив место новой воде. Возможно, мама об этом знает, так об этом бодро поёт Пауль Маккартни из ансамбля «Биттлз»… 

(02) Лошадь.

Лето уходит. Где-то там. Ну и что и как-то, то есть как-то так. Да и вообще спросить хочется: «Лошадь, ты чо?» кажется, спросил. Та зима была такая бесснежная-кажется. Пиво-чай-супчик-не алкоголь. Потом слэнг терялся в дыму свинга, но это не главное. Ага, можно подумать, что успевай-не-успевай. Вот тревога, однако.  Синий диплом сам себя читает и вспоминает зерно высшей математики. Могй ли я надеяться на неопределенность воды? Могу.
«Лошадь, ты чо?»  «Да ни чо. А чо?» «Да чо с тобой разговаривать?» «Ну и не разговаривай?» «Если не разговаривай, то откуда ты, лошадка?» «Я из Барнаула» «А я из Уфы» «Да ладно из Уфы, врёшь, наверное» «Да не вру я, из Уфы я» «Ну ладно» «Да ладно, чо ты» «Да ладно чо я, не лошадь , не гони велосипед» «Ленка, ты что ли?» «Да, мой дорогой»
…Диалог длился часа 2.  во-во, троллейбус ушёл. Ушёл-ушёл. А электричка маринуется садоводами и прочими людьми. Много слов тогда-никогда-когда. Наивные какие-то воззрения на игру оркестранта, типа были.

(1) Взгляд на все извне.

Когда-то рок-н-ролл был мертв. Когда-то капли дождя собирались в ливень и у подъезда прятались от воды двое. Когда-то уличный фонарь, выключенный кем-нибудь утром, был насущной актуальностью-ю. Когда-то снег был белее и чище потому, что когда-то было детство. Когда-то и мандарины прятались под ёлкой в ожидании Нового Года и зимних каникул. И вся музыка мира неслась тогда так, что я перестал искать слова и мысленно послал подальше нового главнокомандующего глянцем читабельного журнала. Новый Год в те года ожидал 4-е января для того, чтобы смотреть мультик про капитана Врунгеля. А еще я почти знал, что 11-е января это почти кульминация каникул и через 2 коротких дня, которые так хочется удлинить, надо идти в школу. И все-таки в школу шлось, шлось весьма бодро. К тому же я снова взял себя в руки (лет через 15) и прошёл все уровни компьютерной игры и возомнил себя укротителем страстей (но это было не так). А потом (к тому же) я отправился контрабасово играть в джазклуб на улице 50-тилетия Гленна Миллера или мне это только показалось при смешивании рек Волги и Амазонки. Во всяком случае, вчера я нарвался на свое отражение. «У, тогда я поехал?» – спросил я у ясеня. Ясень, кстати, ответил мне: «Говори-ка лучше с отражением, так даже посумасшедшее будет» «А зачем?» «А, ты поезжай в город, в который можно ткнуть на карте пальцем, и смотри, не усни на партах Сорбонны» «Ага, сейчас» – вырвалось из меня «наружусловоневоробей» А через 1 год и в кислородной маске я подсмотрел какие-то сценки из жизни и решил попить квас из бочки. Значит, чуть раньше я был немного умней. Текст этот просит бури, грозы и финала. Но так как в сон все-таки при этом, при всем клонит при этих 24-00, что именно сейчас весна. Весна тоже может упорхнуть. Видимо я хочу сказать о том, что рок-н-ролл жив.  «Да» – радостно согласился я со своим рассказом ли, с текстом ли, со словонаслоением ли, ведь я слежу за горней высотой гонораров. Но зато главный инженер сумел найти себя в подполье. Так, он до сих пор не возвращается. Он улетел, но обещал вернуться. А мне остается запомнить сон, он еще не приснился. И в яблоневом соке много витаминов. Спасибо, ура!
Ура-то ура. Но 2 года дышать воздухом безработицы - это немало, но кто-то скажет, что и этого немного.
А потом я перечитал этот текст и ничего не понял. Я был спасительно пьян. Подтекст воды может повернуть в любую сторону лошадей смысла. Так давайте остановимся на утверждении, которое ни к чему не обязывает: «Вода разрешит все проблемы, она мама чудес, а время – отец».
Ага, рок-н-ролл возвращается,  я ведь, это буду играть на бас-гитаре, на той самой «Музиме 25 люкс» с «Аннигиляторная пушка» на днях, ой, что будет потом.


(2) Размышления об исчезновении снеговика.

Сансара снеговика включает в себя бразильский карнавальный протест против чего-то неосознанного. Хотя это и не протест, а что-то другое, это, скорее всего, снятие годового напряжения вместе с годовым же отчетом о проделанной над собой каждым из нас работе. Может быть, это и не то, не все вместе взятое. И вот я беру из корзины фрукты, из Средней Азии прислали посылку. Вот и накопился какой-то возраст, в котором предъявляются претензии к мирскому миру. После определенного количества этих претензий я падаю обессиленный в зеленую траву и знаю, что даже если все не так, и все не то, то и это состояние является частью мировой немирской гармонии. Сансара снеговика безудержно тает, если весна, сансара снеговика возрождается вновь, как только зима. И я стою снова мимо текущих на север рек, и я ничего не сделал для того, чтобы уехать туда, куда текут эти реки. Сансара снеговика приятное воспоминание о том, как мне было 20 лет летом. Над полем висело огромное облако, оно было больше, оно было частью меня, оно было серьезной необходимостью в приобщении к навыкам смотрения на гармоничность переставления кубиков, на которых строится, из слов, из которых этот мир выговаривается.…
И, пожалуй, не стоит робеть, не стоит бежать, хотя как никогда натянута нить.… И за продолжением паузы надо идти за пивом в лес, а также за вином вместе с псевдовосточной приверженностью к умничанью терминами буддизма. И вот, я готов поверить в то, что есть высшая управляющая сила, причем она и локальная, моя индивидуальная, или твоя, она и всеобъемлющая, как законы Кеплера. Но об этом надо говорить не на бумаге, а все там же в лесу и еще надо научиться любить без оглядки на шепотки. Но всё-таки я съездил в тот же самый город, как и в прошлое лето, и при этом город обернулся для меня разными названиями, он был и Москвой, и Санкт-Петербургом, и Новогородом, и Переяславлем-Залесским и даже Валдаем, и даже ижевском, и даже Уфой, и даже Набережными Челнами.
Ветер любит шелковые нити и бахрому монгольских знамен, он умеет сокрушаться над тем, что вода невозмутима, от этого он распаляется сильнее и сильнее и начинать гнать, поначалу мелкую рябь, потом среднее журчание средних волн, а потом шторма и циклоны, и ураганы. Но ничего не грозит карнавалу, он ведь ежегодный. И я слежу за собой, за идущим в лес и беседующим с С. Ч.,  пресловутыми терминами бросаясь. И это прерогатива любой беседы, ведь все мы принадлежим космосу, как это и не лживо изречено в качестве мысли. И в тех состояниях, где возможностей рубить дрова, хоть отбавляй, я тихо и мирно живу. Надеюсь, я надеюсь, на то, что я надеюсь. Лень писать дальше, просто этажом ниже чувствуется какое-то движение, может быть это подсознание упорядочивает причинно-следственные связи. Последние поэты советской империи озирались как и их деды на передовой в 1941-м, и всё было всерьёз.
Тектонические течения двадцатовековой, так сказать истории обернулись перестройкой, экзальтированный Говорухин-Крымов снял на киноплёнку конца 80-х или начала 90-х дореволюционную Россию, которую мы потеряли, не без помощи документов, однако. Вот такая весна на Заречной улице.
Ну, конечно же снеговики думали о том, что они самые крутые тут, ну прямо вообще.


Песенка о широте и долготе лета. (3)

Это была она. Я все делал не так. Да и сейчас я продолжаю делать все не так. Может быть, ты все-таки перестанешь водить меня вдоль и поперек белого света, и я не брошу трубку? Хотя, нет, уже бросил. А, ведь мне уже одиноко без тебя, через мгновение после выброса телефона в мировое пространство. Буквально через мгновение. Стоило допустить тактические и дидактические ошибки, и все, ты собираешься уплыть.  Вот бы взять и бросить на полуслове эту калевальную сублимацию. Мой ум все никак не разберется в трех соснах, в то время как роса спрятала в камышах смесь первых трех десятилетий жизни. И весь этот рассказ то ли продолжается, то ли заканчивается тем, что я плыву на пароме на другой берег в компании с теми, что на координатной сетке пресловутости жизни отправились в созерцание на десять-четырнадцать лет позже. Вот так я и не научился понимать тех, кто является коллективным составом волнения яня, волшебную страну инь. Снова я не буду бояться любить, снова обожгусь и снова начну не бояться и снова не забоюсь. Верю ли я в эти слова? Верю. Потому, что я знаю, что лето было настоящим, когда слева от дороги скала, а справа дома у подножья горы, уходящей лесом на, так сказать небольшой перевальчик, это и есть детство. Причем жители деревни слегка недолюбливают туристов. Может, в этом Джек Лондон виноват. И смогу ли я найти золото в своем сердце? Постараюсь.




• * * * * * * * (5)

Я видел разные дни и мне хочется соврать что-нибудь попроще,
Но сил нет как будто
Но не видит исчезающая желательность исчезновения
Из этого-то и следует
Что я боюсь одиночества
Ведь оно делает так, что я встречаюсь с самим собой
А это страшно…
И снова держится нить с Ижевском
Противотанковые ежи выстроились причем
Только для того, чтобы
Удачно зазвучать с городом на букву И.
Ах, наверное, все труднее и труднее писать стихи
От них останутся шуршания шелка
Да такие, что ветер в голове
И любимая  выйдет поутру в поле
И мой одиночный дом окажется неодиноким
И неординарность семьи будет обязательной и приятной необходимостью…
А, кстати Вы знаете, моя дорогая, по-моему, жизнь налаживается,
Потому, что Вы есть у меня
Потому, что пишущий эти стихи снова что-нибудь
Механически перепишет у Шекспира
Книжка валяется, кстати, на диване.
Почему бы и нет.
Ну, вот оно в кавычки включенное чужое авторство
(И зачем только я это делаю, пишущий это письмо в далекую страну запределья?):
«………………….»
Нет, я не смог включить стихи в стихи.
Вот и сижу и думаю, какие десять строчек написать на резюме похожих,
Когда весна всегда
Когда и ты права всегда
И я не прав, но не всегда
Какую опечатку мне найти такую
Чтобы любить и верить тебе одной
Тебе одной внимать, глупея и умнея одновременно
И параллельно тишине твоих влюбленных глаз
Молчать с боязнью потерять тебя, и солнце зимнее в чудесный день
Оно одно споет о нас, о тихих
И влюбленным нам придется строить планы дней медовых.
И я в стихах ли или вне, пока мечтаю о тебе,
Осталось позвонить тебе одной на телефон,
Которого в 90-е годы 16-го века не было в помине.
И я звоню уже, и я искатель слов банальных и немудреных фраз
И больше, чем весна, нет фактов, разве, что зима
Она и пишет этот стих долгоиграющий, не имеющий возможности стремительно закончится
Пока тезисы любви мерцают над страной поэта.
Поэт! Очень звучит громко как паровоз! Не стучите колеса.
«………………» – нет, все же права или сил сегодня говорить с Шекспиром
Он очень требователен. А я все вру и вру о семейном счастье ли, о влюбленности, не знаю
Как живу я, как пою и как молчу
Еще скажу – влекомый старой обидою,
Я говорю дороге о другой, о той, что в футболке черной материальною была когда-то музой
Так вот, мне кажется, что она разбила мое сердце на 207 частей
И я иду домой и с дорогой пыльной пререкаюсь
Подобно глупому слепцу и тысяча моментов прозы просит написать об этом
И в этом не отказываю я - этой тысяче
Становится ли легче?  Становится теплее, может быть
Или холоднее, и говорю я, говорю….
А стихи? Так и не достигли цели
Но это тоже хорошо.
«ветер играет рябью вод, твой шелковый рукав зеркален, тихо звенит гитара»


(5.1)

Ибо вот, что. Ну как бы да. Ну не следует особо-то вызванивать сахар страданий, а то ведь поедет напрочь и вкось ось мира. И поэтому старые спящие заготовки тоже непременно превратятся в новый энный альбом барда из Уфы. И на антитезе «индеец и острие бревна» построена некая песня из тридевятого альбома Бориса ибн Бориса Гребенщика оглы. Но речь не о нём, хотя та антитеза – тема для трактата. Речь тидёт об утре, ведь утро разбудило меня деликатно троекратным будильником из мобильных «Алкателя» с «Самсунгом». Ибо вода реки тоже не боится огня, а что её бояться-то. Главное не сильно претендовать на московские толстые журналы, так как они ведь сами придут и попросят, чо им надо. А чо им надо так как а этого надо – стиха хорошего. Но вода – она другая. И вообще, что важнее писателю, компьютер или тетрадь. Вероятно среднее – пишущая машинка «Ятрань». Вот, она какая мохможность любить опечатку.

Когда? (6)

Когда я научусь быть спокойным? А может быть, я научился, отчего же и нет. Видимо во всей видимости, что да. И вот лето рано наступило так, так, стало быть, и это тоже было школой игры, ну допустим на утином манке. Тем более не хочется полемизировать на манке, на манне небесной и на манной каше. Нет, кого-никого не надо удивлять, хотя какой-либо пример и пригодится для того, чтобы быть обыкновенным музыкантом в составе Национального Симфонического Оркестра. Так и хочется мне научиться дышать под водой. И даже весной? Даже весной. Ну, вот так мне и надо. Колонки мои «Вега-50 АС-104» чуть запылились и от этого бас-гитарист Маркус Миллер сверхкреативен, аж жуть. Но работа ли этот текст над собой? И чего же я ждал на пути в микромаркет. Одно только пугает, что все это не рок-н-ролл, во-первых, и, во-вторых, даже если я и пою чьи-то слова. То я делаю это уже давно, и потому все слова, которые являются строчками и точками-кочками быта и бытия мои и все тут.
Константин Ч. выехал из своего патриархального городка С. куда-нибудь далеко, куда глаза глядят, чтобы посмотреть на мир вокруг, а также на поиски самого себя. Хотя, стоп – такое начало уже было, и читателю, наверное, хотелось бы узнать, что-нибудь необыкновенное. Но Константин все же оставался, несмотря на путешествие, бездарностью и оттого, он немного мог бы мне помочь в сочинительстве этого оптимистичного ребрендинга. А так все было нормально, Константин поймал первую попавшуюся машину и поехал в сторону города Лондона.… Ну, вот и все. И что? Это рассказ, да? Конечно. Пусть себе Костя едет куда-нибудь... Ведь весной набухают почки, и верба клонится в сторону, в ту или иную.
Алексей Балканский сел на очень вороного и поскакал навстречу монгольским ордам с чудесной вестью о том, что мир прозрачен и снег это реальность степей и Уральских гор. К счастью эпохи монгольских орд и Балканского А. не совпали, а то бы Лешу могли бы взять в полон, и потому Алексей никого не встретил.
Вот так-то. И ветка вербы клонится в стороны. А на другой улице, на той, что называется Коммунистической, размышляет и идет рассеянный поэт Р., и улица тиха, заброшена и это к счастью в деньгах, это к дождю. Он идет и мечтает о том, чтобы начать новую жизнь на новом посту. Самое главное, зато состоит в том, что сердце поэта не болит. И множество чудес ожидает его, если только он не будет себя вести себя плохо. В чем это «плохо» заключается, никто не знает. И ветер пришел поэту на помощь, как только поэт забывает самые главные строки письма в прошлое самому себе. А там-то в прошлом, так чудесно было. И салаты приготовлю я ему, лишь бы поэма сочинилась. О том поэма, как можно удлинять слова, и вновь играть словами в поисках любви с послесловиями. И сновидения близки к простому смешению жанров. По-моему мне больше не надо учиться ничему. Ведь видение жизни и смотрение активное о том, что жизнь легка и проста только на пользу. И вот где-то они Алексей и Константин в самой разной разности миров путешествуют. Они ведь спутники жизни. Они ведь встретятся в Задонском районе города и потому Маркус Миллер в настоящей кульминации эмоций (бас-гитара), и эти слова и эти записи из фонотеки поэта аккомпанируют тому, что когда уже было все это. Вот, что – не помню я, о чем в начале этого текста было, да и было ли. И потому я все еще тщеславен и хотелось бы дать прочитать тем, кто уже далече. И больше нечего сказать, осталось многоточием закончить неоконченное самоисследование. И режет воду резким звуком саксофон зигзагами танцующий в джазроковой ткани полузабытого концерта, который скоро отыграю я, и вновь поэт придет, куда он денется и мы еще чего-нибудь напишем-наимпровизируем.


Построения и наслоения. (7)

В общем-то, осень тоже права потому, что я почти рядом с ее настойчивостью потерь. И причем ничего страшного-то не произошло, просто я вышел погулять, и ветер помог мне обрести себя, и себялюбие проникло во все мои душевные раны. И накрапывающий дождик, возможно, обещал что-то другое. И я сделал что-то неправильно, думаю и боюсь, что это повторится не повторяясь. А следование самому себе только и знает, что подчиняется диагональному чтению сонетов. Думаю, что и диагональ обусловлена многословностью тщеславия. Думаю, что я лечу выше звезд, пока пишу. А ирония говорит-подсказывает, что это немного не так. И пока я пишу те, что что-то значат, то ли уехали в другие города, то ли не уехали. Во всяком случае, я нечаянно впал в истерику, после которой узнал, что вся еще жизнь впереди. Нет, что вы, и у меня были минуты провалов. Но и они счастливым образом исчезли по мере синусоидальной волны славы. Правда, волна и синусоида  это почти само собой повторы. Просто я пока только так умею строить фразы. Но фаза здесь нужна тоже. Кто не подвержен метаморфозам? Да никто. Я спрашивал об этом у Тяня Тая, он подтвердил мое мнение и я забросил напрочь изучение немецкого языка….
Только вот беспокоит меня то, что я не обязателен перед, так сказать прочтением «Улисса». Но улица этого не заметила, она как-то посвежела в ожидания нарастания накрапывающего дождика, вот и  решил я, что дождик-то и будет  новейшей песней о второстепенных вживаниях в образ актера европейского кино, как это и не догматично.
Всё-таки об осени мало, что сказано. Просто мало и всё тут. Дело в том, что когда вода весны затапливала  дома, построенные на реке Дёме, было ясно, что нужны лодки. Но дело не в лодках, а в том, что хочется выть волком, но как некрасиво это… это самое нытьё-вытьё легко споёт вода. Обычно в песнях и стихах применяют прием переноса действия с персонажа-автора на некое природное явление, начиная ветром, заканчивая ураганом, начиная рекой, заканчивая океаном. Накрапывающий дождик всё же был-есть-будет. Он будет-был-есть. Осень права, ведь она настойчива в потерях, впрочем, она договорилась с зимой в этой своей дотошности. При этом хочется начать всё с начала. Но не совсем получается, потому, что столько середин не закончено.
В первом абзаце я искал слова с керосиновой лампой, но этот прервался как текст, и тут-то началась работа афоризмов. И я пошёл за водой, да видно опоздал. Но дело не в этом. Нужно найти смысл воды. Нужно найти самого себя, хотя казалось бы всё ясно… Вот удостоверение артиста Национального Симфонического оркестра, вот читательский билет, вот паспорт и прочия ярлыки папок, спрятанных на диске «Дэ». Там, где «Дэ», там и просто-напросто «Дао»… Будет ли возможным оптимизм? Да.


Красивости слов. (8)


Этот рассказ неизбежен, ибо сентябристая пестрота затруднится сказать мне о том, кто же я такой. Но это не этот рассказ и я имею на это право. А кофе грезит тем, что я вовсе и не ветер. «Дайте мне драммашину, и я буду писать песни до самых седин» И кавычки грезят тем, что слепой дождь, нет, не дождик гремит сквозь дыхание ветра. Впрочем, нет ли здесь остановки развития? Конечно, это не должно волновать тучи, они то сгущаются, то не сгущаются. Впрочем, это не сомнение и только семейная тоска, ведь они чего-то хотят от меня. Но волнует ли меня строение текста, который наслаивается сам на себя, который ест варенье из холодильника и ничего нельзя понять в исчезновении (как) песка в ладонях. И это пение – мой выбор. Являюсь ли я самостийностью? Волшебство же состоит в том, шта я прыгаю со строчки на строчку. Вообще-то я забыл пару имен и в этом есть какая-то правильность Сансары. И не то, что мне осталось сожалеть о вчерашнем дне. Но красота влюбленности подошла ко мне вплотную. Этот рассказ шел от общих слов как раз к плотности постороннего взгляда, становящегося секунда за секундой родным. Пахнет литературщиной, но это тоже неизбежность и это вроде бы неплохо. И вот я беру и вхожу со своей косноязычностью в храм писателей, но среди них я один-одинешенек. Правда, рейтинг мой неуклонно растет. Этот рассказ ждет арттерапии. Но это будет бегством от «Арт-артели» (А чего не скажешь, чтобы угостили призматичным пивом?) Риторичность вопроса в скобках уносится вдаль на вороном коне. Что-то ведь изначально с Печориным было неладно. Но я со своей литературщиной ни далеко, ни близко. В общем-то, общение с общностью света и тьмы, с синтезом, так сказать является прочтением учета отвлеченной задумчивости.

Чай с медом. (9)

Тут ведь как? Думаешь-думаешь о чае с медом, а все происходит не совсем, так как мечталось. Допустим, если я шел на работу и ждал скорее окончания трудового дня, чем общих начал трудового удовольствия, то я понимал, что у меня портится характер. В принципе-то вальс, доносящийся из автобусного телевизора, подчеркивает недовольство непонятно чем. И цель уходит в облака. Если бы их нужно было бы рисовать, я бы рисовал. Но непредсказуемость будничности все та же и потому легкая тень сомнения преодолевает космические расстояния и селится в моем пакете, в котором какая-то тетрадка. Какая-то дискета, какие-то ноты, а также какое-то смутное желание преодолеть это неосознанное сомнение. Может быть, и стоит начать очередное воскресенье с чая с медом. Может быть. Но я подозреваю, что неявные принципы построения текста предписывают автору всего этого следовать за вкусом меда и за теплотой горячего чая. Каким канонам следует художник? Тем, что он придумал сам или тем, что придумали очень давно? Или лучше вот так и жить, то ли хотеть согреться в жару, а то ли пойти в чистое поле на поиски самого себя. Так ли уж важна правда о поэте? Наверняка есть какой-то подвох. Но и вопрос о подвохе тоже с подвохом. И становится страшно выстраивать словесные конструкции. Где-то между Омском и Москвой затерялись поселки городского типа, и они цветут той тишиной, что произрастает в каждом. Когда-нибудь надо взять себя в руки и послушать её. Но это чья-то чужая мысль, что технично трансформировалась в очередное предложение находящееся в резонансе с потоком сознания. Эта чья-то мысль уже растворилась среди других, а автор стоит за кулисами и наблюдает за несуществующим спектаклем. Его разыгрывает жизнь, и появляются один за другим персонажи, несколько более банальные, чем в Драмтеатре, и поток событий оказывается не таким сопереживающим. Видимо и часть автора ушла на подмостки. Прошел день, и наступила ночь. Это была уже другая тишина. Например, в ней была иллюзия о том, что западнорокмузыкальные шестидесятые идеальны. Но и тогда были спектакли, в которых соответствующий автор в соответствующем десятилетии стоял за кулисами в спектакле, им же самим режиссированном.
И он думал тогда, что все это он придумал один, но это не совсем так. Даже у автора этого письма на деревню к дедушке Подсознанию есть автор, сочинивший и этого автора и этого дедушку.  И пока дудук веселил юношу, я следил за ритмом веселья и еще за тем, как он прогуливает важную лекцию по физкультуре, жертвуя её черным пластинкам, что продаются на улице Карла Маркса. А потом я решил уйти оттуда, где тепло и уютно. Я шмыгнул носом и ушел без объяснений, теряя хлеб, не надеясь даже отдать его голубям. И поезд в лесах перестал греметь. Вот это и было последствием ухода. И я отправился дышать в поля и даже не стал себя искать. Даже автора этого ухода придумал Автор всего того, что есть в космосе. Он даже является Автором пирожных крем-брюле, наверное.


Снег. (10)

Снеговая реальность уже не нова, но меня тянет уехать на край света. Поможет ли такое это? И нужно ли регулярно записывать свои наблюдения, когда и так ясно, что бумага и ручка это всего-то навсего зацепка за то, что вот-вот ускользнет. И кошка ходит за мной следом.… Вот и все. Но, что ждет меня дальше, я ведь бываю порой обыкновенным рассеянным, и тысячекратное наступание на одни и те же корабли никак не способствует привыканию к сельскому труду. И поэтому поэты мира бросают лиры и уезжают именно туда, куда глаза глядят. И наслоение-настроение кажется подлинной жизнью, но это не совсем так, на самом деле только последующий анализ в спокойной обстановке предполагает редкие миги такой жизни. Стремление к космосу, конечно, есть, и было, и будет.  И именно ночью я оказываюсь один на один с собственной, никуда уж не деться, с догматичностью мышления. Ну конечно космос и ночь близки к тому, чтобы посмотреть на звезды. Вот и подумалось мне, что  надо было в свое время стать астрономом.  Это же ведь, самое – «крутится, вертится шар голубой», планета наша Земля, «Мы дети твои…». И обо всем, об этом я писал уже. Но, что движет описанием, точнее прыжками пальцев на клавишах Его Величества Компьютера «Пентиума-1-го»? Может быть лирическое состояние вакуума. А может быть колючесть шерстяных носков? А может быть бросить этот текстик на полуслове, да уехать в какой-нибудь Лейпциг и дышать там какой-то другой чужой жизнью? Но стоит ли этих усилий и так уже найденное умение созерцать? Видимо, кто-то говорил в 19-м веке: «Созерцать и действовать». Или не в 20-м. Просто и этот год тоже обещает незнамо, что.
Снега-то насыпалось с Верхних Божественных пределов столько, что само форматирование дискеты отказывается сотрудничать с литературным даром. Я еще пока не знаю, что же такого я наделал. Снега-то столько, что именно февраль успокаивает эту зиму.


