Таёжные были. Лайка

Про таких говорят – «неразлейвода». Они и правда такими были. Нет-нет, ни братьями-близнецами, ни близкими родственниками они не являлись, и даже внешне – полная противоположность друг другу. Антон, коренастый крепыш, среднего роста, с широкими короткопалыми, привычными к физическому труду ладонями, никогда никуда не торопился, говорил медленно, слегка «окая», что выдавало в нём выходца из какой-нибудь глухой деревушки на Вятке. Медлительный, казалось, даже немного приторможенный, в экстренной ситуации, тем не менее, Антон ориентировался мгновенно и так же мгновенно принимал решение. И – полная противоположность ему – Слава. Долговязый, чуть сутуловатый, казалось, что высоченный рост пригибает его к земле, Вячеслав в движениях был быстр, в суждениях и высказываниях – эмоционален, о чём иногда и сожалел, но сделать с этим ничего не мог. Длинные тонкие пальцы, наверное, больше подошли бы скрипачу или пианисту, но никак не водителю мощного КамАЗа. Но…

Познакомились парни в Читинской «учебке», куда попали после призыва в армию. И тот, и другой уже успели приобрести специальность водителя, поэтому осваивать премудрости военной науки им было легче, чем тем, кто не умел ничего. Конечно, что уж греха таить, и подниматься по команде, и в столовую идти строем, и часами маршировать на плацу, и изнурительные марш-броски на 5-10 километров, и учебные тревоги под утро, когда уставшее за день тело всеми силами сопротивляется и не желает подниматься – всё это поначалу выматывало. Но человек ко всему привыкает. Привыкли и они…

По окончании «учебки» обоих друзей (да-да, здесь они сдружились, нашли много общих интересов) для прохождения службы отправили в небольшой городок в Западной Сибири. Конечно же, в автобат.

Служба проходила обычным порядком: подъёмы, построения, задания, караулы, отбои, очередные звания… Зимой – командировки, чаще всего в близлежащие леспромхозы на вывозку древесины, заготовленной лесорубами летом. Лес в этих местах валили круглый год, однако вывозить его можно было только зимой, по так называемому зимнику, когда крепко промерзали болота. А летом бригады забрасывали вертолётами в дальние лесосеки на две недели. На вахтах, где базировались бригады, всё было приспособлено для работы и проживания: домики на два-три человека, передвижные электростанции, столовые, где в любое время суток можно поесть – повара по очереди дежурили. Ремонтные мастерские, валочная и трелёвочная техника, даже медпункт с фельдшером и уголок для отдыха, в котором хозяйничала комендантша, тоже имели место быть.

«Пахали» на вахте весь световой день (а он на Севере дли-и-инный! – белые ночи!). За 15 дней надо выполнить месячный наряд-задание, зато потом, вторую половину месяца, дома, в посёлке, можно заниматься своими делами. А на вахту забрасывали другие бригады. Складировали сваленный лес на временные эстакады прямо в лесосеках. А по зиме начиналась вывозка. Своих лесовозов для перевозок такого объёма в леспромхозе не хватало, поэтому дирекция заранее заключала договора на зимний сезон с городскими автопарками. И с военной частью – тоже.

Так и попали Антон и Слава в таёжный посёлок вместе со своими КамАЗами. Работали на износ, спали по 3-4 часа в сутки, урывками. Но молодость брала своё: иногда, нечасто, заглядывали парни в поселковый клуб, новый фильм посмотреть или на танцах пообщаться с молодёжью. Там и познакомились с девушками. Марина – учительница начальных классов, Галка – фельдшер в участковой больнице. Подружились, повлюблялись и после демобилизации не домой поехали, а в таёжный посёлок, где их с нетерпением ждали. И не только девушки. Руководство леспромхоза тоже с распростёртыми объятиями приняло на работу молодых дисциплинированных непьющих парней.

