Великая жертва

                В Е Л И К А Я     Ж Е Р Т В А

     - Ты, что, Алёшенька, пригорюнился? Вечер солнышко спать укладывает, темнеет, а ты в своей комнате даже свет не включил.
     - Грустно мне, бабушка.
     - Отчего же на тебя грусть-тоска накатила, воробушек ты мой маленький?
     - Собачку жалко. Слышите, как бедненькая плачет?
     - Наверное, в доме никого нет, вот она и воет.
     - Бабушка, расскажите мне сказку про собачку.
     - Э-э, миленький, к тебе на минутку заглянешь, а ты так зацепишь, что и через час не вырвешься. Не знаю я про собачек сказок, а вот про лисенка, было дело, слыхала.
     - А про лисёнка ещё интереснее, - подсаживаясь поближе, согласился внук.
     - Да тот лисёнок наверно из твоей фамилии, - пошутила бабушка.
     Мальчик хитро сощурил глаза и взаправду его мордашка стала похожа на лисью. Бабушка подивилась такому сходству, хохотнула про себя и начала рассказывать:
     - Говорят, на самом деле это было, только очень и очень давно. Людей тогда поменьше было, чем сейчас. Много-огие поля были не паханы, а леса не хожены. Но были места, где и рады бы пахать да сеять, но вековая вражда людям спокойно жить не давала.
     - Бабушка, а они что не знали, как мириться нужно?
     - А ты знаешь?
      - Знаю. Надо друг за друга зацепиться мизинчиками и сказать: «Мирись, мирись и больше не дерись!»
     - Воробушек ты мой глупенький! Люди войной ходили друг на друга. Убивали да грабили в отместку. Сколько кровушки пролито, что если бы дожди не смывали, то земля, что небо на закате, кровенела бы. Мал ты ещё, чтоб горе людское сердцем объять. Дай Бог не видеть тебе этого. А ты слушай, не перебивай. Так, вот, в одном пригожем месте, среди поля чистого из земли пробился родничок. Вкруг него куст бузины да два куста шиповника выросли. Чуть в сторонке калины куст, что ни год рясно цветёт. Вот под ним-то была лисья нора. Да-авно уже вырыли лисы ту нору, но ещё ни разу деток до зрелого возрасту не вырастили.
     - А почему?
     - Погибали детки от разных причин, но чаще гибли под конскими копытами. На том поле, где их нора, что ни год войска двух враждующих княжеств меж собой сражались. От тех побоищ поле ровное не зерном, а костьми человеческими усеяно.
     В тот год Лисица последний раз ощенилась. И дала себе клятву: «Лучше уже сама под конскими копытами сгину, а хоть одного лисёнка, да уберегу». Пятеро лисят в том выводке было. Один другого лучше. Весёлые, озорные малыши. Выскочат из норы, вокруг кустов бегают, кувыркаются. Лис-отец на охоту уйдет, а матушка не налюбуется детками. Вот только беда – в старости чутьём ослабла. Вовремя не расслышала конский топот, а как увидела несущихся всадников, стала деток к норе подзывать. А те, не видавшие ещё горя, заигрались и не послушались матушкиного зова. Лиса и побежала за ними. Только один, самый хитрый, самый ловкий лисёнок в нору юркнул. Маму с братьями затоптали кованые копыта. Поздно вечером вернулся старый Лис с охоты и только одного испуганного сыночка застал в осиротевшей норе. Положил перед ним принесённую добычу, а сам вышел на пригорок и завыл на луну глядючи. Старичок Полевчик услышал жалобный вой Лиса и поспешил к нему. Верные друзья частенько, бывало, на закате дня сиживали вместе возле родничка. Свыклись, сдружились и даже скучали, если долго не виделись.
     - Что случилось, приятель? – ещё издалека спросил Полевчик Лиса.
     Лис рассказал о своей беде и горько заплакал. Стало грустно и старичку. Он и сам не раз думал про себя: «Почему я такой несчастливый? У других Полевчиков на полях сады цветут, рожь-пшеницу сеют, а моё поле только костьми людскими да лошадиными усеяно. Почему люди не могут в мире жить, поле пахать, детей своих, в муках рождённых, для счастья растить, а не посылать их на верную смерть?..» Об этом не раз передуманном им, он и сказал Лису. В ту ночь они чуть ли не до самого утра думали-гадали, как дальше жить и чем делу помочь. Так ни до чего не додумавшись, старичок ушёл спать в свою землянку, а Лис отправился ловить мышей, чтоб утром было чем накормить лисёнка.
     Опять дни проходили за днями, но ничего в их жизни не менялось, пока однажды не случилось вот что.
     Лису в тот день не везло. То ли мыши стали быстрее бегать, то ли он настолько состарился, что уже не мог их ловить. Вот и пришлось бедняге идти на дальний хутор, в надежде словить зазевавшегося петушка. Сторожко крадётся старый Лис. Мягко ступают по земле его лапы, а всё потому, что уж больно злые собаки на хуторе. Пролез сквозь дырявый забор и притаился за кустом смородины. Сидит и слушает, что люди меж собой говорят. А за соседним сиреневым кустом сидели две девицы-рукодельницы, вышивали суженым сорочки и сговаривались тайком от матери сходить к старушке кудеснице. Уж очень хотелось им узнать: когда сватов поджидать?