Новости. Внезапная активность. (11)

Хочется думать, что и не всегда, но навсегда. Просто во мне путаются всякие идеи, и я тяну время, потому, что приоритеты ушли покурить. Зато априори хотели прийти в гости, и для этого я должен был позвонить вообще. Как раз в это за горизонтом показывали кино о том, что не всегда меры безопасности спасают от чьей-то любви. И эти файлы (с этим фильмом) нельзя, ну никак нельзя стереть и все остальное, и есть галлюцинация. Его величество Случай найдет еще какое-нибудь созвучие. Впрочем, нет ничего нового в изложениях и сагах о Форсайтах разных уездов. Нет, я не овладел техникой Маркеса. Но я что-что делаю в этом направлении, причем тороплюсь. Но эта торопливость где-то уже предопределена. Мой друг Цинь Ли сделал так, что решил ностальгию превратить в вареную картошку и сделал из этого отличный бузинесс, он, вероятно, уехал в Мелеуз, что-то его не видно. Почему в Мелеуз? Я думаю, что картошка там нужна весьма и весьма. Разносторонность талантов Цинь Ли такова, что сам ветер едва поспевает за ним. Такова ли уж эта правда, что она сама правда? Но я не стал отвечать на этот вопрос дождю и ушел гулять и скучать, хотя дождик и предлагал мне заняться правильными денежными вещами.  Я просто-напросто продолжил быть самим собой и потому ничего не сделал за некий отчетный период. И молодая лошадь, может быть, и убежала далеко-далеко, но этого и представить себе не могу. Во всяком случае, если что, если возраст синусоидален, то и контекст за ним же. Таковы уж регулярные отговорки бездельника. Но, вот она надежда на будущее. Хотя категория будущего зыбка, примерно, так же как и настоящее. Но «энъстоящщее» наблюдаемо и порождает при этом неологизмы. Но курай играет как раз самый что ни на есть озунъкюй… При этом нет, ни печали, ни зла. Вот так я и таскаю за собой одни и те же цитаты из верных источников. Неологизмы сквозят в том, что, например, я встаю утром и иду мыть лицо. И порой не хватает ума. И чего-то нужного не происходит. А вдруг это какая-то серьезная мудрость. И вот я пишу то, что никогда и не писал. И вот я не пишу, то, что пишу. Ну, вот я и пишу, то, что не написать ни за что за один присест. Ну вот, и зря эти бездарные злятся. На них ведь и рассчитана эта строка. Ну, почему бы мне и не прикинуться Северянином? И медный всадник является экзаменом на хорошее поведение. Наверное, кавычки, в которые надо вписать медного всадника неплохо усилят драматичный эффект. И никак не хочется оправдываться в том, что слова как-то не так ы-встроены. Наверное, и этот текст постепенно уходит от автора к читателю. И более того, этот текст простой стремится скакать от  меня и так далее. И даже так я скажу, этот текст хочет сказать о том, что море волнуется раз, два, три. Причем книг всегда много, читать-не-перечитать. Этот текст требует осмысления, но куда там. Вот еще одна оценка по высшей математике. И вовсе это не текст, это размывающееся за окном размышление о том, что родина это старая улица. Причем ведь как. На этой улица, эта улица – эта, и на той улице эта улица – та. На той улице та улица – эта. Небытие этой улицы на той улице выражается словом  - «та». И ничего ничему не равно абсолютно тождественно… И почему бы не спеть об этом. И те, кто влюблен в быт, никогда не думают о бытии этой и той улиц, разве, что редкий историк долетит до середины биографии той или этой улицы. Правда,  все это было четыре года назад. Но цифры не всегда, что-нибудь, да и значат. Для полного счастья не хватает барабанов, и в этом смысле опубликованность на «Бельских просторах» в декабре компенсирует их. И в этом смысле час без барабанов пролетел как журавль в небе и поэтому пора ехать на дачу. И в этом смысле в окно влетела электродрель, микроскопичная такая и захотела жужжать над моим ухом. Но не тут-то было,  я переехал в другую комнату вот уже как в прошлом году. И поэтому дрель прилетела за борщом вчера. Вот и все. И не надо ничего объяснять. И я уеду скоро в деревню… И ничего с этим не поделать. И ничего… И…
Зрительный эффект как раз и есть исчезновение целых слов. Вероятно, это тоже жужжашщия губная гармошка и шмель преследует тех, кто влюблен, чтобы было еще чуть-чуть повлюбленнее. И жираф длинношеий что-то очарованно блеет. И куда без стакана воды, куда без Военно-Воздушных Сил. И видимо, я снова отложу на завтра путешествие в Икстлан… Но нить как говорят знающие о чем-то своем нить утеряна. Но ничего не забыто. Ничего не забыть. И мне говорят о том, что меня слишком много, что авиационноконтрабасовая ностальгия по учебе с «тройками» и… четверками» спекулятивна. Ностальгии нет никакой. Одна толька школа прямохождения социального примата по коридорам с графиками роста количества докторов и кандидатов, выпущенных той или иной кафедрой. Одни сплошные шахматы, в которых черные берут белого короля в плен. Да еще в стихах появляются бытовые детали, которые перегружают семиотикой семантику. Впрочем, довольно и этих двух умных весьма слов. Да, предыдущее предложение тоже спекулятивно. Хотя, что плохого в том, что я знаю такие умные слова? Помню, что на факультете в УГАТЕ таких не говорили. Значит, я учился где-то еще и еще.  И я снова не иду к горе, а надо. Но я не иду.  Путь остается извилистым. Остается таковым потому, что Земля круглая, а на круге можно нарисовать любую кривую.

 
Триумф созерцания. (12)

Эти события уходят, те события приходят, а какие-то другие призывают к созерцанию. Верю ли я в это название и в эти слова? Если спрашиваю, то созерцаю на безверие, сменяющее веру. По-моему мне повезло, мое изображение оказалось в недрах цифрового фотоаппарата. И то я написал для того, чтобы написать слово через два «п». Две однотипные буквы это все равно, что расставить точки над «и». И это тоже имеет право на существование в силу созерцающей силы духа, соизмеряющей время и движение. Да, это общие слова, но они нужны, чтобы уж совсем не…
И ничего, я двигаюсь вдоль и поперек. И чем громче мгновения надвигающейся миллиметр за миллиметром весны, тем лучше для меня же. И на серебряном холме все по-прежнему, одни сплошные песни про зеленость трав. Кстати, я буду считать, что это тоже очень важно. Хотелось бы как-то приблизиться к этому словопостроению, но я блуждаю среди белого дня с декларацией неопределенности настроения. Конечно, было чуть-чуть хорошего настроения, которое я перемешал, было с чехардой большого количества слов и хотелось метафизики звуков шестидесятых со знанием того, что «это играет «Мамас энд Папас», немного этих звуков не помешает и в моей новой песне, составленной из кусочков чужих песен, и этого я не чуарюсь. Я чураюсь Чураевой. Вряд ли она умеет составлять из кусочков стихи, как я, но это дела из девятнадцатого века, это дела архивных киносъёмок.
Дорогие читатели, позвонила Регина моя, не могу дальше писать. До свидания, до новых встреч!

Перемена мест для слагаемых. (13)

Я учился в первом классе вот я  взял да и приподнялся над рутиной незнания и того, что я беру и надеюсь на встречу надежды и Нового Года, я понял одну простую вещь о том, что перемена мест слагаемых не меняет сумму. Но стремление ума быть умнее и умнее привело меня к чтению той вещи, что гласит про изначальное узнавание о цифре «10» и только через лет 10 о цифре «200», но самое страшное, надо ждать еще лет 15, чтобы ждать узнавания цифры «203», всего-то на всего такой цифры. Да, конечно замыслы теряются, но и эти потери соответствуют карме с сансарой. И вот, все это можно написать и так и эдак, но это не всегда можно объяснить, ведь и трусливость и смелость идут рядом друг с другом. Вот и молчу я в экстренной ситуации, как какое-то что-то и этот текст я не пронумерую ни за что. Нет-нет-нет.  И все ситуации делали со мною такую вещь, что я стоял, и молчал. Ну ладно, разруливалось все это чуть после. Ну и что? А кто я такой, когда именно эту песню поет сама искренность детского и быстрого развития и при этом я завистлив. Да, а что тут такого. Все мы подвержены и грязи и чистоте религии. Религия – это вообще зацепка за нечто не мое и не твое, а за что-то большее, чем ты сам. И Ницша прав, и Александр Гайсович, и кто-то в состоянии объюнения, бегущий со своей наглой дискетой за ним вслед. И теперь-то понятно, почему стихи стали писаться заметно хуже. Или не хуже. И я сижу в Москве, в этой паршивой провинциальной и плевать хочу на них, на всех. Все-таки сказалось общение на бережку реки Белой, когда мимо нас шли актеры Молодежного Театра, а этот не умеющий плавать молчал, как всегда. Тогда я чуть не умер, ради красного словца.
И что же было завтра, когда я уже не был в М.? Так трудно вспомнить сегодня. Вот и повторял я чью-то присказку.
Интересно хочу ли я спать? Нет, конечно. И как мне сказали  Бандерлоги: «Живи, как умеешь». Я принял этот ход вещей, и в этом есть какая-то мелкая правдочка. И эти слова, видимо, точны. Так, что давай, Костя Ч. спой, пожалуйста, про «Ом» или про «Завод им. Орджоникиде» у которого эмблема похожа на «Ом». И каждый раз полугодовая давность прошлого кажется глупой и никчемной. Вот как все это значительно при вот именно этой сиюминутности. Ах, как прекрасна эта экзистенциальная «самовозгонка».

Ну и так далее. (14)

Если февраль, и если я проспал тысячи шансов, то повсюду умеренные морозы. Ну и что. Только и можно сказать, что все было и все пройдет. Но и это какая-то неглубокая спекуляция, наверное, это скрытая реклама брэнда-тренда и дренда. Вот и жду трамвая, хотя и нужно поговорить еще о чем-нибудь, о спекуляционном, о том же. Но зачем-то я продолжаю все это говорить, когда уже и никто не слушает. Видимо, это ожидание, которого не должно быть, потому, что я не должен ждать. Или потому, что должен. И все-таки лучше не гнать лошадей. И все-таки лучше продолжать относиться к себе хорошоу. И все-таки надо быть самим собой, но кем именно? И все-таки житье-бытье виснет между горизонтом и беседой того, кто уехал на юг, того, кто остается для моего почерка, здесь в Уфе. Состояние «здесь» – благодатное условие для философствования. И родственники стремятся разобраться в себе и потому беседуют со мной. Вот и хорошо, если февраль. Может быть, в этом есть какой-то смысл. О чем эта песня?   Ну и так далее.


Рассказ, найденный на краю тетради. (15)

Конечно, хотелось бы заглянуть в свои же словонапластования, хотелось бы. Но это происходит так часто. И, по-моему, печаль идет вслед за мной и ей, наверное, безразлична амбициозность процесса фиксации явлений вокруг и до и после и вчера. Но все-таки время преподносит новые и новые ностальгии, причем старые тоже были новыми. Хотелось бы, конечно из соображений жажды славы сочинять что-то такое, большее, чем автор, но в этом какая-то есть опасность. Но, кто сказал, что нельзя писать об этом? Никто. Ну, конечно все это пишется совсем не на тетради, а на  бесконечных белых словооконных «бумагах» благословенного первого «Пентиума». Но это только уловка, не страдающая исчезновением чувств. Это тоже период коротких сообщений о себе, о здоровье. Это очарованность этим прекрасным фантастическим бредом. Это близко к «автоматическому письму», от которого кажутся радужными какие бы там ни было непродуманные планы. И совсем не хочется рефлексировать. Это, возможно неосознанное подражание Кортасару. Но, откуда я это знаю. Этого я не знаю. Подражание же неосознанное. Подражание же инстинктивное. Этот короткий слогов кусочек является тем, чем не является, впрочем, как и вся сумма жизни. Ну а дальше, только театральная постановка, одна из многих. Шекспира. И что это к нему привязался. Пойду лучше, почитаю Бёрнса и нацитирую чего-нибудь из него. Ну, пока, тогда, дорогие друзья читатели. Иду читать.

Мелизмы исчезающей хронологии. (16)

В словах есть и смысл и ярлык. В словах есть то, чего нет в вещах, смею предположить… Что ли плыть по течению и ничего при этом не понимать или что ли не плыть и при этом обо всем догадываться или я все это придумал заранее? Или вообще, взять да и съездить в город Ишимбай, если бы только не забыть в какую сторону ехать. Или все вышесказанное является архетипом? Впрочем, все вышесказанное было вчера. И внезапная вспышка активности висит над городом, это снова я иду вдоль улиц с блокнотом в руке, будто бы мне так нужны и важны для будущей ткани повествования иллюзии того, что изгиб деревьев то, что надо. И даже драм энд бас посмел уйти в прошлое. Ну а как же иначе? И унификация тех или иных человеческих черт это достижение научнотехнического прогресса. И если бы я был серо-зеленой птицей, я бы догнал теплую звезду и предложил бы ей выйти за меня замуж. Осталось только догнать. Как раз триумфальное бесчувствие вины почти как вино оглушает душу и мне хочется выйти из трамвая. Но вот что интересно в этот самый момент меня везут в такси. Теперь-то понятно, что снова бегу проблем не забывая помнить какие-то отдельные строчки песенок 30-х годов. Впрочем, и этот шаблон мышления тоже был не раз опробован при сочинении этого сочинения. Впрочем, завтра наступит весна, и у меня есть шанс её не заметить в этой неспешной беседе с буквами, найденными на клавиатуре Вселенной. И я тысячи раз вроде как наталкиваюсь на то что, на улице лучше по ночам не шастать, но все-таки я иду вперед и я снова дома. И это притом, что я вышел из дома. Парадокс.
…Парадокс Первомайского парада, наверное, состоит  в том, я и красные транспаранты декларировали праздник детского восприятия жизни. Ну, а Платонов тоже в те времена шел где-то рядом. Конечно же, я не совсем так выстроил эту фразу, и к тому же ветер в голове у молодого человека отнюдь не предписывает спрашивать у того, что шел рядом  о тайных пружинах движения текста навстречу к облакам. Собственно, этот рассказ и есть еще одна зарисовка о них, об облаках. И настроение при этом должно быть безоблачным. Все-таки Первомай. Парадокс этого текста вовсе не парадоксален, он просто включает свет ночного видения души. Вот за это ему спасибо.

Волшебные пустоты. (17)

Если и кажется мне, что словарный запас тает, то это только лишь маленькая правда незнания о себе. Получится новая эссе, если мне поможет снова отсутствие персонажей. Но если они придут, тоониконечнорасскажутмнекакие-тодиалоги-монологи.  Нет, это, наверное, техника составления слов в единую констатацию факта о том, что я все знаю о себе снова и снова. Написание очередного самовозрождающегося текста дает надежду на самопознание. И кажется, что вот оно понимание близко. Думал я заняться фотографией, да вот не занялся, хотя фототворчество рассматривает многие лета и жизни в космосе и на Земле. Видимо сказывается еще романтика преодоления орбиты. Конечно же, бывший обитатель Затонского района города Уфы не совсем понимает весь ядерный потенциал незаурядного таланта Нуриева. Но это не важно. Важно, что люди едут на север, и это значит, что это я написал за Нуриева. Ну, так вот фотография позволяет распознать в кропотливом созерцании каждого уголка фото истинного состояния человека. Если я займусь, то займусь. Наверное, я не вправе изучать устройство гитары, но я играю на гитаре. И все-таки, я кого-то - её послал подальше. Обманщица оказалась беззащитна перед беззащитностью обманутого и оболганного. Но. Что ли я так, как она не могу? Конечно, могу.
Однажды я отправился в путешествие за новым сочетанием звуков, но вместо этого вышли повторяющиеся узоры на зимних стеклах. И недоговоренность этого замечательной как ветер бесконечно мечущегося от подсознания к сознанию словологической текстуры – как и прежде останется таковой, несмотря на большое количество все новых и новых рассказов о Снеговике.
Снеговик таял, потому, что белеющий снег таял без тайн от песен Джо Дассена. И при этом я позволил себе страдать. Но стоило ли, если девушки еще не перестали в меня влюбляться? Стоило. Ведь чувствами переполнены мы все. И все-таки я научился избегать даже выстраданного хамства. Ну, конечно потеря начальных мотивов налицо. Если уж я хотел съездить в Москву.  Во всяком случае, Ци Шао знал, о чем я говорю. Он-то вот и уехал в загадочную деревню Черниковку. И осталась только ностальгия о том, что господин Кильдеев Азат преодолевал на велосипеде километры за километрами в дальнейшее Румынии. И все-таки хорошо там, где мы есть. Ну и не надо мне же самому и спорить с самим собой. Просто я не понимаю о чем эта песня. Зато очень хотелось бы увидеть гневную краску на лице госпожи Чу. Таков уж мой каприз. Ци Шао, кстати, очень понравилась публикация именно этого безоглядного рассказа в журнале «Синие выси Востока». И встающее на Востоке Солнце имеет право уничтожить все эти слова и потом написать их заново, но в другом порядке. И это было совсем не смех зеленых деревьев лета. Я проснулся, и одиночество дивана вышло вдоль и поперек хождения по лесу. Я заблудился в этом рассказе. И этому я рад.


Возможно? Возможно. (18)

Возможно, где-то я потерял себя. Но это, полуправда. Не потерял же я, однако свитер, носки и брюки. Да еще бывают, какие никакие приобретения. Возможно, приедет она – Регина… Возможно, я умудрился дождаться снегопада, и вот он на дворе выше радуги накопился во всех волнениях молодого человека. Видимо время делает такую штуку, при которой происходящее меняет оттенки слов, о, да. О, да это ода смотрению на снегопад.   
Краткость этого рассказа показалась какой-то неуместной им я взялся за перо и бумагу, думая, что я реальный Пушкин, но поэзия ушлоа покурить, и я понял, что дело не в смысле воды , а в том, что исчезновение и вновь появление балалайки только и знай и твердит о своей периодичности, похожей и на сон, и на времена года… возможность просто сидеть у воды и не думать ни о чём, а точнее думать о том, что вот мол, то да сё, или даже думать о том, что вот ведь как бывает-то, или даже думать о том, что у Мельхиадеса был оказывается весь план романа «Сто лет одиночества» до того, как семья Урсулы Буэнджигалиевой только осваивала уютный дом в Макондо, до того как ещё никаких патефонов не было в принципе.
Но дело не в этом. А в чем же? А это самое «не в этом» газетный штамп, который лезет в эту книгу. Но стремление сходить на кухню и попить воды только о ней и говорит -  о воде. И кажется мне, что мало-помалу вызревающая виртуозность текстосочинительства только и знай себе веселится и не собирается признавать сюжетной воды, ей только чистую родниковую воду ни о чём не говорящую подавай. И даже фестивальная суровость будней в алкоголе только и знай себе держит по полтора тонус интеллегентного опьянения от хорошего коньяка. Но вообще, где она норма сюжета и закусывания после первой рюжмки. Просто я понял, что надо найти смех сквозь слёзы, причём так, чтобы без слёз.
Возможно, надо выйти за порог собственной квартиры как-то красиво, да не страдать о том, что карусель скрипит донельзя несмазанная. Скрипит несмазанная как телега из прочего детства
Из про чего потому, что детство ни фига не кончилось. О где же ты вальс засурдиненный, даже ты умчался в недра компьютерной памяти, в недрышки умчался ты. Ностальгическое сожаление никуда не уйдёт, да оттого не уйдёт, что даже мистика захлёбнется в своем прозаическом порыве. Она ведь тоже живой человек, ну зачем её лишние слёзы в конторе где не все муллы правильны, где те, что не правильны, являются весьма суетливыми. Деньги освящены искренними желаниями и поэтому всё равно. Я хотел бы писать эту совершенно по-другому, следуя рельсам сюжета, но я не хочу, будучи видя неможность так писать, ведь перестройка не могла не молчать. Опечаика «пведь» похожа на нечаянное слюноотделение в полемике с хорошими людьми из журнала «Бельские просторы».
Пришёл снег, 14 раз позвонила Регина. Я был на концерте Юры нашего дорогого и родного свет-Шевчука, татарина с хохляцкой фамилией и потому не взял трубку. Простые «дэдэтэшные» песни на 4 аккорда, как всегда рассказали о том, что Уфа – великий и поэтичный город, и они взорвали в аплодисменты наш родной уфимский электорат. Ура, Уфа!
Пришёл снег чуть позднее, чем концерт «ДДДДДДДДДТ» на самом деле. Но ветер говорил совсем другое, нет, он пел: «Белая река, капли о былом». Происходящее меняло оттенки слов да так, что эйфория шевчуковского концерта пролилась звонкой дождя. Если хорошо подумать, то песня «Дождь» банальна, вот она, типа того сила песни…
Возможность уйти и лениться была огромна им ушёл лениться да так, чтьол мой крепкий мой отец строил дом, вырастил меня и написал множество научных трудов. И локальность временного узла привела к тому, что свечи сгорели.



Аутентичная манера прослушивания. (19)

Является ли распадом личности нежелание желать сочинять, петь, танцевать? Причем, если внутреннее оно, нежелание вызвано некими мало- и многозаметными изменениями в возрасте и в других микробиологических бреднях. «Малозаметных» и «микробиологических» - собственно-то это синонимы.
Аутентичная манера исполнения – это та манера, когда современные скрипачи, виолончелисты, альтисты и контрабасисты исполняют средневековую музыку как можно более «правдивее», ну, словом, так как это было «тогда». В ход идут подлинные тогдашние ксерокопии записей «тех» нот с теми же мелизмами и форшлагами. Аутентичная манера прослушивания записей «Машины времени» состоит в том, что у меня есть катушка с магнитной лентой данного ансамбля образца 1981 года, которую прилежно проигрывает стереомагнитофон «Олимп – 005 стерео» через 2 колонки «50 АС-104» (именно 2, а не через систему «5 в 1»). Если довести аутентичность до какого-никакого максимума, то уж без патефона не обойтись, однако. Однако, Федор Шаляпин. Рассказ аутентичен этой тетради, но и аутентичность – условие. Вить все это можно рассказывать, стуча буквами благословенной клавиатуры компъ-ютера. Толерантна ли толерантность к неумению владеть ситуацией и ежеминутно умирать как «кисейная барышня», будучи широкоплечим с ростом 1м 60 см? Толерантна. Вить, как я ни старался, но все-таки научился уметь не любить. Но… Аутентичное слушание песен детства о Хрустальном Городе намекает, что я все-таки любить умею. Вот-то и провернулось преодолжение туду-сюду и тут-то и въясняется внезапностью, искрящейся из медитативности мысли: «Бетховенское построение симфонии из аккордов, из громкости, из тихости оправдано эстетикой 19 века. И оно же вырождается в обывательский пафос анс. «Скорпионз» изъ тех же аккордов к концу века №20.
Кстати, я испугался демагогии, но не перестал бросить текст, то есть бросать. А потом «герои вчерашних дней» записались в кружок изучения сольфеджио, и простоватость их свелась к тому, что было много закуски. Да, красные закаты шли в гости к автору так долго, что на горизонте проступили лучи авроры. Автору казалось, что он ветер. Все-таки ясно, что и это – вымысел. Нет, вымысел не помогло автору стать ведущим актером театра Бориса Окуджавы. Просто мелькали телеканалы.
Но… Снег аутентичен снегу, дождь – дождю! Облако аутентично облаку. Средневековая музыка «как тогда» аутентична приблизительности к облаку и печному дыму деревенских домиков. Аутентичность этой писанины близка къ упорядочиванию незнание в знание фактов весны. Это была несомненная удача. И почему-то я решил, что вес не то и все не так. Но это не так. Это так!
Аутентичная тетрадь терпит все еще это писанинное занудство. Но, долой самокопание.
Но, долой самокопание, долой самокопание.
Аутентичное и  оживленное цитирование вряд ли будет против в качестве протеста, очень много букв, очень – но, вот, они чьи-то слова, исчезающие и вновь появляющиеся-эх-наврал-не-могу-найти подходящее… Продолжение сможет ли переключиться с потока знаний?
Я вышел просто-напросто погулять и не понял ничего. А всего-то и было ясно, что я снова теряю 10 гектаров самовыражения. Я догадался все-таки, что я продолжаю писать воспоминания и они растут как последствия радиации и потому я обрадовался долгожданному сну и ушел спать посреди синезеленых полей и капли воды, капли – падали в воду капель. Не отставая от секундной стрелки цифровой миниэпохи жутко водяных и кристально жидких телевизоров. Аутентичность просматривания телевизора требует сесть в машину времени и отправиться в конец 50-х 20-й сотни лет. Я вызываю персонаж.
Мартин Мирхайдаров не пошел работать кладовщиком. Ну, не пошел и все тут. Но пошел, глядя на зиму культуры и отдыха имени Салтыкова-Щедрина терять силу воли. Он не хотел добиваться когда-то поставленных целей. Впрочем, когда-то поставленные цели распались песчинка за песчинкой и превратились в годовой виртуальный отчет о возможностях человека. Мартин дошел до середины парка и наступило лето, он чуть и сам не наступил было на отдыхающих в зелени июля полуровесников, тех, что достигли того, чего уже не хотел Мирхайдаров. Те, что отдыхали, угостили тов. М. пивом и от этого улетучилась поэзия. Вот, для чего пришел сюда Мирхайдаров, оказывается – за неосознанным буддизмом, ненавязчиво утверждающим иллюзорность мира в миру. И все-таки Мартин поверил в здравый смысл, таящийся в достижении поставленной цели и потому он встал и пошел искать путеводную звезду. Аутентичность поэзии в её неаутентичности. Когда-то Мирхайдаров было стать неоромантиком, но вышло не совсем так. Он снова передумал достигать намеченную цель и не ушел из парка подальше, а вот не ушел. Он понял, что все еще любит встречать зарю волшебного знания себя самого и неявной гармонии то ли иллюзорного мира, то ли мира, росой цветущего в травах полей. Он хотел, было написать рассказ о своих друзьях, но вместо этого он не стал звонить с «мобильника» другу С., а только сел на скамейку и стал восторгаться мимо проезжающими троллейбусами и автобусами. Но это происходило недолго, всего неделю. Мартин Мирхайдаров сделал все то, что и должен делать персонаж. Его имя созвучно Хайдеггеру, читающему стихи всем нам-читателям о бытии-к-смерти, о том, что «собственно-то» и об этом хотелось бы узнать поподробнее и потому я иду читать книжки. И в процессе написания письма читателю поэзия никуда  не исчезала.


