Сказка господня. ч. 16. ca ira

РАЗДЕЛ 1. Ca ira.

   Как оно и куда пойдет, – я еще не представлял, но, нагло полагая, что это знают и решат сверху, по-прежнему ни черта не предпринимал. Зачем, спрашивается? Что изменится от наших потуг? Впрочем, фатализм здесь не уместен. Между нами говоря, Бог его никогда особенно и не приветствовал, ибо это путь к деградации личности, выработке алгоритма ленивых действий (или вообще безделья), в общем, – на дно. Горького читали? Вот то-то же. Нечего там порядочным господам, в том числе и нам с вами, делать, потому как мы и так уже там. В тех злачных пространствах Богом и не пахнет, а ведь без Бога нельзя, потому что все дозволено. Анархия какая-то получается, если не сказать хуже! И если бы подобных мест на свете было мало – нет, скорее, наоборот – остались какие-то пятачки, пока что не занятые фавеллами, трущобами да притонами. А, может быть, их вообще нигде нет, а только на карте значатся, а то и не было никогда. Поди, теперь проверь! Попытки установить на отдельно взятых территориях райские порядки всегда заканчивались плачевно, так что, наверное, на нашем шарике островов Утопия да городов Солнца уже и не найти. Или все-таки попытать счастья? Есть ведь где-то Остров Свободы, да и в Малайзии, говорят, нет преступности. Везет же некоторым! А до нас очередь так и не дошла; вероятно, и не дойдет – счастье ведь дефицитный товар, на всех не хватает. Его и заслужить надо, а я так и не понял: мы-то  заслужили? Вроде бы и воевали, и сквозь такие беды прошли, что хоть записывай россиян поголовно в святые великомученики. Увы, даже беглого взгляда, брошенного на нынешнюю молодежь, достаточно, дабы убедиться: у этой нации нет ни настоящего, ни будущего, а о святости лучше бы вообще помолчать. Почему – неизвестно, но факт есть факт: в Раю ли, в Утопии ли нам сейчас делать нечего, как и козлам в огороде.
  Вернемся к нашим баранам, которых, кстати, в Россиянии тоже почти что и не осталось. Их, бедолаг, постигла все та же печальная участь существ, прошедших сквозь горнило рыночно-демократических преобразований вкупе с насаждением толерантности в обществе. Но я не о них, а о себе с друзьями. Мало нас вообще-то осталось, но, может быть, это и к лучшему: дефицитный товар, как известно, всегда дороже ценится. Но относится ли это к моему окружению, вот вопрос? Взгляните на них, не мигая, – если, конечно, получится. Волосы дыбом еще не встали? Ничего, встанут, когда эти господа заговорят или, еще хуже, начнут действовать. Почему-то, глядя в эти ясные очи, начинаешь лихорадочно вспоминать какую-то чушь, – то текст отходной молитвы, то цитаты из Нового Завета, в частности, из “Апокалипсиса”: оставшиеся в живых будут завидовать мертвым; семь казней египетских; Левиафан,  и все в том же духе. А что тут удивительного? Рожи у них – как на подбор – жуткие усатые хари, глаза – глазами назвать трудно, какие-то горящие злобой буркалы, или бурова... голоса грубые, хамские, будто бы в инфразвуковом диапазоне, волосатые ручища, ноги шерстью заросли, а уж менталитет – как у мента ли, не мента ли – или его вообще нет. В общем, ребята без особого воображения, несмотря на то, что мнительные, злопамятные и мстительные. И вот с ними-то приходится век вековать, выть-куковать. Наверное, другого общества и не заслужил. Все мы оказались в сходных обстоятельствах – в эдаких путах, узде, накинутой с небес: действовать нам категорически воспрещалось, а бездействие каралось законом. И мы стали лихорадочно соображать, – как бы выкрутиться с минимальными потерями. Для начала следовало выяснить - на всякую ли деятельность распространено табу? Или же только на военные действия, политику, борьбу с организованной и беспорядочной преступностью? А вдруг нам не возбраняется вытесывать истуканов изо льда, выпиливать по дереву лобзиком, писать эпохальные романы, наконец? Попробовать, во всяком случае, стоило.  Тут нашему - обычно тупому - медведю пришла в голову удивительно светлая мысль:
-А что, бродяги, - натужно проревел он, - не разделиться ли нам? Я могу, например, пасеки разорять, овес вытаптывать, совать, куда не надо, нос; Азазелл из своего бревна шутя хоть какого идола выдолбит, а Парамоша пускай фолианты пишет...