     Задумался тут Лис: «А может и мне с Полевчиком к старушке сходить? Авось не прогонит…» И такое раздумье на него накатило, что забыл, зачем пришёл. Очнулся от куриного кокота. Курочки с петушками возле куста в тенёк спрятались. Схватил тут Лис молодого петушка и шасть в дырку в заборе. Только его и видели. Накормил сыночка и бегом к Полевчику. Рассказал, что слышал, и теперь вдвоём стали думу думать.
     - Не полагается мне в облике своём людям показываться, - молвил старичок.
     - И моему приходу не больно-то обрадуются на хуторе. Только другого выхода не вижу. Совсем  житья не стало от злобы людской.
     Делать нечего, присели «на дорожку» и пошли. Далеко за полночь пришли к старушкиной калитке. Стали обочь дороги и перекаются: кому первому во двор заходить. Вдруг открывается калитка и навстречу им выходит древняя старушка. Они так и оторопели. Стоят, глазами хлопают. А она и говорит:
     - По что траву топчете у ворот моих? Али храбрость свою по дороге растеряли? Я вас соколики вы мои, ещё за три версты учуяла. Однако в толк не возьму: невест себе ищете или какая иная блажь в голову стукнула?
     Рассказали ей, как смогли, о своих бедах два старых приятеля и смущённо потупились. Ответа ждут.
     - Вот так дела-а! – покачала седой головой старушка. – Сколь живу, а подобной мыслью себя не сушила. Не знаю, что и ответить вам. Идите в свои пределы. Как найду чем порадовать вас, сама дам знать.
     С тем и пустились они в обратный путь.
     Вот опять Время дни на суровую нить нижет. Неделя- другая проходит, нет как нет вестей от старушки-кудесницы. Старые друзья совсем приуныли. Вот, в один из вечеров, сидят на пригорке. Лис с Полевчиком закатом любуются да редким словом перекидываются. Видят – издалека ворон летит, в клюве красную ленточку держит.
     - Никак весточку от доброй старушки несёт? – высказал свою догадку Лис.
     Поравнялся с ними ворон, каркнул, выронил ленточку и дальше полетел. А старые друзья в тот же час в дорогу отправились. Далеко за полночь пришли на хутор. Старушка их на завалинке поджидает.
     - Садитесь рядом, страдальцы вы мои. Вместе думать будем. Э-эх, на чём я только не гадала, а ответ всё в руки не давался. Близко вроде, а не распознать. Тогда я стала за детьми подглядывать. Авось их чистые помыслы истину откроют. Заприметила я, что когда в одну игру играют, тут им и весело, и друг за дружку держатся. А начнут игрушки делить – тотчас передерутся. Вот я и подумала: поле-то ваше между двумя княжествами простирается. То с одной стороны войско скачет, то с другой, а то и на ничейном месте сабельками машут, да один разор с собой несут. А что ежели помирить их?
     - Как тут помиришь их? Они ж от века друг на дружку ярятся, - вздыхая, посетовал Лис.
     - О-ой, от тебя ли слышать такие речи, старый Лис? Не ты ли семь собак вокруг пальца обведешь и с добычей по здорову уйдешь, что и следочка не сыщешь?
     - Было дело. Много раз глупых собак дурачил. За одно и людишкам головы морочил. Только никак в толк не возьму, к чему клонишь, старая?
     - А к тому, что в этом деле тоже хитрость нужна. Так свой замысел вывернуть, чтоб люди думали, будто бы само собой так приключилось. Ну, а я пособлю. Одно только меня в смущение вводит… - на полуслове умолкла старушка.
     - Говори, говори матушка. Для благого дела ничего не жалко, -  зеленым огоньком в ночи сверкнули глаза лисьи.
     - Согласишься ли ты рискнуть сыном своим?
     - Так, ведь, мал он ещё! Глуп, дитя и дитя, - растеряно пролопотал Лис.
     - Вот и я о том же толкую: дети и есть дети. Оборотим его в человеческого детёныша, а лисий ум и изворотливость – при нём останутся.
     - Дело невиданное, сумеешь ли матушка спроворить такое диво? – от волнения даже привстал с места Полевчик.
     - С твоей помощью, отчего бы ни суметь? Старая я, ноги не ходют. А ты в поле каждую травинку знаешь. Вот и соберёшь мне всё, что тебе обскажу.
     - Жаль мне сына своего единственного, - в раздумье молвил Лис. – Людишки меж собой ссорятся, топорами секутся, хуже зверя лютого. Не ровен час…
     - А мы ему советами подмогнём. Совсем худо станет, так и в лиса оборотить можно. Вильнёт хвостом и ищи-свищи ветра в поле.