Диктофонная микросага (20)


Бесконечность хорошего утреннего настроения превращается в еще одну диктофонность, в малость записи на кассете.
Звуки хлопают, говорят, звенят. Гремят, хотят умчаться, хотят приблизиться, просят заплатить за билет, реставрируют вокзалы и аэропорты так, что смотреть для привыкшего к определенному сюжету сознанию не приходиться  невмоготу. Порою человек идет с диктофоном за звуками на охоту. Нет, он идет не на охоту, а по следам, исследовать внешний мир – но после улова он снова узнает о себе. И потому, он нов, благодаря серой или черной коробке с кассетой, с красной кнопкой «рек». Но это не совсем майя, это скорее лила. Только надо нажать эту кнопку и мурлыкание кота перейдет в перестук поезда, причем кнопку можно нажать и 10 лет назад, и вчера, и завтра. Оттого и завтра тоже время теряет однонаправленное-свое-характерное-движение-только-вперед – оно просто живет в этой кассете и никуда не «идет» и никуда не исчезает. И не выведать у диктофона его тайн, только чуть приоткрывают магические двери в Прошлое, которое отнюдь не такое, какое оно в человеческой памяти, оно «другое». Но, вот какое?
Диктофон работал как лошадь, он устали отказался записывать звуки жизни и осталось только вспоминать о нереализованных звуках в прекрасныфх звуках. Ибо первый год отсутствия тех, кто старались присутствовать всегда и везде  и подсказывать что-нибудь правильное, пока был первый первым было как-то странновато грустно. Яркость лета слепила глаза, пришлось даже отложить полемику реки и берегов, пришлось отложить в сторону тихий плеск воды. И при этом хотелось лечь и уснуть, как-нибудь уютнее. Вода шла к нам в гости, вероятно мы её испугались, пришлось в магазин за вином. Вот, это дело. Но дело не в воде, а в том, что обуза славы славная такая, аж медные трубы ржавеют со всей признательностью дама полусвета. О где же вы, дамы полусвета?

Иванов (21)

Все-таки я взялся за написание нового рассказа. Дело в том, что я склонен размениваться по мелочам. Но видеоклип он и есть таковой, хотя речь совсем не о том. Вчера я был не равен самому себе. Потокосознаниевость кажется легкой как пух. Ноя снова вру себе позитивные вещи и от этого легче. Полифоничность гитары входит в ряд составляющих мало-мальски образованности эдак и так. И эта игра слов не вредит победе коммунизма над весенней распутицей и не надо слов, не надо самоповторов. Ведь нет отсутствия слов, когда вспоминаешь чего-либо, и нет сомнения в том, что нет сомнений. И всякому пафосу нужен я. И мне по любому нужен пафос. И репетиции перехали в завтрашний день. Но я пишу совсем не об этом. Извилист ручей, извилист событий ход, хитра человеческая природа. Причем каждый из нас живет, так как ему заблагорассудиться и это есть свобода. И вот, годами я бьюсь об этот текст и он желтой глиной не стремиться уплыть куда-нибудь. Но я не сторонник джазовых импровизаций, и я решил не гневить судьбу, я сел на скамейку и начал размышлять. И я увидел парадоксальность в банальности и наоборот. Иванов стоял на остановке, ему было все равно, поедет он или нет в Далекое Далеко. Но, однажды он все-таки съездил. Было отлично. Иванов подумал об этом и пошел пешком в те края, где все очень просто, но необъяснимо. Его любовь успела превратиться в ревность, направленную в сторону исчезновения личности, и он предпочел остановиться и сесть в траву. Он подумал о том, что он будет таким, какой он есть – «фактам назло». Иванов не стал судить о той, просящей милостыню бабушке, он просто дал ей пару монет. И ему почему-то было горько. Но его, вообще-то где-то, там на другом конце города-восьмерки ждет Регина. Значит, она его ждет и любит. Ему было горько и в то же время тепло. Он бодро отправился к ней. А автор сидел у реки и многозначно молчал, не было дельных мыслей, он смотрел в реку, и видел в дрожащей картинке изображение героя этого рассказа, он думал об оттаивании слов. «Все подчиняется вокруг синусоиде» – думал я, думал он, думал Иванов. А как-то зимой, потом уже Директор Катка спросил у троих: «Ну, что же Вы не знаете, чего хотите». Закат клонился ко сну. Автор догадался, наконец, о том, что он влюблен. И, значит, у него теперь есть шанс искать горькие источники для прозы. Шерсть облаков завихрилась, да так, что я решил искупаться или испугаться и моя дорогая девушка Регина была в этот момент рядом со мной. Значит, я не потерян. Я остался самим собой.
Ветер мотался вправо-влево, не зная как чистить морковку. Дождь сверкал косыми полосами. Туча затемнила родную деревню. Пик Коммунизма так и не был достигнут скрежещущими от злости буржуями. И когда на море была качка, то первопроходец решил не отчаиваться. Даже если и упущен шанс. А я осмелился попросить: «Боже, помоги бомжам, и мне по возможности тоже. Помоги мне, надежды маленький оркестрик. Помоги мне опередить события. И бедным красавицам помоги»
   Прошло два трэка группы «Пинк Флюид» с «Обратной стороны Луны». Иванов пришел ко мне в гости где-то в ретрофутуристическом 2051-м году или в луноходном 1969-м, несмотря на то, что у меня украли календари именно за эти годы. Он пришел ко мне тогда, когда полет на Луну себя исчерпал, и я благополучно вернулся на Землю. Когда я был на Луне, то и Земля была небесами. Иванов натолкнул меня на мысль о всеотносительности всего и треть чашки чая была поглощена. Я близок к ясности цели. Время – Отец Чудес.. Время кружит воронкой, играя этим потоком (ни одной лишней ноты). В результате результат забывается и снова становится результатом. Резюме режет слух и глаз, это я написал что-то не то, резвится зверь в луже и во взглядах, резкий контраст до того как я кричал – «Злой» и после. И покраснение её лица – на пользу общему настроению поздней зимы и ранней весны. Надо радоваться возможности писать стихи. Итак, вот они: «Звеня на углах дорог, качая деревьями – Я был неплох в амплуа перевоплощения в Деда Мороза, я был близок к считающим разумным играть в любительски любящем зрителя театре – Так и завтра потеря рифм не будет равна сама себе - Так верна и та деревня – Воспоминаниям моим верна – И в ловле блох над синезеленым полем смятение имеет место быть – Бесконечны поля – Вот и блуждает стих во тьме ли, в комнате ли  - Это и есть ускользающий путь неуловимой поэзии запредельных дней и обыденных при этом – Время делает чудеса все-таки – В заколдованном синем лесу – И любая симфония способна захлопнуться в воронке чьей-то судьбы в вальсок – Но и вальс по мере приближения весны превращается в концерт для скрипки с оркестром – Я умею-умею как можно и как не можно – И так как слог как будто тот же – Это хорошо.


Поездка в Незнаемый никем город Энск.    (22)

Шань Ци приехал в город У-Тань всего на три дня, его встретил на воксале музыкант-дудочник Тяо Син и ничего не произошло, за исключением внезапного в небе давшего о себе знать солнечного затмения. Насколько велика она, дружба? Шань Си привез Тяо Сину великолепный курай мастера Шугаюпова. Теперь можно было не беспокоиться о том, что музыки в городе У-Тань будет мало. Её будет более, чем достаточно. Вот это вот «более чем» немного конфликтует с известной теорией малых вещей, малых гомеопатий мудреца Лю, сумевшего стать, как это ни странно оппозицией даосизму. Но и мудрец Лю был не против того, чтобы у Тяо Сина был курай. Было ясно как день то, что параллельность миров ясна даже в апрельский день. И Мудрецу Лю приснился огромный поток сознания, едва он отложил в сторону газету с известием о том, что в город приехал с трехдневным визитом Шань Ци. Уж кто-кто, а мудрец Лю знал, что Шань Ци по сути магистр Ордена Зеленых и Безымянных Алексей Бакланов, недаром на фото в газете Шань Ци был одет в цветную полуцыганскую рубашку. Мудрец Лю уснул каким-то таким сном, в котором ему было все ясно.
Мне ничего не было ясно. Автор бросился в очередной свой рассказ. Так было не раз. Он все никак не собрался написать повесть про всех, про нас. Он просто бросился и не более того. Он написал первые слова…
«Да. Я поехал. Но так и не понял, куда. Просто я нахожусь в тумане. Наверное, так и должно быть. Во всяком случае, звезды так и не упали, пока я болтался в гостях. Собственно-то, где сюжет? Сейчас будет.
Иванов стоял на остановке просто от нечего делать. Ему казалось, что он избавился от чего-то гнетущего, от чего-то у чего нет названия. Он стоял на остановке и не думал, вообще-то так или иначе блуждания мысли так и наталкивались на вероятность абсента. Но он прекрасно знал, что надо трудиться над изменением души в сторону сочувствия к другим, но не всегда получалось. А еще он думал, что ему удается повсюду быть своим, это и пугало и настораживало. Он был по-хорошему настроен на критицизм своих поступков. Автор впал в транс, он прослушивал на магнитофоне «Олимп-005 стерео» найденную в шкафу катушку Карлоса Сантаны. Пелевин, тоже как-то ввернул в чей-то рассказ-рассказ, не Гумберта-Гумберта, а Стинга из «Полис» Но эти имена только мешали сосредоточиться Иванову на автобиографическом переделывании самого себя и потому, не дожидаясь, когда жареный сюжет не накроет остановку рецидивом ядерной зимы, он быстро вскочил в 51-й автобус. Но даже в автобусе его догнали воспоминания детства, но они быстро улетели. И пока Иванов ехал к своей хорошей девушке, автор мучался оттого, что не знал, нужен ли сюжет соседу по деревне Сальманову, не нужен. Автор решил, что он это я. Да, я поехал незнамо куда.
А сюжет вот такой, лето кончилось, и автор написал кучу стихов, зная, что они прекрасны и велики. Ему, конечно, хотелось пожаловаться на судьбу. Но это было бы глупым и неправильным. Он, конечно, хотел развить свою прозу в многослойность.»
Шань Ци и Тяо Син беседовали добрых полтора часа о том, что Поднебесная как никогда Прекрасна. Все вокруг пребывает в гармонии, чай на столе, курица в холодильнике, за окном ласточки свистят и прославляют Будду. Какое-то радостное понимание царило в беседе о том, что все вокруг иллюзорно. За стеной в другой комнате автор писал какую-то писанину, они оба знали, что скоро приедет автостопом сам Константин Чернов из города Сарапула. Просто автор решил, что какие-то события последних трех лет были яркими, какие-то нет. Но, во всяком случае, он также как Иванов не исписав трети боевого листка возможностей слов, ушел на остановку. Ему захотелось пообщаться с Владелицей «Азиатского Салона Излечения от Чего Только Не» и это было Красивым, Здоровым и Счастливым решением. Ведь он прошел в результате полный курс приведения себя в Ясность Ума, да он просто перестал страдать. Причем он никогда не придерживался правил буддизма. Но не в этом было дело. Просто Шань Ци и Тяо Син нашли себе жен в Затонском Пригороде, просто они отправились погулять по окрестностям и размять ноги и мысли. И это было действительно телевизионно картинно. Будущих жен звали Катя и Настя, они все четверо отправились в ЗАГС Затонского Района города У-Тань. «Через 9 месяцев в квартире Новосильцевых было уже трое мальчиков»
Автор и сам не понял, как пришел к такому финалу. И решил написать нухотябыодиндругойфиналыеще.
Иванов уехал в Индию, он за где-то полгода превратился в режиссера индийского кино, оказывается, он всегда был сентиментален и поэтому ему повезло с карьерой.
Мудрец Лю поехал на речку созерцать, и смутные его догадки прояснились, он в параллельной «прошлой» жизни был и остается преподавателем художественной школы (на ост. «У-Таньское ПШО «Мир») Чустюковым Сергеем Владимировичем.
Автор пришел на ту самую речку и решил сообщить Чустюкову Сергею и мудрецу Лю, короче им обоим о том, что он не мудрствуя взял за основу фамилию Иванов и понял, что у Иванова есть определенные черты самого Автора. Ну, надо же.
Бакланов был в этот день особенно прозрачен, у него родилась дочь Тайна, и это было для него тайной года два с половиной.
Автор смешал все имена в кучу и был этому рад. Он даже переверррнул катушку и слушал теперь Джимми Хендрикса и в который раз ясно осознал, насколько он тщеславен.

Зарисовка (23)

Господин Цзи Линь как-то тусовался в 214-й раз за свою 30-тилетнюю жизнь на молодежной тусовке 7 субкультур, посвященной памяти одиозного народного сказителя Хань Тао. Хань Тао взял да и умер, никого не предупредив непонятно, то ли от просветленного состояния межалкогольности (так часто бывает со срединными пьяницами), то ли усталость от человеческой толстокожести сказалась. Собственно, это грустно. Тусовка была, есть и будет тусовка как тусовка, многим здесь на этом балете тщеславия было все равно, что это за сказитель Хань Тао, прозванный за свою оригинальную трактовку обычных житейских ситуаций Бредом. К тому же он был одним из двоих фронтмэнов скандальной группы «Аннигиляторная пушка» из города Уфы, из 90-х годов. Стремительность полёта на автомобиле сквозь ночь забрала напрочь из этой 4-мерности басиста Бэтэра и его жену Королевскую, очень красивую пару. Чего только не произсходит во Вселенной, друг Горацио. Белый день прискакал на трёх белых конях вот и надрывный Новый Год, ручей не замерзал в  этой местности, воробщем-то зхима лечит несмотря ни на что. Тем более, что Хань Тао жил на полную катушку, а Бэтэр и Королевская  - красивая пара. Хорошо, что этот бред не так упоён тщеславием и виртуозностью слога. Недавно я наговорил кучу всего лишнего крму угодно, я говорил непонятно, что. Вероятно, надо искать ответы на вопросы. Вероятно они сами приходят по мере прибывания и убывания проблемы.

Надежды маленький оркестрик     (24)

В принципе цикла бесконечность.
В бесконечности цикличность смены принципов ее узнавания. 
В смене циклов бесконечный цикл.
В смене вода бесконечная ода воде и циклу
О принципе бесконечности можно ли сказать что-нибудь определенное. Нельзя ли сказать? Нельзя сказать, есть ли определенный основной принцип формирования бесконечности.
Бесконечно можно говорить об основополагающих принципах, можно циклично искать в бесконечном принцип.
Оказывается, бесконечность – это оказия, не принципиальная, не изучая её, так и проживешь, так и живем под управлением, «надежды маленький оркестрик»
Осознание бесконечности грампластиночно пластично, но это неправда, хотя абстрактного мышления здесь достаточно.
Мгновение улетело, еще прилетело мгновение. И оно улетело. Улетело и то мгновение, которое прилетело после.
Мгновение ускакало вслед за теми улетевшими и до и после.
Мгновение убежало, убежало молоко.
Вода-вода-вода Течёт и застревает илом
Таков затон И речка такова была.

Очевидно, причем весьма.  (25)

Это было вчера. Что ли не надо было выскакивать с места в вакхическом конференц-зале и говорить правильности? Ведь не поймут или наоборот, что-нибудь да будет, да будет так. Но парадигма обыкновенной столовой нашла Залесова, он угостил меня пивом. И если уж браться за сочинительство, то надо искать бриллианты в поле или в грязи. Главное, не забыть с собою взять кефир. И в городе Белых Роз можно ходить не голодным в течение года. Понятно, что парадоксальность в том, что я все тот же и никакой не другой. Хотя Ильясов и будет возражать. Зато я так и не сходил в музей Кафки. Вот такая она дневниковость. Вот такая она – ностальгия о вчера. Потому, что многое из того, что было вчера, редкими мигами взмывает в памяти в качестве яркой картинки. И может быть зря, я взял, да и вышел в чистое зимнее поле в глубокие сугробы из натопленной избы. И пока происходило вчера, я сумел потерять первоначала любви и снова найти её дуновения. Среди таяния весенних снегов сильно задумался Миэдзура, он только, что находился в буэнос-айресском кабачке, он курил «Голуаз», он пил «Жигулевское», он слушал танго. И вдруг в одночасье, в одномоментье он оказался среди снегов в джинсах из бархата и в ковбойской рубашке. Он думал о Галактике. «Гравитация не спит, крутит-таки звезды и планеты по орбитам, и это в принципе была «Встреча с песней».
Миэдзуре позвонила жена. У них родился сын – Антаяма. Снег растаял. Снег растаял, зацвели ромашки (африканский сорт «Тунис-4»). Ну, вот и все.


 (26) Китайские бабочки или Иванов в весенние деньки.

1.
Некий из последователей Лао Цзы пытался продать мне учебник по бабочкологии. Я отказался, сославшись на неприятие детального осмотра бабочек. Вероятно, некий из последователей Лао Цзы был неправильным последователем. Расскажу, пожалуй другую историю.
Рыбак из деревни Баньха любил писать письма крестьянину Янь Шеню из деревни, но только тот не получал их. Т. к. Юнь Ли писал письма виртуально. А то что прочитано: Юнь Ли и Янь Шень обсуждали за бутылкой «Пекинской», после чего то этот, то другой становились неспокойными, оба чувствовали себя в состоянии «бабочка-Лао Цзы». Количество «Пекинских» колебалось в пределах 2 и 3.

3.
Товарищ министра У Ханя Тао Вэй был весьма благосклонен к поэзии, живописи и архитектуре. Часто он находил лишние сто-двести дукатов
из собственного жалования на восстановление архитектурного памятника – деревни Шу Цзи. После своей благостной кончины Тао Вэй, прозванный Линь Цянем за характер благородного мужа вознесся на третий уровень канцелярии Ши Цзу Бо нашей Поднебесной. И теперь он там дает советы и простолюдинам, и знатным господам, почившим давно и недавно о приобретении сияющего прикосновения Будды.

4.
Основатель пути бессмертия и очищения в огне и пепле пути и покоя Янь Шинь Ань многократно говорил ученикам: «Обязательно творите добро окружающим вас господам и крестьянам. Ибо каждый ниспослан некоей неизвестной мне в силу своей неизвестности волей»
Многие его последователи следовали его совету. Например, Лао Лао достиг просветления уже к 28-ми годам, Юнь Шень Цзы пребывает с 32-х лет в растворении со всеми прибрежными цветками р. Хуанхэ, а самый талантливый ученик – Шао Шень, уже с 35-тилетнего возраста и по сию пору и впредь будет пребывать и пребывает в Нирване, откуда и шлет приветы своему учителю Янь Шинь Аню.

5.
Крестьянин Линь Сяо за многочисленными елейными интонациями в разговоре умело прятал свою сильную волю и нехорошие намерения, чем вводил в заблуждение многих своих односельчан и потому он заработал 2 тысячи связок монет. И в результате своих наработок авторитета он умел влиять даже на императора Нао Мина из династии Мин.
Но в конце своих лет все, чего он достиг сильный шаман Линь Сяо, пошло прахом. Многочисленные льстецы захватили его дом и присвоили нажитое богатство. Линь Сяо последние пять лет провел в глухой нищете и одиночестве, которые скрасила девушка Линь Юнь из благородного семейства. Что и говорит о чудесах в Поднебесной.


6.

Бао Тао был главным водопроводчиком микрорайона Шуцзу города Баокина, прозванный за непростой характер Сяо Ли. Чтобы это значило, не знали даже лучшие китаеведы города.
Однажды досточтимый Бао починил пожилой учительнице Линь Цю кран и кое-что из канализации, так как «реки владеют равнинами, не сопротивляясь гравитации» – согласно Дао Дэ Цзин. Починил и не взял ни юаня. После чего начальник жилищной управы вручил ему жезл военачальника умывальников и командирские часы. Бао Тао в совершенстве соблюдал субординацию. Его внук Тау Цзи Ян дожил до наших дней и служит в пожарной охране города Тбилиси, прозванный ныне товарищами Тауцишвили.

7.

Иванов, наверное, был  в прошлой жизни китайцем. Он ощущал это, несмотря на то, что все его окружение: друзья и работа были некитайскимим. Обычно по вторникам часов в 9 утра Иванову так и хотелось написать письмо императору
Цин Тзяо об изменениях в распорядке государственных дел.
Но было ясно то, что уже прошло со времен Цин Тзяо 1800 лет и вряд ли
непосредственный начальник Иванова - завотделом по электронике Наумов мог бы
рассмотреть ивановский трактат "У Тау" с подобающим почтением. А посему труд
Иванова пылился в письменном столе, среди ручек и блокнотов.
Только весной Иванов среди таяния и сырости неожиданно мог услышать
шорохи одежд невидимых придворных императора Цин Тзяо и их голоса говорили
ему о новых мыслях на предмет того или иного положения трактата.
Иванов понимал также и то, что избавление от "китайщины" и аромат нездешних цветков появятся вместе с прекрасной дамой. 





Иванов в весенние деньки – 2 (27)

Среди таяния снегов вся прочая недвижимость ожидала повышения цен, а трактора еще не убрали уличную коричневость. Антиквариат снятых, давно и недавно вывесок еще раз, пока весна, сказал о том, что вчера иллюзорно. Звонок из прочих таких же зазвенел телефонно и колокольчиковоэвенкийски (есть ли у оленей колокольчики?), он предложил мне бродяжничать по улицам и лесам, но я не стал стоять на «вообще-то» и никуда не пошел. Иванов не уповал на встречу весеннего ветра, он просто уселся точить карандаши для злобного предпринимателя Ра. Не все карандаши наточил он. Трудно быть богом. Но завтра, зато был концерт Иванова, от которого предприниматель Ра сошел с ума. А недвижимость так и осталась ждать, пока не наступила следующая зима. Надпись «Выездные фотографы» канула в памяти Иванова. Звон золотых монет придумал для предприимчивого Ра немало бизнес-планов, и песню для концерта. Все-таки я пойду в лес. Я пойду в лес с тем, кто мне звонил. Наверное, надо написать письмо удивительному мастеру Овидию и подарить ему 100 забытых карандашей, заведомо зная о том, что это никому не нужно. Но Иванову нужна прекрасная дама потому, что трудно быть богом. Овидий, может быть, и не ответит, но письмо написать надо. Яковлев из Уфы, тот, что Анатолий говорил о том, что стихи не должны быть о стихах, мол, такие стихи как змея, кусающая себя за хвост, мол, это почти исчезновение стиха. Но я так не думаю, ведь я пишу о том, что весна по ту сторону осеннего окна. И все эти буквы устремились веселым ручьем к весенней сырости. И автор читает стихи на том самом концерте. Вот и в этом-то чудо-ветер, что он открыл окно.

1) Передовик всех мыслимых производств Ян Ли Тау когда был мал, знал то, что знал и собаки не брали его след. Но мальчик вырос в передовика производства. И что же теперь делать? А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!! хватит кричать, давайте лучше поразмыслим о том, как бы того этого. Ну, вот поразмыслим, надо взять  и съесть лимон и не поморщиться. Да даже там в сентябре Ян Ли Тау понимал, что он вовсе не Ян Ли Тау, а просто игрец на синтезаторе. Нет, всё было не так, а было стремление успеть на самолёт в Африку. Причём тут Африка, когда я сижу на кухне и пью чай.

2) Я, автор китайских иррациональных, но сбалансированных приближений к асимптоте, то есть к числу Пи заявляю заявлением о просьбе, или прошу, проще говря  выдать мне спецодежду для выступлений в концертном зале злобного предпринимателя Ра. Казалось бы, зачем там выступать? Иллюзии, иллюзии. А деньги? Иллюзии, иллюзии.


3) Добрый доктор Хуа, он же мудрый лекарь, не найдя ничего лучше, чем купить пива и пойти в гости к психологу Михайлову решил, что Вселенная сжалась до размеров атома, и теперь всем нам «крышка», так как сила гравитации теперь бесконечно огромна. После чего, он лёг спать и ему приснилась Леночка Комарова. Он проснулся, пошёл на работу, он пришёл в кабинет и принял за 3 часа 10 пациентов. 11-й была Леночка Комарова, вот он с ней и познакомился.

4) Иванов мнил себя Ивановым, но Ивановым он не был, он был Сергеевым. Нет, он был Ли Хао – начальник сельской управы деревни Хэйхэ, это он подсунул незаряженный пистолет Дантесу, это он спешно и суетливо пытался остановить дуэль Пушкина и Дантеса. Это он покупал Пушкину бумагу и чернила, когда деревня Хэйхэ ещё называлась Болдино. Иванов испугался того, что он не Иванов и Пушкин всё-таки убит. И потому Иванов понял, что он не Сергеев и не Ли Хао. И если Пушкин убит, то почему бы и не позвонить по мобиле производства СССР уфимцу Ч. и не выпить по бутылке пива, а потом и ещё раз купить пива, и ещё раз. Ну… За Пушкина.


