Правда о короле Марке

Считается, что о короле Марке все известно настолько давно и настолько доподлинно, что и думать о нем лишний раз сочтется напрасным делом. Что же! люди есть люди, и о многом легче всего судить со стороны, не вдаваясь в подробности – потому что, находясь на определенном (а главное – безопасном) расстоянии, каждый мнит себя знатоком, каждый полагает, что не приближается к эпицентру только по причине своей (очень даже поддающейся оправданию) брезгливости, а вовсе – о нет! совсем! – не из страха (в том числе страха убедиться в изначальной беспочвенности своих прежних убеждений).
Безопасное расстояние! О да, безоговорочная страсть, возникшая между женой короля Марка и его юным племянником, была налицо, как и шелковые нити, которыми они связали свои запястья; огненный темперамент Тристана, его отчаянный нрав, позволявший находить общий язык с драконами любых (в том числе горных) пород; пламенеющая, нервная, горящая бледным огнем Изольда – то и дело позволявшая себе такие выходки, которые ни одной другой даме не сошли бы с рук; Тристан и Изольда – пользуясь тем, что их имена известны именно в таком сочетании, пользуясь этим, они, встретившись, обнимались прямо на людях, не обращая внимания на остальных, на посторонних, они целовались, стоя прямо под турнирной таблицей, они не стыдились ничьих косых взглядов – но, увы, любые взгляды становились косыми, когда появлялись Тристан и Изольда, потому что любым взглядам было доступно именно это, и только это, и ничего (как ни жаль) больше. Вполне возможно, что из банальной зависти к немеркнущей страсти – невольные свидетели начинали воздевать руки к небесам и притворно сетовать на иронию времени, на суровый рок, на злополучие совпадений: как, почему король Марк, во многих делах жестокий, властный, немилосердный – дозволял событиям идти так, как они шли? из положений какого королевского кодекса он смотрел на это сквозь пальцы? как он относился к своей жене? Любил он ее или ненавидел? Как он относился к своему племяннику? Почему его ревность была такой тихой, если не сказать – едва заметной? Был ли он пламенным? Был ли он равнодушным? Почему он позволял этой бледной женщине мучить себя, более того – изводить их обоих? Почему он попустительствовал тому, что она разрывалась между двумя людьми, между Тристаном и Марком, между Королем и Влюбленным? Разве она не разрывала тем самым и их? Почему король Марк не мог прервать это роящееся возмущение, этот замкнутый круг, почему он не мог убить ни себя, ни Тристана, ни Изольду? Может, ему просто хотелось спокойно досмотреть этот фильм, понять, чем же дело закончится?
Все эти великолепные вопросы становятся пустословием в один миг, едва мы дадим себе труд посмотреть на все беспристрастно, сделав одно-разъединственное допущение. Едва мы поймем его истинность – все вопросы испарятся, исчезнут, мы, наконец, уясним скрытый смысл всей этой истории: Тристан Влюбленный и Король Марк никогда не были разными людьми, но всегда – одним и тем же человеком. И что мы с этого имеем? – моментальную смену акцентов: Изольда не разрывалась между двумя людьми, потому что не могла разрываться, потому что эти двое были одним.
Мы можем найти достаточно подтверждений истинности этого простого предположения, да хотя бы такое: король Марк (по своей королевской природе) посылает за Прекрасной Изольдой свою юную (как он думает, лучшую) часть, огненного Тристана, и поступает так вовсе не из легкомыслия! а из неопровержимой предусмотрительности: дама, влюбившись в Тристана, тем самым только крепче свяжется с Марком; сложно придумать более тонкий ход в организации нерасторжимой связи! Но все ходы были бы одинаково верны: Изольда, неведомая птица, переносящая кубок таинственного вина в своем клюве, переносящая свое тело с места на место; дама, от прикосновения пальцев которой лопались любые решетки и стены падали посрамленными, уличенными в своей вопиющей антикрепкости – эту принцессу ничем другим нельзя было покорить, ничем менее сложным нельзя было даже привлечь ее внимание на длительное время. Только такой человек мог справиться (и то кое-как) с этой задачей: один, но огромный настолько, что историкам пришлось для собственного удобства назвать его двумя разными именами и сразу обозначить две его противоположные (так им, по крайней мере, казалось) роли. Если уж вспоминать подробности, то со временем и образ Изольды начал двоиться в окосевших глазах летописцев (что ж! люди есть люди, видимо, эта история воздействует роковым образом даже на тех, кто ее попросту излагает).
Мы же продолжим свое изложение, и мы моментально, не глядя, отметаем все эти глупые предположения, мы верим в единую и неделимую сущность Прекрасной Дамы, и самое время задаться следующим (сокровенным) вопросом: так какой же она была? Любящей, гордой, мечтательной, неутомимой – стоит оценить ее мужество! Ей приходилось справляться с таким неутихающим водоворотом! Взрывная бесшабашность Тристана могла надоесть кому угодно (и его дурашливая беспечность, и его привычка нечаянно сметать все со своего пути, его заразительная веселость, его чересчур бесхитростный оптимизм), и кому угодно могло надоесть холодное, жгучее резонерство Марка (и его жестокая властность, его цепкая наблюдательность, его подавляющая подозрительность, его стеснительная несмелость). И правда, бывало, что один раз в году она запиралась в черное, в какой-нибудь монастырь – от них от обоих; и каждый раз, выходя из прохладных застенков месяц спустя, Изольда видела, как неуемная потребность в браваде, свойственная одному из них, с лихвой компенсировалась колючей рассудительностью второго, и в результате она снова не знала, что же ей нравится больше всего в том, кого она любит; она говорила «наверное, все»; ее вино бурлило, его гейзер дымился – да, она не знала, как ей его называть, Тристан или Марк, Король или Влюбленный, поэтому она называла его то так, то по-другому, но чаще всего никак: просто «он» или просто «ты».