     - Одним словом – сговорились они, - уютно усевшись в кресло, продолжала рассказывать бабушка. – Насобирал таки старичок Полевчик колдовской травы. Старушка заперлась в хатёнке своей.  Три дня и три ночи за порог не выходила. А как отворила дверь, так от слабости и ногу через порог переставить не смогла.
     - Устала матушка. Поди, оголодала сердешная. Пойду-ка я ей петушка изловлю.
     Лис тут же скрылся в бурьянах и, через минуту-другую принёс в зубах молоденького петушка. Старичок тут же его общипал и в кипящий горшок кинул. Накормили, напоили старушку и спрашивают:
     - Удалось ли, матушка, изготовить зелье для лисёнка?
     - Всё сделала, как в старой книге прописано. Только не пить его надо, а на груди носить, потому как скипелось оно, вроде застывшей смолы стало. У кого ентот амулет на груди окажется, в тот же миг в человека обернётся. А ежели человек шнурочек на шею наденет – собакой станет.
     - Вот дела-а! – воскликнул старичок. – А нельзя ли испытать его?
     Старушка тут же накинула шнурочек с амулетом Лису на шею. Тот и охнуть не успел, как принял облик человеческий.
     - Теперь и посидим вместях на завалинке. Эко диво – три старых человека на солнышке греются, – хохотнул старичок Полевчик.
     - Будет тебе насмешки строить! Тебе что, а мне как-то неловко на двоих лапах ходить. И хвост куда-то подевался…
     Снял он с шеи амулет и опять в лиса оборотился.
     - Что дальше будем делать, матушка?
     - Теперь в стольный град итить надо. Княжескому сыну нынче годок исполнился. А у нянюшки его послезавтрева болезная дочурка помрёт. Вот мы нянюшке и подкинем сыночка твоего. Сердцем материнским она к дитю потянется, ну, а дальше – видно будет.
     Так и вышло. Опоили лисенка сонной травой, посадили в мешок и подались в усадьбу княжескую. Полевчик мешок несёт, покрякивает. Старый Лис дорогу кажет, а бедная старушка еле плетётся за ними. Целую неделю шли. Дошли таки. Усадьбу княжескую стороной обошли, а за ней, в деревушке, нянюшка княжеского сына с мужем и старенькой свекровью жила. В тот день, как и предсказывала старушка-ведунья, схоронила нянюшка дочку свою. Уж так плакала, так убивалась бедная женщина. Единственное, долгожданное дитя отнесли на погост. Ей уже и жить не хотелось, да куда ж денешься. Свекровь положила невестку на постель, укрыла лоскутным одеялом, сама же прилегла на припечек. Сын, намаявшись за день, только голову к подушке приклонил, тут же и уснул. Вздремнула и старушка. Только несчастная женщина не может уснуть. Ей всё кажется, что дитё рядом дышит. Глаза закрыты, а телу нет покою.  В любую минуту готова ринуться к люльке. «Пусть пообвыкнет, сказала свекровь сыну, - тогда уже люльку поднимем на чердак».
     Вот и полночь минула, а ей всё не спится. Вдруг почудился ей плач ребёнка. Женщина резко села, словно подкинул её кто-то на постели. В грудях свербит, молочко прибывает.
     - Доченька, доченька плачет, есть хочет, - неслышно шепчут её губы.
     - Чу, младенец плачет! Чудится мне, что ли? А ты чего подскочила? Ложись, ложись милая. Я сама выйду на крыльцо, погляжу, кто тама, - спуская ноги с припечка, вполголоса сказала свекровь.
     Но, пока старушка слезала, невестка выбежала в сенцы. В одной рубахе выскочила на крыльцо, подхватила на руки спеленатое дитё и прижала к груди. Тут и старушка вышла.
     - Чай подкинули дитя! Смилостивился таки Боженька, внял нашим мольбам… - приговаривала свекровь, отворяя пошире дверь и пропуская в горницу невестку с дитём.
     - Испробуй доченька, может ещё не перегорело в груди молочко.
     - Ой, мамочка! Больно-то как! Она ж голодная. От груди не оторвать. Ну-ну, хорошая ты моя. Я ж тебя лучше солнышка любить буду. Мама, погляди, наелась и уснула. Надо её в люльку положить. Будто чувствовали, не унесли ещё…
     - Да ты разверни, разверни её. Может пелёнку поменять нужно…
     - И то правда. Ой, матушки-светы! Это ж мужик! Савва, проснись! Нас Бог сыночком одарил! – тормошила жена мужа.
     - Гляди, и амулетик ему родная матушка на шею повесила. Видать на счастье и на доброе здоровье. Матушка зла сыну не пожелает.  Не буду и я его снимать.
     - Верно, говоришь, родная.  Не нами надёвано, не нам снимать.
     А бабушка-кудесница, Лис и старичок Полевчик слушают стоя под окном и только перемигиваются.
     - Пойдём отседа. В деревне собак много. Учуют лисий дух, не поздоровится нам, - поторапливал Лис.