5) Бас-гитарист рок-группы «Товарное пчеловодство» Краснов Сергей Бризович был в общении прост. Настолько, что его джаз-роковые ходы на бас-гитаре «Ибанез» скакали как лошадь в причудливом ритме, но в полном согласии с ударными инструментами Евгения Чистякова, барабанщика группы «Дустар». Эти подробности говорят о том, что лучше выслать ещё одну «эсэмэску» какому-то Бакланоиду. Кто такой Бакланоид? Это такой очень прозрачный маг. Прозрачность настолько прозрачна, что не видно даже блеска его очков. И тут-то я понял, что надо искать гитару для пения песни «Ишимбай»

Цинь Ли (28)

Цинь Ли чувствовал каждое парковое дерево, и берёзы с дубами дарили ему энергию. Наползающий сном и буквами тематизм курантово гудел, хотелось есть и спать и смыкающий глаза почерк уставал вслед за автором и допускал милые сердцу «арфаграфические» ошибки. В борьбе с глубоким сном Цинь Ли находил всё новые и новые краски-принципы знания мира. Хорошо, что есть хорошая возможность ориентироваться на бесценность-драгоценность жары. Запредельность определения бесценности только подчёркивается сияющим ограничением слова «драгоценность».
Цинь Ли не знал постоянства в характере и в его характерности, в пойманной фотографически реалии жаркого дня наступали моменты томного безделья. В приземлённости и в ничегонеделании проходили 2-3 полезных часа и фонтаны шумели, успокаивая смятение Цинь Ли. И эта огнеустойчивая нирвана помогала прислушиваться персонажу с «китайским» именем к тишине, очень важной для самопонимания. Ветерок в парке, где и включился Цинь Ли в отдых только высмеивал по существу его несуществующую депрессию, а раз такой расклад, то ничего и не хотелось.
Вряд ли Цинь Ли собирался раствориться в середине дня, хотя лето этому и способствовало, но самоощущение было к этому близко. Проплывающие облака смотрели на Циня Ли, сидящего на скамейке и собирающего из стекляшек грустный дневник Цинь Ли и хотели спеть ему что-нибудь грустное. «Что-нибудь» спеклось под солнцем и словесная причуда выяснила, что автор и есть Цинь Ли, если он пишет о том Цине, который цинично пишет дневник о том как тучка думала остановиться на версии дождя и поэтому Циню Ли стало прохладнее.
Цинь Ли забылся, вспоминая о той и о прибытии на первый путь поезда циньизма. Цинь Ли ждал и отражение его в водах Темзы усиливало его самость, его пластмассовая дудка играла отблесками закатами и пряности сыпались из инструмента, к счастью Цинь Ли не занимался авторской песней и поэтому и то, и другое не портили друг друга.
Цинь Ли не смел стараться вырвать у социума его смертельное жало и его не ломало и не прижимало к пьяным столбам полуночи. Волшебная дудочка слегка фальшивила, и это помогало избегать фальшивых друзей, и игра звуками созвучных слов создавала для автора игровое поле, на котором автор и был на полшага впереди.
Но и это только тщеславие, и Цинь Ли существенная субстанция до сих пор пока автор существенен в собирании субстанции и умудряется делать вид, что говорит по существу. Да и что такое автор? Это смесь страхов, привычек, желаний, которая ходит в присутственные места и ловит запах жизни, выдумывая висящего в воздухе Циня, который, может быть, шутя помог бы автору выбраться из любой ситуации и суровая возможность обернуться птицей Феникс, только подогревала бы интерес к Циню Ли, и цинизм Ли Циня развивал бы степень самоуважения до размеров облака-дирижабля и мы с ним слетали бы на какой-нибудь забытый Юпитер.
Какой-нибудь Юпитер забытья и управляет каждым из нас: автором, Цинем Ли, Му Сином, Цзе Хао, Миэ Дхо, Ниро Оси, Нури Карамото и списком кафедры ничегонеделания всех времен и народов.

Цзи Хао (29)

Цзи Хао удивился рекламе оператора сотовой связи, она была ненавязчиво агрессивна, она дарила лжеподарки. Цзи Хао никак не мог выключить пожирающий поток и тогда когда безнадежность исчезновения театральной постановки, исчезновения из памяти вчерашнего вечера шла к критической отметке, только тогда он и выключил телевизор. Безнадежность уплывания в загоризонтность, в дымку любви заставила Цзи Хао снова включить телевизор, в котором коротко и ясно на этот раз надрывался заграничный певец о любви, уплывающей в загоризонтность, в заорганизованность лирики, в заштампованность, которая греет сердце.
Цзи Хао уселся за написание нового китайского рассказа, потом передумал, он вспомнил, что нужно сделать на рынке у китайца копию ключа, он задумчиво тронул, висящий на стене цинь, цинь ответил ему прозрачным звуком. После освежающего струнного душа Цзи Хао двинулся в сторону рынка и его пешеходность автопилотно шла бок о бок с вечной молодостью рассеянности, тут внезапно кончилась пластинка, в голове Цзи Хао которая крутилась беседой один на один, но опасения были напрасны, осталась ещё одна песенка…
Цзи Хао пришел к китайцу, китаец не узнал в нём ни корейца, ни китайца. Китаец сделал копию ключа, взял 20 рублей, на этом-то перформанс и закончился.
Цзи Хао вернулся домой и впервые за 32 года своей беспечной ежедневности подумал: «Не стоит так уж страстно поклоняться Кортасару».  «Жизнь налаживается» - подумал Цзи и включил телевизор и снова его выключил. «Нужно позвонить этому динозавру» «Нет, не нужно» «Если дозвонюсь, то нужно, если не дозвонюсь, то не дозвонюсь»
Он включил (т. е. Хао) пластинку Тома Джонса и битловские официозные «Вчерашние Подмосковные вечера» заголосили в комнате, он выключил и её.
Цзи Хао лёг спать, и проснувшись минут через пятнадцать (писать прописью) решил полюбопытствовать о дне завтрашнем у «Ицзина». 6 раз он бросал советские монеты и гексаграммная телеграмма сказала ему: «Ваше желание исполнится…» За эти 6 бросков уже позабылось, что за истинное желание у Цзи Хао, может быть сработала самозащита системы «голова-сердце-необъяснимое, может быть солнцу, которое отразилось в стекле телевизора стала ясна тщетность рекламы. Цзи Хао  выпил стакан кухонной воды и всё-таки сел за рассказ. «Ни дня без строчки» - подумал Хао Цзи, зная, что через год-другой он найдёт забытые строки и ему будет приятно…
Цзи Хао написал то, что задумал. Он написал о том, что линейность, дневниковость и ежедневность ничто по сравнению с утренним пением птиц с этим мощным зовом… Да и спорит ли кто с природой?
Капля за каплей уходила бесцельность дня в круговорот воды, чтобы вернуться дождём. И об этом написал Хао и о том, что написано Хао подумал «Это уже было» и то, что уже было подумало о Цзи Хао, который что-нибудь пишет и позиция эстетики в согласии с этикой совсем потеряла всякий смысл, но бодрая писанина вела Цзи Хао в огород одних и тех же приоритетов, о которых нельзя сказать что-нибудь определённое…
«Китаец не узнал Цзи Хао ни корейца, ни китайца»
Вне Китая Цзи Хао не был ни китайцем, ни корейцем, в Китае он возвращался в китайское состояние, в этом состоянии китайцы не отождествляют себя с разницей лиц, для китайца, делающего ключи не было разницы в клиентах, все они похожи своими клиентскими запросами, поэтому в Цзи Хао не было ни корейца, ни китайца где бы то ни было, значит Цзи Хао был или протокитайцем или над-китайцем, но и здесь можно говорить только о претензиях на правду. Те, кто живут вне Китая и те, кто живут внутри, могут быть и некитайцами и китайцами, и внекитайцами по духу или по географическому расположению.
«О приоритетах Цзи Хао нельзя сказать что-нибудь определенное.»

Инь – Янь. (30)

 В противоположных состояниях – гнева или безумной радости инь янь выравнивает. Машина едет по дороге – инь прижимает вниз, янь крутит колеса. Бульдозер сделан из металла иня, спрессованного янем, цветочки растут из иня земли, стремясь яню – свету. Янь трещит дождем над инеем, люди бегут от грома в дома, абсолютная лютня иня поет половодьем и заглушает дома высоким уровнем воды, янь-МЧС приезжает спасать жителей окрестных деревень. Янь чертит самолетно в небе след, инь гудит басовито. Янь – утюг, гладит инь рубашку, канцелярский клей  - инь – вязнет в бумагах нерадивого школьника, перо янь не в силах писать прописью. Чернильная ручка янь пачкает кляксами внезапный в своей интеллектуальности учебник по геометрии. Инь не насмотрится на янь, янь не может отвлечься от иня, птицы янь зазывают птиц инь, шиферная крыша инь ехала под солнечными лучами янь. Ветер янь ураганил деревни инь. Янь-МЧС приехал назавтра на выручку. Бесконечная дорога инь бисквитилась в прекрасный денек, в далекий край в Самару, янь крутил колеса машины.
Янь собирает отдыхающих на берегу инь. Плохой янь оставляет (после себя) мусор, хороший – воспоминания, плохая инь распадается  - потому ее нет, хорошая инь сыростью реки освежает отдыхающих, инь дует на янь, янь пьет квас в жару.
Солнце меняет цвета моста, янь меняет настроение, инь выключает намерения неосторожно обращаться с огнем, огонь янь кипятит воду инь, инь выплескивается из котелка, янь гаснет, пепел янь исчезает в земле инь.
«Вы так и не объяснили мне природы Инь-Янь» - сказал экзаменатор и исчез. 

Настоящая Япония (31)
(С. Чистякову)

Настоящий Я и настоящая Япония находится здесь-рядом,   не где-то там за морями-окиянами, а в 140 км от Уфы в городке Миньяре. И вот почему. Железная дорога петляет мимо населенного пункта этого, мимо Уральских Фудзиям. Есть железная дорога, есть скалы, вместо вишни солёные огурцы и пельмени, молоко и кефир привозят из Златоуста и грохот поезда есть. Там дискотеки «Кому за 25», там озеро-пруд это и есть хокку. Там зелёные склоны, там сосны – это и есть Япония. Там дремлют «хрущёвки», там дорога через мост ведёт в деревню Завьяловку, под мостом бежит вода. В Завьяловке Япония ещё сильнее, там ядро  Японии, там нестерпимая утренняя заря, там собаки лают.
На станции Миньяр Куйбышевской ж.д. туристы совершенно не нужны, кучи угля нужнее. Толстые тысячевольтные тросы ж. д. электричества и деревянный скрипящий кричащий мост – моя Япония.
Улица Горького, дом 104 ( там я живу) и никакого смога, разве что в подъезде, пахнет как в любом другом подъезде. Канадские бизнесмены и французские домохозяйки  катаются на лыжах с одной из Фудзиям. Выдающийся  водопроводчик Чистяков торгует мясом на местном рынке, ругается на местном диалекте.
Из крана на кухне течёт родниковая вода….
А вот настоящий Китай всего в 3 км от Японии и почему-то он называется посёлком Волкова поляна. Лао Цзы работает шофёром на лесовозе, он возит в леспромхоз длинные ёлки, Конфуций – председатель сельсовета, у него есть очки, иногда он рубит дрова, в сельмаге соблюдены все правила церемонии покупки хлеба и вермишели, в «Промтоварах» продаются духи «Наташа» и одеколон «Саша». Рыбалка достаточно успешна, дети ловят пескарей в Черной речке. Не в той, которую все знают, а в этой китайской. Мой возраст трансцендентен, Черная речка уносит мои печали. «Всё пройдёт, пройдёт и это». Малое побеждает большое. Вода обходит камни. Императорская династия Шинь в полном составе отправилась собирать землянику – дед, бабка, отец, мама, дети…
Малые расстояния дальше, чем большие перелёты – нужно только сесть в электричку «Уфа – Симская»…


Планетарная зарисовка-1 (32)

Вчера была осень. А сегодня гирька на пружине стремится к точке покоя. Беспокойное брожение по телеканалам не дает мне сна. Но именно тот сон, который я увижу, расставит точки над «и». 1000 лет назад я пользовался цитатами также как и сейчас. Я позабыл вообще-то все слова, когда я сел в электричку и уехал в чужие края… Что толку от путешествий, когда тяжело быть самим собой. И как ни весело мне, я все-таки избавляюсь от космической чепухи болтливости…. Итак, я сажусь на трактор, может быть это и есть что-то важное. Вот и захлебыается верный сотовый телефон и зовет меня в путь. Но ради чего? Я пишу этот самомнительный рассказ и я очень рад сомнению. Но какова вероятность поворота вправо, когда я провожаю взглядом 33-й автобус. Интересно, а что же такого понаписано в рассказе из вчерашнего дня. А этот день сегодняшний. И солнце встает. И рассвет почти потерял своё розовение. И я до сих пор не являюсь топ-менеджером своего прагматизма. Очень странно – стремиться уехать, хотя и так ясно, что я останусь с самим собой.

Планетарная зарисовка-2 (33)

Завтра я был самим собой. Вчера тоже. И последняя осень поэта наткнулась на выстрел Дантеса. Полурасстроенная гитара повторяла банальные аккорды, и это было правильными очками зрения… Жолтая листва осыпалась на старый дом, ветер калиткой скрипит. Сотня скрипок пронзили пасмурное небо. Стало быть, и это тоже правильно. И я стоял чуть поодаль, чуть рядом съ деревьями, стынущими в последние дни октября. Просто это год такой, в котором ирония судьбы двигает облаками вправо-влево. И оптический обман снова вернулся, и я был в легкой растерянности, но и она достаточно привычное улетание прочь тех самых облаков. А на потолке планетария планеты, звезды, Галактики крутятся по орбитам своим. И воспоминание об этом помогает играть с годовалой девочкой в юлу. И все учебники за 4-й класс или за 6-й не устают пересказывать подробности той полузабытой дуэли. А мне-то что. Я ведь всего-навсего читатель Советского Энциклопедического Словаря 79-го года издания.


• * * *
Я утопал в грязи резиновыми сапогами
Бежал-бежал я сквозь окончание сна
К единственности старого переживания
Только ручью безразлична
Моя житейская хватка
Я добежал до ручья и вымыл лицо.


Уфацентристские рассказы. (34)


1. Сянь Хао смотрел на восход а также мне вслед. Он, наверное, меня простил. Может быть, я ничего не хочу-у, а делаю всего-то вид, что что-то делаю. У меня даже не хватило сил жечь газеты. И некая часть меня уехала на черноморские юга. А Сянь Хао вообще-то молчит. А я ушел думать о том, о сём, на Проспект О., точнее переживать о неумении уметь быть смирным.  Сянь Хао подумал-подумал и умчался на мотоцикле «Ява-350» в деревню Дождливые Травы. А я просто-напросто устал и пошел писать стихи.

2. Я буду писать тексты. Хотя бы потому, что зеленые деревья те же, что и в детстве. Правда, я совсем уж не… 1) тот, 2) зеленый, 3) созерцающий медленные кинокадры Тарковского, 4) позволяющий себе сокрушаться от пустяка. И все это не «дас ист фантастиш» И эта ода посвящена монументализму бронзовости юных тел. Та, эта ода завтра напишется совсем в другом качестве, хотя бы потому, что я все-таки верю. И в прошлом году листья падали так, что это и было сочинением на тему: «Как я провел лето» И знаки препинания сами соберутся в строчках как архитектура духа. Вы знаете, все-таки жизнь приятная штука, такая же как девушка Р.

3. Однажды мы взяли друг друга за руки, и синее небо присело-принизилось. Просто меня зовут Р. и её зовут Р. Стало быть то, что меня волновало, упало в сугроб. А потом я  лишний раз убедился в том, что я местный и честный чудак, потеряв в очередной раз ткань реализма и повествования. И вечера целовались где-то в тайных углах сердца, что медленно вылечивается. Я, конечно же чудак, но обаятельный, почти как читатель газеты «Гудок Приазовья»… Так, что будет завтра с тем, кто так и не стал Великим Дворником? И как постскриптум к виниловой песне «Великий Дворник» известного в Северном Китае барда-восьмидесятника Бо, я беру сотовый и пишу смс-ку: «Целую».
4.
Я вполне соответствую тому, что будет новостью узнавания полета над городом У. А потом и диагональность-то прочтения тех или иных авторов находится рядом съ домом. У меня все дома. Другие дома ушли в воспоминания, не другие – вот они рядом. Любовь  - штука, наделяющая тебя ответственностью. Дельтапланеризм бывшего романтика все еще слушает виниловые пластинки, а я сажусь в автомобиль «Победа» и еду в Китай. А в Китае – непредсказуемо. Неужели к этому призывает меня Раис, не являющийся Раисом? Так-то вот. А девушки в маршрутном такси мимолетны потому, что я не говорю ключевых слов, и девушки не говорят, и к тому же я исчез слишком быстро. Но появление поцелуев, наверное, лучше всего говорит о том, что у меня есть Ты.

5. …Ну а дальше было движение в сторону весны. Я дошел до того, что снова пытаюсь что-то делать. А они-то говорят, что вроде все хорошо, но что-то не так и так далее. «И вот мне приснилось, что сердце моё не болит» А болит ли? Ну, думаю, что нет. Было ли движение в ту сторону и в ту степь, когда я взял да и поехал в город И., туда, где нет джазового обожания саксофонной импровизации заезженной звезды? Ни к чему этнофолковые мелосы, ни к чему. И в сентябре листья прилипали к ботинкам ради того, чтобы я смог оказаться в телевизоре искателем стихом и рассказов.
Я стою силуэтом в двери, я живу в отличном доме посреди равнины с мокрыми снегами и с крышами скучающих металлических гаражей. А редкие точки людей идут по дороге по своим великим делам. А в городе У. Погода в этом году меняется два раза в день.

6. Я умудрился со своим другом по имени Сон добраться до 11-ти утра. А ведь завтра-то уже надо быть как паровоз начищенным и готовым тянуть состав. Видимость деятельности снова возьмёт меня в свою колею и затем наступит отсутствие джазового мотива, к этому я шел несколько дней.  «Я не стремлюсь стремиться, я стремлюсь не стремиться» -  чья-то формула общения с внешним миром. Может быть, формула моя. И на грани фантастики лед превращается в воду именно тогда, когда эмоциональная составляющая зимнего ветра усмиряет мою гордость. Это увеличение якобыопыта только и делает, что притягивает ко мне прекрасных фей. Порою неизвестно, где эта грань между притяжением сейчас и слиянием потом. В городе У. Я сижу на скамейке и совершенно не думаю о завтрашнем дне. Правда, сегодняшним вечером я приду к тем, кто когда-нибудь прочитают со сцены мои вирши, и это будет  еще одним бегством от одиночества. Зато, оно двигатель прогресса. Надо бежать что ли? Не лучше ли домой-домой. Дом построен среди других таких же, стоящих вдоль дороги и образующих маленькую деревню гармонии и нотной записи невысказанной записи невысказанной тишины.

7. Впрочем, если Иванов скажет мне о том, что в литъобъединении намечается новогодний ужин, то я не отскажусь, не скажусь, конечно, вспоминая при этом древнюю невосприимчивость к прикладной математике принадлежащей окрестности точки, являющейся кафедрой с одноименным названием. Да, Иванов помнит тех же и то же, но со сдвигом на 6 или 5 лет в прошлое. Но прошлого нет, зато банкеты я чувствую носом, плюс это будущее, которое становится настоящим. Вот и учебник черного цвета говорит о том же, но совсем другими словами: «Амплитудно-частотная характеристика», «Фазо-частотная характеристика». Когда учебник черного цвета говорил мне эти мудренности, то это как-то обрабатывалось в моем чудесном мозгу, превращаясь в оценки в зачетке. Но царица Регина тут ни причем. Но я, видите ли, продолжаю бродить по коридорам забытой учебы, по многолюдным коридорам с теми же, кто как и я жаждет диплома, как когда-то в народной сказке Иван – прапрапрадед Иванова искал меч-кладенец. Впрочем, пока манера этого изложения придерживается определенных принципов, найденных вместо, до и после диплома  - я все еще не теряю оптимизма!


8. Посвящается Р.

В сырорифмованности брожу я как в чьей-то мастерской, в которой пачками висят чьи-то картины. Новейшее старейшим станет очень быстро. Быстрее, чем вода утекла с тех пор как её много утечет. Но это не слова даже, а ожидание «маршрутки» на другом стороне города, на изнанке. Но одно, хотя бы есть аргументированное обстоятельство - это Ты.  Когда-то я скользил и буксовал и буксовал когда-то. Но буду снова, обещаю, буду, но с улыбкой потому, что Ты – есть. А Ты это Ты. И завтра напишу я, да-да, что подскользнуться на холме с тобой и смеяться оттого, конечно есть условие того, что я с тобой, во-первых, а во-вторых – не знал я, что ото льда и снега и вечера надвигающегося, еще не вечера  - становится тепло-легко на сердце. Ах, почему же не все телеграфные слова способен запомнить мобильный телефончик? И говорить я буду что-нибудь косноязычное, пока сугробы глубоки и в них охота отдыхать. И говорить я буду и прорастать объятиями в объятия.

Как-то раз… (35)

Как-то раз Ци Шао спросил у господина Горюхина: «Вот город, где Вы живете и работаете, является ли для Вас какой-либо стоящей парадигмой, привязанной к параллельности 2-х длиннейших улиц – Проспектов О. и С. Ю.?» «Ну, конечно является и даже более чем. Вот эта вот встречность движения самых разных социальных положений, фамилий, имен и отчеств обусловлена миллионостью населения города У. на реке А. Причем хохочу отметить, что время от времени появляющийся на горизонте писательского воображения помогает моим персонажам двигаться и навстречу друг другу и к некоей заветной цели, о которой, не знаю я и сам» - замысловато ответил на не замысловатый и осмысленный вопрос Ци Шао – путешественника по городам и странам самого большого в мире континента и по совместительству добровольного персонажа буквеннобумажных зарисовок Рустама Н. Вот так ответил Горюхин Ю. А. – совладелец бара «Пианино Дикого Запада» А Ци Шао, немного пожевав «Приму», сказал: «Я тоже иногда вижу парусник, и мне кажется, что это не просто мираж, а возвышенное состояние поиска в персонажах. В событиях, в невыученных в 6 классе ср. шк. стихов, в умеренном цитировании случайно найденных в шкафу классиков». «Да» - продолжил Юрий А.Г., - «Все-таки скольжения автора вообще, автора вообще этой т. н. зарисовки похожи на танец водных насекомых где-нибудь на лесном болоте, где очень громко квакают лягушки и от этого наши уфимсколитературные песни звучат в неудобных диезных тональностях, они становятся новыми песнями о второстепенном. А когда-то всего какие-то восемь строчек, написанные на той стороне тетради, где напечатана таблица умножение сподвигали ум на кажущуяся умножаемость романтизма первых встреч с прекрасными 8-миклассницами» Ци Шао перестал курить, выплюнув без всякого подтекста папиросу в центр одного из парков Букингемского дворца и ушел неузнанный садовником в звездную ночь августа. Но сказка этим не кончилась.
Р. Н. стоял на обочине и видел как Р. Н. из позапрошлого июня сел в «УАЗ» после того, как прочитал в деревенском ДК новые стихи и поехал куда-то в чистое поле. Р. Н. проследил уезжающего за (второй раз упомянутый в сказке-рассказе-зарисовке) горизонтик и знал наперед, что будет дальше. Ведь он сам когда-то написал об этом рассказ, опубликованный впоследствии в журнале «Межзвездные расстояний от Агидели до Бэты Проксима» с легкой руки Ю. А. Г., который как раз и продолжал размышлять о парадигме, влияющей на творчество провинциального и разумного писателя вообще. Нет, Ю. А. Г. не стоял на месте, он прошел даже сквозь Верхнетуймазинскую синекдоху и вышел из нее сухим с тех пор как Ци Шао уехал в августе месяце в город Сочи на псевдопостоянное проживание.
И вот (я повторюсь, пожалуй) Р. Н. отследил свой «свой» отъезд на «УАЗе» пыльного цвета и спокойно отправился в литъобъединение за порцией чудесных похвал от собратьев по шариковому перу, за обсуждением семи больших стишков, написанных Р. Н. в период уже забывания поездки (я снова повторюсь) на пыльном «УАЗике». Он спокойно, как кролик, что ни за что не испугается удава, ну не испугается, он спокойно опоздал на это самое обсуждение «кажется своих стихов» на цельных 35 минут и, по-моему он не ошибся в том, что «закон дороги простой, шагай вперед, не спеша» Видимо-то дорога с опозданием обернулась для него встречей с прекрасной маленькой финкой по имени и фамилии Сойри Койпу, она ему улыбнулась и подарила ему кассету ансамбля «Модерн Толкинг» и перевод с английского на санскрит 2-го тома Толкиена и скрылась за дверями какой-то газовой конторы, окруженная шлейфом аплодисментов, которые, кроме Р. Н. никто не слышал, и от них в декабре случилось быть апрельской погоде. Но все это оказалось неважным, как только он опоздал на обсуждение А. Хусаиновым и компанией "чьих-то" стихов. Р. Н. не любил учить наизусть стихи и поэтому он искренне удивился тому, что его стихи еще надо прочесть вслух. Но чья-то распечатка спасла его от псевдопозора, но её не хватало на целый листок формата А4, на котором сам Шекспир работал проводником в том поезде, Р. Н. забывал, глядя на заоконный, медленно ползущий часторедко лесной пейзаж    свою многословную из журнала «Дубы-колдуны тоже лирики» прозу. Но как оказалось Р. Н. услышал те самые аплодисменты и даже был приглашен на телепередачу «В синих книжных тонах» председателем Земного Шара А. Х….. Р. Н. даже ответил на вопросы в этой прекрасной как новогодний снег из к/ф «Ирония судьбы» и внезапно осознал то, к чему стремится А. Залесов, исследователь тайных уголков г. Уфы. Итак, Залесов А. – характера выдержанного, полемически интеллектуален, оказывается, стремится к тому, что «хорошо, там, где мы есть» Вот так-то – «хорошо, там, где я есть», - подумал Р. Н. и получил телеграмму от Ци Шао, почему-то от Ци Шао, оказавшимся Баклановым – преподавателем школы игры на кубызе. И тут уже нечего сказать. 

