Рута Менсерен. гл. 4

Примерно в это же время, со стороны Старицкого тракта, поднялось облако пыли, медленно, но верно продвигавшееся в сторону Липниц. Когда оно приблизилось на расстояние версты, показались пестрые значки на длинных копьях. Извещенный верными наушниками, Житор неопределенно прокашлялся и почесал в затылке. Он чуял, что времена наступают хлопотные, только не ожидал, что они придут так скоро. Ещё вчера обсуждал с сельчанами указ доларя о войских поборах, а сегодня уже придется его стражников в деревне размещать. Опытным глазом прикинул староста: никак не меньше полсотни идет. Уже прикинул, к кому на постой определит, да кого на сено для лошадей обяжет. Конечно, стража доларя не так своевольна, как войские солдаты, но уж лучше заранее ко всему подготовиться, чтоб недовольства у них не вызывать. Липницы у Бальбака на особом счету, но доларь далеко, а стражники его – вот они! Уже к околице подъезжают.
И, правда, передние всадники уже въезжали в Липницы. Возглавлял отряд седоусый полусотник Демшан Живерока – старый воитель, сражавшийся на прежних войнах под началом самого Бальбака. А когда Ленод занял мирскую должность доларя, то и Живероку с собой забрал. Немногочисленной была доларьская стража, от силы сотни две. Оттого и полусотник фигурой являлся весьма важной и значимой при доларьском дворе. Был долен Демшан коренаст и осанист. Пышные седые усы поистине являлись украшением его широкого, изборожденного суровыми морщинами лица. Несмотря на теплую погоду и мирное время, был полусотник облачен в кольчужную латницу, подпоясанную широким боевым поясом. Разве что наплечников не было, и тяжелому шишаку Демшан предпочел легкую каску, способную выдержать только скользящий удар.
Справа от Живероки, чуть приотстав, ехал молодой долен, имевший вид надменный и скучающий. Наружности впрочем, не лишенной приятности. На голове его красовался рысий колпак, из-под которого выбивался светлый чуб. Мелкие, но правильные черты лица были дополнены небольшими рыжеватыми усиками, которые долен то и дело топорщил, воображая, что это придает его лицу свирепости. Одет он был щегольски: синий доломан, расшитый золотыми нитями обтягивал его тело как шкура, черные кавалерийские штаны-чикчиры обтягивали мускулистые ляжки и просто играли при каждом движении. Упершись в бок кулаком левой руки, правой молодой долен беспрестанно подкручивал никак не желающие завиваться усы. На богато украшенной перевязи висела длинная сабля в простых черных ножнах. Но даже эта простота как бы говорила: посмотрите, мой хозяин умеет носить красивые наряды, но он прост и суров, как подобает истинному воину, когда дело касается битвы. Разумеется, все это вышеупомянутая сабля говорила лишь в воображении самодовольного юнца, а со стороны выглядела довольно нелепо. Молодого долена звали Тиреми Вакстайн. Происходил он из древнего и заслуженного рода, предок которого Майрен Вакстайн пришел в Непраж из далекой страны свенов – Нильсвенда. Пришел он в поисках богатства, званий и почестей, коими обделили его в родной стране. Тогдашний непражский кнех Ригор Крочева принял иноземного дворянина ласково. Оставил при своем дворе, назначил Великим Охотничьим, то есть ведающим всей кнехской охотой, поместье подарил. И долен Майрен оправдал оказанное доверие с лихвой. Был суров и верен, честен перед кнехом, и хотя денег не чурался, во всем знал меру. А когда началась очередная война с зеркутами, показал себя воином сколь отважным, столь же и рассудительным. Однажды с одними лишь егерями, которых вопреки всем насмешкам взял с собой на войну, обратил в бегство целый отряд зеркутов, бесчинствовавших в приграничных непражских деревнях. Половину из них он перебил, и в плен захватил десятка два. Ездил на разведку в бескрайние зеркутские степи и возвращался с ценной информацией о перемещениях вражьего войска. А в последней решающей битве спас кнеху жизнь, самолично выбив из седла знаменитого зеркутского рубаку Тогару, на счету которого был не один десяток непражских доленов, зарубленных в честном поединке или в бою. Дивились люди, глядя на отважного свена, и друг другу в пример ставили. По окончании войны, долен Вакстайн, пал на колени перед кнехом и, в изысканных выражениях выразив обуревавшее его чувство благодарности, оставил должность охотничьего и направился в собственное имение, которое требовало его личного управления. В три года Вакстайн перестроил обветшавший дом, расширил поместье раза в полтора и женился на местной девице, доленке Малке Гжанович. Ещё через год родился у него сын, которого назвали Ругером, в честь кнеха-благодетеля, на свенский конечно манер. Так это благородное семейство благоденствовало долгие годы, исправно платя дольские налоги, немедленно откликаясь по первому войскому призыву кнеха мужской своей половиной, и не менее самоотверженно женской – на приглашения кнешки Людивики прибыть на ежегодный бал.
