Хроника ракового больного

               
 Любопытный читатель может задать вопрос:
 а для чего он               
 это писал? А бог его знает. Я не ставил перед собой задачи               
 что либо хвалить или ругать, проводить какие-либо сравнения
 или анализы, тем более, что к медицине я имею отношение
 исключительно как пациент. Я не ставил цель восхвалять 
 израильскую медицину, хотя мне кажется, что тут есть
 чем гордиться. Просто я описал то, с чем мне пришлось               
 столкнуться, что увидел, что произвело на меня
 впечатление.  Выводы пусть делает каждый.               
                Итак               

25 ноября 2009г.

Бен- Ами Амиэль –преинтереснейший человек. О таких говорят – подвижник. Так говорят по-русски. Наверно и в иврите есть аналог, но я не знаю. В любом случае он - подвижник в лучшем смысле этого слова.
Лет шестнадцать назад, или около того, он увлекся изобразительным искусством и пишет  картины, своеобразные и оригинальные, имеет свой почерк. Он вступил в союз художников и скульпторов городов Гиватайм и Рамат-Ган. Не знаю уж кто и когда его организовал (а надо бы поинтересоваться), но общество оказалось живучим и развивающимся. И в его развитие громадный вклад внес и вносит Бен-Ами Амиель. Сейчас он – самый активный деятель общества, человек, который организует все выставки художников и скульпторов союза. Он договаривается о местах выставок, и его уже все хорошо знают, идут навстречу, помогают устраивать выставки в самых интересных местах. Более того, все выставки он полностью устраивает сам: помогает авторам выбрать и комплектовать картины для выставки, сам их подвозит, развешивает, короче говоря, весь этот непростой воз тянет на себе. Причем за всю эту работу он не получает ни копейки, а жить надо, и он еще работает – держит с женой, такой же активной женщиной как он сам, небольшой детский садик. А ведь это непростое дело – их надо и кормить, и учить, и развлекать – управляются.
      Я тоже занялся живописью недавно, вскоре после переезда в Израиль. Уж очень много оказалось у меня свободного времени – ситуация совершенно непривычная – и я стал искать себе занятие. Решил попробовать рисовать, испробовал несколько вариантов и остановился на масляных красках. В июне 2002 года я сделал первую картину маслом, и совершенно неожиданно она получила одобрение моего придирчивого окружения. Ну, уж после этого у меня не было намерения отступать, и я принялся за дело с энтузиазмом и с надеждой на успех. Оказывается, и безделье - двигатель прогресса. Через какое-то время стены нашей квартиры уже были увешаны картинами, и появилось желание как-то заявить о себе. Тут-то мы и узнали, что есть такой союз художников, связался, поговорил, и мне предложили прийти и принести 3-4 своих работы. Что я и сделал, волнуясь и переживая. Но все обстояло нормально – работы одобрили, приняли  в союз художников. Первым, кто внимательно и доброжелательно ко мне отнесся был Бен-Ами. С тех пор мы с ним в очень хороших, можно сказать – приятельских отношениях. Были бы в дружеских, если бы не языковый барьер. Но общаемся, я предлагаю ему свою помощь при организации выставок, он устраивает мои выставки, причем, поскольку у меня нет машины, он подъезжает ко мне домой, забирает картины, вместе мы их перетаскиваем, развешиваем. И так он не только со мной. Со всеми ли – не скажу, но не только со мной. Надо сказать, что многие к этому привыкли и пользуются этим. Когда-то он перестанет этим заниматься. Найдется ли достойная замена?
             В этот раз Бен-Ами договорился об устройстве выставки в одном из самых интересных и посещаемых мест – в каньоне ( что-то типа универмага) Гиватайма. Он позвонил мне и предложил принять участие в выставке в числе тридцати художников и одиннадцати скульпторов.
    - С удовольствием, - говорю. – Только подготовить такую выставку – большая работа. Давай я приду тебе помогу.
     - Хорошо, я тебе перезвоню, когда надо будет.
      Мы созвонились накануне, и 25 ноября встретились в каньоне в час дня. Участники выставки подъезжали, стаскивали в склад свои работы, некоторые завезли заранее – много набралось. В зале первого этажа, в просторном проходе между магазинами, рабочие устанавливали металлические конструкции, на которых должны были развешиваться картины. В два часа дня, когда поток посетителей уменьшился, мы начали работу: загружали в транспортные тележки тяжеловатые подставки под скульптуры, сами скульптуры, картины, фоновый материал – короче все необходимое. Все это поднималось на грузовом лифте, выгружалось так, чтобы не мешать покупателям, а уже потом растаскивалось на места, развешивалось, расставлялось. Работа шла, время летело, сил убавлялось и, когда мы с удовольствием рассматривали то, что получилось, а получилось совсем неплохо,  оказалось, что уже 2 часа ночи, все магазины закрыты, а кроме нас с Бен-Ами в каньоне работали только уборщицы и охранники.
        Бен-Ами довез нас до дома, и мы распрощались, уговорившись встретиться завтра в каньоне часов в 8- 9 утра. Руки, ноги, все тело гудели, так что и уснули-то не сразу.  Без малого 73 года – какие уж шутки.
А утром я увидел кровь. Я и не испугался – и раньше бывало, мелькнет и перестанет. И я ноль внимания. Но когда это наблюдалось весь день, - как-то не по себе. Выставка, на которой, кстати, было продано несколько картин и мои в том числе, продолжалась 3 дня . Три дня я находился рядом с Бен-Ами,  – не до врачей, потом выходной, и все время кровь не прекращалась. А вот в первый рабочий день недели с утра пораньше, бегом к нашему семейному врачу – давай выручай.


