колыбельная, или нет смерти для меня

Юкавелан ехал в такси и грустно смотрел на счетчик. Зеленое табло квадратными циферками отсчитывало не то рубли, не то секунды жизни. Юкавелан спросил у таксиста, зачем у него на приборной панели фото женщины. Таксист, гордясь, пояснил, что женщина – его жена. Юкавелан, ехидничая, поинтересовался, для чего жену на панель. Таксист резонно заметил, что вдвоем легче, а когда Юкаелан спросил кому легче, таксист взял канделябр, стоявший неподалеку и начал, не останавливая счетчика, убивать Юкавелана. Смутившись, Юкавелан вспомнил колыбельную, которую слышал давно по радио:
                Тает в ледяном рассвете
                Желтый снег в большом Китае…
                Тают звезды, тают дети,
                По стеклу окна стекая…
Таксист, убивая Юкавелана медленно, предавался каким-то своим позитивным воспоминаниям.
                Лампа с красным абажуром
                Пожирает киловатты,
                Спят наяды, спят амуры,
                Спят гаремы, спят кастраты…
Нет смерти для меня, - приятно заблуждался Юкавелан, в памяти возник образ Ренаты Литвиновой, играя, она была необычайно естественна…
                Спит какой-то тихий школьник,
                Нечто в плавках нежно мая,
                Ветер спит на колокольнях,
                Прискакавших из Китая…
Таксист, увлеченный сомнительным удовольствием, продолжал убивать Юкавелана, не замечая асфальтоукладчика, несущегося навстречу с космической скоростью…
                Тает, тает, тает,
                Тяжеля сосулькой крышу,
                Желтый снег в большом Китае,
                Тает дальше, тает выше…
Асфальтоукладчик, распахнув и без того широко открытую пасть, из которой воняло смс сообщениями похабного содержания, стал поглощать Юкавелана и таксиста, канделябр и жену таксиста, радостно причмокивая…
                Растеклись лилово льдинки
                Где-то там, наверно в мае…
                Растащили невидимки
                Желтый снег в большом Китае…
Нет смерти для меня, - промелькнуло в раздавленной уже голове Юкавелана, и только лоскут алого кафтана, расшитый великолепными блестками, немного виднелся из внезапно захлопнувшейся пасти асфальтоукладчика…
Угрюмый тритон, держа балалайку во рту как сигарету, наигрывал что-то из Равеля.