Метеостанция Джана. часть 3

 Разговор между Соней и Таней резко оборвался, после того, как в комнату вошла Людмила. Глядя на красное, от гнева лицо Татьяны и залитое слезами лицо Сони, она громко спросила:
- Девочки, что произошло? – и, не дожидаясь ответа, сказала: - Николай Петрович вернулся в «операторскую» сам не свой. 
При виде вошедшей в комнату подруги, Соня отвернулась и стала торопливо утирать ладонями заплаканное лицо, а Татьяна зло и отрывисто бросила: - Так ему и надо, козлу!
Людмила перевела взгляд с Татьяны на Соню.
- А, чего Сонька плачет? – спросила она Татьяну, не отводя взгляда от Сони.
- Тебе дело? Хочет и плачет! – грубо ответила Таня. Людмила, заморгав глазами, удивленно посмотрела на Таню. Затем, срываясь на фальцет, возмущенно закричала: - Что ты Первоянварская из себя командиршу строишь? Что ты все командуешь? И вообще кто ты такая! Детдомовка несчастная!
Последние слова Людмила выкрикивала зло, с ненавистью, стуча маленьким кулачком по столу.
Сорвавшись со своего места, Татьяна бросилась к обидчице. Вцепившись в белокурые волосы Людмилы она, наклонив голову противницы, резко ударила ее коленом в лицо. Затем еще и еще раз.
- Таня! Таня! Что ты делаешь? – раздался возглас Сони, и в ту же минуту она, позабыв про свои горести, бросилась разнимать девушек. Оттащив Татьяну от Людмилы, она поглядела на последнюю.
Девушка стояла, низко нагнувшись, закрывая лицо ладонями. Сквозь плотно сомкнутые пальцы на пол комнаты капали ярко алые капли крови.
Таня! Что ты наделала! Что ты наделала! Разве так можно! – с укоризной глядя на подругу, выговаривала Соня. Она подошла к Людмиле и обняла ее за плечи. Доселе молчавшая Людмила, почувствовав защиту, громко заплакала. Плачь, был пронзительно громкий, а вскоре и вовсе перешел в вой.
- Заткнись! – зло выкрикнула Татьяна, и, не одеваясь, выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.
Оставшись наедине с Людмилой, Соня, со словами: - Пойдем Людочка приляжь на коечку. – повела плачущую подругу к ее кровати. Уложив подругу на койку, Соня поискала взглядом тряпицу. Не найдя ничего подходящего она сняла со спинки кровати полотенце, и метнувшись к рукомойнику, намочила его. Обмыв от крови лицо Людмилы, Соня ужаснулась. Губы девушки были рассечены в двух местах, разбитый нос кровоточил, под левым глазом прямо на глазах набухала опухоль. Не обращая внимания на причитания Людмилы, Соня со словами: - Лежи тихо.- положила мокрое полотенце на лицо девушки.