А мне что делать? – ревниво спросил Хомяк, - я что, по вашему, окопы рыть должен, или лес валить? Имейте совесть, граждане! Тяжелый физический труд нашему брату – служителю культа – прямо скажем, противопоказан. Зато как мы владеем словом!
- Так поработай же сценаристом, спичрайтером, профсоюзным лидером, наконец, - съязвил я, - можешь даже курс лекций прочесть по истории атеизма в Западной Бенгалии!
- От атеиста и слышу! – взорвался старик, - я вам не какой-нибудь еретик, не безбожник, черт побери! Лучше уж лобзиком по дереву выпиливать, гамбургеры заворачивать! Убью!
И привычно потянулся к ятагану. Совсем спятил, чертов мракобес! И пришлось мне срочно вспоминать уроки фехтования. Ничего подходящего под рукой, кроме ледоруба, как всегда, не оказалось, но ведь и это знаменитое орудие убийства товарища Троцкого тоже иногда может сослужить добрую службу, не так ли? И грянул бой! Гризли и Шатун обступили нас плотным кольцом (как это они умудрились – ума не приложу), и стали наперебой подбадривать да взнуздывать:
- Двинь ему, старикашка! Врежь старикашке, Парамошка! В темечко, в темечко! Уши руби ему, он без ушей уже не человек!
   Туго мне пришлось тогда, видит Бог! Хомяк-то всю жизнь проповедовал культ Корана и сабли – до того, как в христианство перешел, да и там не поумнел – чуть что, за ятаган хватался, каналья. Годы шли, а старик становился все злее, и мечом он владел все сильней. Ржавый клинок вращался быстрее и быстрее, я уже не успевал уворачиваться и парировать удары ледорубом. Моя ушанка давно валялась под ногами, у зипуна были отрублены полы, да и по уху старик один раз таки задел. Еще чуть-чуть – и, почитай, гулял бы ваш покорный слуга без головы. Спасло меня лишь человеколюбие старого каннибала Шатуна: увидев кровь, он горестно взвыл, да так всплеснул лапами, что Хомяк непроизвольно обернулся на звук, и тут-то я его ледорубом, как Меркадер! Вот смеху-то было, кто бы видел! Хомяк, выронив свой булат, схватился за виски, и завертелся, как пескарь на сковороде. Не все коту масленица, пусть побывает в чужой побитой шкуре! Тут-то медвежье сочувствие перекинулось на побитого служителя двух культов. Я об это узнал позже, а в тот момент так ничего и не понял, – просто в голове зазвенело, в глазах потемнело, а потом – тишина. Это Гризли решил, таким образом, бой прекратить ввиду моего явного преимущества.
  К вечеру меня привели в чувство, влив в глотку целую кварту доброго старого рому. Дух открыл собрание, похвалил Шатуна за миротворчество, процитировав что-то на эту тему из Нового Завета, а затем предоставил слово самому себе и подвел итоги.
- Итак, - резюмировал он, - что мы имеем в сухом остатке, соразмерив доходы и расходы? Всего-то навсего нынешнюю ситуацию, век бы ее не видеть, и больше ничего. Безмерное самомнение и невероятная драчливость старого Хомяка немало огорчили нас, но в отчаяние не ввергло, и, смею уверить присутствующих, не ввергнет. Он еще схлопочет, истинно говорю – свое от старикашки не уйдет, но это будет после. Сейчас же для всех нас нет задачи важнее адаптации к сложившейся обстановке, к нынешним отвратительным условиям. Итак, прошу всех присутствующих бросить жребий и выбрать свою адаптационную стезю, эдакую нишу. Кладу вот в эту шапку... (Азазелл небрежно предъявил нам мою запыленную и затоптанную ушанку) кучу бумажек, на каждой из которых записан некий вариант дальнейшего прозябания, модус вивенди, так что смело тащите, – я предоставлю каждому из присутствующих не одну попытку вытянуть счастливый билетик. Начинай, косолапый!
