Как стать патологоанатомом продолжение 1 часть

Я студентка


Вот она новая, другая, взрослая жизнь. Началась. Комплексов поубавилось, крылышки чуть расправились, но ощущение неопределенности и непонимание для чего мне столь сложный институт – остались.
Надо сказать, что тот год был особенным годом, для поступивших – мы не поехали в колхоз. Такое было в советское время первый и последний раз. Студентки женского педагогического института ехали в середине августа на сельхоз. работы и автобус перевернулся. Много народу погибло. И в этой связи участие всех студентов города в уборке запретили. А я так боялась колхоза. Никогда не могла себя представить стоящей раком на общественном поле в жару, в пыль, на самом солнцепеке. И тут такое счастье, давшееся ценой чужого горя.
Короче колхоз отменили и мы, как настоящие студенты, должны были начать учебу 1 сентября. За день до этого радостного события был объявлен общий сбор первокурсников, для знакомства, уточнения расписания и объяснения нам, еще находившимся в полнейшей эйфории от своего счастья, что жизнь наша счастливая подошла к концу и что уже первого сентября мы должны прийти на практические занятия подготовленными.
Так что времени для раздумий о целесообразности произошедшего, как оказалось, у меня совсем нет. И я пошла знакомится с группой.
Само собрание не помню. Но вот первое впечатление от своих, теперь уже одногруппников, осталось на всю жизнь.
Нас было 14 человек. Из 14 человек 11 были из глубоких, глухих сел. Все они слабо говорили по русски. Это сейчас для меня это привычно и не вызывает эмоций. Но тогда, в 1985 году, когда в моем классе в школе из 40 человек было только 5 или 6 киргизов, причем только из интеллигентных семей, конечно, осознание того, что я теперь каждый день буду общаться с таким контингентом – меня слегка подкосило.
Оставалась надежда на оставшихся двоих. Один из них - был Валера Оморов (фамилия и имя изменены). Парень был не понятной национальности, в которой все же проглядывался оттенок еврейства с татарским душком. Короче до сих пор я не знаю, сколько кровей там было намешано, но смесь по праву можно было назвать адской.
Он был не высокого роста, стройный, с очень нежной, не по мужски кожей, шикарно одет и от него пахло необыкновенно утонченным парфюмом. В руках, на которых я сходу заметила маникюр, он держал дорогущий, кожаный дипломат. Ко всем нам он обращался на Вы, чем ввел нас в полный ступор. При этом, однако, на его, достаточно симпатичном лице, было написано большими буквами « Я аристократ и между вами, быдлом городским и быдлом сельским, разницы особой не вижу».
Как потом выяснилось, он был из ОЧЕНЬ высокопоставленной и обеспеченной семьи. И видимо всосал это выражение лица с молоком матери, которая в свою очередь всосала его у своей. Цепочку этого всасывания я продолжать не буду, поскольку именно на третьем колене этого эротического процесса моя мысль остановилась уже тогда,
и я обратила свой взор на последний шанс не умереть в этой группе со скуки – к девочке по имени Люба.
Она то же посмотрела на меня с надеждой, по-видимому так же оценив сложившуюся ситуацию, как и я. Выводы наши относительно друг друга были крайне не утешительны. Если бы не вынужденное знакомство со столь принудительными обстоятельствами дальнейшего обоюдного времяпрепровождения, мы бы не то что подругами, мы даже просто хорошими знакомыми не стали бы никогда и ни за что.
Но выбора у нас уже не было.
Ну что мне о ней рассказать?
Начать следует с того, что она была то же еврейка. Не совсем как я – седьмая вода на киселе – нет. Чистокровная, и я бы даже сказала махровая. Внешне мы были сильно похожи – обе светлокожие, канапатые, кудрявые, с одинаковым цветом волос и глаз и даже одинаково маленького роста. Позже, мы даже выдавали себя за сестер.
Но евреи бывают двух сортов. Одни – это потомки бывших музыкантов и аптекарей.
Другие – потомки бывших портных и башмачников. Все. Других не бывает.