     - Теперь уже можно и нам домой итить. Дело сделано. Лет этак через десять наведаемся, коли живы будем, - шептала старушка.
     - До той поры мне не дожить, - грустно вздохнул Лис. 
     Так и случилось. Не дожил до весны старый Лис. Сошли снега и проснулся в своей землянке старичок Полевчик, вышел на солнышке погреться, да так, нога по за ногу, дошёл до лисьей норы. Заглянул, а в ней пусто. Тогда он спросил у седого Ворона. Тот и рассказал, как в лютый мороз оголодал Лис. Снега нынче были глубокие. Трудно едой разжиться. Голод и пригнал его в село. Но, видать в недобрый час пришёл. Учуяли лисий дух собаки, до смерти загрызли беднягу. Старичок Полевчик вышел на пригорок, где они любили вечерами сидеть, и сам завыл с тоски великой. А через недельку, когда подсохла земля, поплёлся в деревню, к бабушке-кудеснице. Та, предчувствуя наперёд, встретила его, чаем напоила. Погрустили старики и о лисёнке вспомнили.
     - Как он там? Здоров ли? – обеспокоился Полевчик.
     - А чего ему сделается? Вот, гляди.
     Старушка наклонилась над ведром с водой, чего-то там прошептала, дохнула на воду, и растянулся беззубый рот в улыбке.
     - Топает уже ноженьками своими. Шустёр, Лисий Хвост!
     Полевчик заглянул в ведро и, как в зеркале, увидел просторную избу. А по ней молодица водит за ручки двух мальчишек.
     - Вот те раз! Мы же ей одного подкинули. Откуда другой взялся?
     - Князя, Данилы Прокопьича, сынок.  Настасья нянчится с обоими. Молочка материнского на двоих хватило, оба крепыша. Одну мамку сосали, стало быть – братья молочные.
     - А который из них наш?
     - Тот, белявый – князев наследничек, а рыжеватый – наш. Во-во, гляди, сощурился, а взгляд, ни дать, ни взять, лисий. Ох, хитёр, бестия! За ним глаз да глаз нужен.
     - А он-то знает, какого он роду-племени?
     - Что ты? Я ж его зельем опоила. Всё начисто забыл. А то б уже кур на хозяйском дворе таскал, - хохотнула старушка. Качнула ведром и виденье исчезло. – Скучно тебе, поди, одному в поле? Возьми собачонку, махонькая, прибилась вчерась. Гоню, не уходит.
     - Я бы рад, только к зиме я усну, а он-то как?
     - До зимы ещё дожить надо. Осенью мне приведёшь, если сама от тебя, старого ворчуна, не сбежит.
     На том и поладили.
     Через каждых три года старушка глядела на воду в ведре. Всматривалась в личико мальчика и, притопывая ногой, что-то обдумывала. Но сколько б это не длилось, заканчивалось всегда одинаково. Старушка вздыхала, дескать, всё равно за ним не уследишь и с надеждой смотрела на матицу. Там, на шнурочке из конского волоса, висел маленький серебряный колокольчик.  К язычку колокольчика шёлковой ниточкой привязан пучок лисьей шерсти. Старушка чмокала беззубым ртом и грозилась колокольчику скрюченным пальцем. И всё же в один из дней зазвонил таки колокольчик. Звук его писклявый, жалобный, будто запутавшаяся в паутине муха, плачет, пытается вырваться и не может.
     - Ах, ты ж Лисий Хвост!.. Раньше времени в глаза тайны заглянул. Не утерпел таки, рыжая бестия!,, - ворчала старушка, доставая из-за стрехи крыло убитого ворона.
     Зажав между пальцами по пёрышку, закружилась на месте. Если б кто в эту минуту мог подсмотреть пляску старой женщины, то наверно бы усомнился в том,  что ей уже давно минуло полторы сотни лет. Но даже молодая девушка не выдержала бы такого бешеного темпа. И плясала она до той самой минуты, пока в сени не забежал молодой лис. Старуха в сердцах швырнула в него перьями, прикрыла сенную дверь, выдернула из метлы  два прутика и отстегала лиса. Тот только жалобно скулил и лапой прикрывал глаза.
     - Глупое животное! – сердито бросив изломанные прутики в угол, выкрикнула рассерженная старуха. – Ладно, хоть амулет догадался принесть, а то б в камень тебя превратила.      
     Она взяла из зубов испуганного лисёнка амулет и одним движением руки накинула шнурочек на его шею. В тот же миг пред нею предстал двенадцатилетний мальчишка.
     - Где я? Что со мною было? – с трудом выговаривая слова, спросил он. Но старуха даже не взглянула на него. Чтоб унять свою злобу раз за разом окунала свою давно не чёсанную голову в ведро с холодной водой. Вместо плеска воды слышалось только шипенье, словно шкварки жарились на сковороде. Наконец затихло шипенье. Старушка вытерла голову полотенцем и стала костяным гребнем расчёсывать свои редкие волосы. Мальчик сидел в уголке на полу и тихо плакал.