            


                2.    30 ноября – 19 декабря.       

Наш семейный врач, хороший врач и прекрасный человек Елена Ц., выслушивала мои страдания практически молча, только стучала в такт повествования по клавиатуре компьютера – вносила информацию. А когда я рассказал ей о прошлых случаях появления крови с упреком самому себе, что не обратился сразу, она ответила философски:
 - Мы же все, пока здоровы, считаем, что ничего с нами случиться не может. Что уж себя корить, будем делать то, что нужно сейчас, без оглядок. Главное – на будущее выводы делать.
 Завершив барабанную дробь на компьютере, она протянула мне несколько листков направлений:
- Я полагаю, что хорошего мало. Это вам разные направления. Это анализ крови и мочи, это – поедете в медицинский центр на улицу Игаль Алон 98, там вам проведут специальный экспресс-анализ, это направление на УЗИ. Только не тяните, все постарайтесь сделать быстро. Я везде поставила гриф «срочно», так что добивайтесь, чтобы вам очередь не затягивали.
Мы еще не подозревали, что происходит, но это «срочно» теперь сопровождало меня весь следующий период моей тесной связи с медицинскими учреждениями.
    На следующий день мы с женой – а теперь она меня сопровождала все время, не отпускала одного ни на шаг, как будто боялась, что я буду сачковать – взяли такси и отправились на улицу Игаль Алон 98, в медицинский центр. Мы приехали раньше назначенного времени и решили ознакомиться с тем, куда приехали, предварительно посмотрев, где наш вход С. Прекрасное современное многоэтажное здание, окруженное небольшими каскадными прудами с красивыми разноцветными рыбками. Ни один посетитель  не проходит мимо этого места, ребятишки, конечно, кормят рыбок, требуя у родителей хлебушка, и родители не могут отказать, несмотря на запрещающие надписи.
Но время подошло.  Мы прошли в  сектор С.
Служащая у входа посмотрела направление, и указала на второй этаж. У стойки секретарей сидели в креслах посетители, ожидая своей очереди. Мы сорвали номерок и тоже стали ждать. Кстати, в большинстве учреждений, где нужно ждать в очереди – на почте, в аптеке, в больничной кассе и т.д. – у входа висят барабанчики с номерами, каждый посетитель срывает номерок и сидит спокойно, ждет, когда его номер высветится на дисплее в сопровождении звукового сообщения – тихо, спокойно, никто не лезет на абордаж. Врач выписал задание лаборатории.  И с тем же номерком я сдал анализы, и примерно через полчаса результаты были на руках. Врач посмотрел с полупрезрительным выражением лица, что-то внес в компьютер, и выдал совершенно неожиданное заключение:
- Мыться нужно лучше и чаще.
Я несколько оторопел, но дискутировать не стал: впереди, как я понимал, более серьезные проверки. А этот – бог с ним, что-то непонятное: кровь в моче 4 дня,  причем здесь мытье?  Утром следующего дня мы пошли на УЗИ. Тут дело обстояло проще – врач русскоязычный и мы легко общались. Как все-таки здорово, когда можешь общаться на равных, все понимать, что тебе говорят и толково объяснить все, что нужно. Ну, объяснить на иврите то, что мне нужно, я еще в состоянии, применяя те слова, которые  знаю, помогая себе руками и мимикой. А вот понять, что говорят тебе – куда сложнее, они ведь пользуются своим словарным запасом, куда богаче твоего. Вот тут и проблема.
- Слушай-ка, родной. Иди, попей-ка водички, стакана 4-5, посиди минут пятнадцать, потом зайди снова.
- А что изменится? – спрашиваю.
- Ты не пробовал заглянуть внутрь сдутого мяча? Я тоже. Но знаю, что если мяч надуть, то что-то увидеть можно. То же самое и с мочевым пузырем. В общем, мне уже почти ясно, но давай, чтобы не было ошибки.
- Ну вот, смотри – повернул он ко мне экран монитора, когда я вновь улегся на кушетку.- У тебя опухоль в мочевом пузыре. Видишь, как у двугорбого верблюда.
- Надеюсь, не раковая?
- К сожалению, дорогой, здесь другой не бывает.
Смысл сказанного до меня  дошел не сразу. Я помолчал какое-то время.
- И что теперь делать? Помирать, что ли? – по моей, наверняка устаревшей, информации рак – смертный приговор.
- Ну, зачем же сразу помирать? Лечиться надо. Долго и нудно. Терпением запасись. Посиди в приемной полчасика, я тебе выпишу заключение, дам диск и иди к семейному врачу, она тебе все скажет.
До меня стало доходить. Я еще попытался задать какие-то вопросы, но он меня прервал:
- Я и так сказал тебе больше, чем мне положено. Иди к врачу. Удачи тебе и терпения.

