Нулевой цикл

Как-то в итальянском городке Асколи Пичено я увидел на многих старых  домах  центральной площади и примыкающих улицах надписи на латыни, выбитые в камне  на фасадах, над входными дверьми. Подумалось, может это какие-то обозначения типа названия улиц, но я решил спросить у моего провожатого, местного жителя, что они означают и для чего их сделали?

- Это что-то вроде девизов его первых владельцев.
-А, что в них находится сейчас, в этих домах?
-В основном это просто жилые дома

-И, кто в них живет?- задал я  немного не точный вопрос в том смысле, что живут, конечно, люди, но, наверное, мне хотелось понять, как в домах времен Римской империи умудряются жить-поживать  итальянские современники.

-Разные люди,- ответил он,- в том числе и потомки  тех первых владельцев.
Домам на площади старого итальянского городка более двух тысяч лет, вот такая связь времен.

Интересно, куда подевались жилища, в которых жили мои деды и прадеды?  Быть может, они строили не так крепко, не на века? А земля, что кормила их, уж она то должна была устоять, и хорошо это или плохо, когда каждое поколение начинает с нулевого цикла?

Первый дом, построенный моим отцом, простоял около десяти лет. Такие саманные строения назывались времянками, то есть, жильем на первое время. Совсем не маленький, он был все же не таким престижным, как дома из кирпича и, когда жить стало лучше, жить стало веселей, отец его перестроил.

Облицованный красным кирпичом дом стал выше, просторнее и как-то осанистее что ли, в нем появились общепринятые городские удобства и водяное отопление. А старый дом навсегда скрылся в недрах нового, стушевался, став его частью. В новом - мой отец прожил всего два года.

После того, как его не стало, я  решил попробовать  вкус  взрослой жизни большого города.  Думалось, уезжаю на время учебы, а оказалось навсегда. После первого семестра, на зимних каникулах, я последний раз переступал родной порог.  Всего-то десять дней.

Дом был уже продан - так сложились обстоятельства, и как будто чувствовал это. Между нами зябко ежился холодок отчуждения. Дом не простил молодому хозяину грех измены и предательства. Прощались мы молча, погруженные каждый в свои мысли.
 
Новые хозяева согласились подождать с переездом до весны, и может быть, с мамой и  младшей сестрой он  простился теплее.  Почти каждое лето я возвращался в город навестить маму. Она жила в квартире, в доме, напоминающем улей, и ноги сами несли меня на нашу улицу  к зеленому забору и воротам с цифрами 3 и 5.

Странно, в нашем доме - красавце  живут незнакомые  чужие люди, а  мне даже не войти во двор. Ну не мог же я им сказать: - пустите, а то меня ностальгия замучила. Отчий дом канул в вечность, а этот, что едва тлеющими остатками памяти прикидывался им, был уже чужим.

Чужаки что-то  перестроили и перекрасили забор, а наш  Бобик, по слухам, ушел накануне их вселения. То ли не захотел охранять их покой, то ли решил не переезжать в бетонный муравейник и  на покой уйти сам, в место известное ему одному.

Сад  за  забором, насаженный моим отцом и дом за садом ничуть не волнуют моих детей. Вопросы собственности еще не отягощают их детские головки. К тому же их дом остался в Ленинграде, а здесь они в гостях у бабушки.

Пройдет еще много лет,  на карте мира исчезнет огромная страна, которую мы называли Родиной, а на её месте возникнет  тоже родина, но другая, поменьше. Как-то незаметно вырастут дети, а две войны одна за другой  сотрут город моего детства и юности в бетонно-кирпичный порошок.

Разбегутся  жители его домов, кто, куда по всему миру.  Наш город вслед за нашим домом тоже канет  в лету. Во всяком случае, тот неповторимый узор его  улиц и домов, который сложил калейдоскоп времени. Это, что касается  тела, но и душа, и дух его заодно с неповторимым колоритом тоже испарились вслед за насельниками  бетонных, кирпичных и саманных келий.

Дом, который я так часто вижу во сне, почему-то всегда старый, еще тот, до перестройки. И мебель в нем стоит там, где её однажды поставили. От чего так, не знаю?  Может быть, от того,  что самые счастливые и наполненные  годы  прошли в нём?

Сказать, чтобы с утра и до вечера в нашем дом царило  счастье – покривить душой,  всякое бывало. Но  в  памяти нет-нет и всплывут из под льдин теперешней зимы мгновения, каплями сливающиеся в тот июньский ручей счастья.
 
Все вместе собирались не так уж часто -отцу приходилось много работать  даже в выходные дни.  Помнится, сидим мы всей семьей  за столом в нашей уютной летней кухне: папа, мама, две мои сестры и я. На обед у нас  жареная картошка с молодой бараниной. Не знаю, может, я тогда набегался с мячом на футбольном поле и был очень голоден, но запах и вкус счастья помню до сих пор.

А самое главное,  я  не только ощущал совершенно отчетливо  всю его полноту, но одновременно осознавал  временность и зыбкость своего ощущение.  И я сделал попытку остановить или  хотя бы продлить его. Еще не слышав выражения «остановись мгновенье…», я просто это почувствовал и волевым помыслом  попытался зафиксировать в памяти ускользающую субстанцию.

Иногда при помощи современных магических ухищрений типа  Гугл-мэп я пытаюсь рассмотреть с высоты птичьего полета  то место на снимке города, которое должен был бы занимать наш дом. Там действительно что-то есть, виднеется какая-то крыша,Но она  не краснеет черепицей, а блестит и отливает металлом.

Неужели на месте нашего дома стоит чужой? А, может, они заменили кровлю? Зачем, ведь пятьдесят лет для черепицы совсем не возраст? Впрочем, хорошо бы, если так.
Можно подумать, ну какое мне дело, что там стоит за тридевять земель, в той точке земной поверхности с координатами бывшего нашего дома?

Хорошо американцам, купил или снял  жилье в городке, куда приехал, найдя  работу, вот тебе и очередной хоум, май свит хоум. Унесенные ветром  южане и северяне сами стали такими же легкими на подъем,  как ветер.

Никто больше не убивается из-за тоски по усадьбам, пусть даже таким, как легендарная Тара. Почему же мы, подобно дубам, врастаем корнями в наши дома, а от  детского ощущения полноты пространства под сенью родного крова остается лишь  зыбкая призрачность времени?