     - Не реви! Не твоя в том вина, что так вышло. Сядь на скамеечку и слушай. Тебе, голуба моя, суждено век свой жить половинчатой жизнью. На одну сторону – человек, а на другую – зверь дикий. Сняв амулет, ты в тот же миг превратишься в лиса. Хорошо, что на этот раз никто этого не заметил, а то б гореть тебе  в страшных муках на костре. Никогда больше не делай этого! В другой раз скажу тебе больше. А покудова меня слушайся и забудь о том, что с тобой сегодня приключилось. Отныне я твой страх и защита. А сейчас ворочайся на прежнее место и будь осмотрительнее.
     Старуха взяла мальчишку за руку, вывела посреди избы и трижды обошла его пятясь назад против солнечного пути. Рыкнула по-звериному и мальчишка исчез из избы, как и не бывало.
     Три дня он ходил молчаливым, но постепенно страх рассеялся и всё стало забываться. С княжичем они были дружны и неразлучны. Разные по характеру, по жизни они дополняли друг друга. Спокойный, рассудительный княжич преуспевал в науках, но уступал ловкости и хитрости своему молочному брату, особенно в боевых упражнениях. Княгиня не только не препятствовала их дружбе, даже радовалась такой сыновней удаче. По её мнению, никто иной, а верный друг сумеет упредить сына в случае надвигающейся беды. Но и сам княжич не раз спасал друга от неминуемого наказания.
     Одним словом – всё было ладно, пока молодая кровь не забурлила в их жилах. Входящим в силу парням хотелось, хоть на короткое время, уйти из-под всевидящего и всёзнающего ока родителей. Захотелось иметь свою, пускай маленькую, тайну. Но княжич и представить себе не мог, как эта «тайна» угнетала его друга. Быть не таким как все и не сметь пользоваться своим преимуществом, ему казалось обидной несправедливостью. Однако стоило ему, хоть на короткое время прикрыть веки, как перед его мысленным взором возникала сердитая старуха и сурово грозила скрюченным пальцем. «Не время ещё шалить…» - с шипеньем шептали её губы. Это несколько остепеняло его, но не надолго.
     Как-то раз Никифор, именно этим звучным именем назвали подкидыша, попросился заночевать на сеновале. Дескать, хорошо спится на вольном воздухе.  Любящая матушка рядно ему постелила. Парень лёг на спину и тут же уснул, да так крепко, как отродясь ему не спалось. А проснулся на лежанке у старухи-кудесницы. Сидит, трёт глаза и понять не может: не блазнится ли ему  это. А старуха меж тем бубнит, что дятел на дереве стучит:
     - Слушай меня и  делай, как я тебе велю.
     - Слушаю бабушка, слушаю. Сделаю, как прикажешь, - промямлил заплетающимся от сна языком.
     - Вымани княжича в лес, сними с себя амулет и надень шнурочек на его шею. Оборотишься ты лисом, а он собакою. Погуляете, пробы ради, потом обратно себе на шею амулет верни. Но перед этим слово верное с него возьми. А-а, что я тебе втолковываю. Чего бы доброго, а на проказы умишка у тебя всегда в избытке. Теперь ступай на свой сеновал и спи себе младенческим сном.
     Рыкнула старуха по-звериному.  В тот же миг плюхнулся Никифор на матушкино рядно и проспал до той поры, пока солнышко в щёлку сеновала не заглянуло.
     Через пару дней, при случае, выманил таки молодой лис, то бишь Никифор, княжича в ближний лесок. Мол, погулять, лесным воздухом подышать. А там и говорит:
     - А не сбежать ли нам от родительского пригляду, чай не маленькие?
     - Как тут сбежишь, коли батюшкой ко мне охрана приставлена? Они шагу ступить не дают. Единственный я у батюшки с матушкой. Наследник! Берегут.
     - Так мы ж ненадолго. Одурачим толстопузых и, хоть на единый часок, вырвемся на волю. Есть у меня мыслишка одна, только сомневаюсь: не забоишься ли ты?
     - Что ты? Рядом с тобой, ко мне никакой страх и близко не подойдёт! – пошутил княжич.
     - Тогда вели глупым охранникам нам шалаш из веток соорудить, да внутри еловым лапником выстелить. Потом сбежим. Они пускай себе пустой шалаш охраняют.
     - Здорово ты это придумал! Так и сделаем.
     Нарубили берёзовых веток солдаты, выстроили шалаш, услали землю лапником. Ребята улеглись на него.  В щелочку наблюдают, как солдаты кулеш в котелке варят. Дождались, когда все сели кругом у котла и стали дуть на ложки с варевом. Тогда легонько раздвинули ветки с торца. И только княжич хотел нырнуть в образовавшуюся щель, как лис ловким движением рук снял с себя амулет и на его шею шнурочек накинул. В темноте шалаша княжич и не разглядел лисью проделку. Стоящий на посту  солдат  даже внимания не обратил на пробежавших мимо лиса с собакой. Только, когда они несколько вёрст отмахали, княжич спрашивает:
     - Как же ты сумел своё тело в лисью шкуру втиснуть?