Через недолгое время и Антон, и Слава поженились в один день, потом и детки пошли: два сына у Славы с Мариной, сын, а за ним и дочка – у Антона с Галиной. Теперь дружили уже не вдвоём, а семьями – и жёны, и дети тоже. Как и все в посёлке, в зависимости от сезона, ягоду, грибы собирали, рыбачили, охотились. На берегу глухого таёжного озера построили охотничью избушку, одну на двоих. Там и сетёшки поставить можно, и кедрач вековой по гриве тянется, шишковать в урожайный год можно, при случае глухаря, тетёрку или рябчиков пострелять. Правда, и добираться туда не так просто. На мотоцикле по лесным дорожкам и тропинкам – летом (а в межсезонье – ещё и пешком километра 3-4!). Зимой проще, на снегоходе до самой избушки проезжали, болота промерзали, и ни тропок, ни дорожек не надо искать. По бору и болоту тропили снег.

Однажды осенью, по первой пороше, решили мужики съездить к своей избушке. Надо на зиму дров наготовить, чтобы потом по пояс в снегу не искать сушняк, стенки свежим мхом законопатить, завезти кое-какие продукты попутно… Да мало ли что? Может, птичка попадётся какая?

В субботу утром раненечко загрузили в коляску видавшего виды (и лесные дороги!) «Урала» бензопилу, канистру с бензином, рюкзаки и – в дорогу. Ружья – за плечами, так положено. В тайгу без оружия – ни шагу. Услышав урчание мотоцикла, из-за дома выскочила собака. Лайка «дворянских кровей», как называл её Антон. Были и настоящие лайки в посёлке, но, в основном, у охотников-промысловиков, коими являлись коренные жители тайги – эвенки и селькупы. А «дворянские дамы» иногда гуляли с породистыми «кавалерами» и в итоге щенились помётом с примесью «породы». Своих «дам» промысловики от такого смешения крови удерживали, в тайге только чистые лайки востребованы.

А Лайка Антона как раз и была помесью «породы» и «дворян». Молодая годовалая сука, по сути – ещё щенок, так и рвалась в лес. Наверное, «породы» в ней всё-таки больше было. Увязывалась за ягодниками, грибниками, ребятишек на речку сопровождала. А уж когда видела хозяина с ружьём за плечами, то не отставала от него ни на шаг! И такими просящими, умоляющими глазами смотрела, что Антон не мог не взять её с собой! Да и попробуй не возьми! Будет же бежать за мотоциклом, вывалив язык, пока не упадёт! Такая вот настырная!
– Да прыгай уже, куда ж без тебя! – услышав слово «прыгай», Лайка мгновенно оказалась в коляске.
  Подошёл Вячеслав, с рюкзаком в одной руке и «вертикалкой» в другой.
 – Ну, что, готово? Поехали?
 – Садись, поехали.

Когда последние дома скрылись за поворотом, Антон прибавил газу. Мимо пролетали молодые сосняки, их сменяли болотца, поросшие багульником и чахлыми берёзками, потом опять гривка, укрытая густым ельником…

Дорога, утрамбованная за лето лесовозами и схваченная первыми морозцами, ложилась под колёса не хуже асфальта. Ночью её припорошило снежком, ни одного следочка, кругом – тишина первозданная и тайга нетронутая. И люди казались сейчас первопроходцами, первооткрывателями в каких-то фантастических мирах.

Часа через полтора Антон свернул на едва заметную тропинку, уводящую в лес, а дорога помчалась дальше, в сторону вахтового посёлка. Вот здесь-то, на тропе, пришлось и газ сбросить, и скорость убавить. Мотоцикл мотало из стороны в сторону: то коряга под колесо выползет, то колдобина раскроет пасть, то сваленная недавним ветрищем сушина разляжется поперёк дорожки. Приходилось останавливаться, сталкивать в сторону, иногда и пилу заводили, распиливали и кусками оттаскивали.

В общем, худо-бедно, но доехали до согры;, за которой на берегу озера стояла их избушка. Остановились, заглушили мотоцикл. Слава прошёл вперёд, изредка притопывая по подмёрзшей земле сапогом. Потом вернулся, покачал головой.
– Не проедем. Придётся пешком идти. Весь сентябрь поливало, расквасило, а заморозить ещё не успело… Так что выгружаемся, рюкзаки – на плечи, и потопали.

Так и сделали. До избушки оставалось километра 3-4, да разве это расстояние по таёжным меркам? Или первый раз?