  Гризли, неуклюже перекрестившись, полез объемистой когтистой лапой в старую дырявую ушанку – и не сумел. Глазки зверя забегали, морда покраснела под шерстью: он никак не мог понять, что же ему помешало выполнить приказ. Между тем любому наблюдательному зрителю сразу же стало бы ясно, что размер медвежьей лапы, даже с втянутыми когтями, явно превосходил размер моего головного убора. Он засопел, напрягся – и случилось нечто непристойное: раздался треск, и ворох скрученных бумажек водопадом посыпался на пол.. Дурак! – в сердцах воскликнул Дух, - шапку попортил! Сам теперь зашивай, увалень, слон ты эдакий!
  Пока хищник, ворча и постанывая, выполнял  это ответственное задание, мы с Хомяком ползали по грязному полу, подбирая разлетевшиеся варианты нашей дальнейшей деятельности. Я даже кое-что успел подсмотреть под шумок:
- помощник палача – веревку мылить да табуретки чинить. Не возбраняется бранить осужденного, указывая ему на недопустимость подобного поведения в дальнейшем;
- чистильщик обуви, в крайнем случае – футбольный защитник или киллер-ликвидатор; к работе следует чувствовать призвание, а не то все может пойти крахом;
- помощник машиниста с перспективой служебного роста вплоть до главы президентской администрации или федерального министра;
- сеятель проса, пшеницы и ржи, а также разумного, доброго и вечного – в меру и без меры, но под при стальным и неусыпным контролем полиции;
- юзер -  от чайника до гипермастера, желательно не хакер и не транссексуал;
- чесальщик, разливальщик и мотальщик, желательно непьющий...
- А ну, не подглядывать! – сердито рявкнул Дух, - делом занимайтесь, а то так до утра провозитесь! Бревна давно не видели, сквалыги?!
Тут и Гризли закончил шитье. И все началось по второму кругу.
- давай-ка ты тяни, Хомяк, - скомандовал Азазелл, - у тебя, поди, рука легкая: как схватишь кого за горло – легко умирает, язык высунуть не успеет!
Хомяк хихикнул и протянул скрюченные пальцы к шапке.
- Почтальон, - растерянно пробормотал он, - вот не чаял... можно я еще попробую?
- Я же ясно сказал: тяните, сколько влезет! – бросил Дух. – Давай, не стесняйся, старик!
- Гонец-фельдъегерь, гораздый на расправу, - зачитывал старикашка, - уже лучше, но...
- Пробуй еще и еще, - поощрил понтифика Азазелл, - твое счастье в твоих же руках!
- А можно, я покамест отдохну? – не отставал хитрый имам-папа, - пусть Парамоша попытает счастья!
- Можно и так, - великодушно согласился распорядитель наших судеб, - Парамоша, так Парамоша!
Пришлось подчиниться. В первой же записке значилось:
- Брандмейстер, желательно из ост-зейских немцев.
- Чушь какая-то, - пробормотал я, - еще разок попробуем...
- Погорелец, жертва интриг или трагической случайности, -  значилось во второй записке, - вероятнее всего, ученый или что-то вроде того.
- Не нравится – давай дальше, - понукал Дух, - прошу не тянуть время!
- Специалист по тушению факелов на нефтегазовых скважинах, -  гласило следующее предписание. Вот же попал в колею! Никогда я не был пироманом – и вдруг такое!
- Начальник Московской пожарной части, -  читал я, - обязательно с высшим образованием, лучше всего – геологический факультет МГУ, выпуск 1974-75 годов. Желательна геохимическая специализация, но при определенных условиях сойдут сейсмолог, вулканолог  и даже геофизик.
- Что-то вашу особу тянет к огню, - пошутил Дух, - не иначе, опять трубы горят? Опохмелиться не желаете? Попытай-ка счастья еще разок!
- Поджигатель-диверсант, - насмехалась следующая бумажка, - пироман-любитель или даже профессионал из ЦРУ или Моссад; впрочем, допускается также спецназ ГРУ.
- Не уйти вам, сударь, от огненной тематики, - каркал Азазелл, - похоже, можно дальше и не пробовать изменить планиду. Выбирай-ка из того, что есть! Впрочем, можно также стать великим писателем-огнепоклонником наподобие Заратуштры. Твори, к примеру, романы наподобие “Мои пожары”, “Огонь, иди за мной”, “Гори, огонь, гори”... да мало ли!
