беги, форрест

Если меня разбудить ночью, пусть даже пинком, или как ещё, достаточно резко, и спросить: какой лучший фильм, ты, убожество, просмотрел за последние двадцать лет? – я скажу: «Форрест Гамп». Даже если приставят волыну к шишковидной железе – отвечу так же.

Возможно, что я просто далёк от киноискусства. Мало смотрел, не могу распознать нюансов, отдать должное режиссёрским находкам, достойно оценить актёрскую игру….Наверное. Не претендую. Я дилетант, и не только в кино.

Но у дилетанта есть одно неоспоримое преимущество перед профессионалом: незамыленный, в чём-то детский наивный взгляд. Свойственный дурачкам, гениям и первопроходцам.

Эту особенность хорошо уловил Маркес, сделав отличительной чертой семьи Буэндиа – странной компашки, связанной довольно условными родственными узами, трудолюбиво переворачивающей мир вокруг себя на протяжении ста лет из одного только пытливого детского интереса: посмотреть, что внутри этой сложной игрушки. И с завидной повторяемостью возникающий тандем, -- Хосе Аркадио и Аурелиано, -- раскрывает суть истинной теории познания. Первый, с детской непосредственностью, -- этот мир взламывает, зато второй – тихий и задумчивый ребёнок, - ковыряется в выпущенных наружу пружинах, перебирает разлетевшиеся колёсики, лепит золотых рыбок из дерьма, со свойственным истинному дилетанту упорством пытаясь научным методом прийти к чуду. Вокруг них разворачивается хитросплетение судеб, связей, интриг. Набрякший, беременный страстями, мир рвётся, трещит по швам, рождая как чудные создания вроде Ремедиос, так и монстров, вроде Аркадио. Но уникумов и мутантов единят две отличительные особенности: они долго не живут и одиноки. Столетняя эпопея замыкает круг, сведённые концы ожерелья с нанизанными бусинами-судьбами на мгновение смыкаются, чтобы мгновенно прыснуть в разные стороны россыпью выгоревших звёзд….

Так вижу это я, дилетант. По моему – очень поэтично (смеюсь).

Вот типичный пример дилетантского хода мысли. Начал о Форресте, а вслед за первым свинохвостым Буэдиа углубился в тропическую сельву в поисках Макондо, города счастья, Эльдорадо, которого в принципе не существует. Между тем, колченогий дурачок Форрест и не думал выпадать из цепи рассуждений, никак нет. Напротив.

Если бы я безусловно восторгался Габриелем Маркесом, то я бы и начал с Маркеса. Но я считаю Маркеса большим занудой и путаником, а вот простой, как палец, дурачок Гамп мне безусловно близок и ясен. Дело в том, что в моём недоразвитом мозгу странным образом произошла локальная революция: фильм представляется мне реализованным на экране настоящим романом, тогда как собственно роман на его фоне представляется невоплощённым сериалом. Будь я трижды проклят, если предпочту киноиндустрию литературе, но должен признаться, что всё больше и больше терзаюсь сомнениями на этот счёт. Или кино стало способным на чудо, либо искусство романа снизилось до уровня кино. Будучи желчным и вечно недовольным типом, я склонен предположить именно последнее. Тут, разумеется, возможно определённое недоумение на предмет моей нормальности: сам то понял, что сказал?! С идиотской смущённой улыбкой подтверждаю – понял.

Читая современный рассказ, я вижу всего две тенденции. Первая из них – создать направленный, динамичный ряд картинок, подчинённый одной, прямой как палка, сюжетной линии. Как правило – с хеппиэндом. Или – вывернутым против себя хеппиэндом, когда все помрут и счастье в принципе невозможно по замыслу творца. Это, в сущности, одно и то же.

Вторая – максимальное отступление от какого бы то ни было ясного сюжета, попытка загрузить читателя по самые помидоры замысловатостью языка, комбинаций и перегруженностью расползающихся в никуда сюжетных линий.