Всего у Майрена было трое детей: старший – Ругер, дочь Рокстана, и Кирст – младший сын. Тиреми был единственным сыном долена Ругера, а стало быть, согласно старинному наследному слову,  и главным наследником поместья Вакстайнов. Не было долену Тиреми ещё и двадцати пяти лет. Большую часть времени провел он при дворе кнеха, ничем особо не выделяясь. Попавшись как-то на глаза Крочеве, был зачислен в так называемую «красную сотню», одну из лучших конных частей Непража, куда зачисляли отпрысков самых благородных семейств, в свое время послуживших на благо отечества. И потому, недавно был направлен в помощь Леноду Бальбаку, с особым поручением кнеха, от чего Тиреми немедленно набрался важности и спеси, под стать самому поручению. Поручение собственно говоря, было не очень сложным: собрать по Лепнинскому округу рекрутов, да переписать оставшихся мужиков. Для чего это понадобилось кнеху – долен Тиреми не задумывался. Тряхнул молодецки чубом, словно жеребец, выпущенный на пробежку в поле, и отправился в путь. Многие же умные люди при дворе, качали головами и шептались меж собой о том, что наверняка быть большой войне.
Сопровождали двух этих именитых доленов пятьдесят дольских стражников – все молодцы как на подбор: рослые, сильные солдаты, одетые в желтые кожаные дублеты и серые суконные штаны. Поверх дублета полагались кольчуги, но многие из стражников, приняв в расчет теплую погоду и мирное время, предпочли надеть легкие кожаные колеты, чему добродушный долен Демшан не препятствовал. Так же и железные шишаки были приторочены к переметным сумкам, а вместо них были надеты кожаные биретты. Каждый стражник был вооружен длинной кривой саблей и пикой с коротким красно-белым флажком – цвета дольской стражи. На экипировку Бальбак не скупился – дольская стража была чем-то вроде местной гвардии. Даже и долены, правда из тех, что помельче, не считали зазорным отправить младшего отпрыска на службу к доларю. В мирное время служба была праздной и необременительной: сопровождали выезд доларя да ездили строем во время кнешских праздников и именин доларя. А другого времени до сей поры и не было. Большая часть солдат – даже радовалась слухам о предстоящей войне. Те, что помоложе, считали, что лишь на войне можно доблесть свою показать, почестей добиться, и глядишь сменить двор доларя на кнешский. Те, что постарше, на подобные речи лишь похмыкивали, но тоже были не против повоевать, и хорошей добычей поживиться. И только зрелые мужи, вислоусые и седогривые, коим полагалось в бою идти в первой линии, неопределенно помалкивали, не выказывая ни одобрения, ни осуждения подобным слухам.
Нердяга уже спешил навстречу, сопровождаемый своими помощниками и любопытствующими мужиками. Завидев мужицкое сборище, Живерока деланно нахмурился и, не сбавляя хода, подъехал почти вплотную к старосте. Дернул поводья, осаживая коня – старосту знал давно, но нынче был на службе, оттого и суров.
- По здорову ли, люди? – зычно пробасил он. Житор оглянулся по сторонам. Мужики молчали, и с любопытством пялились попеременно – то на грозного полусотника, то на своего старосту – что ответит-то?
- Бабу! – раздраженно шепнул Нердяга, – баба где?!
Раскрасневшуюся молодку, крепко стискивающую в руках доску с караваем и кувшином молока, выпихнули наконец вперед.
- По здорову, сокол – звонко ответила она, - по добру ли примешь?
Долен Демшан степенно слез с коня, и бросив поводья Вакстайну, подошел ближе.
