Воинственность Артура

Неоднократно утверждалось, что жизнь в своей глубинной сущности является, в общем-то, войною, и с этой точки зрения воинственность Артура можно назвать ничем иным как особенно ярко выраженным жизнелюбием. Жизнелюбию, настолько феерическому неугомонному и сногсшибательному – конечно, ему необходимы и королевские мантии, и горностаевая оторочка, и простые понятные (очень важно, чтобы еще и маневренные) доспехи, и звонкое оружие, весело сверкающее на солнце (гравировка, инкрустация, драгоценные камни – по вкусу).
Любовь ко всему миру, выраженная в стремлении непременно этот мир завоевать (то есть сделать своим простым и понятным палисадником, или кладовой, или колодцем) – что ж, случается и не такое! часто случается так, что наша любовь превращается в наше кольцо на шее, или в пряжку на ремне; часто случается так, что, нанизывая очередной (щедро инкрустированный) браслет на руку, мы полагаем его человеком, к которому так страстно устремлены, или же (чаще) мы полагаем браслет частью доспеха – для своего же удобства, и мы надеваем его – ибо куда только не заводит людей жизнелюбие! В чистое поле брани, в центростремительность поединков; возможно, рука, украшенная браслетом, становится защищеннее, чем другая, без браслета, без ничего – мы замечаем и это, мы надеваем браслеты всюду, мы отягощаем железом все свое тело, сплошь, мы любовно и тщательно инкрустируем свой доспех – чтобы ни один особо проницательный оппонент не разглядел исходный клочок металла – например, тот самый браслет (сверкает на левой руке). Впрочем, исходный клочок металла чаще всего тоже нуждается в защите и упаковке: многие носят его на шейной цепочке, то есть – глубоко внутри, под нагрудным щитом, за неснимаемым листовым золотом вооружения. Золото вооружения – потому что как же иначе выразить сложности, возникающие в связи со всепроникающим чувством жизнелюбия? Как это выразить и остаться безмолвным? Уважая оружие, ты уважаешь и жизнь, которая (как мы упомянули вначале) является в том числе и войною; любовь – назовем ее так – любовь является в том числе и оружием, или в том числе и доспехом; уважая свою несметную вооруженность, возможно, в том же самом числе ты уважаешь свою (несметную, неисчисляемую, всепроникающую) любовь (раз уж мы все-таки решили называть ее именно так).
Но! стоя на возвышенности, или сидя внутри своей лабораторно устроенной башни, иными словами, видя сборище рыцарей со стороны (со всем их бряцающим и блистательным обрамлением, пластикой истуканов, бликующими страстями, планомерной спесивостью и нормативно перегретой гордыней) – неизменно поражаешься тому, что мир – якобы завоеванный, поделенный и разрезанный на части, словно воскресный черничный пирог –  что этот мир всё еще не догадывается о таком положении дел. Иначе – о том, насколько же он возлюблен горсткой этих вооруженных людей: людей, упражняющих свою воинственность так, словно бы совершая сакральный, священнейший акт; людей надменных (да хотя что там сквозь их забрала разберешь!) и трепетных; людей (как это обычно бывает), проезжающих мимо страстно любимого мира (мира, завоеванного – как водится – до самой последней клеточки), будто бы вовсе не видя его и не замечая.