Я постарался придать лицу обычное выражение, и, кажется, мне это удалось, судя по реакции жены. А может это ей удалось скрыть эмоции.
- Ну что?
- Сказал подождать заключение и идти к семейному врачу. Пошли на воздух выйдем.
- Так он ничего тебе не сказал?
Я лихорадочно соображал, что и как говорить. Не говорить ничего – не получится, полуправды здесь быть не может. И я все ей рассказал. Она помолчала, внимательно смотрела на меня, видимо, пытаясь понять мои эмоции.  Потом видя, что я спокоен, сказала тихонько:
- Я так и предполагала. Давно надо было к врачу идти. А сейчас затянул, неизвестно что будет  дальше.
- Все будет нормально, - сказал я, стараясь быть как можно более уверенным. – Если бы я знал, что кровь в моче – первый симптом, бегом бы побежал. А что сейчас говорить – что сделано, то сделано, не вернешь. Пошли, заберем результаты анализов, пока он заключение пишет. Еще успеем и к семейному врачу сходить.
 Мы передали секретарю все бумаги.
- Через часок зайдите, получите ответ.
Через час у нас было направление к урологу с пометкой «срочно».
Дома мы взяли справочник, в котором были фамилии, адреса, телефоны и часы приема всех врачей нашего региона и стали искать уролога, чей офис ближе всего к нам. Нашли, но он оказался ивритоязычным. Проблема. Но мы решили все-таки сходить к нему, справедливо рассудив, что первое посещение обойдется без особых объяснений – наверняка направит на какие-то проверки без душеспасительных бесед. На следующий день мы созвонились с секретарем уролога, она назначила нам время через два дня.
А вот тут началось обсуждение самого щекотливого вопроса: я не хотел афишировать эту неприятность, но с другой стороны, - все равно не скроешь. Как не сказать дочерям? Нам в нашей беготне обязательно потребуется Юлечкина помощь, как минимум в роли переводчицы, да кроме того ее машина тоже будет нужна. А если сказать Юле, то, как скрыть от Оли? Ну, хорошо, Тане в Америку можно пока и не говорить? Нет уж, нет, заявила жена. Мало ли как дело повернется, ее надо тоже подготовить. Все-таки мы решили пока не говорить никому, подождать, что скажет уролог.
Через два дня я сидел в кабинете уролога доктора Г. – крепкого, боксерского телосложения мужчины средних лет. Он просмотрел все бумаги, внес, что нужно в компьютер и как-то уж очень внимательно (как я теперь понимаю) на меня посмотрел.
- Это вам направление на цистоскопию. Я буду принимать через два дня. Кажется, у меня будет возможность вас посмотреть. Подойдите к секретарю, она вам назначит время. Я написал «срочно».
- Что скажете, доктор?
- Давайте подождем результатов. Придете в больницу Асута, я там принимать буду. Знаете где это?
Мы знали, что только в мае сдали новый корпус больницы Асута в районе Рамат-аХайяль в Тель-Авиве, знали, что от нас туда идет прямой автобус, но там еще не были. Что ж, посмотрим.
Процедура цистоскопии заняла несколько минут. Доктор Г. что-то сказал помощнику, сел к компьютеру и выдал новое направление.
- Опухоль, будем удалять, - он был немногословен, взял у помощника лист бумаги. – Вот вам направление на операцию на 15декабря. Здесь же, в Асуте. Вот направление в больничную кассу, получите там согласие на оплату. 14-го декабря придете к 6 часам вечера, а утром я вас прооперирую.  Тогда же отправим  на биопсию. Когда биопсия будет готова, мой секретарь с тобой свяжется. Ну, пока. Будем лечиться.
Тут уже секретничать не приходится, операцию не спрячешь. И началось. Телефон раскалился докрасна, как в штабе Ревкома – дети, сестры, племянники, все в шоке еще больше, чем мы сами. Мы то уже в курсе, а им эта новость  не из приятных.
- Так это что, рак?
- Предположительно пока. Вскрытие покажет. Не паникуйте раньше времени. Может еще обойдется – опухоль удалят, на том и кончится эпопея. Не паникуйте раньше времени.
Несмотря на все предпосылки, несмотря на известную информацию, я все еще искренне надеялся, что это доброкачественная опухоль, и даже сердился на врача, который мне делал УЗИ – кто тянул за язык. Но потом я понял, что все правильно: если бы я узнал диагноз после операции, то наверно воспринял бы его тяжелее. А так я уже был подготовлен к нему. Так мне кажется.
Юля связалась с больничной кассой – там, в основном, работает народ ивритоязычный. Забросила по факсу направление на операцию, и получила соответствующее разрешение.