И то и другое – в чистом виде кино, разве что написанное на бумаге. В первом случае кино добротное коммерческое, во втором – авангард. И то и другое – быстро проходящее удовольствие, меркнущее в сознании если не сразу после просмотра, то уж в течении нескольких лет – точно. Коммерция заканчивается вместе с кассовыми сборами, авангард вообще ни хрена не стоит, если случайно впотьмах не нащупает что-то действительно новое. Авангардистов ставших классикой при жизни можно пересчитать по пальцам. Далее они становятся дорогим сердцу антиквариатом. Или мусором.

Настоящий шедевр занимает нишу вне времени, вне моды и тенденций, вне критики. Шедевр соприкасается с вечностью и абсолютом. И даже самый маленький шедеврик, местечкового значения, самого заплёванного талантишки – тоже с ней соприкасается. Каждый писатель должен написать хоть одну пронзительную фразу, вызвать хоть одну искреннюю эмоцию, натолкнуть хоть на одну стоящую мысль. Иначе грош ему цена, а талант его – мелкий прыщ и в лучшем случае – фурункул. Яркий и болезненный. Но большинство так и остаются юношескими угрями, от которых в случае неправильного лечения остаются лишь невнятные дырки и гадкие чёрные точки. Это я как прыщ заявляю.

Фильм был мне представлен как «смешная комедия». По окончанию просмотра я вытер глаза, шмыгнул носом, назвал рекомендателя идиотом, и нервно закурил. В дальнейшем я прочитал ещё несколько весьма лестных определений: «история инвалида, воплотившего в своей жизни американскую мечту», «полная юмора необыкновенная история успеха молодого калеки» и т. д. Сначала недоумевал, потом ругался матом, потом перестал читать, но задумался: для кого в принципе был снят этот фильм?

Дело в том, что по масштабу поставленных вопросов данное произведение киноискусства легко встаёт в ряд с лучшими литературными образцами. Начиная с того, что весь фильм – притча, что само по себе подразумевает двойное дно, и заканчивая признанием, что это мощный концентрат «проклятых» вопросов, ставших проклятьем каждого честного человека именно по причине их явной неразрешимости. Должен заметить, что мой скорбно-заумный мозг был взорван. Воспитанный в лучших традициях русской и зарубежной литературы, я вдруг столкнулся с непонятным мне явлением: с другого края земли ко мне в дом ввалилась поистине благая весть о том, как нужно жить, чтобы стать человеком. Признаюсь, я был опустошён и взволнован подобным вмешательством. Наиболее же меня озадачил способ приближения к истине – бегом.

Собственно говоря, это и есть идеальный рассказ: автор должен просто бежать. Смена картинок не должна быть самоцелью – это просто видеоряд, сопровождающий внутреннюю мысль, переживания, рефлексию. И не важна структура: бег продолжается из спонтанно выбранной точки А -- в неизвестную точку Б. И что самое важное – может быть остановлен в любой момент, как только автор понял, что «очень устал и пора домой». В конце концов он пишет не для читателя, а для себя самого. Главное – вволю набегаться.

Это не профессиональный подход. Даже начало и конец, пролог с эпилогом могут разойтись как в море корабли. Но в этом будет один очень важный элемент – свежести. Дилетант останавливается, когда устаёт. Но до этой финальной точки он прёт с невероятным энтузиазмом. И это ценно. Вторая часть Мёртвых душ утопила бы первую, как гиря на ноге олимпийского чемпиона. Гоголь, наверное, не тот случай – он просто не смог больше писать. ВООБЩЕ. СОВСЕМ. Тогда ещё не было известно, что писать можно ПРОСТО ТАК.

Сейчас время беспредельно лояльное к тем, кто хоть чего-то хочет, в ком осталось хотя бы желание «бежать».

Пожалуй, так бежит Павич. Бежал Генри Миллер.

Возможно, куда-нибудь убегу и я сам.
По крайней мере - надеюсь.