 Северный ветер с верховьев Джаны набирал силу. Над перевалом, круто закручиваясь в спирали, срывались в долину низкие слоисто-кучевые облака. Редкий пока еще снег, не успевая долететь до поверхности земли, переходил в поземок. Поостыв от стычки с Людмилой, Татьяна стояла на холодном ветру, зябко обхватив плечи руками. Она корила себя за произошедшее и прекрасно понимала, что необходимо сейчас же вернуться и извиниться перед Людмилой. Но неосторожно брошенная Людмилой фраза: «детдомовка несчастная», все еще звучала в ее ушах, и оттого возвращаться назад в комнату не хотелось. Спустившись с невысокого крыльца, она направилась во вторую половину здания. Дверь в «операторскую» была не заперта. Толкнув ее, она вошла в темное помещение. Не включая освещения, Татьяна прошла в дальний угол комнаты и уселась на диван. Тишина и темнота  комнаты благотворно повлияли на девушку. Прошел нервный озноб, доселе сотрясавший ее тело. Недавно протопленная печь волнами излучала тепло. В памяти всплыла их, небольшая, всего на десять кроватей комнатка в Улан – Удинском доме-интернате. Как удивительно хороши были те вечера, когда после отбоя, они - десять девочек, брошенных своими родителями на произвол судьбы, наперебой рассказывали друг другу о своих несуществующих семьях. От этих наивных разговоров становилось легко их детским душам, и уже взаправдашними казались неизвестные, или почти забытые папа и мама. С каждым разом рассказы обрастали все новыми и новыми подробностями. Появлялись старшие братья и сестры, добрые бабушки и дедушки, которые вот-вот должны приехать. Выговорившись, они засыпали в своих сладких грезах, чтобы утром проснуться на мокрой от слез подушке.
В пятнадцать лет, после окончания восьмого класса, она тайком пробралась в кабинет директора детского дома, Клавдии Ивановны. На деревянных полках тянущихся вдоль стены, стояли картонные папки с личными делами воспитанников. Отыскав свою, Татьяна, дрожа от волнения, вытащила тонкую папку с надписью:
«Первоянварская Т.И.» Дрожащими руками развязала тесемки, и глубоко, будто ныряя в воду, вдохнув пахнущий  книжной пылью воздух, раскрыла ее. Бегло пробежав глазами, первые строчки анкеты она наткнулась на слово «подкидыш». От этого страшного, гадкого слова занялось дыхание и потемнело в глазах. Но, пересилив себя, сжав до боли в скулах зубы, Татьяна все же дочитала до конца свое личное дело.
 После этого дня она твердо решила расстаться со своим прошлым и покинуть детдом, чтобы навсегда позабыть, выкинуть из своего сознания то страшное слово. За годы учебы в техникуме все изменилось, но сегодня – эта, избалованная вниманием хорошей семьи, девчонка, остро напомнила ей о той записи в ее детдомовском личном деле.
 Мысли Татьяны были прерваны скрипом открывающейся двери. Щелкнул выключатель, и неяркий дрожащий свет электрической лампочки осветил сидящую в углу дивана девушку. От нежелания
 кого-либо видеть Татьяна прикрыла глаза.
- А, вот ты где! – раздался обрадованный голос Сони. Она стояла на пороге и приветливо улыбалась.
- А я с ног сбилась, ища тебя. Даже на площадку бегала. А потом подумала, что ты здесь. – скороговоркой произнесла девушка. Она подошла к Татьяне, обняла ее за плечи, и сказала:
- Пойдем домой. Людка почти успокоилась. Вы помиритесь.
Повинуясь подруге, Таня встала с дивана и они обе направились к выходу.