   В назначенное время мы были в больнице Асута, прошли в урологическое отделение.
 Громадное фойе сияло чистотой, комфортом, уютом. Полы блестели как мраморные, стены сияли, люстры высвечивали, подчеркивая все это великолепие – новое, современное здание, ничего не скажешь. Похоже, не может быть иначе, что все эти шикарные этажи напичканы современнейшим оборудованием. Я почему-то был в этом уверен. Мы залюбовались всем этим великолепием, позабыв на время, для чего пришли. Но созерцать  это великолепие долго не пришлось – палата для меня была приготовлена.  Мне дали больничную пижаму и велели идти в душ.
- Так я сегодня уже мылся.
- Не торгуйся, делай, что говорят, - большинство персонала русскоязычные, молодые девушки, несмотря на обстановку, общаться приятно.
Все, жена уехала домой, пожелав удачи.  А за меня взялись медсестры, готовили к операции - промывали, прочищали, давали какие-то лекарства, уложили на трансформирующуюся  кровать. Кровать с электроприводом: поднимается, опускается, регулируется изголовье выше, ниже.  Поднимается нижняя часть постели, чтобы можно было принять полусидячее положение и не съезжать в случае, если изголовье поднято высоко. Пришел анестезиолог, тоже русскоязычный, расспросил, проинформировал о том, какая анестезия может быть при этой операции (общая и частичная нижней части тела), и спросил, что я предпочитаю.
- Да знаете, не думаю, что мне доставит удовольствие, видеть или чувствовать, что во мне ковыряются.
- Воля ваша. Сделаем общую, тем более, что операция не долгая, выйдете из анестезии без труда. Ну, желаю удачи. Постарайтесь выспаться хорошо. До завтра.
Во всех больницах Израиля есть специальная команда людей, которые развозят больных на разные процедуры – обследования, лечебные процедуры, операции. Так что утром в палату явился добрый молодец, велел ложиться в постель.
- Да я вроде и сам дойти  в состоянии.
- Не болтай, ложись. Довезу, как на почтовых, - грамотный оказался мужик, начитанный.
  Так меня на моей же постели довезли в операционную. Операционная, как операционная: приборы, софиты, и громадное количество мониторов. Меня переложили на операционный стол, растянули руки, как Иисусу на кресте, зачем-то прикрепили их, наверно, чтобы не буянил во сне, и наложили маску – дыши.
     Когда я очнулся в послеоперационной палате, рядом стояла жена и поглаживала мой лоб с выражением сдерживаемого сострадания. А я даже и не сразу узнал ее. Она шагала рядом со мной, а я  все на той же кровати, которую вез в палату очередной добрый молодец. Я довольно быстро пришел в себя, но подниматься мне не разрешили. А утром подняли, и отправили в душ. Душ и туалет есть в каждой  палате.
    Пришел доктор Г., сказал, что я перенес все хорошо, опухоль отправлена в лабораторию на биопсию.  Сегодня еще он проведет со мной несколько процедур, мне прокапают антибиотик, введут в мочевой пузырь специальный антибиотик, который мы заранее получили в аптеке, и который стоит около 1000 шекелей, но  мне он не стоил ни копейки. А завтра – домой, ждать результаты анализов. Результаты пришли быстро. Уже 19го декабря я был вызван – срочность сработала. В этот раз мы пришли с Юлей, предстоял разговор, надо было понять все. Доктор смотрел на меня с какой-то сдерживаемой улыбкой, как бы  извиняясь за предстоящую информацию.
- Пришел результат биопсии, - он помолчал.- Результаты плохие. У вас карцинома – возвратная форма рака. Стенки пузыря пронизаны, рак прошел и в предстательную железу.
Не скажу, что меня огрели плетью, но настроения не прибавилось.
- И что дальше, - спросил я, помолчав. – Какая стадия?
- Это третья стадия. Мочевой пузырь и предстательную железу надо срочно удалять. Да, это неприятно, но с этим живут, привыкнете. И запасайтесь терпением.
Я видел, как изменились лица жены и дочери, внимательно посмотрел на врача, ожидая поддержки. Он все понял, и сказал раздумчиво:
- Я вам дам направление к одному из лучших врачей по этим операциям. Но прежде чем идти на операцию, надо пройти  СТ, чтобы убедиться, что нет метастаз. Вот вам направления, созванивайтесь, добивайтесь, чтобы очереди были поближе. На все эти процедуры надо получать разрешения в больничной кассе. Это формальность, еще никому не отказывали. С результатом СТ запишетесь ко мне снова.


