Последний визит. сила небесная, ч. 25

     И этот день пришёл. С утра, как обычно, легко перекусив,отправились. Бабушка Наталья Николаевна жила прямо у реки. Чтобы попасть к родственникам, надо было подняться на пригорок, перейти автодорогу, которая одновременно была и пешеходным путём, затем преодолеть ещё один пригорок. Пригорки отличались отменной крутизной.
     Шли гуськом друг за другом: первый – Василий, за ним Ника, за Никой Леда. Леда представила, как взбирался бы заяц по этим почти отвесным пригоркам. И особенно, как скатился бы кубарем, в несколько секунд оказался бы у самой реки, а то и склубился бы, может быть, прямо в воду.
      Интересно, подумала Леда, а как бы поднимался и скатывался по этим пригоркам  бурый медведь. Говорят, он очень шустрый и находчивый. Леде пока не приходилось видеть медведя собственными глазами, хотя первое литературное знакомство с этим зверем произошло давно, ещё с «Теремка».
      На тропе сидел большой длинношёрстный важный рыжий кот. Он лениво смотрел на попытки людей обойти его и не думал пугаться, а тем более уступать дорогу, всем своим видом показывал, что уходить и не собирается. Через него перешагивать никто не стал, отступали, чтобы обойти, в маленький неглубокий сухой ров.
      - Ты хорошее место, рыжий пушистище,выбрал. Только не совсем удачное. Кто-нибудь может нечаянно наступить на твой длинненький хвостик и укоротит его немного, - сказала Леда, обращаясь к коту, обходя его. Он посмотрел на неё большими круглыми желтками глаз, не выражая никаких эмоций.      
      Тропка на вершину пригорков была хорошо протоптана, рассохлась от недостатка влаги и обилия солнца, потрескалась паутинкой, но была, к сожалению, совсем узенькая, не более четверти метра.Идущим казалось, что приходится идти по одной неширокой дощечке.
      Подальше за оградой паслась белая коза. Она весело подала голос, обращаясь к проходящим мимо. Леда вспомнила слова отца, он когда-то так говорил, что увидеть козу - к счастью. Вот оно, счастье. Леда помахала белошубой козе рукой. Коза подбежала к ограде, заметалась вдоль неё влево-вправо, не переставая распространять своё жалобно-настойчивое «мее-е-е».
     У самого дома, к которому они направлялись, паслись гуси. Увидев проходящих мимо людей, гуси двинулись за ними. Один гусак, наиболее толстый, потянулся к Леде, пытаясь ущипнуть. Леда гулко хлопнула в ладоши прямо перед его клювом, гусь артистично подпрыгнул и отскочил в сторону, ответно захлопал крыльями, хотел повторить атаку, но люди уже поднимались на высокое чисто вымытое крыльцо.
      Двери, как я уже говорила, в селе в те времена обычно на замки не запирали, а вместо замка оставляли какой-либо знак, свидетельствующий отсутствие в доме хозяев. У одних это была метла, у других ветка в ручке двери или просто приставленные к двери лавка, коромысло или ведро. Странно, но Леда об этой традиции вспоминала каждый раз, как только оказывалась у какой-нибудь незнакомой двери.
      Здесь никаких примет, обозначающих отсутствие хозяев, не было.
      В этом доме их ждали уже несколько дней. Все трое гостей вошли в сени. Было темно, кто-то задел таз или ведро, раздалось громыхание. Василий ощупывал правую стену, ориентируясь на то, что обычно хозяйские хоромы находились справа, отыскал ручку и открыл дверь в комнаты. 
      Леда обратила внимание на то, что на учинённый в коридорчике шум, наверное, выскочил бы любой хозяин. Но здесь никто не вышел. Леде это показалось странным, как и то, что в коридорчике было темно.
      Обычно, если бабушка ожидала кого-то в гости, она оставляла уличную дверь распахнутой настежь, чтобы гостю было удобнее сориентироваться в коридорчике. А вообще-то, завидев в окно гостя, она непременно выходила встречать его на крыльцо, и в дом входила с ним.
      Все трое, Василий, Ника и Леда, друг за другом, низко пригнув головы, чтобы не боднуть непривычно низкую верхнюю перекладину дверной коробки, перешагнув непривычно высокий порог, оказались в просторной, но холодной комнате. Нет, в ней телу было тепло, но душе казалось, что холодно. Комната была почти свободна от мебели. Чуть поодаль от окна, прижавшись к стене одной из узких сторон, стоял большой стол, накрытый скатертью, на столе возвышался пузатый вместительный самовар с маленькими ручками и большим узорчатым краником.
      За столом сидели один мужчина и три средних лет женщины. Все они были в неброском одеянии. Убранство комнаты также не отличалось красками, отчего в комнате казалось темновато и как-то пресно.
      Две женщины были сёстрами, третья - полоумная, маленькая, похожая на подростка женщина была приживалкой. Мужчина одной из сестёр приходился мужем.
      Если в других домах родственники встречали гостей, выражая бурные эмоции радости, то в этом доме встреча казалась прохладной и сдержанной на эмоции. Однако самовар тут же перекочевал на улицу. На лужайке с проклюнувшейся зеленью с него сняли крышку, его внутренний полый цилиндр заполнили маленькими деревянными колышками из берёзового полена, которые мужчина не строчил,потому что они были готовы и сложены тут же, и подожгли. Мужчина надел на самовар самоварный сапог, сделал несколько закачивающих движений и передал сапог жене. Из чрева самовара, как из трубы, повалил обильный дымок. Вскоре самовар зашипел, забурлил, запыхтел и был внесён и водружён на своё прежнее место.
      Из погреба принесли на стол сельские кушанья: солёные груздочки, капусту квашеную, отварной картофель, бруснику мочёную. Смотри ж ты, начало лета, а у них всё в хозяйстве ещё есть, пожалуй уж и до нового урожая хватит. Были поданы и блины с маслом. Чай в селе все любили пить по старинке – с кореньями и травами, с сахаром вприкуску.
       Мужчина и полоумная приживалка сидели  за столом, а сёстры хлопотали вокруг него. Гостей тоже посадили за стол.