- По добру, молодица – сказал добродушно, отщипнул край хлеба, хлебнул молока и, передав поднос кому-то из мужиков, неторопливо, со вкусом поцеловал смутившуюся женщину в губы.
- А красавица! – довольно отметил он, оборотившись к солдатам. Стражники дружно загоготали, пихая друг друга в бок. Старинное это было представление, и оттого всеми любимое. Полусотник повернулся к не менее довольному старосте и по-свойски хлопнул того по плечу.
- Ну, здравствуй, Житор! – сказал он с усмешкой.
- И тебе не болеть, долен полусотник! – тон в тон ответил Нердяга, склоняя голову.
- Солдатики мои частью в корчме остановятся, а частью по домам разместятся. Не обидят их здесь, я думаю?
- Не обидят – кратко ответил Житор, - Данко Стебель покажет, где кому разместиться. А тебя, уважаемый долен Демшан не побрезговать прошу моим жильем. Хоть и не богат я, а почетного гостя принять сумею.
- Нет, ну слышал ты? – хохотнул Живерока, обращаясь к презрительно наблюдавшему за их разговором Вакстайну – ещё в дом не завел, а уже прибедняется! Не сторожись, Житор, за гостеприимство твое отплачу тебе. Да вот, спутника моего пригласить не забудь. Это долен Тиреми Вакстайн, кнешский гонец из красной сотни. Прибыл по государскому делу, о коем нам с тобой побеседовать надлежит.
Тиреми, услышав такие речи, принял самый надменный вид и ответил:
- Странно мне слышать, как меня простому мужику представляют, словно послу иностранному или доларю. Но стерплю я это, коль вы это себе позволяете.
Долен Демшан сверкнул было глазами, но поспешно вмешался Нердяга, почуявший неладное.
- Не от того долен полусотник вас представил, что с нами, простыми мужиками равняет, а для того лишь, чтобы мы, зная высокое положение ваше, принять вас смогли как подобает.
И хитрый староста поклонился надувшемуся свену в пояс. Тиреми пошевелил усиками, словно раздумывая, казнить или помиловать. Потом удовлетворенно кивнул.
- Ну, коли так, это другое дело. Только не вздумайте мне по утрам парное молоко подавать, как у вас тут в деревнях заведено. Не то я эту кружку о твою же голову и разобью, староста.
Староста перечить не стал, несмотря на гневное сопение Демшана. Приглашающе взмахнул рукой, указывая дорогу, и размашисто зашагал впереди всадников. Полусотник, в пику Вакстайну, на коня не сел. Пошел рядом с Житором, ведя коня в поводу и расспрашивая старосту о деревенских делах. Вынырнувший из-за мужицких спин Стебель, принялся выкрикивать имена тех хозяев, на кого была возложена гостевая повинность. Часть стражников, на рысях отправилась прямиком к корчме, где многие из них побывали до этого неоднократно. Что ни говори, а Илькина корчма славилась, если не убранством помещения, то крепкими напитками точно. Тем более, что Заплес приезжим гостям вина не разбавлял, пиво ничем не доливал, а самогон у него никогда не переводился, поскольку гнал его Илькин брат в больших количествах, и тот почти ничего Заплесу не стоил.
В доме старосты все было готово к приему важных гостей. Старостиха, в сотый раз поправив шелковый, ради гостей надетый платок, метнулась к дверям. Еле успела – долен Демшан уже грузно шагнул через порог, по обычаю поклонился красному углу, и прищурившись, начал поглаживать усы. Молодой Вакстайн лишь слегка склонил голову, так что можно было подумать, что он затекшую шею разминает, и остановился сбоку от полусотника. Житор, волшебным образом протиснувшийся мимо гостей, поспешно прошел вперед. Его жена с достоинством поклонилась именитым доленам.
- Милости просим, быть гостями нашими! – певуче протянула она, улыбаясь приветливо, но без лишней угодливости. Как-никак, она была старостихой, первой дамой на селе – не пристало ей суетиться. Был бы муж поумнее – тоже бы не скакал как воробей перед зерном, а проявил солидность и впечатление. Глядишь – поднялся бы во мнении долена Живероки, а тот бы добром отозвался о старосте перед кем-нибудь повыше. Может и перед самим доларем…
Лукавила конечно баба, и зазря так  мужа принижала. Был староста славен не только в стечненском дольнике, но и во всем пнинском троке не нашлось бы человека, который хоть краем уха не слыхал бы о Житоре Нердяге. Не нынешними деревенскими делами, конечно же отличился липницкий староста, а делами минувшими, о коих Житор вспоминал лишь изредка, когда желал приструнить молодежь, или напомнить мужикам – кто у них в старостах ходит.