                3.      19 декабря – 7 февраля. От операции до операции.

   От врача мы вышли в полном молчании. Все стало ясно. Никаких  «может быть», надежда только на медицину. Мы прошли в олимовский сквер, направляясь к дому, все так же молча.
- Пап, ну ты как? – не выдержала дочь.
- Да все нормально. Третья стадия – это еще не финиш.  Я верю в израильскую медицину, надеюсь, все будет нормально. Главное – не паникуйте. И давайте держаться.
- Главное – ты держись.
- Ты же меня знаешь. Радоваться нечему, но и руки опускать не стоит. Поборемся.
Конечно, я не ручаюсь, что были точно эти слова. Но смысл, по-моему, не искажен. И надо отдать должное и жене, и детям, и родственникам – они держались так, что мне не приходилось кого-то успокаивать, или раздражаться от чрезмерного сочувствия. Судя по некоторым признакам,  могу самонадеянно предположить, что и я не ударил в грязь лицом.
 Как-то я вздремнул днем после обеда. Телефонный звонок разбудил,  я продолжал находиться в полудреме, но слышал разговор жены. Кто-то, видимо, спросил о моем самочувствии, и о том, как я себя веду. Ответ жены мне запомнился и, даже,  заставил возгордиться.
- Все нормально. Он молодец. Не хандрит, не капризничает, ведет себя как обычно. Даже рисует, и что-то  пишет, хотя могу себе представить, что у него в башке крутится.
  Ну и ладно. Писать-то сейчас легко: нанизывай слово к слову, красиво получается. Но то, что на душе было, скажем так, - не очень весело – уж это точно. Вечер прошел необычно тихо. Мыслительный процесс явно затормозился, и мы, поужинав, уставились в ящик. Благо шел очередной кровавый детектив на современный лад – нет нужды думать, анализировать – смотри, убивай время.
 За это время я многое передумал и вспомнил. А вспомнить было что.
Здесь живет мой троюродный брат, с которым я познакомился после переезда в Израиль в доме его матери, двоюродной сестры моей мамы. Прекрасная семья, очень интересные люди, мы всегда получали удовольствие от общения с ними. И вдруг новость: Изя регулярно проходил анализ крови на рак, последний анализ дал положительный результат. Хорошо, что вовремя захватили. Вылечили мужика, но стоило это его родителям массу потерянного здоровья.
  Где-то через год  его отец, 87летний Натан, проходил очередное обследование, и рентген показал раковую опухоль в легком. Очередной удар. Опухоль маленькая, самое правильное было  бы – сделать операцию. Но 87 лет. Профессор, его лечащий врач, собрал консилиум – профессора из Беер Шевы и профессора из Иерусалима. Более месяца они вырабатывали тактику лечения мужчины весьма преклонного возраста. Да что там преклонного, - откровенного старика. Хотя и завидного оптимиста. И ведь вылечили! В этом году ему исполняется 90 лет, с учета в онкологии его еще не сняли, но посещения стали намного реже.
У моей сестрички родненькой во время полостной операции обнаружили раковую опухоль в желудке. После того, как она отошла от первой операции, ей удалили опухоль, пролечили, и теперь даже сняли с учета. 
Один мой приятель еще по Рубцовску, узнав о моей проблеме, позвонил и успокоил:
- Ты не отчаивайся. У меня есть приятель, у него была такая же проблема. Так сейчас он настолько привык к своему положению, что мы с ним ходим на море купаться, и ни одна собака не видит, что он отличается от других.  И тебя вылечат.
Все эти истории  вселяли надежду, так что к моему оптимизму добавился еще и фактический материал.  Через пару дней я уже немного привык к своему положению, настроение явно улучшилось.
   Дальнейшие события были всецело в руках дочери Юлечки, которая занималась всеми организационными вопросами. У Олечки в этом плане возможности были скромнее и в смысле языка, и в смысле времени, но ее моральную поддержку переоценить невозможно. Танюшка из Америки каждый день – либо звонок, либо переписка по электронной почте. Звонки по субботам и воскресеньям, в остальные дни не получается – разница во времени 7 часов, с работы приходит, а мы уже спим. В общем, вниманием не обделен. Да я и не сомневался.
 Я-то полагал, что в Израиле, если уж человек попал в серьезную ситуацию, то врачи его возьмут в оборот и будут вести до полного излечения. Так-то оно так, но со временем я понял одну вещь: если ты обратился к врачу, то он тебя будет лечить от и до. Но вопрос очереди на всевозможные обследования, процедуры и так далее – вопрос твой личный. Звони, добивайся, лечись. И если тебе нехорошо – иди к врачу. Но если ты сам не придешь, тебя никто не вызовет. При этом есть определенные правила, когда некоторые категории людей направляются на обследования в нужное время – для этого, как я понимаю, есть определенная компьютерная система.  Подробностей не знаю, но наш семейный врач регулярно давала нам с женой направления на анализы крови (в том числе на рак предстательной железы, который я проходил в мае месяце, и ничего подозрительного не было обнаружено) и другого, что мы выделяем. Кстати, анализ на скрытую кровь в кале, наличие которой является первым признаком возможного рака кишечника, я постоянно игнорировал. Но теперь уж – дудки.
   Так вот я и говорю, что дальнейшие события были в руках дочери. На работе ей сказали:
- Это твой отец. Делай все, что нужно и когда нужно. А если будет срочное дело – ты же не оставишь недоделанным, мы знаем. Так что действуй, не спрашивай.
И она засела за телефон, звонила в различные больницы, в первую очередь в Тель-А-Шомер, с  тем, чтобы найти место, где можно быстрее пройти нужное обследование. Забрасывала в больничную кассу направления, получала разрешение на оплату, и сопровождала нас с женой на все эти процедуры. Уже 24 декабря я прошел первое СТ. Гриф «срочно» сработал - на следующий день мы получили заключение, и направились к урологу - доктору Г.
