Скиталец и Фея

Широко известно, что чародей Мерлин был единодушно признаваем коллегами за мудрейшего из когда-либо (где-либо) существовавших скитальцев; его обычай появляться внезапно, телепортироваться без предупреждений, растворяться в воздухе на глазах у недоуменных (впрочем, все же скучающих) прохожих даже вошел в поговорку (или даже несколько поговорок). Еще в самой ранней юности его можно было узнать среди других одиноких странников по особому, нарочито угрюмому виду и безжалостному, хитроумнейшему прищуру: что и говорить, сила духа великого чародея обязана быть пропорциональной скорости его ума, а скорость мыслительной деятельности Мерлина частенько опережала скорость ветра, звука, луча, хлопанья крыльев; кроме того, говорят, что он мог спокойно мыслить в обе стороны (в сторону прошлого и сторону будущего) одновременно, но это уже какие-то мелочи, не напрямую относимые к делу профессиональные тонкости.
К какому же делу? – еще в самой ранней юности Мерлин научился не обращать чрезмерное внимание на коловращение слухов, касающихся его персоны, на тех, кто жаждет исключительно однозначных пророчеств, также на эпикурейские нормы общественной жизни; обнимаясь со словарями и сухопарыми справочниками, с педантично составленными первоисточниками премудростей, оставаясь совсем в одиночестве и взаперти – только так можно было передохнуть от непроизвольно льющихся отовсюду предвосхищений; впрочем, с годами (понятное дело) профессионально всевидящее око навострилось все-таки контролировать проявления своего дара. Дара, неизлечимого, как проклятье, но на то Мерлин и слыл обладателем хитроумнейшего из прищуров, чтобы к любому проклятью относиться исключительно с юмором. Потому что к любому проклятью с юмором отнестись более чем полезно, совсем другое дело – те заклятия, которые человек (даже мудрейший из скитальцев) пафосно либо иронично налагает на себя сам. И здесь мы конечно имеем в виду королеву Фею Моргану, явившуюся колдуну сперва в виде рядовой феерической галлюцинации, а впоследствии обросшей плотью, кровью, разумом, чувством, нежной и пылкой душой, уязвимым и пламенным духом; даже самый опытный чародей может оказаться слегка бессилен перед великолепием собственного создания – тем более, что созданного исключительно по наитию; и даже самый завзятый профессионал бывает  заражен любовью к соперничеству со своими коллегами.
Здесь очень темное для понимания место: то ли Мерлин взрастил Моргану такой, чтобы соперничать с нею в безопасном уюте замурованной кельи, то ли Мерлин взрастил Моргану именно феей, чтобы у любого коллеги челюсти выворачивало от зависти к такому первостатейному результату; темное место на то и темное, чтобы черпать из него бесконечно (ибо всаднику, который проносится мимо, не распознать, сколько причинно-следственных цепей в этом колодце было и сколько еще оставалось). Возможно, королева Фея Моргана была феей с самого рождения, непреднамеренно и беззастенчиво, возможно, ее колдовской и чарующий лес был ею самой, так же как замок Мерлина являлся его неотъемлемой частью (исчезающей средь бела дня, возникающей где угодно), неповторимой, загадочной частью его ума.
Как бы то ни было, но с какого-то времени Скиталец и Фея уже не существовали раздельно: телепортируясь нога в ногу, носясь по воздуху наперегонки с драконами, летучими фрегатами, суррогатами небесных государств и циклопическими птицами Рухх; в одних источниках их тандем описывается как соединенные посредством железной цепи женщина (в шипастом ошейнике) и мужчина в черном; другим описателям казалось, что это дама, играющая на флейте, и господин, поедающий ее ненасытными глазами; третьи утверждают, что они, едва встретившись, навсегда растворились в бесконечном волшебном лесу (или впечатались в колдовской замок). Четвертые рассказывают, что они непримиримо спорили за власть над Артуром; но тут можно смело сказать: такие признанные маги, каковыми являлись Скиталец и Фея, настолько запросто принимали любые формы, что заострять внимание на свидетельствах каких-то в меру простоволосых очевидцев было бы попросту легкомысленно; что же касается Артура, то праведному недоумению не может быть никакого предела: до смерти влюбленным друг в друга людям (какими являлись Моргана и Мерлин) обычно есть дело только друг до друга, и вообще, вряд ли им нечем было заняться! Укрощая друг друга, они забывали смотреть в зеркала бестиария, они забывали даже свои собственные имена, и даже точный перечень своих портативных умений, и даже неукротимую привычку собирать данные повсюду – что в этой связи можно сказать о более-менее простом земном короле! вряд ли они вообще могли (без особых усилий) вспомнить о том, что существуют еще какие-то люди, когда смотрели друг другу в глаза. И даже если взгляд Мерлина не касался Морганы – его взгляд все равно касался ее; то же и с Феей, о которой известно, что ее ушей в любое время касались любые его слова, и очень часто вне зависимости от степени их произнесенности.