Маришка, жена – в грязь лицом не ударила. Может и не слишком изыскан был стол, зато обилен и разнообразен. Жареные куры и гуси, обложенные в кружок печеной картошкой и луком, многочисленные пироги – с мясной да ягодной начинкой. Всевозможные соленья, варенья, мед с орехами в пузатых глиняных горшочках. Копченый свиной окорок притулился сбоку на деревянном блюде. Повсюду среди тарелок, мисок, чашек, горшков и иной посуды, торчали головки сулеек с домашним вином. Самогон старостиха выставлять постеснялась, но зато с боем выцарапала у Ильки Заплеса последние три бутылки настоящего ретанского вина, которое, пожалуй, только в доленских усадьбах пили, а хитрый корчмарь держал на специальной полочке – для веса и солидности заведения, как говаривал сам Илька.
Гости уселись за стол и принялись усердно отдавать должное щедрому хозяйскому столу. Изрядно проголодавшийся Вакстайн, на время позабыв про свою доленскую спесь, жадно рвал зубами куриную ляжку, второй рукой подтягивая здоровенный ломоть окорока, заботливо нарезанного хозяйкой. Долен Демшан, только ухмылялся и шутливо сказал старосте, что не стоило полусотню отпускать в деревню. Все бы и тут наелись. Житор в восторг не пришел, но вежливо похихикал.
- Чем бог послал, чем бог послал… – неопределенно сказал он, и принялся предлагать гостям вино. Тиреми ткнул пальцем в бутылку «ретанского» и что-то промычал набитым ртом. Живерока, кисло посмотрев на сулейки, наклонился к уху старосты и негромко спросил: «А что, староста, неужели ничего покрепче не припас?».
- Отчего же не припас, – ответил повеселевший Нердяга, - припас, да на будний день оставил. Не для праздничного стола водичка огненная.
- Да брось ты, - долен Демшан укоризненно покачал головой – это для столичных гостей церемонии, а не для нас с тобой – старый боевой товарищ. Сколько мы с тобой не виделись? Полгода – точно! Надо встречу спрыснуть чем-то крепким, чтобы и память крепче была. В последний-то наш с тобой поход, если помнишь – ничего иного мы и не пили.
- Это потому что иного не наливали, - глубокомысленно заметил Житор, - да и за вином надо не к зеркутам ходить, а на свенов или никидиян.
Долен Живерока поморщился.
- Дрянь – вино у свенов. Никиданьцы и то – лучше раз во сто делают. У свенов вино лишь при дворе, а вообще, пиво – основной напиток. Неплохое кстати пиво, я полгода назад был в Нильсвенде. На корабле укачало так, что я весь борт обры…
Демшан покосился на потчующую Вакстайна старостиху, прокашлялся и продолжил:
- В общем, укачало меня знатно. Вилимское вот вино доброе. Не хуже ретанского будет.
- Ты и там побывал, долен полусотник? – с любопытством спросил староста.
- Где я только не побывал, чего я только не пивал – весело ответил долен Демшан, и хотя с ним никто не спорил, немедленно принялся расхваливать вилимские вина, сравнивая их со всеми остальными. Тем временем, староста незаметно подмигнул жене, и та мигом умчалась за бутылью мутного, пахучего деревенского самогона.
Долен Тиреми, внезапно оставшись без присмотра, шумно вздохнул, потерянным взглядом скользя по столу, облизал пальцы и потянулся к блюду с запеченной в яблоках уткой. Живерока, в перерывах между фразами, хрустел сухой копченой колбасой, не без удовольствия утверждая, что это и есть настоящая солдатская еда. Староста почти ничего не ел, пощипывал лежащий перед ним ломоть домашнего хлеба, кивал, поддакивал полусотнику и терпеливо ожидал, когда же долен Демшан подберется к главной теме разговора. Ради которой, тот и прибыл в Липницы собственной персоной.