- Метастаз у вас нет. Это очень хорошо, - доктор помолчал. -  Но мочевой пузырь и предстательную железу надо удалять. Я даю вам направление к доктору Д., это один из лучших хирургов в этой области, дальше вами заниматься будет он, это его основной профиль. Но прежде вам надо пройти еще ряд обследований. На всякий случай проведем еще СТ грудной клетки – давайте убедимся, что нет дополнительной опасности. И еще. В правой почке у вас есть какое-то образование. По результатам СТ неясно, что это такое, вовсе необязательно, что это раковое образование. Но надо в этом убедиться, иначе придется удалять еще и почку. Ну, вы понимаете, что с одной почкой можно жить. Доктор Д. это может сделать, если окажется необходимым. Он же и сделает вам операцию по проверке почки. К д-ру Д. лучше идти со всеми результатами обследований. Вот вам  направления, действуйте.
Час от часу не легче. Но делать нечего. И пошло-поехало: анализы, проверки, кардиолог, ЭКГ, новое
СТ – успевай поворачивайся, даже на переживания времени не остается. На СТ грудной клетки очередь дали на какое-то немыслимое время, и сколько Юля не объясняла срочность, ей отвечали, что все забито до отказа, воткнуться невозможно. Но Юля все-таки нашла подходящее время в филиале Асуты, расположенном в Ашдоде, благо туда езды не намного больше, чем в Тель-А-Шомер. Если нет пробок, то дорога отнимает около получаса. К Новому году все необходимое для похода к д-ру Д. было у нас на руках. На прием к нему записались заранее на 4 января, так что мы успели отпраздновать и Новый год, и мой день рождения.
   Доктор Д. оказался высоким, симпатичным, улыбчивым мужчиной лет тридцати пяти. По поведению, манере разговора чувствовалась и его доброжелательность, и уверенность в себе. Он долго и внимательно знакомился со всеми  материалами, что-то заносил в компьютер, снова смотрел бумаги, что-то сверял, потом собрал все бумаги в папку.
- Что ж, будем лечиться. Я думаю, все решим за две-три недели, - увидев в наших глазах немой недоуменный вопрос, сказал – Не волнуйтесь. Это очень быстро, на исход лечения этот срок никак не повлияет. Передайте секретарю папку и возьмите срок операции на почке.
Вот тут и началась весьма интересная гонка на опережение. Срок операции на почке нам установили аж на 28 января, что нас совершенно не устраивало. Юлечка терзала телефон, стараясь ускорить события.
Ближе к концу рабочего дня Юле позвонили и сообщили,  что учитывая срочность операции, они нашли возможность провести ее 12 января. Этот срок нас устроил.  12 числа мне уже сделали вторую операцию. Через три дня я снова был дома, и начал потихоньку приходить в себя.
   В двадцатых числах  я  чувствовал себя прекрасно настолько, что забыл о предыдущих операциях  и мечтал о последней, решающей, которая поставит точку в этой эпопее. Тем более, что результаты биопсии - это было первое сообщение во всех событиях, которое нас обрадовало: почка была в порядке, пусть остается и работает. Доктор Д. был рад этому обстоятельству, но срок операции еще оставался неопределенным.
- Операция тяжелая, будет длиться 8-10 часов. Операционная нужна на весь день, а это проблематично. Но вы не волнуйтесь, все будет хорошо.
Через несколько дней тревожного ожидания Юле позвонили из больницы и сказали, что 6 февраля я должен прийти в больницу к 6 часам вечера – операцию будут делать 7 го числа утром.
  Теперь пришло время рассказать, что такое больница Тель-А-Шомер. В переводе это название означает холм охраны, можно трактовать и как холм безопасности. Больница Тель-А-Шомер – целый город, включающий в себя большое количество лечебных корпусов и стационаров. Немного позже мы поняли его архитектурную особенность: большую часть территории больницы пронизывал один длиннющий коридор, прекрасно оформленный, чистый, озелененный, светлый, с блестящими полами и стенами. Круглый год поддерживается комфортная температура во всех помещениях центральнойстанцией кондиционирования воздуха. А справа и слева из него были входы в разные корпуса: с одной стороны лечебные и диагностические, куда приходили посетители на прием к врачам и обследования, а с другой – в корпуса, куда больных госпитализируют, с операционными и т.д. Таким образом, больных перевозят по необходимости из корпуса в корпус, не выходя на улицу. Между корпусами промежутки с островками зелени, местами отдыха, небольшими кафе, где могут отдохнуть посетители. Кроме этих корпусов, связанных коридором, на территории больницы есть еще ряд корпусов – гериатрия, психиатрия и другие лечебного и научного назначения. Городской автобус, который проходит через территорию больницы, петляя между всеми этими корпусами, делает 6 остановок – настоящий город в городе, самая крупная больница в Израиле, говорят, что вообще на Ближнем Востоке.  Перед главным корпусом - гостиница и торговый центр. Входя в главный корпус, каждый посетитель попадает в огромное, прекрасно оформленное фойе с мягкими сиденьями, зеленью и информационным бюро. Из этого фойе можно попасть почти в каждый корпус, к любому врачу, на любую проверку.
        В информационном бюро нам рассказали, как пройти в урологическое отделение, мы поднялись на 5 этаж. Мне показали мою палату, расположенную прямо напротив поста медсестер, в эту палату помещают самых тяжелых больных, чтобы при необходимости немедленно вмешаться. 6 числа в 6 вечера я должен явиться в полной боевой готовности, с обеда не кушать, только пить, что я и выполнил. С вечера мной плотно занимались медсестры, поили какими-то лекарствами, затем скормили таблетку снотворного и велели спать.
 В 7 утра меня повезли по коридорам все на той же кровати. А в 7 вечера все на той же кровати меня вернули в палату. Жена шла рядом и что-то мне рассказывала. Я вроде понимал то, что она мне говорила, но как потом оказалось, я ничего не понял и не помнил. Вскоре я понял, что операция прошла хорошо: из меня торчали какие-то  трубки, катетеры, дренажи. Сестры навешивали на стойку пакеты с лекарствами, которые закапывали мне через иглу, установленную в главную артерию на шее. Иногда подходила сестра, вкалывала новое лекарство, проверяла давление, температуру, брала кровь на анализ и т.д. И так прошла вся ночь, эта суета медсестер мешала моей жене спать – она осталась ночевать рядом.