Мы, будучи обе явно из одного теста, были до парадоксальности разными. А все потому, что я была еврейкой первого типа, а она второго. Мои родители были инженерами, но по еврейской линии как раз потомки аптекаря и пианистки. Я то же до этого девять лет своей жизни, как и положено примерной еврейской девочке, отдала обучению музыке. У нее папа был водителем такси, а мама гардеробщицей в бане.
Не подумайте ради бога, что я презрительно отношусь к той или иной профессии. Нет. Но что люди, вышедшие из разных социальных пластов обычно разные – это факт.
Разность нашего происхождения была настолько глубинной, что мы это поняли без слов, просто посмотрев друг на друга и скорее всего разочарование, которое я увидела на ее лице, витало и на моем. Но как я уже сказала, выхода не было. Мы обязаны были стать подругами.
Спасибо Любке – она за процесс дружбы взялась первой и сразу как-то по-деловому. Она через 5 минут знакомства схватила меня за рукав, потащила в сторону, подальше от всех и жарко зашептала мне в ухо.
- Побежали скорее в библиотеку - книжки скорее надо получить, а то потом очередь будет.
Сказала и тут же сделала - мгновенно развернулась и шустро - шустро, буквально побежала в сторону библиотеки. Ну, дружить так дружить – подумала я и вяло поплелась за ней. Но плестись не получилось, так как у нее буквально оказался мотор в заднице, которая при ходьбе еще и крутилась как колобок. Это меня вынудило прибавить темпа и уже почти бежать за ней. «Вот оно мое дальнейшее существование» - подумала я, глядя на ее крутящийся зад – «буду все оставшиеся шесть лет бегать за ней как собачонка. Ну почему все стоят, а эта, уже куда то побежала?»
Но как я выразилась «Эта», оказалась абсолютно права. В библиотеке, на момент, когда мы туда прискакали (лучшего слова и не подобрать) стояла очередь в 5-6 человек не больше. Но уже через 10-15 минут, в библиотеке начало происходить такое, что описанию просто не подлежит. И что бы вы поняли степень развитости и пронырливой, житейской сообразительности этой, доставшейся мне в подруги девочки, я скажу вам только одно: все наши остальные одногруппники, получили книги в библиотеке только через неделю, успев при этом за неделю нахватать первых отработок, в связи с отсутствием книг.
Где-то, глубоко в душе я, безусловно, была ей благодарна, когда, проходя мимо длинного хвоста очереди в библиотеку, я гордо тащила свои талмуды. Но надо признаться, что ее пронырливость, как стиль поведения, все же раздражала больше. Я мысленно понимала, что в силу моего воспитания, мое привычное поведение – это скорее быть вот с ними, стоящими в этой нескончаемой очереди и тактично дожидаться у моря погоды.
Кстати, гордо тащила талмуды, я то же только благодаря ей, так как я изначально просто шла на встречу и общее собрание и никаких сумок, пакетов, авосек у меня не было и в помине. Зато это все было у нее и с лихвой. И эту лихву она и отдала мне, разинувшей рот в библиотеке, когда я увидела КАКОЕ количество книг выдают на год первокурсникам.
Все книги поместились у меня в спонсированных ею двух огромных авоськах, в аналогичные которым мои родители до сих пор запихивают два арбуза по 10 кг, и один огромный пакет.
Видимо все же напутственные слова от своих родителей, при выходе на это первое в нашей жизни студенческое собрание, мы услышали разные.
Мои мне сказали:
- Ну, поздравляем. Перепиши подробно расписание и узнай все же где находятся учебные аудитории, в которых ты будешь завтра заниматься. Слушай внимательно, что там будут говорить и будь хорошей девочкой.
Думаю, у нее был другой текст:
- Клювом там не щелкай и поскорей получи учебники.
Ну, или что-то типа того. Хотя, я не удивлюсь, что не щелкать клювом ее научили заранее, и напутствия ей уже вообще никакого особо не требовалось.
Дав мне в займы рубль на такси, так как больше 20 копеек в моем кармане отродясь не бывало, Любка быстро испарилась из моего поля зрения.