Закон всемирного тяготения. (36)

Неизвестно как мне удалось выиграть еще одну ночную гонку вооружений. Просто утром я обнаружил самого себя дома и с неизвестными науке предметами. Этот рассказ требует немедленного завершения, ибо пора идти по делам и не собирать в лесу грибы. Хотя нравы других стран только присказка, а на холме цветет яблоня, и звезды танцуют вокруг неё. И приведение в движение танцующих небесных объектов подчиняется закону всемирного тяготения. Ура!


Машина времени. (37)

Ну, допустим вчера, как такового не было. Нет доказательств. Один раз нет доказательств. То понятие «позавчера» становится абсурдным. Но это понятие широко распространенно, стало быть, абсурд необходим для здорового юмора и для оживляющей всё вокруг себя обыденности. Зато можно подождать завтра. Ну, а города живут сегодня. А делопроизводство минут состоит в том, что снега в этом году мало. Белый-белый снег не торопится в наши края. Что такое я, когда астероид летит, не зная того что, ударится в Луну или пропадёт, ой пропадёт на Марсе. Черные дыры те же буйствуют красками осени. О, как мне заново научиться любить тебя, невстреченная звезда?

Неосознанный Поток Сознания. (38)

Вот и все. Забывание сбывается/Значит ветер перемен есть не более того/Уносясь в края чужие/Не имея прав на перелетность птиц/И над замком старым флаг он треплет/И от мне кажется, что дело – швах/И если ветер таковой, то привычка у меня имеется/Иногда не быть собой/Или быть собой не всегда/Я! Умчусь еще раз-з в города другие/Лишь бы не мешало отпускам/Ведь весна не может птицам/Возвращаться запретить в наше/северное стихотворение/«Ты гляди того, гляди, без отчаяния» - это друг мой/Рабиндранат Сайфуллович/Говорит мне в телефонность темную/Ну а я, не видя снов,/ тех, что были, есть и будут/Говорю в ответ о том, что в Поднебесной чудеса и крыши/Сгибаются на уголках/«Хорошо там, где мы есть» – Думает за всех нас прилетевший с Подмосковья вечеров/Веселый ветер.


Из обещанных сюжетов. (39)

Ну, в общем-то, дело было так. Отправился я как-то с Залесовым и с Барановским на окраину города на руины прошлых веков смотреть, но потом как выяснилось. мы сами оказались в 19-м веке. Я как увидел огромного городового, сразу понял, надо ноги уносить. Я так и говорю Залесову и Барановскому: «Он думает, что мы карбонарии, мы ведь одеты по моде начала 21-го века, ноги надо уносить. А Залесов говорит «Да сейчас мы его «Советским Полусладким» угостим. И все будет нормально» «только не будем ему говорить о событиях 1917 и 1937 годов, а то он нас или в желтый дом что на улице Электрической сдаст, или в участок отведет за беспечные разговоры, или что самое страшное, поймет, что зря ест свой, политый потом и окриками на воришек хлеб.»  «Да ну его этот уфацентризм по-залесовски, давайте лучше как-нибудь обратно в 2007-й вернемся, ну можно и в 2006-й, хотя сдвиг на один год назад, это тоже некое лукавство во времени»  - сказал я с усиливающейся дрожью в голосе.
«Вот, ведь батарейка я меня села в сдвигателе времени» – посетовал Залесов. И только Барановский вспомнил о каком-то своем прадеде, непоследнем человеке в Уфе 19-го века и нам осталось предоставить двигаться событиям, так как они могут и умеют. Во всяком случае. В 19-м веке, наверное, не кусаются. И потому мы все успокоились и в силу какого-то наглого состояния мы вспомнили Чеширского кота и начали медленно растворяться в этой временной точке. А, может, автор просто испугался трудностей в развитии сюжета и грядущих повествоватеьлных «фантастических» банальностей наподобие Рэя Бредберри и Жюля Верна и поступил трусливо, вспомнив улыбку Чеширского кота. А зря. Потому, что автор, Залесов и Барановский мгновенно оказались на окраине Уфы в начале 21-го века в году эдак 7-м. А ведь автор этого еще не потока сознания провозглашал о запредельности любого стихотворения. Но разве это не является неким легким писательским лицемерием? Не является. И потому-то по возвращении в «свое» время автор оказался в гостях у Уммагуммы Петровны и пил с ней чай и смотрел фильмец фривольного содержания, но ничего такого не было. Не было, не было. И вся эта тусовка нулевых годов оказалась весьма боязливой. Ну, зачем бояться Уммагумму Петровну. Она куда младше своей дочери и всех вас двадцатилетних. И непоследний в Уфе 19-го века господин Барановский, прадед Барановского из нулевых 21-го смотрел на меня с антикварного портрета в Антикварном магазине, что располагается на улице адвоката Ульянова-Ленина. Все бревенчатые дома бывших уездных городов ждут сноса или снесения, а ведь и в них жили и дискутировали идеи самых разных направлений. И когда в лесу родилась елочка и когда она еще зеленой была, уже тогда горячо умонастроенные видели дворцы «из чугуна и стекла» и поиски бриллиантов в 12 стульях расползшихся везде, где только можно кончились на самом интересном с точки зрения философа Мамардашвили месте. И тут-то автор этого уходящего от сюжета рассказа захотелось сесть на любимую тему об уходящем поезде. А ведь все совсем не так у главного героя повествования как раньше, а ведь у него появилась новая Она. А может Она и станет его новой биографией, хотя бы потому, что он и сам об этом не знает.
Огромный городовой Петренко услышал странные голоса на Староуфимском пустыре, он подумал, что это снова шатаются по ночам нетрезвый рабочий завода Гутмана Петренко и извозчик Корнеев, уж они-то знали вкус прозрачного содержимого штофа, но пока он приближался к месту голосов, он с ужасом наблюдал за каким-то неземным свечением. Первое, что он сделал, он решил выждать и внезапно схватить нетрезвых уж совсем людей, незнамо, чем светящихся. Но голоса вдруг пропали, перестали слышаться и воцарилась странная и тягучая тишина.  Он пошел вперед, в ушах что-то зазвенело и у него в руках оказался отрывок газеты за 2007 год, он взглянул на него и выбросил его подальше. О том, что же с ним произошло, он решил не писать в рапорте на имя Его Сиятельства Главнаго Уфимскаго Полицмейстера Георгия Петровича Барановского.
Его Сиятельство Главный Уфимский Полицмейстер Георгий Петрович Барановский изволили почивать, но спалось плохо. Ему снился шорох Мировой Оси Земли, потом ему снился испуганный городовой Петренко, что никак не было тому свойственно, потом какия-то великовозрастныя, одетыя вычурно, бродили по Староуфимскаму пустырю, где и собаки-то боялись появляться. Этих великовозрастных почему-то не хотелось ловить и сажать в кутузку. Что-то свое было в лице одного из этих троих (уж очень был тот третий похож на гусара Барановского, умеющего пить и не пьянеть в течение двух дней, о котором вот уж 50 лет существовали семейные легенды). Потом ему снился вой собаки Баскервилей из небезызвестных «Записок о Шерлоке Холмсе». И Георгий Петрович ворочался и ворочался от смутного беспокойства до тех пор пока жена его не прошептала ему в любимое ушко о том, что бабочке снится, что она Лао Цзы, а Лао Цзы снится, что он бабочка. Его Сиятельство заулыбался во сне и захрапел как Ниагарский водопад.
Уммагумма Петровна купила себе новый синтезатор, таков был её каприз, она поиграла на нем полчаса, да и забыла о предмете роскоши, она нашла в чулке деньги на черный день. И черный день наступил, в город Уфу в 2009 году нашей эры приехала группа «Пинк Флойд» На её концерт мог попасть не всякий, и даже сами музыканты купили себе билеты красного цвета. Концерт начался с цитирования стихов: «И грянул бой, Полтавский бой». Народ взревел от восторга и стал крушить железные ограждения. Омоновцы под руководством майора Петренко сделали все возможное и невозможное, чтобы концерт «Пинк Флойды» был спокоен как концерт камерной музыки Шуберта. Я хотел ухмыльнуться, но я, автор был занят тем, что купил себе билет до города Ижевска, чтобы послушать местные городские байки от местного же директора какой-то фирмы от Макса Веревкиена. Максу Веревкиену улыбаются все, когда он идет по Ижевску, ночному ли, дневному ли… Тем более он купил для меня билеты на группу «Лед Зеппелин» без Джона Бонема»и поэтому я станцевал дома Лезгинку №2, спел песню №2 и побрызгался «Тройным».
Я сел в автобус, который с трудом протискивался сквозь орущую «пинкфлойдятину» толпу, не знающую ничего ни о старых уфимских пустырях, ни об уфацентризме, ни о родословной Барановских, ни обо мне, пишущем о них, знающем метафизику «Пинк Флойд» лучше, чем музыканты с красными билетами…
А когда я вернулся, у меня появилась Она. И я тоже оказался очередным персонажем чьей-то родословной и это, оказывается такое большое и банальное счастье. И кто только не гулял на нашей свадьбе? И Веревкиен, И Барановский, и Залесов, и Уммагумма Петровна, и майор Петренко и «Пинк Флойд» с «Лед Зеппелин», хотя и без Джона Бонема, Сида Баррета, и без городового Петренко, и без Чингисхана, и без Льва Гумилева и без его Сиятельства Главнаго Уфимскаго Полицмейстера г-на Барановского… И музыка как субстанция, и Снегурочка влюблена в Деда Мороза.


.
Рассказ о закадровом звуке. (40)

Для того, чтобы озвучить треск крыши зимней избушки (на которую случайно взгромоздился автомобиль «Волга» ГАЗ-31») на киностудии «УфаИшимбайФильм» существует целая бригада. Вот эта бригада во время записи саундтрека к фильму на тех кадрах, где автомобиль должен трещать сквозь крышу, издает звуки и звучки у микрофона, ломая ветки, плинтуса, проволоку, ДСП, паркет, стулья, дрова, фанеру.
И мы, зрители верим в эти звуки. Но соответствуют  ли именно они реальному треску? Нам все равно и лень проверять. Если же все-таки этот так называемый «настоящий»  шум не соответствует закадровой музыке, то мы все-таки внимаем саундтреку и даже именно он  слышался бы нам в настоящей ситуации. Что, приоритет закадровых шумов остается? Проверить можно. А нужно ли? Так, что ближе к телу?
Своя рубаха трехмерной реальности и иллюзорная картинка с пленки Шосткинского ПО «Свема» или пленки «Kodak». Вот и этот рассказ только обозначает контуры данного нам мира.
Если я еду в поезде, а за окнами бегут деревья и полустанки, то, что там за стеклом? Кем-то показываемое кино или настоящая жизнь. Пассажиры не в состоянии проверить. И я не в состоянии и мир не в состоянии.


Где-то в сознании  далеко. Уфимские сочинители. (41)

Ничего не случилось. Разве, что Валерий Валериевич приехал в гости, позабыв свои рассуждения о своем незнании сонатных вывесок Моцарта. Он приехал, однако, как облако к Алексею Бернгардовичу. Надо же такое придумать, побывать в гостях у очкастого и цветастого А. Б.. Ну, конечно же надо найти этих сонат, этих нот – их приятно на ощупь тому, кто заглядывает в триединство «прошлое-настоящее-будущее» Дело в том. Что именно позавчера или именно из триединства звонил мне помпезный Алексей и сообщил эту великую новость – сам В.В. в гостях у А.Б. Жаль. что не в Уфе, не на улице Союзной, а в Сочи, на улице Одесской. И оттого, что я сам уже не менделеевскиуличный, а улицапугачевопрописанный – птицы не оставят меня одного, тогда когда не хочется быть именно одному… Алексей и Валерий некогда изучали игру на кубызе как средство достижения поиска и потери собственных «я». Но случилось так, что не случилось поиграть на кубызах вволю в чистом поле, просто была зима, и к вечеру пришел Р. Н., от этого игра на кубызе не заладилась…
И вообще, в городе У. Когда где-то и что-то собирался сделать полезного мистер А. Б. – тут-то и появлялся Р. Н. – и у А. Б. все  валилось из рук. Слишком ясно то, что А. Б. бездарен. Р. Н. в тот день приехал, (или Валера) для того, чтобы не играть на Мировой Железке, которая сверлит подсознание. А для этого нужен А. Б. с его формулами очищения от скучного быта и с песенкой про какого-то Джа (не Джа), изображающего бурную радость. Я не был в Ссчи, но подозреваю, что там есть дома, в одном из них живет не кто иной как А. Б., нашел ведь как-то В. В. дом Алексея. И все эти слова жужжат и подбадривают тех троих, что являются оппонентами друг другу в изучении кубыза, тех троих, являющихся дипломатами в выживании, они из прсто проспали. И это правильно. Потому, что Ю. О. Хорошо прочитывается. А в жизни все меняется, в том числе и взгляды на будущее. Хотелось написать через «ю», ведь эта буква усиливает восторг-предвкушение настоящего перед тем, что еще не наступило, перед тем, что еще не стало прошлым. Ю. О. пишет о себе и о прошлом, как о части себя. Тем более и тем не менее когда-то в городе У. Было морозно, это был знак чего-то. Знак означал, что пора переходить к новым, свежим и жизнеутверждающим мыслям. Для того чтобы согреться в холодную неделю ноября надо бегать не кругами, а восьмерками. Просто жизнь циклична.
«А. Б.!», - хочу я воскликнуть следующее: «Однажды», - это такая категория, от которой никуда не деться при описании единовременно схваченного момента, чужого ли, своего ли быта и из родственного состоянию «однажды» состояния «тем временем». Т. е. Пока где-то происходит «однажды», на другом полюсе Земли случается «тем временем». Обязательно надо при съемках видеокамерой разных бытовых этажей в разрезе, разных действующих жильцов-лиц квартир (один играет на пианино, другая – пьет чай, этажом выше, третьи играют в карты) фиксировать бег секунд в нижнем правом углу видоискателя.»
А вот «следующее» без «ю» не обходится. И в следующем году в такой же вот апрель – машины по весеннему асфальту по грязи сами грязные проедут мимо, шинами шурша.
Я нашел в кармане карандаши, карандаши нашел я. Карандаш нашел. Рифму потерял. Рифму нашел, давление в гидроприводе потерял, а вместе с ним и сны о чем-то болеем-большем. Стало быть, надо ехать в Италию или не надо? Театральный сезон кончился, однако. Что-то моргнуло глазом, видимо я уехал в Сочи, но я этого еще не понял. А. Б. еще не знает того, что он испанец. Испанцу кубыз ни к чему. В. В. не умеет говорить по-французски. Тронуться умом легко, легко. Где найти ку-ку. В кинозале становится темнее и темнее.
А. Б. сидит на берегу морья. Джинсовость игры на контрабасе сказала мне, что не надо, мол, уходить. Но, ведь я так хотел уйти из темной и сырой комнаты. И если бы не ушел, что-то бы умерло. Я ушел в чистое поле, наверное я заново родился.
Назавтра мы с Региной продавали футболки и компакт-диски анс. «Аквариум». Стоит только сдвинуться в алфавите на одну букву с первой на одно деление вправо и финансовый запах совсем уже другой, и цены близки к ватерлинии шоу-бизнеса. Состав музыкантов кроме БГ изменился за время продажи пресолвутой атрибутики до неузнаваемости. Неплохо было бы осмелиться сжечь какие-нибудь старые стихи, если уж чувства переполняют или переполняли. Веселые деньки, новее новых песни нулевых годов еще новые есть, а вот пентатоники нет. И что теперь? Снова кричать в предконцертную наэлектризованную толпу со среднеазиатским акцентом «Плыастинка-млыастинка-м – сделано в Малайзии».
А в Малайзии ведь быт совсем другой, но тоже уфимский. Белое погружение в описание узоров на снежных окнах не говорит об этом. И каждый раз попытка написать рассказ – это новое описание положения опилок в магнитном поле. Да, это так. Выключен при этом ток.
Вскоре я сел на трамвай и уехал в бескрайнюю как степь ночь. Я уехал для того, чтобы собраться с силами и найти стихи. Эти стихи тоже не найдены, но они еще немного и покажутся прозой. Но все это и не то и не другое. Это, наверное, мороз по коже. 
И дело тут не в А. Б. и не в В. В., а в колебаниях дрожащего на ветру осеннего листа, и еще в том, что «мы, музыканты едем халтурить на свадьбу в армянский ресторан, живущий особенной среднеклассовой жизнью на окраине города, на окраине поля». Город поблизости, он на холмах, он чадит нефтепереработкой, а мы уже играем в этом стеклянном обеденном заведении с видом на поле, где ничего нет. Что ли выбрано место для свадьбы для того, чтобы помнить о том, что все пройдет? Останется только поле, да случайно не лопнувшие шарики, мишура какая-нибудь и забытый кем-то радиоприемник, задубевший от мороза, в котором при желании можно услышать переговоры космонавтов, астронавтов, тэйконавтов. Наверное, это и есть радость бытия. Наверное, стоит начать кому-нибудь (А. Б., В. В., Р. Н.) сыграть что-нибудь волшебное на кубызе как тут же станет ясно, что звук расскажет об этом мире что-то забытое, но такое понятное. Когда-то я возвращался в плацкартном вагоне из Москвы в Уфу, и я думал о том, что я один такой во Вселенной. Просто у меня не было с собой кубыза. За окнами вагона медленно проплывали одинаковые станции и города. Просто у меня не было с собой кубыза. А зима при этом не знала различия между столицей и деревней. И мне было зачем-то жалко самого себя. Это как раз и было для меня свидетельством моей о непрактичности. Зачем-то я пишу книгу, неопределенных тем и размеров, когда я уже и не ищу философский камень. Все-таки лучше продолжить эту конечную бесконечность завтра утром, надеясь на то самое триединство. И это почти речевка, она теряется на фоне ускользающей дикции, но находит в себе силы и полемизирует с другими уфимскими сочинителями строчек о богатстве кубызового тембра. И я играю в игру под названием «А не сочинить ли мне чего-нибудь занятного?»
А в детском парке между улицами Маркса и Ленина поезд ходит по кругу, вагоны маленькие и синие, и станция всего одна и это тоже говорит о повторяемости зим и весен. И поэма уснула где-то на скамейке.

  В гостях у Алексея Бернгардовича Бакланова-Задунайского-Темрюкского. (42)

Впрочем, я найду новый сюжет, однако. Перпендикулярность подражательства наслоениям текста и потерям слов в городе Эн ни к чему не ведет. Разве, что конус выведете на орбиту еще одну космичность мышления. Но это близко к мечте, но ни одна орбита  не является гарантией счастья. И я вместо того. Чтобы правильно злиться, я снова иду туда, куда Макар телят не гонял, иду снова туда в дебри воспоминания, там где курят фанаты русского рока в туалете университета гуманитарных наук. Отчего-то хочется молчать и снова молчать и не говорить. У фанатов горят глаза, они верят в дело перемен. Я, наверное должен хотеть того, чтобы созвучия превратились в неизвестность сведений о следующем тексте. Возможно, и эта музыка канет в Лету, и я не увижу морского прибоя однажды. Но если захотеть увидеть, то можно увидеть и его. Знаю ли я, о чем пишу? Ну, конечно знаю. О себе. 
В некотором царстве-государстве жил да был Алексей. Было ясно, что это провинциальная проза. Но хотение жить именно такой прозой, конечно же, вывезло меня тусоваться к нему на квартиру, к пресловутому Алексею, встречать очередной четный год и верить в свой огромный талант. Но язвительность и ирония времени состоит в том, что родители боятся за меня. И я продолжаю оставаться путешественником по городу У. А собственно-то, что так переживать за какого-то Алексея? Середина апреля это как раз то самое состояние духа, когда лес склоняется перед зарей. Утром произошло то, что и должно было произойти, я потерял план плавного написания этого рассказа… Сентябрь касается при этом всех тех, кто влюблен, под ботинками цвета заката шуршит грязножелтая листва. Я шел в ту ближайшую осень, слушая диктофонную запись гитарфы и двождя, я шел из рассказа в рассказ, неосознанно сочиняя один из них и мне было ясно, что ушел с хлебного места. Кто-то выманил меня на улицу и захлопнул предо мною дверь. И мне уже не войти в эту теплую избу, а кругом сугробы и поле и каркают вороны. Кто-то, сидя на облаке поет песню о том и об этом. Сегодня сейшн на стадионе «Динамо», старая виолончель проходит сквозь стены… После этого хочется интенсивного курса иностранного языка. Что ли от этого становится понятно то, что я просто живу? Я был в Праге, я фотографировал магазин в 12-ти ракурсах. Был ли я самим собой? Я встречал 6 раз Иванова за эти три последние года и я понимал то, что за тридцать лет инфантилизм не испарился. Стоит только магнитной ленте замедлить скорость, как ранние записи становятся поздними и бородатыми. Пока я читал этот монолог, Алексей заснул, уснула целая Европа. Я потерял строчки и очки. Я проиграл миниситуацию и ничего не понял. Остается надеяться на этот рассказ, он продолжит начатое автором, преодолевая косноязычие «этого» мира. Иннокентий ушел спать на чердак, я снова потерял строчки. Иннокентий не имеет никакого отношения к Алексею, но он тоже не знаю, откуда взялся в этом тексте и мне неясно: весло мне или не весло. Пойду-ка я застращаюсь дуэлью на Черной Речке. Вообще-то не пойду потому, что мне совершенно безразлична хрестоматийная биография петербургского камер-юнкера. Я даже знаю то, что он был этим званием. Я думаю, что для рассказа такого количества знаков достаточно….

Вчера было завтра. (43)

Я надеюсь на то, что вчера было завтра. А завтра будет потом, в дни возведения пирамиды Хеопса. К счастью археологи снова нарыли что-то новое. Потом был апрель, который водил меня за нос. Кто-то в катушке группы «А» был сияющим ветром. Хотелось бы конечно как-то не фанатеть от вчерашних дней, но не всегда так получается. И надо провести грань между письмом Ильясову и письмом самому себе. Я не знаю, насколько я прав в своем бездействии. Надо ухватить ритм. Надо идти на джем-сейшн. Надо быть тысячным посетителем гипермаркета. И будет гиперзвуковое счастье, я проспал снова невыразимое счастье. А может быть, уберегся от чего-то лишнего. Электричество – это та самая вещь, от которой хочется складывать мечты в некую музыку идиота, это тот самый повод вставить вилку в розетку. Я надеюсь на то, что можно переделать снова первую строчку, отталкиваясь от семантики того, что завтра очень похоже на весенние те деньки, когда Иванов никуда не поехал. Хотя можно точно утверждать то, что Иванов поехал послезавтра на джем-сейшн. Он любил её, и фаза любви была очередная. Иванова не знала, что Иванов грядет послепослезавтра, она еще была не Иванова. А позавчера, кстати, пришло письмо от Ильясова. Иванов не читал этого письма, ведь оно пришло к автору, а не к Хусаинову, а не к Горюхину. Пока я читал (автор т. е.), время тикало очень медленно. Миниатюризация недорогого мобильного телефона вдруг выросла в размерах и вросла в Землю-планету огромными часами 19 веками. «Бом-бом» – на редкое мгновение мне показалось ясным движение-колебание Ильясова от нормальности к норме. И по луже в пути на север, к реке Каме на комфортабельном автобусе я ехал сквозь Илясовский город, сквозь Дюртюли, город имеющий значение как город Ильясова. Но этот день, когда я пишу эту песню, когда апрель проспорил марту будущие дивиденды мая, и есть воспоминание о кофе в офисе у Залесова.
Синезеленость озер тяготяет к успокоеннности в пределах этого леса и этого поля. Я снова сижу на «лабораторке» на третьем этаже первого корпуса забытой учебы, во всяком случае, мне так хочется думать, просто я ищу подходящее воспоминание для потока слов. Ну, сижу на «лабораторке», ну, да и ладно. Ну, кого это волнует. Чья-то локальная жизнь вчера. Вчера было завтра точно так же как и послезавтра было в прошлом году. И я для чего-то шмыгнул носом и выскочил из теплого и сырого места, и вот стою один в снегу, и вокруг снег, снег. Но и эту песенку я где-то слышал, так как и вчера было завтра, поющее в эдаком терновнике и те мои стихи летали над комнатой, и дамы, и кавалеры их ловили и вслух наперебой читали их, к чему бы это. Это ведь только ветер едва колыхнул занавеской. Я шел сквозь улочки маленького американского городка, собственно нигде Америки и не было. Были люди, причем хорошие… Как только они узнавали, что я с Урала. То тут же передавали привет в город Ижевск Трансмембране Гермесову… Видимо их-американцев этому учат в школах… А дождь идет в Белебеевском районе, как ни крути. А в Дюртюлинском районе ничего не происходит за исключением того, что Ильясов пишет новый рассказ. Пока он его пишет, я пишу тоже. Параллельность происходящего известна только там, наверху. И поезда словосочетаний абсурдизировали до предела мое незнание английского языка. И потому гармония победила, несмотря на мое сопротивление.