     - Ой, не спрашивай! Нельзя мне это говорить, а то навечно собачья шкура к тебе прилипнет.
     Только теперь княжич заметил, что и он не человек. Испугался и язык прикусил.
     С того памятного дня, при каждом удобном случае, превращались в зверей, и гуляли, где им хотелось. Каждый раз всё дальше и дальше уходили от княжеской усадьбы. Однажды до поля, где родился лисёнок, добежали. Попили из родничка воды и, вдруг, лису стало казаться, что он уже был тут и всё это видел. Даже без особого труда  лисью нору нашёл. Может быть и ещё бы чего вспомнил, но тут появился старичок Полевчик и напомнил дружкам, дескать, пора ребята домой ворочаться. Как бы не хватились вас.
     - Верно говоришь, дедушка, - молвил рассудительный княжич.  – Батюшка с матушкой беспокоиться будут, а того хуже из-за нас солдатушек выпороть велят…
     Вернулись они, а потом ещё несколько раз прибегали сюда, пока в один из дней княжич не пожелал поглядеть земли за этим полем. А за полем, усыпанным белыми человеческими костями, простиралось соседнее княжество. Оба князя уже много веков враждовали между собой. Только княжич по молодости своей и недомыслию это в расчёт не взял. Но, всё ж таки, когда заметил, что на той стороне поля собирается войско, велел, что есть духу, домой бежать. А когда принял человеческий облик, в тот же час пошёл к отцу своему и сказал, будто бы в вещем сне видел, за полем, усеянным костями человеческими, войско собирается. Услышав такие слова, призадумался батюшка. На этом поле он множество смертей видел. Поверил сыну и повелел войску готовиться в поход.
     В один день и час пришли два войска и стали друг против друга. Три дня так стояли. Ни одна из сторон не решилась первой меч обнажить. Старичок Полевчик, прятавшийся в своей землянке, вышел на вольный воздух и громко чихнул. Не ландышами и чабрецом пахло на его поле, а конским потом и ещё непотребными запахами, которые несёт с собой человек, куда б он ни шёл. Тогда-то попросил Полевчик Ветра буйного, чтоб тот крылом своим развеял смрад и частым дождичком омыл Землю-матушку. Ветру и самому не в радость было глядеть на жестокость войн человеческих. С большой охотой принёс он на плечах своих Тучу грозовую. Засверкали молнии, грянул Гром. Князья, стоящие по ту и по эту стороны, подняли глаза к небу и решили каждый про себя: «Не к добру грозится Небушко!» Тот час велели войскам своим ворочаться домой. Воины, воздав хвалу Богу, покинули Кровавое поле. Оно, как не погляди, а воины тоже люди и помирать до срока никому не охота. Так, впервые за многие годы, враждующим стороны с миром разошлись.
     Дожди сменились снегами, снега ручьями и опять зазеленело поле непаханое. Налились силушкой сын человеческий и сын звериный. Матушка-Земля одарила их красотой. Редкая девушка хотя бы украдкой нет-нет, да и залюбуется статными молодцами. Только каждому человеку мечтается о чём-то необычном. И уж если влюбиться, то непременно в нездешнюю красавицу. Людям и не до ума, что не сами они дорожку ищут, а Судьба их за собой ведёт  и направляет по заранее намеченному пути. Вот и наши парни, однажды приняв на себя звериный облик, направились в соседнее княжество. Оставаясь незамеченными, проникли в усадьбу и спрятались в саду в цветущих кустах жасмина. Долго наблюдали за всем происходящим,  пока не вышла погулять со своей верной служанкой молодая княжна. И обе до того красивы, что у юношей, глядя на них, даже дух перехватило.
     С той роковой минуты молодцы и думать ни о чём больше не могли, как только о своих избранницах. Старичок Полевчик чуть ли не каждый день теперь видел бегущих через его поле лиса и собаку. Ему-то ведомо было, что за путники топчут тропинку мимо Поющего родничка.   Как-то, под вечер, наведался он к старушке-кудеснице. Она выслушала его, вздохнула и тихо сказала:
     - Скоро, скоро всё свершится. Ещё раньше, чем на бахче княжеской созреют первые арбузы.
     - А что случится, матушка?
     - Ой, боюсь, родимый, слово молвить, чтоб не вспугнуть удачу.
     С тем и ушёл Полевчик в свою землянку.
     А случилось вот что. Слюбились юные сердца. Никифор со служанкой быстрей поладили, а вот княжна с княжичем много друг дружке красивых слов переговорили, пока главные слова на волю выпустили. А через две луны княжна призналась, что в тягостях она. Обоим стало ясно: больше медлить нельзя. Нужно батюшке с матушкой обо всём сказать. А как скажешь, коли от многолетней родовой вражды сердца их ожесточились.
