2. Тайна самозванства и оживающие покойнки

Из своеручных записок розенкрейцера фон Розена

2.ТАЙНА САМОЗВАНСТВА И ОЖИВАЮЩИЕ ПОКОЙНКИ

…Тайна реинкарнайции и оживления покойников стала меня волновать с тех пор, как я  поучаствовал в военных действиях и видел, как во время грозы один мертвый офицер в палаш коего ударила молния, поднялся, сделал несколько шагов – и вновь рухнул наземь…
 
Я имел честь потчеваться винами и закусками на помпезно украшенной самим Расстрелли свадьбе ангальт-цербтской принцессы от рождения нареченной Анной Софьей Фредерикой с герцогом Карлом Петром Ульрихом… Я был  на похоронах «голштинского чертушки» Петра III, куда не явилась «вдовствующая императрица», словно китайским веером на балу отгородившись от тягостного присутствия на траурной церемонии решением сената… Только знание метаморфоз, происходящих в мире насекомых, укрепляло меня в уверенности – усевшаяся на троне, шуршащая брюссельскими кружевами, сверкающая бриллиантами Голконды, отливающая атласом бабочка вылупилась из   гусеницы, кою являла из себя поставленная властною Елизаветой под венец мосластая ангальтенка. Лишь знание тех же таинственных превращений  да ужасов оборотничества  примеряли разум с не укладывающимися в воображении переменами, больше похожими на подмены.

...Таинством наследования  власти обращенный в Петра Федоровича Карл Петр Ульрих почивал в гробу, а высосавшая из него кровь ангальт-цербтская вампирша под личиною Екатерины Великой властвовала…   Я присутствовал на казни самозванца, и некоторые странные видения и голоса дали мне основание полагать…
 
...В тот миг, как опустилась секира, и башка Емельки Пугачева отскочила от тела,  глядя на скатывающуюся с плахи голову самозванца, я вдруг увидел,- сквозь быстро меняющиеся черты лица проступил лик мертвого императора. Когда, ухватив отсеченное вместилище  крамольных дум за волосы, палач поднял над собою это знамя победы императрицы, словно желая насадить варначью голову на кол Боровицкой башни, толпа ахнула  - нос, щеки, брови голштинца, окончательно, сформировались на оскалившейся роже. Разбойничья борода и та словно бы истаяла на мгновение… 

Ропот ужаса прокатился по Болотной площади и белыми клубами пара из отворившихся ртов метнулся  к стенам кремля и куполам соборов, чтобы, серным смрадом вструившись по ступеням  красного крыльца Василия Блаженного,  вползти под своды его, и там, протиснувшись по тесным коридорцам, истовым молельником  упасть  на колени  пред тускло мерцающими в темноте ликами алтаря. И в тот же миг личина спала с отрубленной головы, как маска, сорванная дерзкой рукою во время машкерада – и это снова была буйная головушка одержимого предводителя бунтовщиков. Даже разбойничья борода и та прилепилась на место.   

В это же мгновение черная фигура  в европейского покроя платье отделилась от  скопища шуб, коней с заиндевелыми на них латниками, и, придерживая срываемый метелью треугол, из под коего торчала упрямая косица, направилась в сторону Москвы–реки. Купола, зубчатые стены кремля, взметнувшиеся от гулкого удара топора о плаху вороны просвечивали сквозь его камзол.  Когда призрак обернулся – я узнал его. Это был «голштинский чертушка». Да! Это был он. Эту физиогномию, я не мог не узнать. Лицо мертвого, свергнутого Анной Софьей Федерикой   государя было всё в слезах. Я кинулся  вослед… Меня потрясли эти метаморфозы.  Тем более, что между привезенным в поставленной на сани клетке бунтовщиком и голштинским принцем не существовало даже отдаленного сходства... Тогда меня и посетила мысль о том, что, вселившись в мятежного казака, дух государя желал отомстить неверной и вероломной своей супруге... Меня всерьез заинтересовали полные чудес гиштории, приключавшиеся  с российскими самозванцами… Два Лжедмитрия… Мечущийся дух, вселявшийся поочередно в Григория Отрепьева и …

Во время Прусской компании я был изрядным забиякой, дуэлянтом, моя шпага не знала устали, там же я обрел первые навыки в хирургии…

Из романа "Инкунабула"