                4. Продолжение следует. Будем жить.

Утром пришел доктор Д., осмотрел меня, и выразил полное удовлетворение. Доктор ушел, остался медбрат Борис, который дежурил по ночам, а днем сидел на лекциях, постигая медицинские премудрости на вторую степень. Я как-то спросил у него:
- Как же вы управляетесь? Ведь на такую деятельность сил надолго не хватит.
- А у меня есть выбор? Хочешь чего-то достичь, надо чем-то жертвовать. У меня бывают выходные, вот тогда и оттягиваюсь.
А пока  он подошел ко мне и сказал:
- Ну что, будем подниматься?
Я недоуменно посмотрел на него.
- Вы сейчас все сделаете сами. Так. Подвигайтесь к кромке кровати. Поворачивайтесь на бок. Так, так, осторожно. Локоть правой руки под себя. Хорошо. Опускайте ноги. Теперь отталкивайтесь локтем от кровати. Ну,  вот и все. Голова не кружится? Хорошо. Посидите немного. А теперь держитесь за стойку и поднимайтесь. Отлично. Шагайте осторожно. Ну, вы вообще молодец, - он куда-то позвонил, сказал что-то на иврите, - Сейчас придет нянечка, вас искупает. Идите  в душ.
Жена удивленно наблюдала эту сюрреалистическую сцену, а я потихоньку двинулся в душевую, которая находилась тут же при  палате. В душевой  раковина, унитаз, душевая кабинка. На полочке стоят бутылочки с жидким мылом, с шампунем, с дезинфицирующим средством, подвеска с бумажными полотенцами для рук – в общем, все необходимое. После душа вокруг меня опять захлопотали сестры.
- Ну вот, - сказал я жене, - Езжай домой, отсыпайся. Видишь, со мной все в порядке.
Я и правда, чувствовал себя хорошо, только слабость. Позже я понял, что больного так напичкивают какими-то средствами, что он себя чувствует  неплохо после операции, даже боли не мучают. Вообще в Израиле стараются исключить болевые ощущения,  и при малейших симптомах применяют соответствующие средства: боль сажает сердце.
Весь день я провел в полудреме. Хотелось спать, но сосед по палате оказался крикливым, склочным мужичонком. Он постоянно был чем-то недоволен, и донимал сестер и нянечек, которые проявляли чудеса терпения. Когда ему принесли обед, он все ворчал, что невкусно, мало и вообще. А поев, нажал кнопку экстренного вызова. Сестра тут же прибежала, думала, что мне плохо.
- Что, родной?
- Я вас не вызывал.
- Что случилось, - обратилась она к соседу.
- Я поел, заберите.
- Потерпи. Придет нянечка, будет убирать у всех. А я занята, мне с больными процедуры делать надо. Вообще я заметил, что сестры, как правило, заняты, не имеют минуты покоя, и старался не тревожить их понапрасну. Но сосед этим объяснением не удовлетворился, и принялся кричать на все отделение:
- Сестра! Сестра!
В конце концов пришла нянечка и стала его успокаивать:
- Ну что мой сладкий, что родной? Сейчас все сделаем, зачем шуметь? – забрала у него разнос и, повернувшись ко мне,  сказала, – Удавила бы, зараза такой.
Вот это выучка! А когда вечером пришли дочери и жена, на очередной крик дочь не выдержала:
- Зачем вы так кричите. Рядом с вами лежит человек после тяжелой операции, а вы кричите, мешаете.
- К нему всю ночь ходили, мне мешали. Я же ничего не сказал. А сейчас не ночь, а день, днем можно - ответил он.
Пришла сестра.
- Ну как вы?
- Да все ничего, только этот тип достал совсем.
 Сестра постояла, подумала минутку, потом ее осенило:
- Сейчас мы решим эту проблему. Тут в одной палате есть такой же крикун, я этого к нему перевезу, а соседа того крикуна – к вам. Хороший мужик, вам понравится.
И когда моего соседа перевозили, он повернулся ко мне:
- Что, радуешься? Думаешь, выживешь?
 Больше я не слышал ни его, ни о нем. А новый сосед оказался прекрасным человеком, я пытался с ним беседовать насколько позволял мой иврит. Даже сейчас мы изредка перезваниваемся, интересуемся здоровьем друг друга.

 
   В этот вечер я проявил незаурядный эгоизм: побоялся остаться один, попросил жену посидеть возле меня еще одну ночь. Но и эта ночь прошла так же: сестры частенько навещали меня, что-то добавляли в капельницу, проверяли кровь и так далее. Жене делать не приходилось ничего, но и спать ей не давали. И мы решили, что нет необходимости в ночных бдениях, тем более, что мне становилось лучше, сил  прибавлялось, я, видимо, шел на поправку. Я продолжал лежать под капельницей, в которую постоянно что-то добавляли, меняли мешочки с какими-то жидкостями, предлагали обезболивающее. Вобщем, уход – что надо. Единственное, что меня постоянно донимало, это влага, которая просачивалась сквозь все дренажи и катетеры. Несмотря на то, что сестры регулярно меняли салфетки, которыми были обложены все трубки, часто промокала и пижама, и даже простыни, особенно после сна. Я приглашал сестер тогда, когда был уже совсем мокрый.
- Ну и что же ты молчал? Почему не позвал сразу?
- Да не хотел вас беспокоить, вы и так как белки в колесе.
- Ничего, ничего. Это наша работа. Не расстраивайся – сейчас все поменяем.
И тут же появлялась и свежая пижама, и свежие простыни – вот где воистину чувствуешь себя «белым человеком».
Каждое утро приходил доктор, а через неделю сказал:
- Я думал, что вы пролежите у меня три недели – все-таки годы. Но вы молодец, быстро поправляетесь. Думаю, на следующей неделе пойдете домой.
С каждым днем я все больше прогуливался по коридору, перезнакомился с пациентами отделения, беседовал с русскоязычной публикой, которых оказалось почему-то около половины. Только эти беседы мне быстро приелись: большинство жаловалось на судьбу, считая, что им тяжелее всех, рассказывали о неурядицах, носивших в основном туалетный характер. Особенно меня достал жалобами один еще не старый щупленький мужичок, которого я старался избегать, но он выскакивал как черт из табакерки, видимо, в поиске терпеливого слушателя, стоило мне появиться в коридоре. Я его слушал, поддакивал, чем доставлял ему удовольствие, но о себе не рассказывал. Однажды, он почувствовал в этом несправедливость, и после очередного потока жалоб спросил:
- А ты чего здесь?
- Да ничего интересного. Как все.
- Но я вижу, что тебе тоже операцию делали. Вон сколько трубок, больше, чем у меня. Из-за чего резали?
- А, ерунда, - говорю, - выкинули мочевой пузырь и предстательную железу. Рак завелся, вот ему клешню и оттяпали.
- Ничего себе ерунда. Не повезло тебе.
- Наоборот, я везунчик. Ты даже не представляешь, как мне повезло. И даже дважды.
- Какое уж тут везение может быть!
- Во-первых, мне повезло, что приехав в Израиль, я стал писать картины – время убивал.
- А при чем тут картины?
- А при том, что я устраивал выставку и при подготовке  выставки натаскался тяжестей, а утром кровь пошла. Так мой рак и вылез наружу. А если бы не это, то и не знали бы ничего, а там, глядишь, и поздно было бы что-то делать. А сейчас врачи обнадеживают, поживем еще. Ну, так что, повезло мне или нет?
- А что за второе везение?
- Так это элементарно: то, что все это произошло здесь, в Израиле. То, что за лечение с меня не берут денег, которых у меня, кстати сказать, и нет. Тоже везение?
- А как же без пузыря?
- Тут технология простая: вывели через бок живота в мешочек и все.
- Так это же должно быть очень неудобно.
- Понимаешь, в каждом поганом деле, если ты не законченный пессимист, можно найти свой плюс. Ты ночью в туалет сколько раз встаешь? Вот то-то. А я с этим мешочком  ночь сплю спокойно, не вскакиваю.
- Ну,  ты даешь, - сказал он, рассматривая меня как непонятный экземпляр. – Ты оптимист?
- А как же. Иначе как жить. Ты о своей операции через месяц и не вспомнишь, так что чего расстраиваться? Живи и радуйся.
 Больше он ко мне не подходил.  Ну и ладно. Не знаю, как повлияла на него наша беседа, но раз не подходил, то может ему стыдно стало за свое нытье, быть может,  будет на жизнь смотреть веселее.