     Однажды в дождливый вечер княжич пожелал дома остаться. Пребывая в задумчивости, отпустил Никифора в родительском дому переночевать. Матушка с батюшкой рады сыну, не знают где посадить, чем угостить. Допоздна они чаёвничали, а потом сын попросил матушку постелить ему на сеновале. И только дрёма смежила глаза, как оказался он на лежанке у старушки-кудесницы. На этот раз он уже не испугался такой перемены. Не раз и сам подумывал, как бы свидеться с нею. Открыл рот, чтоб рассказать ей обо всём, а старушка сама ему говорит:
     - Не рви сердце своё, милай. Знаю я, что в мире деется, а твою печаль и подавно. Слушай меня и княжича надоумь. Пущай скажет родителю своему, чтоб третьего дня, в аккурат пополудни, прибыл вместе с сыном и тобой на то поле, которое меж княжескими уделами простирается. Подъедут к Поющему родничку, сойдут с коней и ждут.
     - А чего ждать должны, бабушка?
     - Чуда, милок, чуда! Смотри, не забудь, в точности исполни, а об остальном это уже я позабочусь.
     С тем и проснулся Никифор на сеновале. Скорый на ногу, умылся студёной водой и к княжичу побежал. А тому и не спалось этой ноченькой.  Всё головушку ломал: как родителю своему признаться о сердечных муках своих. Никифор рассказал, будто бы «Вещий сон» ему приснился. Княжич только улыбнулся про себя. Дескать, знаю я твои хитрости, но вспомнил, что и сам влюблён и если дело сладится, то и их руки соединятся. Сели вместе рядком и стали придумывать, как бы складно так сказать, чтоб поверил много повидавший на своем веку старый князь. День, другой проходит, а княжич никак осмелится не может. Не ест, не пьёт, лицом почернел весь. Тут уже сам родитель к нему подошёл и спрашивает:
     - Что тревожит тебя, сын мой единственный?
     - Сон мне приснился, батюшка. Будто бы древняя старушка сидит у родничка, а тот родничок посреди поля, усеянного белыми костьми человеческими. Вот она-то и велела мне завтра, по полудни, вместе с тобой, прискакать к тому родничку.
     - А ты спросил её: зачем сия затея?
     - Спросил, батюшка. Всего-то обмолвилась она, будто бы чудо в этот день и час должно произойти.
     Долго думал князь, а потом и говорит:
     - Ты никому об этом не сказывал?
     - Что ты, разве ж я б открылся кому прежде тебя? Ты да я знаем об этом.
     - Добре. Тогда и думать не об чём. Съездим, прогуляемся по чистому полю, попьём водицы из Поющего родничка и к вечеру домой воротимся. Да, вот, Никифора с собой прихватить бы не помешало. Зоркий глаз у него. За три версты заяц мимо не пробежит им незамеченный. Заодно хоть коней будет кому придержать.
     - Ой, как мудро рассудил ты, батюшка!
     - Только ему ни слова, ни пол слова не говори. Как бы он,  по простоте своей не сболтнул кому.
     Вот, время подошло, скачут полем три всадника, а навстречу им легкие дрожки. В них князь с дочерью и её служанкой поспешают. Подъехали, остановились. А из-за калинового куста старушка-кудесница выходит и велит им на чистом месте кругом сесть. Два старых соседа-князя косятся друг на друга, но всё же уважили просьбе старого человека. А старушка пристально посмотрела обоим в глаза и промолвила:
     - Доколе, соколы вы мои, враждовать будете? Али мало кровушки пролито? Глядите, на этом поле шагу ступить негде, чтоб нечаянно кости человеческие не потревожить. Братья они наши, за честь рода вашего полегли. Надо бы их земле предать, да заодно мир на веки вечные меж вами заключить. А-а? Что призадумались, соколики мои? В душах ваших давно доброе зерно проклюнулось. Вы и сами это чуете. А в знак согласия и на помин душ, невинно порубанных ратников ваших, Божий Храм воздвигнуть надобно. Ой, не мне вам это говорить, да видать - некому подсказать, а сами не догадаетесь.
     Потупили головы князья, думают.
     - Эх, коли сами придумать не можете, детушек своих поспрошайте. Им дальше жить на этой земле  и миром править.
     Тут Никифор и толкнул локтём друга-княжича. Тот и смекнул, что время его настало.
     - Батюшка, позволь слово молвить?
     - Говори, сын мой единственный.
     - Чтоб вечный мир заключить, надо земли наши объединить. Это, чтоб лихая мысль не подначивала. А ещё лучше – породниться нам надо. Прошу позволения вашего сватов к княжне соседа нашего заслать?
     Вскинул брови князь батюшка, посмотрел в сыновни глаза, почесал в бороде и обратился к соседу:
     - А ты что на это скажешь, великий князь? По сердцу ли тебе слова сына моего?
     - Надо бы спервоначалу храм выстроить, чтоб было где детей наших обвенчать, - уклончиво ответил сосед. – А нам, коли на то пошло, надо своими руками краеугольный камень заложить. Только где ж его взять в чистом поле непаханом?