- Черт с тобой, - сдался я, сообразив, что старый дьявол меня не оставит в покое, - поработаем литературным Прометеем. Гори все синим пламенем!
И тут же приступил к очередному огневому роману “Мои пожары”. Очень уж оригинальное название, не правда ли? Тем более, было, что вспомнить...

МОИ ПОЖАРЫ (ПОПЫТКА СМЕНЫ ЖАНРА).

   Никогда я не говорил вслух сакральной фразы: “Огонь, иди за мной”, но, тем не менее, он от меня никогда и не отвязывался. Бараки, в которых довелось мне жить  в семье военного летчика на Сахалине, полыхали, как спички, так что зрелище разгула огненной стихии сопровождало меня с самого раннего детства. Хорошего в пиршестве огненной стихии, конечно же, было мало, а вреда – сколько угодно: то один сосед погорит, то другой угорит. В студенческие 70-е годы довелось вашему покорному слуге присутствовать вблизи одного из самых крупных производителей огня недр земных – Ключевского вулкана на Камчатке, но, слава Богу, не тронул он меня тогда, попыхтел немного пеплом, пошипел фумаролами – раскаленной парогазовой  смесью - а жечь не стал. Обошлось, одним словом. Еще четыре года спустя, когда очередная моя поездка в край вулканов сорвалась, огонь все равно нашел мою персону  уже в виде грандиозного пожара в Дальневосточном научном центре Академии наук – это в городе Владивостоке. Оказавшись почти что в эпицентре событий, пришлось принять тогда участие в пожаротушении, что было отмечено не правительственными наградами и большими премиями, а сгоревшей курткой. И все. Повезло еще наблюдать вблизи таежный пожар на трассе БАМ в 1986 году, а один очаг даже удалось погасить, благо ветра не было, а помощников хватило – забили мы пламя ветками, закидали тлеющую почву землей.
- Отвязался, проклятый! – Подумал я тогда. Действительно, долгие годы пожары обходили мой дом стороной. Что ж, подобно Магомету, потащившемуся к горе, побрел я в феврале 2004 года еще к одной огненной вспышке – взрыву газа на буровой, оказавшись почти что носом к носу с гигантским факелом. Но Ахурамазда не попустил, и нас, оказавшихся вблизи от той дурацкой вспышки спасла целая плеяда счастливых совпадений – когда и ветер дул от нас, и мы оказались в той стороне, куда газ не рванул... бывают же совпадения! Теперь-то, надеюсь, все? Поживем, – увидим. Иншалла, как говорят мусульмане, или, по-нашему – на все воля Божия. Увидим, как оно там дальше пойдет – так или не так. Надеюсь, в Аду гореть нам не придется, в огне термоядерной войны – тоже. Хотя, между нами, напалм ничуть не слаще! Да и взрывы бытового газа, случающиеся кое-где у нас порой, удовольствие ниже среднего. Так что не стоит впредь накликать беду, вопя: “гори все голубым огнем”, или “гори, гори ясно, чтобы не погасло”. Следует также избегать провокационных вопросов наподобие “а где же тот ясный огнь, почему не горит”? Не шутите с огнем, товарищи! Ну его к бесу, лучше все-таки с ним не встречаться в такие минуты, когда он голоден и зол. Сожрет ведь, не пощадит – не посмотрит, кто вы такой – хоть майор, хоть президент. А мои пожары, смею надеяться, уже позади. Или, не дай Бог,– еще нет?
И тут вдруг до меня дошло: все, выдохся. Больше на эту тему – ни слова! Надо же ведь иногда и о чем-то приятном, черт побери. И тут обнаружилось нечто потрясающее: оказалось, что об этом-то и сказать нечего. Выдумывать что-то хорошее не хочется, а рисовать благостные ситуации с хэппи-эндами – нет никакой возможности, натуры не наблюдается ни вблизи, ни за горизонтом, ни сейчас, ни в обозримом будущем. Это что же получается – все и дальше так пойдет?! Вот вам и Ca ira! Все врут, оказываются, лживые французишки, проклятые лягушатники. Ничего оптимистичного в том, что все идет так, как оно идет, нет и быть не может. О чем же тогда песни-то слагать?! Не о чем, а петь иногда все равно так хочется! Надо бы подумать над этим, если удастся.