Изольда и Тристан

Изольда, странная (хотя и красивая) жена короля Марка (человека с прямо-таки демонстративно строгим нравом), эта милая женщина знаменита главным образом тем, что ее имя очень тесно переплелось с именем Тристана, некого рыцаря, появлявшегося везде и всюду верхом на коне (на закате, или на рассвете, или в любое другое время), его вид зачаровывал, его манеры блистали, словно звезда морей, его учтивость была далеко за пределами чьей-либо способности критиковать всё и вся, его разум был беспрекословно чистым, а сердце – любящим и необъятным. По крайней мере, так о нем отзывалась Изольда, да и кто бы еще мог о нем рассказать, если видела его только она (и на рассвете, и на закате, и в любое другое время)? Тристан появлялся – о да, и он был подобен чудесной вспышке, сияющей комете (словом, тому, что переливается всеми цветами спектра), похожий на воодушевляющий возглас, вдохновляющую улыбку, согревающий поток, захватывающий сюжет – Тристан был именно таким, занимающим все мысли, все чувства и всю внимательность Изольды, хотя (повторимся) никто, кроме Изольды, никогда его не встречал.
Все остальные (обычные придворные, что с них возьмешь?) встречали короля Марка, у которого далеко не все рискнули бы расспросить как следует о том, кто же такой этот таинственный рыцарь, и почему о нем так любит распространяться его жена. Если задаться целью и выражаться гораздо точнее – к такому человеку, каким (несомненно!) являлся король Марк, далеко не все рискнули бы обратиться и с гораздо более простыми вопросами, такими как «что вы предпочитаете на завтрак – печенье или пломбир? что бы вы захотели отведать на ужин – отбивные котлеты или жареных саламадр? А что вам подать после – гретое вино или зеленый чай?» Да, если продолжать задаваться той самой целью – даже такие простые вопросы задавала ему только Изольда и только она получала исчерпывающий ответ. Говорят, она была смелой настолько, что умудрялась сполна отведать и большего – отведать его чудесной разговорчивости, почти неразличимой для прочих, однако искрящейся, как игристое вино, однако временно забирающей душу (словно отменный коньяк!): в сигаретном дыму, в полумраке, или под солнцем полудня, на стенах крепости, или на морском берегу – им всё удавалось совсем где угодно... но речь-то у нас идет не об этом, речь у нас идет все-таки о том, кого же в связи с этой историей следовало бы называть Тристаном (раз уж кого-то все-таки называли так).
Разумеется, мечты дамы – очень часто бывают безудержны и могут обладать определенной безупречностью, скорее всего, мы здесь можем иметь дело с тем, как Изольда называла Марка собственно для себя, не как короля может назвать королева (ох уж эта королевская участь! – участь, которая, как явствует из странных выходок Изольды, слегка ее тяготила), но как влюбленная дама может обозначить своего возлюбленного – в своих мечтах, незаметно перетекающих в реальность страсти, страсть разъедает все преграды, в том числе преграды, обозначенные раззолоченными цепочками ума, из-за воздействия такой страсти опадают любые покровы, и наконец из-под (суровой, необходимой) оболочки королевских доспехов выглядывает живое тело поэта, нежное лицо Тристана: его глаза смотрят в глаза Изольды, глаза Изольды смотрят как намагниченные, что происходит у таких намагниченных людей дальше, и так уже всем известно, так что незачем заострять в очередной раз еще и здесь.
Не исключено также и то, что Тристаном звали душу Изольды, что, открывая в себе свои свойства снова и снова, она описывала их Марку с таким воодушевлением, что какой-нибудь посторонний (например, иностранный посол), каким-то чудом оказавшийся неподалеку от эпицентра подобной беседы, мог принять (вследствие душевной простоты) одно за другое и сделать выводы в силу своих способностей (возможно крайне неутешительных); не исключено, что Тристаном звали их общую душу, ту, которая возникает наподобие прямой, соединяющей две точки в единое целое, в бесконечном пространстве либо прямо на земной поверхности.
Но задавшись целью, не остановимся и на этом: не исключено, что окружность объединяет точки намного вернее, чем прочее, а тем более на земной поверхности – и здесь возникает возможность замка. Как известно, слово «Тристан» было названием башни, построенной королем Марком, и очень легко представить Изольду, время от времени сидящую у окна, сложившую руки на каменный подоконник: мечтательно зондируя небесные слои, рассказывая о Тристане Марку, она рассказывает ему об их общем творении: о том, что сначала возникало и разворачивалось перед ее мысленным взором, и о том, что возникает потом, разворачиваясь перед всеми – неоспоримой и каменной громадой. Невыносимая, трепетная мечта, воплощенная в камень, и разве это так уж спесиво? и разве это так уж неоправданно? Души влюбленных – сладчайшая мякоть, возможно, их следует защищать именно так (то есть с помощью каменной кладки, циркуля и стамески).
И вот что заметим напоследок: Тристаном называлась также та самая яблоня, которую посадили в своем саду король Марк и его странная (но все же очень красивая) супруга. Но представить эту нежную женщину с засученными рукавами? или этого сурового человека (не снимавшего доспехи, между прочим, почти месяцами) – в саду и с лопатой? Невероятно, не спорю, лишних вопросов ему все равно никто не задаст, так что последнюю версию касательно возникновения и сущности Тристана можно во внимание совершенно не принимать.