     - Не простой, должно быть, камушек этот! Чтоб ему появиться, надо бы пожертвовать самым дорогим. Согласны ли вы на жертву великую во имя мира и благоденствия потомков ваших?
     - Согласны, - закивали седыми головами князья.
     - Тогда протяните друг к другу руки и трижды облобызайтесь.
     Решительно шагнули навстречу вчерашние враги князья-соседи. И как только обнялись они, застонала княжна. И пока мужи знатных родов своих лобызались, без чувств упала на землю.
     - Отойдите на три дюжины шагов отседа! – непререкаемым голосом велела мудрая старуха. – Устремите взор свой на то самое место, откуда из-за края земли солнце путь свой начинает. Всем сердцем возжелайте счастья и благополучия детям, внукам и правнукам своим.
     Ни словом, ни помыслом не возразив старухе, мужчины исполнили её волю. А она, вместе со служанкой, склонилась над княжной.
     - О, Боже Милосердный! Она же камень родила! – не помня себя. Воскликнула служанка и сама испугалась своих слов.
     - Подойдите ко мне, великие князья, - позвала мужчин старушка. – Вот тот камень, который вы видеть желали! Это внук ваш, первенец, объединил два рода ваших, две земли, два крыла счастья земного, торжественно объявила древняя старушка. – Возьмите его и заложите там, где поднимутся стены Храма Божьего.
     Так всё и случилось. Собрали люди кости братьев своих, предали их земле и насыпали на том месте высокий курган. А рядом построили Храм белокаменный. Освятили его и в тот же день обвенчали две счастливых пары: князя с княжною и Никифора со служанкой. Вокруг Поющего родника сады расцвели, а на вспаханном поле жито-пшеница заколосилась. Мир и покой в хоромах княжеских. Звонким детским смехом полнятся избы крестьянские. Только молодая княгиня печалится. Три годочка прожила она с любимым мужем, а детей нет, как нет.
     Однажды к молодому князю пришла старушка. Узнал, приветил её князь. Велел накормить, напоить и на мягкие подушки посадить.
     - Знаю я печаль твою, соколик мой, - молвила мудрая старушка. В ту ночь, когда месяц молодой народится, отвези жену свою в Храм у Поющего ручья и оставь её там одну. Сам же выйди из Храма и посиди на крылечке, подожди. Боже упаси, не торопи её. Имей терпение и надежда вознаградит тебя великой радостью.
     Насилу дождался молодой князь той минуты, когда из-за края земли выглянул молодой тоненький месяц. В тот же час князь велел запрягать коней. Вдвоём с женой поехали они к храму. На то время ни единой души не оказалось в Храме. Несколько свеч горели перед иконами святых. Князь с княгиней опустились на колени, долго и усердно молились. Потом князь тихонько вышел на крыльцо и в задумчивости присел на ступеньку.
     Княгиня так слёзно молилась, так просила Боженьку подарить ей дитя, что и не заметила, как осталась в Храме одна. Вдруг женщина услышала плач младенца. Поднялась с колен и осторожно, на цыпочках пошла на голос. Обошла вокруг амвона, но так и не нашла дитя. А плач всё громче. У неё аж сердце зашлось. Тогда княгиня, не помня себя, сдвинула с места амвон. Оказалось, что под ним лежал продолговатый камень. Только глянула и в тот же миг узнала его.  Дрожащими руками подняла камень и бережно положила на руку, согнутую в локте. Будто бы младенца на руки взяла. В один миг Храм озарился светом, словно солнышко под самым куполом взошло. Такая радость великая объяла княгиню, что она и сама засветилась изнутри. И вместе с тем на руках своих ощутила живое, тёплое тельце ребёночка. Никто и никогда не сумеет передать чувство любящей матери. Слёзы радости текли по её щекам. Молодая мама смеялась тихим, счастливым смехом, как ни разу в жизни своей не смеялась.
     А в эту минуту с князю подошёл старенький священник, тронул его за плечо и сказал:
     - Пора. Надо окрестить его и именем наречь.
     - Кого? – растерянно спросил князь.
     - Сына, от плоти и крови твоей.
     Так до конца и не осознав слова, сказанные ему, князь, вслед за святым отцом, вошёл в Храм. В полумраке церкви горели несколько свечей. Амвон стоял на прежнем месте. Рядом стояла княгиня и нежно прижимала к груди дитя.
     Уже под утро воротились они домой. Обеспокоенные старый князь с княгинею выбежали на крыльцо.
     - Батюшка! Матушка! Внуком, наследником Бог одарил вас! – воскликнул радостный князь-отец. – Светозарном наречён. Во славу рода нашего три дня и три ночи будем пировать…
     Три сына и три дочери ещё родилось у князя с княгинею, но первенца своего матушка любила больше остальных детей.  Уму и доброте мальчика дивились все.  И по ныне помнят щедрого и справедливого князя Светозарна.

                15 февраля 2006 г.