Мужики шли неторопливо, тихонько разговаривая о чём-то своём, Лайка нарезала круги по лесу, не отбегая далеко от хозяина. Вот и узкая кедровая гривка, за которой цель их приезда. Вдруг собака, которая до сих пор бегала молча, остановилась, как вкопанная, и глухо, утробно заворчала. Шерсть на загривке поднялась дыбом, уши плотно прижались к голове. Мужики насторожились и стали оглядываться вокруг. Будто спокойно всё, ничего не предупреждало об опасности. Однако ружья всё-таки сняли с предохранителей и продолжили путь.

И тут, прямо рядом с тропой, из-под вывороченной сосны вздыбилась огромная мохнатая туша и упала на Антона, который шёл ближе к ней. Тот не успел ни крикнуть, ни ружьё поднять, ни отскочить в сторону. Медведица придавила его к земле и стала остервенело рвать когтями куртку на спине, в то же время стараясь добраться до головы. Вячеслав отскочил и мгновенно выстрелил. В воздух, так как тела зверя и человека в смертельной схватке сплелись в единое целое, и он боялся попасть в друга. Мысли молниями заметались в голове, одна рука судорожно сжимала ружьё с одним оставшимся в стволе патроном, другая инстинктивно потянулась к поясу, где в ножнах висел охотничий нож.

Антон же, закрыв голову руками, пытался сбросить с себя трёхсоткилограммовую тушу, уползти из-под неё.

Описывать это – гораздо дольше, чем происходило на самом деле. Секунды, мгновения какие-то… И тут в схватку вступила Лайка, которая «дворянских кровей». С глухим рыком подлетела она к зверю сзади и мёртвым захватом вцепилась в «штаны» медведицы. «Штаны» – это густая длинная шерсть на задних лапах медведя. Не каждая, а только охотничья собака, натасканная именно на крупного зверя, осмелится напасть на него. И то уже – когда зрелая, опытная.

А Лайка, видя хозяина в опасности, осмелилась. Она хватала зверюгу зубами за задние лапы, мотала из стороны в сторону, отскакивала на миг, опять хватала. Медведица поднялась на задние лапы и повернула голову в сторону надоедливой шавки, для которой одного её удара лапой хватило бы, чтоб распрощаться с жизнью. И в эту секунду раздался выстрел. Вячеслав уловил момент, когда зверь на мгновение отвернулся от Антона, чтобы разделаться с собакой, и единственным патроном уложил медведицу. Перезаряжать ружьё у него не было времени, а значит, и шанс оставался один единственный. И он этот шанс использовал.

Бросив рюкзаки, пилу возле туши убитого медведя, Вячеслав взвалил на плечи друга и, не дойдя двести шагов до избушки, повернул назад, через согру, к мотоциклу. Как он тащил Антона, как, завернув его в свою куртку, укладывал в коляску, как, наконец, прилетел в посёлок, Слава не помнил. В памяти образовался какой-то провал…

Восемь часов главврач, терапевт! – единственный с высшим образованием специалист, промывал, дезинфицировал, штопал, сшивал порванную в клочья спину и глубокие раны на затылке Антона. Помогала ему Галка, жена Антона, фельдшерица поселковой больницы. В приёмном покое, не уходя ни на минуту, сидел Вячеслав. А возле входной двери, так же не оставляя свой пост, сидела Лайка, молодая сука «дворянских кровей»…

К вечеру братья Тугундины, эвенки, промысловики-охотники, привезли на нартах и брошенную в тайге амуницию, и тушу матёрой медведицы. Оказалось, что под вывороченными корнями сосны она обустроила себе берлогу, залегла уже, но в спячку впасть ещё не успела. Не вовремя потревожили её мужики, вот она, разъярённая, и накинулась на них.

А Лайка?.. С годами выросла, заматерела, стала отличной охотничьей собакой. Антон всё так же называл её «дворянкой», только вкладывал теперь в это слово совсем иной смысл…

Согра; – угнетённый лес (сосна, берёза, ольха с примесью кустарника) на заболоченной кочковатой местности в поймах рек или на плоских водоразделах в Европейской части РФ и в Сибири… (БЭС)