Монгольская конница на горизонте.   (44)

Горизонт пылится. Молнии слышны и свисты. Сквозь пыль и топот слышны возгласы. До «Ура!» дело еще не дошло. Скоро падут города, говорящие на археорусском языке. А пока только степь тревожится все сильнее, неумолимее. Медленно и верно приближается пыль. Та пыль, что сотрет все на своем пути. Мне крупно везет, я еще успею спрятаться за художественный вымысел, я еще напишу стихи о «Башавтотрансе» и это будет моим бегством от неуловимой реальности прошлого. И как бы когда сочинялось сие, я ехал в электричке то ли вправо, то ли влево, сейчас это уже не важно, то есть лет через после электрички и после самого себя. Там, где лошадь ушла за горизонт пожевать траву, там же и ежеквартальный отчет о тех, что умеют тянуть время. Там же и секвенсор выстукивает ритмы. Причем желание опубликоваться в газете «Мир» застряло в мозгу и поэтому очень хочется себя пожелать. Ну, ладно там неожиданность плохого ямба, так ведь нет, не сказал ведь ничего о зимней спячке медведей. Так вот и не поехал я на Арктику. И не до рассуждений вообще-то. Круг моих друзей узок и возможно невозможен в силу многовариантности-многомерности садов Семирамиды, причем цифра «семь» ничего не решает. А стихи варятся в супе с лавровым листом. И эту специю не надо давно забыть. Монгольская конница не спешит, так как несовпадение эпох не хуже и не лучше, чем мировая история войн. Да пребудет все то, будет и было еще и еще. И устремить свой взгляд я буду, коснея языком завтра наперед на исчезновение еще один день или дня с помощью заката. Назавтра наперед умчится вся конница вся-вся и эта вся ханская ставка в неожиданность метели опрокинется, из неё растут как уши слова, звезды и ветры. Стало быть, столбы окружают серой деревянной шеренгой скифские курганы. Люди верили и верят в до и послежизнь. И потому в курганах находят археологи бусы и сбруи, ДиВиДи и Каддилаки. И кто-то все еще слушает пластиночки Элвиса Пресли.  И в той комнатке, где можно отдохнуть от своего детства можно и нужно вытащить на белый свет всякую психологическую грязь. И я не посмею потом все это вспоминать, но вспоминать надо. Психологическая зарисовка из дневника окажется продолжением степной повести башкирского писателя, именно в те времена как конница отгремела более чем сто лет назад. Многомерность степи скажется как раз и на хождении автора по карьере босиком, но с отличным концом апреля.

Специфика тувинского горлового пения.  (45)

Горловое пение это, когда основная нота приращивает к себе обертона. Поющий наращивает к своему голосу новые и новые призвуки. И все это летит над теми самыми полями, которые были здесь и вчера. Глубина того, кто поет выявлется вся или не вся в зависимости от опыта пения. По полям вообще-то бродит Нирвана, и это так нужно для того, чтобы не грустить или все-таки грустить надо. Да ладно, о грусти разводить словеса. Ведь сомнения ни к чему. Главное, сейчас надо постараться поискать новые песни где-нибудь, и там где их не надо тем более надо. И эти песни не песни, эти песни на самом деле хождение по воспоминаниям. По полям Нирвана бродит Нирвана колобродит, это важно, наверное. На Грушинском фестивале в году эдак 02-м тысячи нирванистов зомбируют друг друга вызовом Кришны. Горловое пение не спрашивает, оно поет… Что ли надо снова подумать о той далекой коннице, на двигающейся как история степи на историю леса? Что ли надо снова вспоминать о том, что завоеватели ворвутся в города, разрушая архитектурные памятники прошлого, и при этом чему-то улыбается сфинкс. Наверное, весна сна и снадобья деревенской бабушки тоже воображают воображение лесного мечтателя, или это прочтение 1000 книг о полях боев без всякого напряжения имеет смысл места. То есть чтение именно смыливает все исторические загадки, или осторожно, откройте дверь, или вепрь подпевает ветру, или сентябрь ускакал в город У., о котором и не подозревают Хуфу и Эхнатон. А завоеватели ушли, остались только три монеты при раскопках кургана. Пассионарность приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Вот и надо петь по-тувински, чтобы и вспомнить и как это ни странно отрешиться. Обертона основного тона это подробности той великой и стертой подошвами веков истории любви и завоевания уже не важно какого поселения. Ясно то, что обертона помнят, пока поет поющий, пока идет идущий.


Про то, как не спать 15 минут и даже больше.    (46)

Все-таки выглядеть надо на все сто. А то ведь подумают что-нибудь то самое. Впрочем, часть меня, возможно, ушла-исчезла с теми замечательными бумагами. А там ведь были мои разнокалиберные стихи. Как много девушек хороших, и я верю в это. То, что это быстролетно, это ясно. Но я верю в это основательно. Некто вышел во двор и оказался при этом за тридевять земель отсюдова, так бывает… Надо ведь знать и об этом, о том, что все течет-меняется. И я верю еще в некий сверхразум, данный мне в качестве интуиции. И все-таки психолог Краскин не покинет меня вместе с хорошим настроением. Но стоит ли бежать к нему, если на улице дождь? И вообще, зачем писать? Прозу зачем писать, то есть поэзию тоже, когда ананасы в шампанском – всего-навсего необходимое и достаточное условие существования рифм. Но разве рифмы главенствуют при склейке этого прекрасного как быль текста? И когда в одноэтажной Америке глава семейства играет на скрипке, то это почти иллюстрация к журналу «!», и это становится поводом для белых стихов и на дворе полтретьего ночи, вот что значит домик в два этажа где-то в чистом поле. И я тоже играю на гитаре, и верю в эту игру, люблю, знаете ли, повторяться о чем-то возможном. Ну, вот и все 15 минут и более прошло для сочинения этого сочинения. Мне нужно написать книгу, вот я ее и пишу, не руководствуясь страхом перед отточенностью рифм и сюжетов, не трудясь придумывать персонажей пачку, все равно они - персонажи отражают треволнения автора. Такая бессонная ночь.

Документальное кино. (47)

Если телевизор времен других деталей чернобел, и филологи увлечены структурой микроабзаца из «Улисса», то надо верить в рисование. Ну, конечно же, то ли карма, то ли ой да не вечер звонят мне по 15 раз, и это говорит о том, что Она ко мне не равнодушна и это мило. И это почти частное предприятие, о котором я ничего не знаю и оно так привлекательно бесплатным сыром. Но мышка обязательно отгрызет хвостик, а это страшно. И это было бы былью, если бы не путешествие в малость квартиры в «пятиэтажке», и от ресурса построек 60-х никуда не уйти. Квартирный вопрос центростремителен навсегда, ибо земляники в поле более чем авокадо. И шарада уходит в тень, оттого что я потерял ориентиры, оттого, что я шмыгнул носом и ушел с работы.
Ведь надо ждать у моря погоды, и в этом Я преуспел. Если телевизор чернобел, то это значит, что жить прошлым странновато. И в поле всадник мчится на коне. Наверное, это я. Лица его не видно, наверное это совесть. Наверное, тот фильм из жизни отдыхающих, ноуменален, и только режиссер способен немного придвинуть его к области феномена. А когда-то контрабасовость оркестра возвращалась в автобусах домой-й и трубачи, и молодые как тени для век скрипачки пели: «Ой, мороз, мороз» И морозом немного обдало одного из музыкантов, он достал откуда-то блокнот, он написал в нем стихи, о которых тут же забыл. Он шмыгнул носом и ушел в лес искать новый рассказ, просто у него не было свежести взгляда. Разве, что рассказ отмоет сажу с красного сердца. Навсегда, в поле ягода навсегда. Поток ассоциаций это то самое, когда «Газель» судьбы везет тебя или меня к Той, Другой в Далекую Степь. И при этом я или ты немеем замерзнуть, не смеем сказать. Хотя, шлюзы прорвало. И актеры местной худ. самодеятельности, искренние как остановка «Восьмиэтажки» сочтут меня неадекватным и еле вытерпят мою самовлюбленность. И все это пахнет дневником, а этого надо из-бе-жа-ть.
Документальное кино тоже граничит с дневником, наверное.  Наверное, это одно из немногих пристрастий пишущего эту оказию. И если кто не спрятался, я не виноват. Пока телевизор обладает чернобелостью, можно радоваться и орбитальным видеосъемкам.
Не верьте, если можете и верьте тоже если. Если когда снежинка прыг в  катарсис из облаков зимы и все смеются. Если когда, тогда. Санки постарались –посторонись скатиться с горки. И шесть возрастов катаются на лыжах и на снегокатах и я снова с недоумением обнаружил окончание зимы. Зимы окончание, когда, казалось бы, надо преодолеть перевал в собственной груди, когда сердце могут, вероятно, теснить несуществующие слезы, что способствует лироэпическому предназначению дредноутов и каравелл. Вот и правильно то, что можно из одного рассказа брать абзац и ставить его в другой. А что, тоже кредо.

Шпаргалка (48)

Я сделал как-то так, что совсем никак, ну и что. Наверное, стучался в дверь Дед Мороз. Уж не слишком ли Монтень пересменка краса ничего. Все ли входит в состав «наверное»? Абсолютно все. «Наверное» не может достичь абсолюта. Ведь, наверное, категорию «наверное» можно помыслить включающей в себя «абсолют». Но главность пришла в мой дом. Я обратился вместо бегства в занудство и сделал как-то так, что написал 10 шпаргалок, красных, серых, белых. Однако-однако в тот раз, когда я думал, не думая о своих бесконечных словах, изба была жарко натоплена. И для того, чтобы успешно быть вообще-то везде, надо принять правила необременительной игры. Но игра ушла на базу (или на фазу). А в другой день я пил кофе и думал, что я в этом прав. Просто иногда мне хотелось петь старинную песню, да слова забыл. Мне хотелось свистать всех наверх, и пока я не вышел вон, мне это не удавалось. Впрочем, прочнее весны ничего нет. И знаете, почему? Потому, что я меня поймали на списывании шпаргалки поверней по верхней как Нил математике. Динамика слишком быстро уплотнилась, и вот мне кажется, что надо сто раз вспомнить и один раз забыть благословенные восьмидесятые. Однако, я искал себя, что не является практикой зарабатывания денег. Хорошо, что у меня есть критический разум и максима хорошего поведения. Его и достаточно, пожалуй, чтобы получить признание, деньги и дачу на берегу Енисея. Не знаю, боюсь ли я  шаблонов на которых крутится, вертится мир, или только этих с удовольствием повторяющихся слов или все или ничего или как-то иначе или день, однако никак не вдумывается, но пишет подготовительную пресловутость шпаргалки по геометрии сердец. Неужели сбылась еще одна мечта Иванова, который позвонил друзьям креолам. Кроме того, что «неужели» и категории «наверное» есть ведь еще мыслимые миры. Неужели я однажды проснусь, смеясь, надеясь на отсутствие руля и ветрил, и снова ничего не пойму в своих стихах. И снова война с самим собой. И снова я куда-то исчез и не заметил как прорвало трубу. Разве можно тут надеяться на биографию инженера? Не надо, а то в Ижевске не поймут те старые дома из замеса семидесятых. Тем более Ижевск мало-помалу привыкает к моей перцоне. Наверное, я уже сбежал туда, в тот город. И просто-напросто там  живу. И все тут. И это тоже стихи, не выходящие за пределы сбивчивого течения слога. И это те же друзья, но с другими именами. А вообще. Пересменка-краса-ничего-«и т. д.»-что-нибудь как можно лучше. И Вселенная знает о чем мне нашептывать о заносчивости социума и о том. Что и с ним можно и нужно договориться. Ведь он хороший, никогда его не брошу. И пальцы неправильной техникой печатают буквы на клавиатуре компьютера. И если бы буква «е» была бы неисправной, и вместо получился кавказский акцент, т. к. «э» заменило бы «е». Инженер должен соображать, но не каждый это делает, потому, что и человек, и инженер могут растеряться в синебелом социуме. И, по-моему мне надо браться за трактат «У Тау». Желательно, чтобы он вышел в свет как учебник черного цвета по теории автоматического управления.   Ура!

Из обещанных сюжетов №2  (49)

Как-то раз Залесов, директор Закрытого акционерного общества «Лес», Барановский, инспектор по кинобилетам города У., а также автор того, что возможно вы прочитаете, если захотите, отправились употребить немного пива какого-то сногсшибающего сорта и сделали это, так как была жара, так как продавщица в ларьке была приветлива, так как лето было самым лучшим в тот день названием для нас, и мы к тому же отправились на вершину холма. У подножия холма кричали поезда. Да-да, кричали поезда. Настоящая современная литература живет ведь где-то между средним самиздатом и северными надписями на поездах, ах, ах… И это хорошо. И в тот день мы затеяли спор на тему, существует ли планета Марс, неважно есть ли там жизнь. Залесов сказал, что все-таки существует, так как ему об этом сказали в магазине «Город Солнца», Автор Этого Рассказа высказался в том духе, что Марса нет и быть его не может, а кто его видел, тот дурак, космическим аппаратам вообще верить нельзя, американцы сдурели там совсем со своим Голливудом вообще, а вот Барановский решил, что все, что есть в мире не является новостью и потому есть ли Марс, нет ли его, это никак не повлияет на то, что Земля покоится на трех китах, а они, уж они-то на черепахе, а черепаха на трех слонах, а слоны, вообще потомки мамонтов.
В принципе сюжетная линия состоит в том, что спор так и остался в тупике. Главное, что я все еще чую, что этот спор явился необходимым и достаточным условием для усиления дружбы молодых исследователей города У., и для умения быть настоящими У-центристами. Впрочем, «если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно» Сама жизнь играла и играла с теми троими в прятки. У подножия холма чьей-то невидимой волей относительность времени сделала кульбит на 100 лет назад, у подножия холма на новенькой «Тойоте» проезжал сам Главный Полицмейстер Его Сиятельство генерал Барановский, интересно то, что он не заметил сидящих на вершине пресловутого холма. А трое, те трое заметили, однако и на мгновение прочувствовали то, что чувствуют северные народы при встрече весны, когда ягель как божественная обещанная манна небесная, да-два дня камлания по поводу рождения мальчика у Новосильцевых. И только Залесов додумался до теории относительности за полгода до того как этому пришел Энштейн. Залесов додумался до многих вещей. Например, он додумался до того, что можно и нужно сделать в районе Инорс на большой широкой промыщленной трубе удобную лестницу, она бы была бы и достопримечательностью города, и местом обзора города. Как ни странно, но больше никаких сдвигов или каких еще аномалий не было. Вероятно, автор не помнил всех сюжетных ходов прочитанных в фантастических книгах. Зато ясно было только то, что никакого Марса нет и не будет. В тот момент, когда у подножия горы проезжал генерал Барановский и все его регалии, Барановский, тот, что заведующий по билетам только и сказал, что у его прадед Барановский, как выяснилось из архивов города У., был настоящий человек, он и в танке горел во вторую мировую, где-то во Вьетнаме, и в Афганистане командовал семеркой советских вертолетов, а потом оказался Его Сиятельством Главным Полицмейстером Уфимской Губернии. «Сейчас бы те времена», - сказал Залесов, «Я бы у него приобрел лес, качественный и дешевый. Все-таки, несмотря на ОТК, за качеством вырубки сейчас не следят, а вот тогда могли и делали» «И чем же нас так поразила «Тойота?», - невпопад спросил Автор Этого Эссе. «Ну, ретро, ну раритет, ну, выпускали такие в году 1903-м, но ведь это ничего не значит. Кстати, в поликлинике №1 на кардиограммах отпечатывается как дата начало не 21-го века, а 20-го. Видимо, на третьем этаже поликлиники так и не решена проблема 2000-го года. А ведь некоторые научные источники обещали, что эта проблема решится повсюду, ведь Марс сильно влияет с точки зрения астрологии. Значит, вот он аргумент о том, что Марса нет.» Барановский же сказал, что его прадед был как раз сторонником теории существования Марса. Тут на вершину вскарабкался И. Фролов, ценный сотрудник газеты «Истоки» и рассказал о том, в Афганистане наши летали на вертолетах, не все, м-правда, а вот ихние – не летали».  О том, что это неплохая деталь для написания рассказа переполненного сюжетом, мельком подумалось Автору  с большой буквы, и он почему-то уснул и захрапел. И это было правильно, сон полезен для здоровья, жаль, что эту «фишку» он уже использовал в другой текстуре самовыражения, и потому он мгновенно и мельком проснулся. И вокруг не было ничего, разве, что пакет с сушками, да роман «Как закалялась сталь». Но Барановский и Залесов очень быстро вернулись, Автору при этом никуда не хотелось идти. Так и прошло еще полтора часа на солнцепеке. Правда, солнцепек был какой-то странный. Ни у кого из троих не было галлюцинаций. Хотя с точки зрения психолога, это неплохо, и даже хорошо. Фролов, между прочим, никуда не уходил, он просто немного отвернулся от храпящего автора в сторону созерцания кричащих поездов и невыносимо медленной «Тойоты» 1904-го года выпуска. «И струна осколком пронзила тугую высь» И автору ничего не хотелось написать в своей сакральнолитературной тетрадке. И он попросил у облаков передать приветер тому, кто сейчас сидит у компьютера «Пентиум-1! И сочиняет заместо Аутора этот статичный текст.

Такой, а не другой слог.  (50)

Как ни странно, немецкий язык где-то близко, но ведь учить его надо. Можно подумать, что кто-то хорошо его знал. Можно подумать, что это так нужно, поддерживать огонь гипотетической песни в чьих-то умах. Но они (те умы) не ждут смятения, нужно ли не оправдывать ожидания, или нужно ломать неожидание на одном слове с восклицательным знаком. Те умы давно уже не те, а те, что нынче как те, слушают ли рок с джазроком. Инь Янь это, скорее всего, примерно то же самое, что стоять на берегу реки и по мостам бегут грузные машины, созерцание, однако. На чердаке много чего интересного. Там, наверное, живет часть меня, причем какого-то другого, такого, какого я не знал никогда. Тут-то и наступает новый день в предвкушении выступления великого балалаешника. Собственно-то, что такое  и не что такое? Важно то, что можно увидеть в очертаниях гор греческую букву. И значит умение летать не оставит меня и науку о свободном падении в покое. Вряд ли могут это понять девицы из университета. Вряд ли зав. Отделом по электронике Кромкин позвонит зав. каф. по экономике Хуснутдиновой. Да и нужно ли это? Нужно только одно. Идти на концерт балалайки и ничего больше не делать. Наверное, это рассказ. И Марина обязательно скажет мне, когда же будет экзамен по трудомании. И вообще-то мне все равно, кто кому позвонит. Разве, что ясный день и ясный перец  не крадут у Луны отблески. Разве, что развитие пафоса прозонового духа воды никак не скажется на воздушно-капельной массе дождей. Разве, что практического смысла в писанине о саморефлексии не видно. И как дальше жить? Просто. Просто надо иногда надо звать в гости друзей по разгрузке «КАМАЗА» и обсуждать с ними тайные пружины взлета, падения и возрождения Поднебесной Империи, которая может называться как угодно, ведь я влюблен и улыбка у меня счастливая. А те большие стихотворения оказались слишком уж «пушкинизированы». И гитара моя как динозавр с подбитым глазом. И все-таки она способна на до-мажор. «Оно» гитары способно на все. Даже на явно диссонирующие аккорды. Ха-ха.

Надеюсь я, что будет все хорошо.  (51)

«Храни меня, мой талисман!» Всегда меняется он, как таковой. Не знаю, что и делать. Справа и слева маленькие Сцилла и Харибда. «Книга перемен» по этому поводу сказала мне: «Не зарывайся!» И все-таки мелкий страх покрывает потом лоб и нос. И все-таки сбылись мечты Остапа Оскаровича Афиногенова. У меня, то есть у него есть матричный принтер. Завтра экзамен. Еще есть аудио аппаратура 90-х годов прошлого века. Видимо, давно это было – прошлый век. Видимо, я жду постановки пьесы о китайских друзьях дуэлянта Пушкина. Видимо, я продолжаю сидеть в летнем кафе и писать слово за словом рассказ о том, как мимо проезжает снятый с производства венгерский как горошек и помидор «Икарус». Финно-угорские народы тоскуют о том, что почти нет в крови антиалкогольных ферментов. И в Поволжье медленно и неотвратимо наступает лето. Провинциализм благотворно сказывается на технике стихосложения а также на качестве письма тушью из народных сценок японской средневековой жизни. Я не знаю, как жить. Я знаю как было «не знаю как» 11 лет назад. Но с горних высот духа число «11» весьма и весьма небольшое. «Математическая смесь» и еще большое количество пробега по коридорам мало ли какого ВУЗА подталкивают бывшего студента на очарованность мнимым числом «i». И продолжение как бы следует, и графоманство приветствую я. Продажа чего-то кому-то в лизинг (смутно представляю себе, что это такое) страшно напугала меня. Нужно ли писать о том, что некто, то есть кто-то, то есть я между неких двух огней, танцующих на башне огней. И прыгать, естественно очень страшно. И мелодии плюхаются как умеют в дебютной шахматной партии богов, о которых нам не дано знать. И, слава Богу.


(52) Ходит, бродит летний день.

Был звонок из города И. И вот. Что интересно - день города И. совпадает с днем города У. И там, и там похожие улицы, и похожие настроения бездельника. Который отлынивает от прямохождения примата на работу. Так как нет печали, и зла, и электрический пес до сих пор в поисках чего-то, хотя он и сам не знает того, что у него чего только не… Был звонок с дачи, без гитары и балалайки не приезжай. Не приехал, как же, как же. Конечно же надо , выйти на новую систему координат, которая на самом деле старая как мир. Некто Ч. был ушедши со своей молодой женой за горизонт, ну и ладно. Нам кажется, что нами управляют те или иные девушки или жены, но не так-то все просто. Я не вижу, нигде цинизма, просто рыхлая как вата безработица поглотила все элементы таблицы Менделеева. Параллельно этому персонаж переехал с одноименной улицы на улицу Пугачева. И от этого, конечно ничего не изменилось в Подсознании. А может быть и не надо ничему меняться. Завтра хочется надеяться на послезавтра. Ах, как хочется надеяться. В красном автомобиле есть ты и я. И это гулкое сочетание прячет меня от невзгод и не только меня, но также и нас. И как говорил в 11 веке Сайдё «Не торопись, однако красавица уходить к сборщику риса, к сборщику подати лучше иди, но не сразу. Князь смотрит не на тебя»
Был звонок от Иванова, звал в гости. Я позвался, и полетел на быстром вороном коне, я мчался по чистому полю. Приволжский военный округ строил вокруг города дачи, сержант Сергеенко красил крышу красной краской. «Ха-ха», - сказал мистер клоун. А я скакал на коне, сотрясая топотом копыт Сонечную Систему. Повсюду были расставлены знаки призывающие не мчаться со скоростью Фаэтона. Моя скорость была на 5 км/ч меньше. А зачем же так мчаться к Иванову, он ведь не сборщик податей, он всего-навсего лепит из пластилина войны. А другой Иванов пишет о Войне. И я ему верю. Все ушил на фронт. И нет ответа на вопрос «Как жить» Был звонок из города И.
Есть иллюзия, что вот-вот поеду и все разрешиться само собой. И даже спрашивать не надо ни о чем у ветра и реки. Был звонок с улицы Менделеева. Наверное, я вру. Наверное я просто пишу слова, чтобы понять, что все-таки было.


(53) Сансара была близка.
Сансара была близка. Рок-н-ролл мертв, а я еще нет. И тем более наступление весны открыло документ только для чтения. Мое огромное самомнение вылезло как три большие царапины – это терра инкогнита приоткрывает свои темные стороны. Я больше не хочу. Но интересно то, что все-таки буду. Высказывание о том, что я заблудился ен лишено смысла. Тем более я же сам рефлексируя запустил в космос еще один разгиьлдяйский проступок. Я не знаю куда мне идти. В моей судьбе наступила пауза. Не надо арзменивать энергию по меолчам. Мне надо быть терпеливым и не надо мне торопить события, а то результат может оказаться противоположным… Я не унываю, мне все еще кажется, что я там на первом курсе, на картошке. Неужели я все еще помню эту ерунду, основополагающую весь спектр воспомианний. Мое чудесное занудство напрягает коней и хлопцы злятся на меня и… угощают водкой. И это одновременно и страшно и не страшно. Ведь терра инкогнита совершает в этот момент сквозь меня прорыв. Первые сто грамм и сансара близка. Точнее не она даже, а лила. Я шел делать уроки, но песня была уже не та. Ведь я открыл файл только для чтения, ведь двухметровое Г. до сих пор помнит, как уносило меня со сцены. Этому не радовалась моя тень. Но фиолетовый и желтый говорил мен, что и над эитм надо работать эти два с половиной дня. И это и глупость и не глупость, и этого никому не надо говорить, а то получу письмо из Дюртюлей. Напиши мне Ильясов письмо. Я нарубил дров, теперь будет, что вспомнить лет через двести. Теперь будет, что поесть-пожевать беззубыми воспоминаниями. Теперь и эта проза боится предвидеть старость. И старость тоже близка к сансаре. И тот, кто вне зоны действия сети прав или не прав. Возможно ему больше некуда идти. Ура!


54) Ода воде.

Рассказ «Ода воде» написать несложно, надо просто перебирать в разных сочетаниях буквы Д, В, А, О. и тогда Дао двоих немедленно поспособствует воде слиянию и вливания в в ручей или в озеро. А там в озере начинается новая жизнь, ибо озеро жаждет речной воды. Дао реки не сопротивляется зову и гравитации и река становится озеро. А озеро обнимает реку своими камышовыми берегами. Озеро становится рекой, так процессы происходщие в озере подвижны. Озеро к тому же самообоновляется и перестаая быть рекой, снова и не только снова, но и еже мгновенно становится рекой.. двое провели  на берегу целую ночь и целый день, жара разморила детей природы, и они сами и есть природа. Они для этого и пришли сюда, влекомые зовом новой могучей жизни.  Они журчали, тогда когда эти двое, и река была на их стороне, к тому же орзеро не возражало этому счастливому состоянию. Рыбы шумными стайками, с шумом доступным только воде танцевали в глубинах реки и озера. Рыбы словно барометр знали и чувствовали этот зово жизни. Особенно, когда экологические неурядицы стихли, и все ядерные комбинаты преаратились в безвредный бурьян. Появились эти двое. И это было началом новой цивилизации. Река не сопротивляется гравитации, она владеет и равниами, она сливается с озером в единую субстанции и озеро, растворяется в реке. Слияние двоих, что может быть прекраснее и необратимее.