 Комната была пуста. На полу валялось измазанное кровью полотенце, вдоль стены осколки разбитого зеркала. На вешалке отсутствовало пальто Людмилы.
- Куда же она подевалась? Я ведь с ней договорилась, что я приведу тебя, и вы помиритесь. – озабоченно оглядываясь по сторонам, сказала Соня.
- Да и хрен с ней, придет. Никуда не денется. – безразлично ответила Таня.
- Нет Танечка! Нет! Ну, что ты такое говоришь. Я пойду, поищу ее. – встревожено произнесла Соня, направляясь к дверям.
- Фонарь возьми.- донесся ей вслед Танин голос.
 Через четверть часа в комнату вернулась расстроенная донельзя Соня. Снимая пальто, она, горестно покачивая головой, говорила:
- Танечка, ты представляешь, она у него сидит. Я к окошку подошла, а она там. А он ей что-то говорит, наверное утешает.
- Да уж утешит. Этот если утешет, так на всю жизнь.
- Ну, не уж то он сейчас воспользуется случаем? Ведь должно быть в нем что-то человеческое.
Услышав последние слова Сони, Татьяна презрительно усмехнулась, и с издевкой произнесла:
- Человеческое! Как же! Тебя он тоже чисто по-человечески поимел. И отчего Сонька ты такая дура. В кого ты такая? Тебя с говном смешали, а ты все еще пытаешься в этом ублюдке что-то хорошее найти.
Соня смутилась, а затем, залившись румянцем, тихо произнесла:
- В маму, наверное. Если бы ты Танечка знала, как нелегко было моей маме. Ее обманывали все: соседи, сослуживцы, близкие люди, и даже папа. А она всем и всему верила. Она говорила, что если делать добро, то оно к тебе вернется. И старалась так делать.
- Да твоя мама идеалистка! Она у тебя жизни не видела.
- Видела Таня, видела! – убежденно воскликнула Соня. Она хотела, было рассказать о том, какое нелегкое детство досталось ее матери. О том, как трудно было ей в юности, но не успела. Дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник мрачный, как грозовая туча Шевелев. Не обращая внимания на Соню, он, обратившись к Татьяне, произнес:
- Слушай сюда, Первоянварская! Завтра же с утра я заказываю на станцию спецрейс.
Шевелев, боясь, что его перебьют, говорил коротко: - С сегодняшнего дня я отстраняю тебя от работы. Ты уволена. Материалы по избиению Красниковой будут переданы в Чумиканский РОВД. Пусть с тобой следователи разбираются.
- А, заодно и с вами! – перебивая Шевелева, воскликнула Татьяна. Она вскочила с места и, сверкая глазами, продолжила: - Пусть они узнают, что за порядки вы тут завели. Как склоняете к сожительству, как насилуете.
Явно ожидавший такой разговор Шевелев не растерялся, и, выслушав Татьяну, произнес:
- Это еще Первоянварская доказать надо. Нет документов и дела нет. А, на твои действия я документы выправлю, и выправлю, как положено. Можешь не сомневаться.
Эти слова начальника станции заставили Татьяну побледнеть. Она уже не могла сдержать переполнявших ее чувств. Еще минута и девушка была бы готова броситься на своего обидчика. Зная характер своей подчиненной, Шевелев не стал дожидаться развязки, и поспешил выйти из комнаты.
В комнате наступила напряженная тишина. Татьяна неподвижно замерла у неплотно прикрытой двери. Соня, обхватив руками голову, сидела на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону. Резкий порыв ветра широко распахнул входную дверь. Ворвавшийся снег и холод улицы вернули девочек к действительности. Быстро вскочив с места, Соня метнулась к двери и плотно прикрыла ее. Затем, подойдя к Татьяне, обняла ее и прижала к себе.
- Таня, милая, - шептала она: – что теперь будет? Руки девушки торопливо гладили спину и плечи подруги. Простояв так несколько минут, Соня отстранилась от Татьяны, и, заглядывая ей в глаза, повторила вопрос: - Что теперь будет, Таня?
- Что будет, то и будет!
- Так за это и посадить в тюрьму могут.
- Могут. – согласилась Татьяна: - Могут. Только мне не привыкать. Чем тюрьма хуже детдома? В тюрьме взрослые люди сидят, а в детдоме дети. Так, что мне не страшно. Я все свое детство просидела.
- Что ты Танечка, что ты! Надо поговорить с Людкой, извиниться. Она простит и все станет хорошо.
И зная характер подруги, поспешно добавила: - А, хочешь, я поговорю?
Татьяна отрицательно покачала головой.
- Я сама. – твердо произнесла она, и неожиданно делано улыбнувшись, сказала: - Не дрейф подруга, прорвемся. Улыбаясь, она похлопала Соню по плечу, и еще раз сказала: - Прорвемся!
 Стрелки настенных часов неумолимо приближались к девяти часам вечера.
- Соня, – обратилась Татьяна к подруге: - Людка сегодня на срок видимо не пойдет, а меня от работы отстранили. Так, что выйди ты сегодня, отнаблюдай.
- Ой, Танечка! Ты знаешь, как я боюсь.
- Не бойся! Он тебя больше пальцем не тронет.

  Продолжение следует.


Рецензии