Когда стол опустел наполовину, а молодой Вакстайн принялся икать, осоловело разглядывая оставшиеся яства, долен Живерока наконец-то соизволил. Блестящей от жира рукой ухватил старосту за плечо и притянул к себе.
- А помнишь, - проворчал он добродушно – тот последний бой с зеркутами? Я вот помню. Ничего не забыл. И как ты со своими копейщиками насмерть стоял, когда добрая половина всего войска побежала. И как жизнь мне спас – тоже помню…
Житор горделиво погладил бороду и скромно потупил глаза.
- Да много всего было…, - начал было он, но долен Демшан предостерегающе погрозил старосте жирным пальцем.
- Много всего было, да быльем поросло. Позабывали все, а я вот помню. Потому и приехал в первую очередь к тебе – старому своему боевому товарищу.
Староста зубами сверкнул-улыбнулся, польщено кивнул. Честь конечно большая – доларьский полусотник уже в который раз «старым боевым другом» величает. Честь большая, да выгода малая. Слушать терпеливо умел Нердяга, оттого промолчал на этот раз.
- Поход намечает кнех наш – негромко сказал долен Демшан, пытливо вглядываясь во внешне невозмутимое лицо старосты. – Дальний поход.
- На кого? – совершенно искренне удивился Житор. Не знал бы себя – так сам бы себе поверил.
- На зеркутов…
- То дело кнеха и его дружины, – староста пожал плечами – причем тут пашенные? Или солдат недобор?
- То, что скажу тебе теперь – никому не рассказывай. Дело особое. – Живерока многозначительно указал глазами на хлопочущую у печи старостиху.
- Маришка! – позвал Житор – сходи до Ильки, ещё вина принеси.
Догадливая старостиха нисколько не удивившись, тут же подвязалась платочком и, выбрав корзинку поглубже, направилась к дверям. Подождав, пока баба выйдет и с презрением покосившись на продолжающего икать Вакстайна, Живерока продолжал:
- Мир у нас ныне с зеркутами. Не можно нам на них войной идти. Не можно, а надо.
- Что ж так? – хмыкнул Нердяга.
- Переворот у них назревает государственный. Нынешний зеркутский батя Танхан, мир с нами блюдет как положено. Только вот многие его правлением недовольны. Объявился там у них некто Быдруха, или Биндруха – имена у этих зеркутов такие, что честному непражцу язык сломать можно. Не абы кто – левый хатыр самого зеркутского бати. Хатыр – это вроде главного советника, воеводы – пояснил Живерока.
- Знаю, – кивнул староста – видать не видывали, а слыхом слыхивали.
- Ну и славно, - сказал полусотник, неторопливо наполнив кружку самогоном. – Многие к этому Быдрухе переметнулись, без малого двадцать тысяч копий у него сейчас. И объявил этот хатыр-изменник, что первым делом бате Танхану секир башка сделает, а вторым делом тоже самое – кнеху нашему, непражскому. Крочеве разумеется такие планы совсем не понравились, но законного повода на зеркутов идти вроде как нет. Да и не готовы мы пока. А мало ли чего мятежный зеркут наболтает, чтобы симпатии местных привлечь? Это внутренние дела зеркутского бати.
- Ну а тот что? – поинтересовался Житор.
- Что-что! – усмехнулся Живерока, - дела не ахти у Танхана. Большое войско собирать, да со своим же подданным воевать – гордость не позволяет, да и воинов у него не намного больше, чем у Быдрухи. К тому же, по боеспособности, мятежники превосходят их прилично. У бати основа армии – тысяча отборных зажравшихся телохранителей, остальные из тех, что по городам зеркутским стоят да за порядком следят. У них, у зеркутов – сам знаешь, у каждого коняка имеется, и если сабли не у всех, то пика в каждом доме найдется. А уж как они ею управляются – нам с тобой прекрасно известно.
- На собственной шкуре испытали, - поддакнул староста.
- У Быдрухи под стягом в основном окраинные отряды. Из тех, что постоянно в набеги ходят – в боях закаленные забияки. Палец сунь – руку откусят. Степные волки – одним словом. Заслал батя зеркутский кнеху нашему гонца тайного. Так, мол, и так, брат кнех, выручай. Не то война большая будет, и Непражу достанется.