55) Вся Сызрань и половина Москвы.

Василий Константинович Калинкин – инспектор ГИБДД так и знал, что урожай сегодня не тот. За весь день одни сплошные старые иномарки, в которых рулят непонятно, кто и останавливать их цельный день не хотелось. То ли настроение с утра небоевое, то ли нарастающая с годами какая-то апатия  вместе с какой-то этической моралью. «Не подать ли заявление об уходе»,- думалось Калинкину, «тем более, что меня звали в музыкальный магазин продавать гитары и синтезаторы. Тем более У раннего Гребенщикова был такой каприз, петь как синтезатор. Надо что-то делать.  М-да.
Собственно-то никакого Калинкина не было, так как все земляне вот уже как тысячу лет назад перелетели на Марс. Таков мой авторский каприз, весьма остроумно. Можно даже в школу не ходить, а целый день смотреть телевизор «Горизонт-736», потому, что наступили 80-е. Ну типа того, люблю ли я кого.
Итак, Василий Константинович Калинкин работал проводником поезда «Караганда-Москва», он выдавал пассажирам бельё и чай. Однажды в поезде ехал сам Виктор Цой с набором новых доступных, понятных песен о войне и мире. Ага. И при этом все прекрасно понимали, что Витя разбился в автокатастрофе 15 августа 1990-го года. Пассажиры понимать понимали, но всем это было как-то безразлично, самое главное, что у них была возможность его песни, вот и всё. А что ещё нужно для того, чтобы душа развернулась, а потом свернулась? Только песня  «Группа крови на рукаве» и пара-тройка песен о пачке сигарет.
Василий Константинович закурил, выйдя в тамбур. Поезд промчался мимо Похвистнево, станции и дома оказались одинаково похожими. Вся Сызрань поднялась и уехала в Москву, желая стать Москвой. Половина Москвы собирается уехать в Сызрань и в Приволжск, только чтобы роаствориться среди родных и близких, только, чтобы не понаехать в состояние Москвы.
Я взялся за бутылку пива и продолжил абзац о Василии Константиновиче Калинкине, собираясь уехать в Москву, чтобы подняться выше Сызрани. Но выше Сызрани нельзя подняться, потому, что Сызрань – наша родина. В Москву уехать можно и даже нужно, там финансы поют в операх Вагнера величественные арии. Но родина дороже денег, останусь в Сызрани. Нет всё же поеду в Москву. Осталось ещё немного порефлексировать на географически-этическую тему и допить бутылку пива и подождать когда докурит Василий Константинович.
Соль мелких рыб, выловленных в поселке Анчоусово дополнила вкус пива остротой и легкостью восприятия мира. Василий Константинович сказал мне: «Хватит пить». И тогда я отправился в вагон-ресторан и купил себе стакан минеральной воды. Я вернулся в свой плацкартный вагон, Василий Константинович сказал, что в бумбоксе кончился компакт-диск с песнями Цоя, я с ним согласился и лёг спать.
Василий Константинович погасил свет в вагоне, я остался в тишине вот этого рассказа и уснул, что было безответственно относительно сочинительства этого рассказа.


(52) Альтернатива

Альтернатива альтернативе альтер эго. Эгрегор где-нибудь ищет авокадо. Нельзя сказать, что я в рамках формы, нельзя сказать, что я вне Январь явно неявен, кто знает о январе то, что он вежливо здоровается с метелью. И надо переводить с английского песенку о весне и вчера, но лень. Такая ночь была метельная, что не высунуть носа. Вот и сидел я дома, не стремясь гулять вместе с поземкой. Прекраснодушие бряцало оружием оптимизма. И я верил и не верил, так как речка извилиста, она такова какова есть. И верил и не верил потому, что одинокая звезда снова оторвала от дома. Альтернатива просится выйти погулять, но я прошу подождать лета. И мне совсем не нужен триумф. (Как не нужен? Еще как нужен)
Так как весна сказала все, что могла, и мне показалось тогда, что я все еще не старше 23-х. А когда я вышел за порог окрестности точки сборки, тогда я забыл настолько все, что атомное сердце матери не противилось дыханию леса и мне осталось сопереживать и не более западной музыке, встречающей рассвет. Потом я встретил книжку Ф. С. Фитцджеральда, великий Гэтсби отвез меня на «Тойоте Ланд Круизер Победа» на вечеринку к Раису, там мне пришлось петь песню об Ишимбае и ишимбайской нефти в ре-мажоре, но может быть, не в тему. Альтернатива пришлась, зато по вкусу слушателям. И проникновение в утро росы лишний раз театрализировало повествование из жизни молодого заблуждающегося человека. Захотелось смеяться. Захотелось бесполезной клоунады. И это напоило меня спиртным напитком до булькания мозга. Альтернатива следующего утра разбудила меня где-то в горах в двух шагах от Пика Коммунизма  и отвелша мя на спектакль, состоящий из активного студенческого движения и двух-трех дурных интонаций. Все-таки я живой человек, и мне было страшно и неясно. Это способствовало японским трехстишиям о вреде неправильного образа жизни или о пользе. Тут ведь как посмотреть. Удживительный мастер Лукьянов был хорошо одет, от него пахло одеколоном «Облака». Нросатый в тот год говорил, что плевать он хотел на облака. Потому, что это тоже старческий маразм. И судя по его гневной речи, бессмысленным оказывалось все. Собственно-то взяться что ли  якобы спонтанно за самопоявляющийся сюжет. Но я все-таки не оказался  сошед с ума. Я просто продолжил ходить-бродить по кругу. Я всего-навсего одолжил себе немного денег. Я вышел их дома, поигрывая мышцами. Парк вышел из себя и самоповторился в отражении пруда. Король Артур неспешно вышел из кареты и взошел на сцену с саксофоном и заиграл «Маленький цветок» Сиднея Беше. Удельная единица Ханнанов сказал мне какую-то не тонкую адость. Я знал, что будет, но не знал, что так скоро и от этого я испытал грубую радость осознания ханнановской бездарности.


(53) Братья по пиву.


Можно брать вывески и рекламы и ваять из этого прозу о поэзе. Маяковский шагал семимильно другими строфами. Аккорд алкоголя выявился на следующее утро, глаза были красные, мозг учился считать до десяти. Белый снег ещё не повод писать стихи, но о чем же ещё писать. Когда вата ненастроенности на новую жизнь не уходит вдаль. На фото рекламы очередного бара средневековые братья по пиву. Они же братья по Молодёжному театру с улицы Ленина. Я позволил себе разочароваться, и оковы старых представления не формируют новых. Но, позвольте друзья, я всмеюсь в свой новый текст. Уфимский трамвай оттеснен на параллельность Проспекту. А Проспект, как известно жителю города У., основополагающая градодоминанта. . зато на перестроенном ж.д. вокзале трамваям выделили самую вершину горы, на которой они красуются и грозят стать визитной карточкой города. Конечно же, хочется нечастых встреч с женщиной около 40-ка для улучшения внешнего самочувствия материи. То нравится «Миллер» за 60 руб. за бутылку, то просто баллонное , которое 50 р. за полтора литра, а потом и этого не хватает и начинается сбор средств со всех присутствующих здесь для битвы за «Балтику». «Юноша, бледный в печать выходящий» получил гонорар и бежит его обсуждать к критику по имени А-380, который к тому же ещё и этот – Капитан межгалактического полёта за портвейном, который растёт на даче у Громогласного А. В.
Братья по пиву выходят в свет из недр магазина, но забыта сушёная рыба, и снова братья по пиву и вину возвращаются в ночь покупок неслабоалкогольного россиянского рождества. Братья по пиву вышли в свет, лес вёл себя легко и непринужденно, деревья расступались легко двигаемые плечом. Река стремилась как-то даже услужливо чулные цитаты из Гераклита и Сократа. Но цитат слушать не хотелось, и пришлось идти за второй бутылкой чего-то, не важно чего уже.
Длиннопроспектность города У. уходила с юга на север, и при этом блюз стремился провалится сквозь от стыда, так как кто-то вёл себя в маршрутном такси весьма неадвектно, и как всё это слушалось на одном дыхании прекрасными дамами. Было понятно, что Гребенщиков у блока и это (Прекрасную Даму). А куда деваться, когда надо сочинять новую песню.


(54) Кочевник-одиночка

Один на один с самим собой, с самым из этих самым кочевнически одиноко перемещаюсь по целостности и сохранности степи и это потому-потому, что со-звучия самума, самым неожиданным изменением темпоритма одной из песен бродячего сюжета, спаянного из тонких архетипических мотивов расчета жи-зни. И так вот прожигатель кто, а кто респектабельный в своём самоосознании полярник. Конусообразно космические лучи экзальтации скользили по новой волне ещё одного года жизни, и от него ждешь того же, маленького счастья и малой толики уверенности в себе. Я отнюдь не Иванов, и не Петров. Я беру звуковой волновой файл и делаю из него десять новых с помощью функций «Удалить до текущей позиции», «удалить после оной», и других и до сих пор не внедрено в широкое применение явление сверхпроводимости.  До сих пор надо хорошенько замёрзнуть, чтобы не истратить ни копейки электроэнергии и поэтому – «Тратьте, сколько хотите»
Мой набег на звук вызвунчивает простор степи, но тут и без меня хватает треска насекомых и свиста птиц и палящего солнца более, чем достаточно… Изобретая велосипеда я наткнулся на камешек пяткой  и это благословенным было упражнением, даже ветер догадался, хотя, что ему-то до заманчивой художеств слова, мой велосипед вёз меня «эн» лет назад в сторону вперёд-горизонта, старозабытый друг  шёл с зонтом по той стороне улицы, вы представляете, и такое бывает. На каждом углу, причём. Вот как диковинно-удивительно, если бы два верных моих читателя подарили бы мне самовар. Ух, бы мы тогда дней десять дули бы чайку из блюдцев, и жарко, и парко, и парковая лепота, и дет-ский поезд медленными своими боками пробежал бы вокруг озера, и я снова сделал бы что-нибудь не то, ну и зачем об этом вспоминать. Та сторона улицы вызывает солнечные эмоции несмотря даже на дождь или град, там идёт друг старозабытый. Спасибо солнцу, тучки разогнало. Спасибо чаю, я нечаянно прекрасен.


(55) Мы будем играть джаз.

Я исхожу из того, что Новый Год вот-вот войдет в дверь. И вот думается мне, неужели я так ничему и не научился, кроме всякой всячины. И это при том, что труба зовет все еще, и даже «эн»-летнего зовет чудить и чудаковать. Если конечно есленная находка самонахождения в городе Улан Баторе все еще продолжает любить меня, но я ломаю льды и боюсь, что это чревато. А ведь действительно чревоугодие не ведет к хорошему. Но только позовите, пожалуйста, Регину. И вчера наступит ясный день и падать будут листы, мне нужна ты. И в сияние снежности при втором морозце и дары природы уплыли, кстати отплывают неумолимо, и я точу 400-х сотый карандаш, я тружусь на дядюшку Чу. Чу… пахнуло новой жизнью, надеюсь, это приехала Регина.… Пока этот рассказ бессюжетен, ведь средства массовой информации хотят повлиять на меня, да зачем. Я и так плаваю в них как рыба в воде, тем более я умею играть на бас-гитаре… Завтра наступит весна… Она уже наступила 31 декабря…
Петр Иванович Большов, отпрравился на работу, он – работает в интернет-кафе, он отслеживает изменения в компьютерном мире, я нет, мне достаточно обычного «ворд-редактора» и я пью чай в старой квартире и вспоминаю, как помогал тащить мебель наверх, в благословенной Деме. Энное количество лет тому назад в этот особый район города Уфы переезжал наш джазовый гуру Рим Эм., его гурство держалось на фразе: «Мы будем играть джаз» и на разнице в  возрасте в целых 8 лет. Подъем больших вещей кончился отмечанием переезда «Рябиной на коньяке» и рюмкой водки и после этого жаркая летняя эйфория  говорила с современным Римом о тонких материях. Мы говорили в автобусе, везущим нас уже из Древней Дёмы к Центральному Рынку, мы вместе вышли на остановке, он пошел к каким-то своим знакомым, я же сел в трамвай номер 16. Я, пока ехал, успел поступить в училище искусств, если там действительно учили искусствам. После чего я продолжил играть джаз, едва ли не в одиночку. Наш гуру погиб, потому, что 90-е оказались хуже, чем о них думали в их начале. У меня осталась его музыка кассет, и теперь он играет джаз в моих многочисленных аудиопроектах потому, я так хочу, потому, он мой гуру, потому, что он лежит на окраине Демы. Ему еще повезло с кладбищем, Южное кладбище, например тесное. Пройдет лет двести, и кладбища  получат шанс стать новым асфальтом для племен младых и незнакомых. И кто-то из них провозгласит о намерении играть джаз ли, рок ли, Бетховена ли, но это в далеком будущем, это будет не сейчас. Хотя, по Экклезиасту все происходит сейчас. Настолько все, что нет и такой вещи как «сейчас»
Петр Иванович Большов, юноша 25-ти лет спешит на работу, это его жизнь на новом посту, это он подарил автору этих строк компьютер, эту печатную машинку эпохи стреляющих друг в друга 90-х, от которых и нулевые взяли эту привычку, но не возвели её в принцип. И по радио передают старую песенку «Вчера». И то, что будет, уже было вчера. И эта жизнь прекрасна даже тем, что вызывает слезы при безмолвной путанице в районах города. Я боюсь, что я отсюда не уеду никогда. Так и буду без слов и без лишнего шума оплакивать свою несостоявшуюся учебу джазовой игре. И пусть джазовые радиопередачи рассказывают о трубачах и саксофонистах с легким придыханием, но я думаю, что мне это не нужно. Я не буду с ними играть джаз. Это «Мы будем играть джаз» И младые, незнакомые тоже поставят вместе с автором свои подписи под этим лозунгом.


56. Стихи

Любя дышать и рок-н-ролл любя и слово усложняя
Ветра прогресса знаю-верю я
Раздуют угольки широких самых в мире оптимизмов
Вот как-то так
В словах меняя буквы я
Любя дышать в гостях
Я на трамвае проплыву
Последнюю проеду остановку
И на кольце взойдёт моя звезда
И денег трата не утрата
А вкушение кекса
Вот так мечта отскочит-улетит и вновь вернётся аппетит.

57. Ведро воды.

Вещи были нарасхват, ведь на рынке они продавались, ну-конечно же я вышел на театральные подмостки и тут-то понял, что я уже не тот. Правда было понятно, что кому-то тяжелее, то не легче. Тогда припал к ручью, я отхлёбывал воду, я пил воду огромными глотками. А потом календарь опрокинул листы чуть ли не все, но я продолжал пить воду. Как будто бы я не доехал до нужного места и часа, но всё-таки доеду я. Как будто бы я чувствовал себя растерянно. Всё-таки я решил ещё попить роднтковой воды. Вероятно, вода помогает и поможет и помогла. Невероятно, но поможет, помогает и помогла.
Ода воде одинока как Дао, Дао одически воде ничего не скажет, но ода, не совсем о том, но всё-таки она о Дао. Да, вода од дышит течёт, так как гравитация участник несоревновании воды самой с собой. День воды не одинок, за этим днём воды новая приходит вода. Возможно надводно нельзя слишком долго сидеть у реки, так как искусство быть смирным конечно же действует благотворно, но слишком долгая долгота сидения у реки грозит превратить кого угодно в болото. Всё-таки только течение и только оно. Сиюминутность стихов влюблена в течение воды.

58. Ода воде с другого берега.

Сидючи у реки и силючись быть оптимальным оптимистом я попрощался с папой и мамой в течение 9-ти месяцев, сначала папа сел в лодку без весел и как-то весело и быстро река его унесла, а мама поплыла в сентябре после января, она долго шла к берегу, она села в лодку и сидела целый день, ничего не говорила и вечерком лодка сама по себе отошла от берега и мама поплыла. В январе было не сильно морозно, скорее даже оттепельно, в сентябре было по бабьи летово. Оса летала, потом божья коровка. Папа и мама научили нас с сестрой быть талантливыми и остроумными. Мы с сестрой разошлись по своим домам и теперь созваниваемся по стотовым. По реке плывут брёвна, щепки, сушёные травы, которые снова мокнут. Ци Шао моет ноги в воде, он бесстрастен. Литкритик А. К. тоже уплыл весьма давно, кстати, он наверное уже вплыл на этой лодке в море или в океан. Мы не знаем. Вода спокойна, безмолвна, ветер слаб, потому, что не показывает свою силу, травы шелестят так неслышно, что трудно догадаться о том, что и листва на деревьях шелестит. В столовой бетоннотехнического колледжа умеренно всплакнулось. Компоты из сухофруктов были невероятно вкусны, чай с сахаром и с лимоном. О подобном уже написала в 5-м веке трёхстишие японская (а какая же ещё) поэтесса. Фудзи здесь, Урал там. Кодекс чести там, Урал-батыр тут. Море печально настолько, что печали нет, там где-то рядом Вчерашний Египет и прочая привычная мифология. У меня есть миди-синтезатор, он состыкован с компьютером и потому, я играю целыми днями держу ноту «до». Говорят, что нота «до» - красная чакра. То ли это сексуальная чакра, то ли какая другая. Надо найти все комедийные номера Дмитрия Соколова из «Уральских пельменей», у него природная юмористическая органика. Станиславский верит каждой его паузе. Ну про Станиславского я, может быть преувеличиваю. Давайте будем считать, что нет. Папа присылал мне свое видео, пока плыл на лодке, было немного неспокойно, но почта работает с перебоями, мам уплыла красивой и темноволосой, а до берега при этом, кое как дошла. Осталось добавить высказывание о бедном Йорике, и тогда будет совершенная каденция. Вот она-то и закуёт это текст в рамки нереального соцреализма или нереализма. Как-то так всё это, как-то так.
А потом ведь как оно было-то? Перепраздновав самого себя в очередной раз, я уснул на полянке, а проснулся у себя в комнате. Ну, конечно я понял, что те к кому я привык уплыли на теплоходе куда-то вниз по течению. «Вниз по теченью, вниз по теченью… в небо, в небо»


59. О том как мы после уфитмского литъобъединения пошли в кинотеатр «Родину» пить пиво а потом вся толпа испарилась и мы пошли с Гольдом  ко мне пить чай,  я пил пиво, он чай,  я хотел сбегать в магазин ещё за чашкой пива, он меня отговаривал, поэтому по телевизору мы  смотрели культуру потом слушали БГ. И. Г. просил поставить БГ и ругал систему ЕГЭ

После беседы всяких-разных авторов в УФЛИ мы это, того… пошли в кинотетыр «Р-родина» пить чай пока шлось от здания «Башинформа» дошло 4 человека: Я, велосипедист Игнатьев,  учительница Козловская, да поэт-курьер Илья Гольд. Говорили о том, о сём, чем интерснее говорили о том, о сём, тем основательнее подзабылось и тогда все встали из-за столика «Родины» и пошли провожать Козловскую на остановку.когда Козловская вошла в автобус «номер сколько-то». Игнатьев медленно поехал домой на своем новом велосипеде «Джамисе» (у него недавно украли «Форвард», он его оставил около своей квартиры в коридоре, а «Джамис» он купил с рук, всего за 6 тысяч р.), ну а я его пригласил Гольда к себе в гости пить чай. И вот когда мы у меня дома, то у меня в холодильнике нашлась банка пива «Балтика №3», а ему я сделал чай «Бодрый» в пакетике, и мы смотрели по ТВ «Культуру», вот какая вещь, как раз по телевизору рассказывали о том, как появилось телевидение. После того, как банка моя закончилась, а у Гольда закончилась чашка чая, то он себе сделал чаю ещё, а я захотел бежать за банкой пива номер 2, но Гольд меня отговорил, и правильно сделал, так как во дворе моего дома уже обитал, то есть сидел на скамеечке вдрызг пьяный дядька, якобы из соседнего дома, до того как мы зашли ко мне домой, он просил у нас закурить, у Гольда оказалось курить, дядька просил нас посидеть с ним, но мы тактично отказались, дядька нам вслед сказал: «спасибо». Если бы я пошёл за банкой пива №2, то вдруг я нарвался бы на того дядьку, и тогда мне пришлось бы слушать его запредельную поэзию, пришлось бы смотреть на себя со стороны, ведь я прошлую неделю хорошо отдыхал в рамках древнегреческой трагедии. Хорошо, что не пошёл я за пивом. И вот Илья Гольд, он же И. Г. попросил меня поставить песни БГ, и начал ругать систему ЕГЭ, это он мне сам предложил такую рифму, вот я её и написал здесь. А потом мы слушали БГ, потом я ему распечатал на принтере некоторые тексты БГ. Ругал ли Гольдушка ЕГЭ, не ругал ли, никакого значения этого не имеется, однако.
Вот, собственно и всё. А, может и не всё. Вдруг что-то допишется эдакое в этот незамысловатый текст. Ну, конечно куда без воды в трехлитровой банке. Пей себе поутру, опохмеляйся, да успешно забывай свеженаписанное. А то ведь графоманство так иногда заговаривается, что становится ясно, что свежесть письма на деревню дедушке куда-то подевалась. А то ведь старые фотографии не оставят нас в беде. Но это так, к слову. Откуда я знаю свою карму, разве что догадываюсь. Но при этом многие слова ушли погулять на лужок
Произошло следующее, жизнь шла беспокойным переездом поэта Алексея Владимировича от мамы в съёмную однокомнатную берлогу, мы помогли ему переехать, хорошо помогли, было немало выпито и съедено. Потом было выпито и съедено немало у меня дома, потом я проснулся, и всё… с утра и до вечера вода  отвязывала лодку от берега. Я не ругал систему ЕГЭ в то и последующее утра, было не до этого. Вероятно и телевизор может служить заменителем жизни, но музыке она уступает. Я думал, что в театрах города Уфы как-то интересно, но почему-то пары-тройки раз мне хватло для того, чтобы мне показалось, что нет как-то всё это. Ну, конечно я дружу с театрэдром имени Меня при УГАТУ (это такой ВУЗ в Уфе (ВУЗ в Уфе  - звучит)). Там посвежее как-то воспринимается иллюзия жизни. А потом я пил пиво. Нет, я пил чай и слушал БГ.
И вот, что интересно – после переезда поэт Алексей спал 42 дня в состоянии находясь Диониса. Целых 42 дня, бабушки-соседки его зауважали даже.


60. Вода оды.

Держитесь слова и буквы на последних партах. На партах последних Автор сидит и пишет о Белой реке, о том, что залита солнцем вода, апрельская, залита солнцем вода, она не боится льда, она отражает фигуру моста и тост поднимает наш автор на берегу, не рискуя по-детски побегать по льдинам, закончится после урок, который можно слегка пропустить, ведь главное – это игра на струнном, на инструменте, который больше гитары, который больше меня. Вот гамма, вот соль-мажор, вот недалекость преподавателей, которые думают, что ветра нет, и аккордов нет, которые едва прочли тревожных книг конца 80-х, а может, много множества прочли, да и зря я на них, когда апрель и река, когда вода льды ломает, когда я безделья полон на целых вперед на 10 лет, когдая вхожу в этот гомон девичьих голосов, амбициозных таких, когда слогу меня призывает ильгиз, а сам перстает сочинять, так как Пушкина рифмы легки для него и недостижимо при этом, он думал, что я загоняюсь, но загоняться надо, я спорить не буду с ним, я дальше пишу стихи, да-да, я дальше пишу стьихи, теряя красивые фразы, теряя и слог и морковь и любовь, а впрочем пишу я о том, что буря завоет как детка, о том, что река лёд ломает, о том, что край оврага сползает и шниткова муза кричит, диссонансо кричит, приближаяаккорды друг другу так, что трещит сьекло, да так, что  и Шостакович слишком уж традиционен, вот так муза Шнитке кричит. Шнитке, он может цитировать, тех кто ещё традиционнее Дмитрия Дмитриевича. Цитируя он возвращается в крик. И Гоголь-сюиту, и Гоголь-сюиту в Гугле нельзя найти картину рисует о том, как маленький сходит с ума человек, в то времыя когда есть возможность сидеть у реки и пиво слегка попивать, и кюшать шашлык, и ветер вдыхать, костёр разжигать. На всякий урок можно забить, вот и забился наш автор а декламировании мело о том, что газеты пора сжигать. Весна наступила, однако. Однако ушёл отец погулять, и мама ушла не зимой, как папа, а осенью, но это потом. Это потом, ведь весна наступила, налейте Вольдемарыч вина, нарежь колбасы Сергей и лука нарежь Сократ. Есенин, скажи что-нибудь.
Есенин читал нараспев, читал наизусть, читал, ветер сильней и сильней в шевелюры пьющих вино задувал строчек хлебные крошки. В контрабасовом училище звуку учили-учили, чему-то кажется научили, работа моя проста, стоять каждый день по 4 часа у контрабаса, играя ответ и аккомпанемент скрипкам, виолончелям, трубам, кларнетам и тубам, и отдых весьма мой прост, стоять у реки в полный рост. Я оду воде расскажу в смысле том, что у оды из слов вода, а у воды как ода течет река. Я говорил уже, но не в этом воздушном стихе, я говорил о том, что ода воде нужна, а ода вод состоит из букв: «дэ», «вэ» и «а». И двух этих слов достаточно будет связать для любви которую, что ли нашёл, которую как-то терял, которую не понимал, которую воспевал.
Дао воды пронизано «дэ», «Вамммм» - желательно мантру петь, думая о воде, «а» - просто так пойте, захотите когда, в комнате душевой поётся нештяк. Ведь девушки у воды краше звона монет степи. Ада боятся надо, но водку пьём, первые сто грамм – награда, следующие – блеск этой медали, дальше сто грамм – ветер реки, дальше сто грамм ураган головы, дальше сто грамм – все поём, дальше ещё – без оговорок поём, дальше ещё – водоем, водоём не река, все равно за второй идём, все равно за второй идём. В оду полезла купаться «Ка». «Ка» - это водка, «ка» - это река. Вот и уснул я , ода воде теряет слова храп за храпом теряет она, ода вода играется мутными звуками, картинками плохо размытыми играется ода, воды почти нет, кто-то выключил водоснабженье квартиры, об этом узнаю когда проснусь, отнюдь не на берегу, друзья заботливы, я на диване проснусь.чудо, проснулся я, где же стакан воды. «Ка» играла со мной в кошки-мышки, убедила в том меня, что водка легка как вода, что пиво пить несерьёзно, и вино - говорила «Ка» - субстанция не та. Чудо, проснулся я. Я не в субстанции кстати, где же стакан воды. Где же кружка воды? Где же бидон молока? Вот ты, какая буква, вкралась в поэзию третьей, когда всё решали два, вкралась четвёртой, кода все решали три, первою вкралась, когда и за третьей пошли, вкралась закускою кстати, и кстати, закускою неплохой. Есенин читал нараспев, я уснул, кончилась и началась вода – я проснулся где-нибудь в ЦДЛ. Так далеко от реки, так далеко от воды, а всё начиналось там у берега Белой реки. Капли они, да-да, капли они о былом. Былое было вчера, а думы были сегодня. Спасибо, пока, пойду к себе в города, там есть трамвай, там есть авто и «Газпром». «Газпром» ваще ни при чём.
Когда «Газпром» ни при чём был и тогда в 1997-м году, когда я был в Словакии то есть, двигаясь по дороге на велосипеде «Десна» к городу Кошице, я встретил цыгана, хотелось пить температура была 38, я попросил воды. «Откуда у цыгана вода?» Сакральный вопрос.