Это сейчас, когда мне сорок и когда, проучившись с ней 6 лет, мы срослись с ней, передав друг другу и хорошее что в нас было и плохое, я могу реально и адекватно оценивать происходящее тогда. На что–то теперь могу смотреть с юмором, на что-то философски, а тогда, стоя у дверей главного корпуса с книгами у ног, растерявшаяся, уже по уши обязанная ей, я тихо ее ненавидела.
За что – спросите вы?
Я объясню вам это уже теперь, с высоты своих сорока лет. А тогда, я вряд ли бы смогла это сделать.
Я ненавидела ее за то, что она говорит: «Бляха муха». Это словосочетание, в первые же минуты общения с ней, мне буквально взрезало слух. Я ненавидела ее за то, что она была слишком ярко и вульгарно по моим понятиям одета, в какое то дурацкое, цветастое платье. Я ненавидела ее за то, что в ушах у нее были серьги сделанные из алюминиевой проволоки ее отцом таксистом, о чем она с гордостью заявила через 15 минут нашего знакомства. Ну и самое главное, конечно, еще за то, что это я в итоге осталась в долгу перед ней, а не она.
Скажу вам сразу – я многое почерпнула от этой девочки. Много хорошего, но много и плохого. Чего больше – трудно сказать. Ей я то же старалась дать то, чего было у меня в избытке –вкус, чувство юмора, умение смеяться над собой, правильную речь, любовь к книгам и.т.д. Процесс срастания и взаимной перекройки шел крайне болезненно. Как выяснилось потом, мы обе плакали каждый день в течение года, жалуясь родителям, на ненависть друг к другу. В периоды самых сильных обострений, мы не скрывали друг от друга свой негатив, что выливалось то в сильные скандалы, то в полный игнор. Но в силу необходимости, проходил день, и мы снова были рядом. По одиночке – мы бы не выжили в этом адском круговороте под названием « Мед. Институт». Только к середине третьего курса нас, наконец, чуточку отпустило. Только через два с половиной года, мы почувствовали, что мы уже подруги. Вот она настоящая ломка. Ох, как она сильно отягощала и без того тяжелую нашу жизнь. Но то, что из нас в итоге к шестому курсу получился винегрет пианистов, таксистов и гардеробщиц – это точно. И этот винегрет я чувствую в себе до сих пор.

Как с этим не подъемным грузом доехала домой – не помню. Но помню точно, что ровно в четыре вечера, полная решимости учиться в институте добросовестно и стать одной из лучших, я уселась учить нормальную анатомию. А именно позвоночный столб.
Завтра, второй парой, сразу после лекции было первое практическое занятие. Именно к нему я и стала готовиться.
Новая тетрадь, каллиграфический почерк – все как положено примерной студентке.
Сколько заняло конспектирование, я точно не помню, но, что к окончанию написания конспекта, я уже нервничала – это точно. Но надо было же еще и выучить материал. И вот тут начались проблемы. Надо сказать, что у меня склад ума скорее аналитический и память довольно слабенькая. Хорошо, я запоминаю только то, что имеет какую то логическую цепочку, ну или хотя бы какой то смысл. Здесь же никакого смысла не было. Но зато, было огромное количество всяких бугорочков, впадинок, дырочек, шероховатостей, отросточков и поверхностей и все они имели трехэтажные названия на латинском языке. Мне предстояло все это просто запомнить. На просто запомнить мой мозг явно рассчитан не был, что я уже доказала на злосчастной почке. А тут такое…..Кто учился в меде, тот меня поймет. Нет в нормальной анатомии никакой логики. Для нормальной анатомии нужна нечеловеческая память и свинцовая задница. Ни того, ни другого у меня не было. В результате чего процесс подготовки к одной из трех завтрашних пар затянулся у меня до часа ночи. И вот в час ночи, голодная, уставшая, уже ничего не соображавшая, я смогла, наконец, констатировать, что к уроку готова. Потом я посмотрела на часы и ужаснулась. Потом я подумала о том, что химия, которая будет третьей парой не сделана вообще, потом я прикинула, что учебных дней в году будет около трехсот, потом я триста мысленно умножила на 6 лет обучения и уже только после этого, наконец, горько заплакала. Я вдруг поняла, что я наделала.