Живерока махом опрокинул в себя кружку самогона, крякнул и потянулся за очередным кружком колбасы. Староста лишь взглядом проводил. Полугодовой запас еды, уважаемые гости за один присест умяли. Неужто их там впроголодь держат?
- А поскольку не может Крочева так сразу в войну ввязываться, то порешили они, что неплохо было бы для начала малое войско заслать в зеркутские степи. Из одних только добровольцев.
«Вот оно что! – пронеслось у старосты в голове, - ну теперь прояснилось все и на свои места встало».
Житор тяжело приподнялся из-за стола и грузной походкой подошел к окну. Помолчал, теребя занавески.
- Староват я, для таких походов, долен полусотник, – сказал он, наконец, - по степям зеркутским носиться – это дело молодых…
- Ну, так и я в поход не собираюсь, - подмигнул старосте долен Демшан, – наше с тобой дело – собрать тысячу молодых, отважных забияк, готовых драться где угодно, когда угодно и с кем угодно. Собрать, организовать их в дружину и отправить в зеркутские степи. А дальше уже не наша забота.
- Ваше с ним? – возмущенно встрял долен Тиреми. Живерока проигнорировал.
- Наше с тобой, долен полусотник? – прищурил глаз Нердяга.
- Ну и долен Вакстайн вроде как в помощь мне придан, - нехотя признал Живерока.
- Ничего себе – в помощь! – Тиреми был не на шутку возмущен. – Заметил я, ваша милость, что вы меня ни в грош не ставите, даже перед этими мужиками, но тут вы малость палку перегнули. Не стечненским доларем я поставлен, и даже не кнеталем Варушем, а самим кнехом. И когда вы со спокойной душой отправитесь наслаждаться любимым занятием – распиванием местной браги, я отправлюсь совершенно в иные места, отвагой и сталью добывать себе рыцарскую славу. Ибо, да будет вам известно, именно я поведу одну известную вам дружину в зеркутские степи, о чем я прошу вас до поры помалкивать, поскольку об этом пока не объявлено официально.
Молодой долен важно выпятил грудь, насколько позволяли возможности, и спесиво встопорщил усы. Долен Демшан ошарашено поглядел на него. Староста тоже был слегка озадачен.
«Спаси нас великий Свез от дураков…» - еле внятно пробормотал Живерока. И уже громче добавил:
- Бедные парни…
- О ком это вы, долен Демшан? – осведомился Тиреми.
- Да о тех, кому придется под твоим началом в бой идти! – с насмешкой ответил полусотник. – Бедняжки и не знают, что обречены.
Вакстайн почему-то не вспылил, и не обиделся. Слегка покраснев, он поднялся из-за стола и, стряхнув крошки с одежды, вытянулся в струну.
- Напрасно вы так, долен Демшан, - взволнованным голосом сказал он, - пусть у меня нет боевого опыта. Но я из рода Вакстайнов, и служу в «красной» сотне. А это уже кое о чем говорит. И я никогда не поведу своих людей на верную смерть, если не будет иного выхода.
- Вояка! – фыркнул Живерока, - сядь, чего тянешься. Не перед кнехом ведь. И если правда, что именно тебя назначили тысячным стягом командовать, то держи рот на замке, юнец. Не удержался уж, выболтал…
Тиреми покраснел пуще прежнего, и плюхнулся обратно.
- Я не… - начал было он, смущенно – я же никому…, я же вам только…
- Да ладно! – отмахнулся Живерока, - не скажем мы никому про твой проступок, долен Тиреми. Не переживай. Выпей лучше вина, там ещё осталось чуть-чуть в бутылке.
- Я лучше во двор, - мрачным голосом ответил Тиреми, - оправиться надо.
- Ну, ступай.
Мягко стукнула оббитая войлоком дверь, бряцанье шпор понемногу отдалилось. Долен Демшан обернулся к Житору.
- Видел? Слышал? – отрывисто спросил он, и тяжело задышал. – Вот для кого мы с тобой тысячу молодцев собирать будем. Вот кто их в зеркутские степи поведет. На погибель. И про то ведай, староста, что вся эта тысяча будет собрана здесь, в стечненском дольнике. И твои липницкие парни тоже пойдут. Ты бровями не шевели и бороду не дергай – о том, что сейчас услышал, никому ни слова! То кнеха решенье, не нам с тобой обсуждать. Посему – пей!