Я поправлялся. Сестры уже не суетились вокруг меня, постепенно из меня вытаскивали трубки, а
через 10 дней  вытащили последний дренаж – завтра домой.
   Итак, я дома. А дома, как известно, и стены помогают. Жена отобрала у меня все домашние функции, не дает ничего делать, только водит на прогулки. Вначале это было несколько сотен метров, после чего я должен сидеть, отдыхать, потом прогулки становятся длиннее и дольше.
   Еще через две недели мы пришли на прием к своему замечательному доктору, узнав, что пришли все результаты лабораторных исследований. Доктор рассказал, что из 36 лимфо узлов, которые у него вызвали подозрение и он их удалил, 4 оказались пораженными. Поэтому мне предстоит пройти курс химиотерапии, что особого энтузиазма у нас не вызвало. Но куда ж тут денешься – надо, значит надо, иначе и все эти операции будут бессмысленными.
  Слава богу, что не осталось каких-либо явных признаков. Снова обследования, снова анализы, снова СТ, прием у онколога, назначения, сеансы химиотерапии – все это долгий и нудный процесс, вряд ли достойный описания. Я обратил внимание, что в отделении химиотерапии около 20 мест, и они не пустуют весь день. А таких отделений 3 – это сколько же народу страдает от этого недуга! Я раньше себе этого и не представлял.
   Единственное, что мне еще хочется рассказать, это впечатление от онкологического отделения. Я даже представить себе не мог, что больничное отделение может так выглядеть. Все помещения выполнены так, чтобы глаз больного человека радовался. Холл, где люди могут провести время, огромен, блестит чистотой и красотой отделки. В холле 2 маленьких бассейна с фонтанчиками, красивые подстриженные деревья, у входа маленькие деревца, выращенные по технологии банзай – кругленькие шарики диаметром с полметра на фигурных ножках. Парикмахерская и помещение для поделок с выставкой работ посетителей: сдал кровь и надо ждать иногда до двух часов, вот и занимайся.   На открытой веранде – столики с удобными сидениями, где посетители перекусывают, курят и просто отдыхают.
      Моя дочь, по образованию химик-аналитик, которая работала в России в исследовательском институте военного профиля, попала в местную лабораторию. Когда она вернулась и уселась рядом, я никак не мог понять, что с ней происходит.
-Что случилось?
- Я в шоке, - смеется. – Я работала с хроматографами, у нас в лаборатории разные были. Но такого я себе и представить не могла. Таких - я не видела: новейшая фантастика, полная компьютеризация и автоматизация. Чтобы на них работать и образования иметь не надо.
- Да, прошло 13 лет, может и там такое?
- Может, конечно. Но от этого мой шок не меньше.

   Я, ожидая очереди, в основном читал или разговаривал со своими попутчицами, как говорят – сопровождающими лицами.   А моя дорогая половина теперь одного меня никуда не отпускает – с одной стороны напрасно, но с другой – надежнее и даже приятно.
    Постепенно сил прибавляется, настроение улучшается, желаний прибавляется. Я уже и рисую, и пишу понемногу, гуляю все больше. 
Жизнь продолжается.  Будем жить!

Послесловие.

Он не знал, что это не продолжение жизни.  С таким диагнозом - только половина круга. Круга, который  ему еще предстояло завершить. Эйфория постепенно пошла на убыль. Начался, как принято говорить, человеческий фактор. Ошибки, просчеты, самонадеянность,  халатность. Одним словом – ничего нового. И снова химия терапия, облучение,  две тяжелейшие операции и невозможность самостоятельно передвигаться. Того самого движения, без которого он не мыслил своей жизни. Надежды оставалось все меньше. И как осознание этого, его последняя фраза: «Ты видишь – все напрасно…».
Круг замкнулся  05.05.2011г, точно в дату нашего приезда в Израиль 12 лет назад и даже в то же время приземления самолета на Святую землю. Н.Шрайбман