Патриотизм

Весна заставляет просыпаться с завидной нерегулярностью. Сначала в шесть. Потом - в шесть пятнадцать. Потом - в десять сорок. И, наконец, в двенадцать с копейками. Весна провоцирует просыпать все сроки.

Твои чувства красятся новизной, такой новизной, что она еще пачкает. Ты моешь окно в западной комнате, чтобы заметить, как высоко ее  небо, как кучерявы ее облака, как палящи ее неоновые рекламы.  Утром ты обнаруживаешь несколько грубо оборванных оберток от презервативов на своей прикроватной тумбе. Встряхиваешь головой, отбрасываешь назад отросшую челку, прищуриваешься, словно это поможет тебе лучше разглядеть натюрморт. На твоей тумбочке.

Глаза у тебя сухие-сухие. Явно же - от недосыпа. Восстанавливаешь обстоятельства по вещдокам.

Быстро-быстро, будто заметят, сметаешь все обертки, окурки, виноградные кости, наклоняешься, подбираешь с пола презервативы, прочно связанные морским узлом. Мгновенно прячешь все в мусорное ведро. И оглядываешься по сторонам. Словно следят за тобой. Думаешь: неужели я уже большая? уже выросла и мне все теперь можно?

И не веришь до последнего, что был в твоей весне вчерашний вечер, что ладонь теряет чувствительность, когда долго водишь  по его ежику, что эхо от собственных криков в пустой комнате пугает и раззадоривает одновременно, что таким сладким можно быть лишь в 21...

- Слушай, - говорит он, - а ты не думаешь, что мне надо увеличить член?

- А тебя это беспокоит? - отвечаешь вопросом на вопрос.

- Ну, так скажем, эта проблема не стоит в десятке важнейших на сегодня, - ухмыляется, - она на одиннадцатом месте.

- Мне кажется, это лишнее. У тебя очень хороший размер.

- Но ведь девушкам нравятся большие...

- А это заблуждение, - твой тон не допускает сомнений.

- Ну хорошо. Лет в 35 я обязательно его увеличу, - он кивает вниз, в темноту.

- Ага, в 35 у тебя уже стоять не будет. Это бессмысленное занятие, - хмыкаешь ты.

Нисколько не заботясь даже, что заставляешь его переживать, что задеваешь его. Его, чье время наступает после полуночи. Его, чьи ноги обуты в тяжелые кованые ботинки. Его, чьи локти украшают специфические татуировки. Его, чьи знания лингвистики превосходят твои собственные.

С вашего первого свидания прошло уже полгода. Ты научилась читать его, он стал для тебя предсказуем. Ты предчувствуешь текст его сообщений: "Извини. Сегодня не смогу. Очень занят". Или: "Прости, не слышал звонка. Спал". Ошметки фраз. Холодные клише. Ты знаешь, отчего все это. Понимаешь, что он, разумеется, нифига не спал - у него сложная социальная функция (такой, знаете, косинус от политики). В обязательных пунктах его расписания значатся посещения тюрем, встречи с единомышленниками, разборки с инакомыслящими, какие-то плановые пьянки и пафосные клубы. Если только в вашем городе есть сугубо патриотические клубы. Женщины - он сверяется с расписанием - в нем не значатся.

Когда ты пробуешь позвонить ему - он не берет трубку. Ты для него -  еще один сложноорганизованный предмет. Резиновая зина с функцией турбонаддува. И с встроенной речью. Под твою болтовню он засыпает. Все это ты изучила тщательно, до ущемления лицевого нерва (так усиленно имитировала мозговую деятельность).

- А когда у тебя был последний секс? - успеваешь спросить, пока он не уснул.

Он мнется и жмет плечами. Лежа это выходит смешно.

- Неужели в тот раз со мной?

- Знаешь, недавно с товарищем зажигали в клубе. Но пришли слишком рано. Так что когда появились подходящие девушки, я был уже покорен обаянием Баккарди. А девушки хорошие оказались - довели меня домой. Понимаю, надо меньше пить, меньше... А последний раз у меня всегда бывает с тобой.

На этой фразе ты начинаешь улыбаться. Как хорошо, что в комнате темно, а он лежит к тебе спиной и ничего не видит.

25 марта 2010.