Живерока подвинул старосте кружку. Нердяга одним махом выпил, неторопливо отщипнул хлебный мякиш и занюхал.
- Так что же, долен полусотник, - спросил он медленно, - одних пашенных кнех посылает? Тогда и без долена Вакстайна погибель им в первый же день придет. Половину арканами поворуют, остальных стрелами добьют.
- Сотни две доленов из одних добровольцев – ответил долен Демшан, - уже готовы, к Стечнам идут. Недели две идти будут, пока все вино по дороге не выпьют, и пока всех девок не перепортят. Саранча – одним словом…. Стяг этот не один действовать будет, его бате Танхану в помощь посылают. В знак братской дружбы…
- Отчего же не лучших посылают? – после минутного раздумья спросил Житор.
- Лучшие, они и дома пригодятся – хмыкнул Демшан, - а так, вроде и отправить не жалко, и долг свой союзнический исполнит кнех. А ещё, думается мне, что будут они не зеркутов мятежных воевать, а Танхана от собственных телохранителей оберегать. У них там ведь как: чуть слабину почуяли – мигом собственному хозяину в горло вцепятся. И вся-то задача Вакстайну – до бати добраться, и хотя бы половину стяга с собой привести.
- По жребию набор вести? – осведомился Нердяга.
- По доброму согласию! – недовольно буркнул долен Демшан – не понял, что ли?
- Да кто ж пойдет-то? – возразил староста, - по доброму согласию, да на верную смерть…
- Если ты не сболтнешь никому, то найдутся охотники, - Живерока грузно поднялся из-за стола и не спеша подошел к окну. – Себя молодым вспомни – целыми днями, небось, о ратных подвигах мечтал? И наконечник копейный, втихую у кузнеца выпрошенный под изголовьем держал…
- Топор, - смущенно хихикнув, ответил староста – о копье и мысли не было. Топор вот – что твоя бритва заточен был, целыми днями с ним упражнялся. Только откуда ты, долен полусотник, о мыслях моих тогдашних узнал?
- А я, по-твоему, что – с бородой сразу родился? – возмутился Живерока – по себе сужу. Разве что мне в десять лет меч подарили, и владеть им научили. Тоже мечтал ведь, как сяду на коня, как начну врагов мечом крошить, как кнех перед всем войском обнимет и собственный плащ подарит. Пуще этого разве что о девках мечтал.
Житор не сдержался, гыгыкнул в ладошку. Но поскольку был человеком последовательным и упрямым, то вернулся к прежней теме разговора.
- В степях только зеркут выжить и умеет, – сказал он, - а нашим молодым куда ж? Еды нормальной не добудут, станут тащиться от колодца к колодцу, над каждой каплей воды трясясь. И боя честного не будет. Рассыплются зеркуты по степи, только их и видели. Измором наших возьмут. Добро бы путный предводитель был, а то этот мальчишка зеленый…
- Да не хорони ты их раньше срока – поморщился долен Демшан. – каждый с собой запас еды возьмет семидневный, да коня сменного. Видишь, не пешими твои пашенники пойдут. Кроме того, обоз со всем необходимым снарядим. Даже лекарь будет…, наверное.
- Все равно, не пойму – недовольно сказал Нердяга, - отчего пашенных призывают. Хватило бы и дольщины.
Живерока отошел от окна и встал перед старостой.
- Упрям ты, Нердяга. Все что тебе нужно знать, сказано тебе. Остальное не твоя печаль.
Вопреки укоренившейся мужицкой привычке, пригибать голову перед доленами, Житор не отвел взгляда.
- Коли б не упрям я тогда был, то пожалуй с другим полусотником сейчас бы разговаривал, – твердо сказал он. Долен Демшан не только не разгневался, но даже наоборот – ощерился в улыбке.
- Мало того, что упрям ты, так ещё и дерзок. Не вздумай только с другими так разговаривать. Не посмотрят, что староста – всыплют плетей, а то и зарубят.
- Я свое место знаю, - отозвался Житор – но тут дело особое. Неслыханное дело.
- Знаю, - мрачно сказал Демшан, понурившись – и на душе у меня погано.
Полусотник вновь подошел к окну и уставился во двор.
- А что за переполох в деревне твоей, староста, приключился? – спросил он немного погодя.