61. Стихи

• * * * * * * *

Река уходит, возвращаясь
И что ещё сказать
То умирает ветер, то оживает
Но снег не говорил об этом
Просто камешек застрял в кроссовке левом
Просто выпить хочется
И закусить  хотя бы удила
В городе стоят дома и телецентр
Как бы убежать от пенья сердца.


• * * * * * * *

Странно мне ли?
Страшно ли?
Только за проезд сумма 10 целых рублей
Белый снег темнее ночи
Тёмный чернозём желтее листьев
Баба выйдет на порог. Октябрь.
На баянах мужики игрывают всякие куплеты
Зимушка-зима. Январь.


62. Некоторые размышления

Те, кто  в море, не бросая вёсел, уходили от шторма. Спрятали паруса,  спрятали эмоции, и нечего было ждать от природы. Радиопередатчик знал своё дело и кричал «СОС!»  Но те, кто могли услышать, крейсеры и линкоры, были далековато. Но, что это вдруг? - Стихло самозабвение шторма, и лодка успокоилась, значит, намерение переплыть весь мир оказалось сильнее. Такая история.
Помогли сочинить её – утюг каслинского литья, настольная лампа и бетховенская соната. Что же толкало в «кругосветку» странных людей и этот вопрос нужно обсудить, будто не достаточно обыкновенного изложения.
Внимаю звукам я и не о том я думаю, что музыка тиха или громка, а только о том, что голова рассеяна моя, что день рождения завтра у меня, что праздников толща и несколько хождений по городу ночному с карточки за мною и со мною бродят и поют. Когда звезда висела надо мною, я песню пел на берегу, по город золотой, про Ишимбай и те, кто в море поймут нас, они устроили кают-уют. И если с ними был бы я, про дом  спел бы, про город золотой, про Ишимбай.
Вот странная, какая вещь
Когда я в центре города родного
Или когда они и я, плывущие сейчас на лодке
Ещё, не будучи пловцами
Компанией большой гуляем по деревне
То тянет нас качаться на волнах
Смотреть на чаек-путешественниц

А здесь мы оказались вдруг
Где плавание – основа движения
То жаждем песен о деревне, про город Ишимбай
И потому мы строим города
И плаваем на тазиках, лодках и авианосцах,
На камерах автомобильных
И в спасательных жилетах.

63. Первая из рек

Собственно, что можно как-то разметить в сознании лезущего в полночную речную воду? И течение его омывает и уходит, влекомое законом достижения цели, и цель оказывается очередной ступенью к новой цели, и целая цепь становится круговоротом природных вещей и это можно испытать на себе, войдя в реку.  И вторая река уже не является первой, и той-первой уже нет, и тогда получается, что плыть по течению. И значит, если не делать ничего, значит не меняться, оставаясь притом первой реке. Но и первая река меняется, она течет, она совершает путь и прибрежные пейзажи меняются, и глядя на них, меняюсь и я, и первая река, а второй реке всё это предстоит увидеть и когда мы впадём в море, мы постепенно будем забывать всё, что увидели, и испаримся  на километров 10 высоты, и тем более тогда будет нам не того, не до течения. Томление-дождь  вынудит нас пролиться  и вновь ручьями стать и пробивать себе трудный путь к реке, и снова узнаем мы о первой и второй реках. И ежегодный, мы узнаем оборот вещей, ещё годный, и так происходит с любым космическим телом. И я думаю, что если так я помыслил, то самое разумное сейчас для меня – никуда не плыть, а цепляться за ветку и дать себя омыть реке и первой, и второй, и третьей. Но с другой стороны, цепляться за ветку всё равно, что цепляться за покой и за камыши болота никуданеуезжания. И тогда познание меняющихся пейзажей это путешествие в непрочувствованное и так сидим мы с собеседником с дилеммой на берегу, и с третьими кружками кваса. А если смерч, торнадо поднимутся, поднимется и МЧС, значит можно быть спокойным. Спокойствие – козырь познания непознанного и того, чтобы видеть наперёд некоторые простые вещи. И такая река спокойствия нужна тем, кто вспоминает о своих домиках в Ишимбае или в Стерлитамаке, всё возвращается и гулким эхом озвучивается любое слово.
Огонь судьбы у каждого имеет свой цвет и направление реки судьбы у каждого своё и нетронутое облако моё конечно же моё, и я разговариваю с ним и мне невдомёк, что оно окажется завтра ручьём, а я завтра буду пылить по Миньярской дороге и засмотрюсь на гору. Нельзя войти в одно и то же облако дважды, и я черпаю свою песню из бесконечных рек, первой и второй и третьей одновременных, одновременно. И приращение на ещё одну секунду изменит интонацию моей эмоции и скоро изменится и этот слог и я напишу, что-нибудь другое, согласованное с течением реки ассоциаций, в тот момент, которые окажутся под рукой.


64. Стихи

* * *

Я не стеснялся, это было завтра. Традиции тетрадь терялась в возрастающих догадках как-то так И возраст по мере кажущейся, большей чем вчера серьезности и важности стихов оставался обитать в облаках.
Микронные капли дождя не смели замерзнуть на листьях деревьев, пока наступала зима.
Каплевидное замерзание не наступало на пятки зиме, а та не смела уйти, хотя и съежилась до микронных хлопьев, повторяя по слогам чужие слова с желтых фото.
Кроны деревьев пока я думал и ничего не придумал, сбрасывала дождь от легкого ветерка – вот и ушла зимушка-зима.
Коронный номер ежедневен, хотя и дожди. Хотя и недорого в магазине, что направо, но для путешественника он вот здесь у сердца, путешественнику теплее у костра.
Каплевидный обтекатель великого отечественного самолета сквозь зиму спешит к 45-му. Ну и хватит тертости сыра в свежеиспеченных блинах.


65. Оборки гривы льва.

В погоне за вычурностью слабоватости текста невиданно-неслыханно мой текст прорывается сквозь толщу многословия. Жесть треснула так же как лицо председателя, вызвавшего такси и все пили. Космонавты тоже ведь, собственно-то с похмелья, но на орбите потому, работа есть работа. Во как. Красиво текст завернул на радость критикующим дуракам.
Саша, который не Саша а Некто насел на меня с просьбой об огромных деньгах. Ну-вот, только смс-цитата из Павича помогла. Да так, что Некто ходит вокруг меня в радиусе целого километра. Но… чу… перестал ходить вокруг. Молодец, догадался, что может быть ему плоховато. А ведь Павич только намекнул. Ему, что не надо-мол деньги просить. Вот и весь сюжет.
А весна ни с того, ни с сего заиграла кавказскими ритмами, и как-то слегка угрожающе, да только волшебное стечение обстоятельств и хорошего человека, который просто есть на свете, который просто работает волшебником, помогло.
Всё хорошо, я бы сказал. Да только самовзвод на микроистерику развивается в блуждание по Интернету от неистовства утреннего молчания и вчерашнего алкоголя.
Какой, однако короткий как замыкание поток сознания, даже и не поток а ручеёк в лесу, где-то около земляники. Вроде бы и два сюжета показаны, но очень теманно, очень туманно.
И всё-таки себе дорогу в Союз Писателей РБ. И это классно, это отлично.
Кстати, оборки гривы льва летают над поляне рядом с бабочками. Подозреваю, что Лев – наимилейший человек. Даже не то, что подозреваю, я просто уверен в этом. Я был бы рад с ним подружить, да боюсь, что напьюсь и скажу ему, что-нибудь энергично короткое да всем известное. А может и не скажу, потому, что устану говорить и усну где-нибудь на балконе стольного града Московы. Потом в Новосибирске наёдется критик из Новосибирска и намекнет на сомнительность даже этого текста! ММ-М! подумать только, даже этого текста. «Вот Вы везде где только можно намекаете, то есть просто пишите – «Текст! Текст! Ну разве нельзя как-то разнообразить, неужели Вам неизвестны синонимы?» «Пожалуй известны» - отвечаю я и глупо улыбаюсь. Зато Павич взял да и написал предисловие к книге, названия которой я не помню, но текст предисловия Павича, превратившийся в мою смс-ку Саше, который Некто превратился в смертельную угрозу. А ведь угрозы не было, а было только философское рассмотрение то есть взгляд на вещи, на жизнь и на смерть.



66. Скольжения №1. (Впервые опубликовано в газете «Истоки» весной 2004-го года)

Однажды В те самые дневные солнцестояния я решил поверить и вот он я въехал в веру. Неосторожная слововая сливовая ветка утюжит читабельность и весь замысел рушится, замес теряет тегучесть. Бесконечные путешествия в микромире атома, лёгкая прогулка в макромире Галактики, двухголосная фуга - моя двойная маска. И если снится поражение, то снится что-то, а победы остаются на этой планете. "Ведь так не бывает на свете, чтобы были потеряны дети". Макароны макромира, они же аэродинамические трубы - ураган бахромит сумасшедшего профессора. Ну зачем нужны фотографии выскочек Джаггера и Ричардса? Мне бумага нужна, текст писать негде... ...Всё будет хорошо. Бахромит космонавта-профессора, блестит пластинка
антикварного болгарского "диско" и всё вышенаписанное уже было, только в других сочетаниях. Я где-то всё это слышал...
Весь мир сквозит через меня. Настолько, что любая муха в ухе жужжит. В моей песне всё больше опечаток-заплаток и город растянулся как гантель-тоннель и половина бытия поселилась в тёплой "маршрутке". Песня мерцает как Полярная
звезда,  но какое дело водителю до всего этого, если он отвечает за моё житье-бытье? Колокольчики и дым регулярны-сингулярны, я боюсь таких терминов - он намекает на некую глубину, но это не глубина, а скольжение по поверхности пруда и
в этом рассказе, тихо как в омуте, и в этом бормотании самообмана прячется попытка посмотреть на себя со-бытийного.
Со-бытие - просмотр фильма обо мне мною же. Я лёгкй как птица и перевёрнутая мозаичность летнего денька из сундуков детства сверкает солнечными зайцами. И перламутр электрооргана "Юность" кстати.
Я лежал навзничь на холме среди цветов - я снова уснул, проснулся снова - мой корявый почерк продолжал вздыхать о середине солнечного дня - я спал  - всё вокруг спелось из запаха трав и видеоизображения стрекозы, сидящей на
моём ухе.
Если есленная слепая игра в прятки любит солнце, то и я люблю. Я отравлен именами из телевизора, снег не обращал на это внимания, планета солнечно смотрит на совсем иные вещи. Нужно придумать новый рассказ, прямолинейный как солнечные лучи и
всего-то нужно изорвать в клочья старый и склеить его заново, так чтобы никто не догадался. Я не знаю того, кто всё это сочиняет - я всего лишь персонаж-автор. Гравитация управляет рассказом. Пушкин, наверное будет сочинять эти слоноподоб
ности. В голове обрывается знание знания, которое съедает богиня забывания. Ясно, что я никак не изменился со времён школьных каникул, может самая событийность произошла именно тогда, а сейчас только и осталась середина весны.
Калейдоскопичность рассказа найдена давным-давно. Вместо сочинительства найдётся и другая авантюра, я думаю, что разбрасываться водой тоже неплохо. Неплохой рассказ, видите ли выходит, я горжусь им. Посмотрите на мой рассказ -
он похож на прогшулку пешком - жёлтые поля переходят в зелёные, ёлки и сосны чередуются с берёзами, снег тает, зелёное лето заглушает грохот поезда, урбанистический вид ловит едва заметные движения тени и то, что я слышу в чужом
пении, возможно не слышит сам певец. Тембральная краска прячется, не стоит выводить её на чистую воду - неинтересно будет. Лучше поискать немножко где-нибудь в шкафу шапку и варежки, "и вперёд на лыжи"...
Познание выводит на чистую воду всё подряд. Пусть Бетховен в последних фортепианных сонатах пришел к высокому словов пафосу, но возможно это и есть тот тембр и короткое всхлипывание в жилетку, она так нужна усталому путнику.
Вседвижение или ничто? Поиск покоя или бегство - бег в колесе?
Водоворот вчера-сегодня-завтра вышвыривает на берег, затягивает в плывучую живучесть. И это только видимость и шапка-невидимка это уловка.
Смысл - уловка бессмыслицы, бессмыслица парадоксалит ситуацию и я смутно догадываюсь о том, что всё повторяется. Я спрячу пафос в карман, на серой центральной улице зазвенит трамвай. Я нажму кнопку "плэй" и октет современного композитора Чистякова заслезится гобойновиолончельно самым медленным в мире Адажио и сосулька упадёт.
Я боюсь, что я инопланетянин, я боюсь бояться, а вы не бойтесь. Омар Хайям ко всему относился легко. Даже последний из могикан спасётся на ипподромном тотализаторе.
Крайний Север отчаяния и Юга,где халва - так и проходит моя вероятностная линия, которая нарисована для хиромантов. Я подскользнулся на сентябрьском искушении, я встану и пойду, раздвигая мир плечом... Этот круг эклектичных
ипохондрических улиц Центральной и Телеграфной я пройду в тысячный раз. Чем дальше, тем страшнее в лесу я увидел белку и мне захотелось петь и эта оптимистическая комедия была тщательно продумана в золотые детские годы.
Бытие сельмага ещё как рифмуется с Эйфелевой башней, Санкт-Петербург вспоминает уикэнды на Урале и ещё немного, я запою географическую восторженность.
В каждый рассказ я бросаю как в печку свои фобии, самоповторы, иллюзии. Моя борьба - скольжение груховика в грязи. Птицы поют, я не знаю, соврал ли я себе, "Вот здесь, на этом самом месте, сидя на белой полосе". А теперь застольная лири-
ческая "В добрый час, друзья, в добрый час".


67.   Что-нибудь

Если ничего нет, то это уже хорошо, попытки написания о том, чего нет уже громо-
здятся. Осы строят гнездо, осы самоокружаются. Ничто окружает себя, цепляясь за
нечто, ничто продувает нечто сквозь дырки. Изба старости погружается в забытье,
новостройки "знают" архитектуру забытой избы и потому строятся по-старому. Весна
ломает льды, а лето умиротворит кого-нибудь. Ничто и нечто с лёгкостью превраща-
ются друг в друга. Лето именя успокаивает. Лампы дневного накаливания уютным зим-
ним вечером имитируют лето. Как такового нет рассказа. Я пишу нечто, забирая ла-
донью воду из родника. Нечто обрастает из ничего. дождь собирается в малозаметном
небе. Если я расскажу о свои повседневностях кому-нибудь, кто-нибудь и раздует
из ничего что-нибудь. Что-нибудь пишется. Я пишу что-нибудь. Хорошо, что есть
где-то в архивах документальные фильмы Свердловской киностудии - в них ничего
не происходит, медленная кинокамера фиксирует медленную речь медленного
горожанина-селянина, теперь-то понятно, что некуда спешить.


68.       * * * * *
• «Надо только выучиться ждать» - говорил Добронравов, напетый Пахмутовой в уши Анны Герман. Вроде бы выучился ждать, но вот хочется этой, вот славы. А нужно ли «хочется»? протоны речного ила так и спят себе. Наверное, уходящие и уходящее и уже ушедшие и ушедшее так и подговаривают писать о сквозняках небытия, но тут-то блин неувязка. Я ведь росто есть хочу и даже выпить хочу. Но в этом ли дело? Вопрос не имеет формы, и слов не имеет он. И всё же симфония грузится также, как и фильм Тарковского на старом видеокассетнике… сам-то уже не гружусь, а те первые строки, пожалуйста. Монгольская рок-группа спешщит на помощь. Улица Айская, ах, улица Айская волшебна ли ты? Да и Воткинское Шоссе, 2 «а» огибает лес, порождающий фильмы Гермесова. Хочется просто набирать случайные буквы на божественной клавиатуре компьютера. Суждена ли случайность в написании того, что ещё не напаисано? Вопрос смеётся надо мной. Против речного ила не попрёшь, пока порномягкое немецкое дивидео делает мой мозг отсутствующим. А царица Хатшепсут, тоже была бы не против против такого древнего блага цивилизации как дешёвое кино из Амстердама. Вероятно была бы не против. Да разве только можно в такое время оставаться обычным археологом? И чтобы что-то получилось, наверное, лучше менять местами буквы в слове «солнце»… А, вообще «Смехопанорама» Евгения Вагановича была когда-то, но сплыла. И всё-таки острота чеснока выпирает в жареной картошке. Любовь устремилась на сцену и вот я пою «Розовую свинью». Пора идти пить чай, спасибо. Папа и мама, спасибо Вам, у меня есть талант и он проявился как изображение на фотобумаге вот этим вот рассказом.



• * * * (4)

Вода-вода
Кругом ты  таковая
Расскажи что и как да как при этом не закричать
Смоля беломор за беломором

В 6 утра поле
Поле половинчатое
Брезента кусок
Я злые «грицацую» лица рисую.

В 7 утра звонок в сельсовете из Москвы
К чему бы это?
Я еще не собирался решать за всех.

В 8 утра отломилась доска от забора ветхая
Я крепко спал
Я крепко смотрел продолжения пожелтевших историй
Я застрял в этой деревне
Я не видел Югов лет 5

8.08. Понедельник. 22 февраля
Быстро пролетел месяц
И это правильно И я лечу на крыльях
На брезентовых крыльях дельтаплана
Моя энергия – солнечные батареи
Мой день – подарок Космоса
Моя жизнь – радость разного…

В 9 утра завожу мотоцикл
За березовыми вениками отправляюсь
Двор – отправная точка
Я весел и спел и даже съел еще ватрушек

В 10 утра в ушах свистело…
22 февраля – быстро пролетел месяц

Тьфу ты ну ты – спасителен-н абсурд.
Звонила тут … заместитель начальника по продаже снега
Достала парадигма прослушивания
Псевдонежности проституирующей одной из столиц
А также фантомность умных чужих бесед…

В 11 утра наступит прозрение о том, что в феврале не стоит добывать березовые ветки
«Ну и что?»

В 12 дня наступит прозрение того, что предыдущее прозрение было заблуждением.

В 13-00 начинается настоящая поэзия
Но настоящесть её кажется игрушечной, но это не так
Ненастоящесть её насквозь пропитала каждое выверенное
В математических расчетах слово
Но это не так и расчетов не было, не было
И мне кажется, что я ненастоящий
А внутренний голос со мной не считается
Он подсчитывает количество строк,
Тогда, когда я нахожу черновики и превращаю их в чистовик
Из которого следует, что в Монголии
Те еще рыбаки, те еще математики
Но попадают они из лука в цель еще как
На зависть героям эпосов и песен
Звонила тут… заместитель по продаже снега в африканские страны
Предлагала мне быть самим собой
Но я еще сильнее съежился и встал на путь лжи и обмана любимых
Не испытывая при этом боли…
Короток момент слез, но он скоро уйдет,
И я забуду
Истинное предначертание поэта
Пока помню, скажу: Не допускать в мире
Большого количества орфографических ошибок

В 14-00 Звонок из Москвы предлагал мне полечить
Сеанс за сеансом позвоночник
Но я знаю что это  - это поверженные мужчины любовью отравлены они
Но на пороге сельсовете нарисовался лучший мой друг Шекспир
«Нет» – говорит – «Не умеешь ты писать пьесы»
«Тебе» – говорит он  - «Надо научиться беречь любимых, ты только не плачь»
Нет, я не плакал, я стоял в раздумьях
Не знал, уехал ли я за вениками, или это был вымысел
Я его вырастил, пока поле в феврале оставалось по воле поэта и природы брезентовым
Пока дельтаплан парил над деревней, над страной, над континентом
Пока простые американцы и венесуэльцы могли наблюдать обыкновенный полет

В 15-00 мы пили с Шекспиром чай
Как шикарно звучит эта фраза
Созвучия предпоследних предпороговых букв алфавита: «ч»,  «ш» и «с»
Я не говорил ему о том, что я потерять могу девушку Р.
Я что-то ей не то сказал и планы у нее какие-то свои
«Ничего не понимаю» – подумалось, скользнуло
В тысяче моих извилин.
Мы пили чай и слушали песню из альбома «Элегия Юмора Яркого»:
«Ой, мама, я устал… Я так устал…»
«Вильям» – говорю –
«Я преодолел усталость. И нефть теперь горит в заливе, и ленинградцы мерзнут в январе, когда он сыр, и эта сторона при обстреле наиболее опасная, и не надо стоять под стрелой, тем более, если монгольский индеец держит тебя на оптической мушке. Тем более умею я выводить разговор в отвлеченную сторону и мои чувства только на поэзию пользы  литъобъединения имени Данте. И ветер, и поток, и жизнь, и слезы, и любовь, и выхожу я завтра один на дорогу, выхожу дышать томлением странствий из конца страны в конец, да автостопа жажду ради красного словца, и леопардовость аглицкой поэмы 19-го века, плохо прочитанными кусками крутиться будет при пересечении местностей в Самарской области…»
Я понял вдруг, что буду долго говорить и многоточно замолчал, и чай прихлебывал Шекспир.
И он сказал – «Я знаю, ты говорил так долго, ты себя искал, но это невозможно при говорении в любом количестве, себе поумничать позволю известною цитатой: «Мысль изреченная есть ложь»
… Так оно и было, такой был диалог…
«А хочешь, покажу тебе я свой новый мотоцикл, купил его я, играя в лотерее «5 из 36», знаю, что он материя, он тоже тлена, не избегнет и будет кормом для червей, но почему бы мотоциклу и не быть, конечно, быть, пока я бодр и силен» И вот мы рассмотрели, словно в лупу мотоцикл «Ява-382». Шекспир хотел уехать в город Ленинград и не хотел смотреть на свежую, как ветер технику, я кое-как его уговорил, я понимал, что разучился в одночасье сочинять, февральская мела пурга, я все забыл слова, сарай был близок. Добрались до сарая, да-да, ему пришлось полюбоваться на железо, состоящее из фары, бензобака, глушителя и блеска хрома.
«О, да» – импровизировать он начал подобья рифм - «Твой агрегат превосходит стать арабских скакунов, но я боюсь, что скучно мне смотреть на твое моторное тщеславие»
И я хотел бы что-то возразить, но делать этого не стал, стихи закончились на полуслове, и я застыл в раздумье снова, привычна у меня такая…
Шекспир заметил замешательство и ничего мне не сказал.

В 17-00 с Шекспиром Вильямом отправились в сельмаг мы, и это было верно.
Купить консервов, хлеба, сыра, чтобы вернуться полными идей
И ветер  шевелил домами как волосами…
Хотел уехать Вильям на электричке, но опоздал
Ведь я его заставил наслаждаться видом мотоцикла
И он остался у меня до следующего дня
Я дал ему бумагу, ручку на ночь глядя
Он сел за письменный мой стол, который изготовлен фабрикой «Весна» в 72 году
- Настольную ему включил я лампу (производство ГДР)
И написал он:
«Не изменяйся, будь самим собой
Ты можешь быть собой, пока живешь
Когда же смерть нарушит образ твой
Пусть будет кто-то на тебя похож.
………………………………..»

Листок его нашел я сквозь день после отъезда
Я пробежал бумагу А4 быстрым взглядом
И спрятал лист в других бумагах шкафа, чтобы найти и не найти
Чтобы найти когда-нибудь через полгода
И это было б поводом в размышлении замереть минут на 10
Чтобы не найти буквально сквозь неделю
Чтобы, зачем не зная, но продолжать писать стихи.
При  этом, продолжая спрашивать себя.
О случайно связанных кинокадрах детства.

На этом всё.






Я реально улетел тогда не на самолёте, а на алкоголе