Мои довоенные годы Глава 1

               
                МОЯ БИОГРАФИЯ



                Происхождение фамилии Мининзон

     Фамилия Мининзон произошла от имени Мина, которое было заимствовано у окружающих германских народов еще в самом начале второго тысячелетия. Это имя на старо-немецком языке означает "любовь". С миграцией евреев из германских земель на Восток имя Мина со временем становится одним из самых распространенных ашкеназских женских имен.

       Фамилия Мининзон в дореволюционной России, встречалась только в Орше, где я родился, и в городах Таврической губернии (Крым), куда, по всей видимости, семья переехала из Орши. Одно из самых ранних упоминаний членов семьи Мининзон в Орше относится к середине 19ого века: Авром Мининзон из Орши упоминается в справочнике раввинов и синагогальных служащих за 1853-1854 годы. По всей видимости, именно Авром был основателем этой фамилии и семьи.




  1.  МОИ ДОВОЕННЫЕ ГОДЫ (1931 – 1941)


                Бог явился Аврааму и сказал       ему…восьми дней от
                роду да будет обрезан у вас каждый мужчина во всех
                поколениях ваших (Тора Брейшит)

     Эта болезненная процедура, если верить паспортным данным, была проведена надо мною 3 июня 1931 г. Мне она даже смутно помнится.
       В паспорте дата моего рождения 27 мая 1931 г. Однако, моя тётя Нина вполне авторитетно уверяла, что я родился в начале апреля. Она утверждала, что это было для моего деда знаменательным событием, т. к. я был первым из его внуков; кроме того, она помнит, что я родился во время пейсаха (еврейская пасха), которая в тот год приходилась на первую декаду апреля.  Так что, я лишился крайней плоти всё-таки в начале апреля. Ещё большая путаница была в документах тёток и мамы: некоторые старшие сёстры по паспорту оказались моложе младших. Заканчиваю тему «брит-мила» (на иврите – обряд обрезания) рассказами из дореволюционного прошлого:

1. В семье молодого могилёвского помощника присяжного поверенного Израиля Эпштейна родился первенец. Отец мальчика Эпштейн-младший объявил деду первенца, Эпштейну-старшему, что обрезания не будет.
- Изя, ты сошёл с ума, - сказал дед, - можно ли пренебречь нашей традицией?
     - Можно, ответил Изя, - если традиция варварская.
     -Ты плюёшь на обычаи предков, и я предупреждаю тебя, что это плохо кончится.
     - Наши предки жили в вонючем местечке, а мы переехали в губернский город.
     Так они препирались три дня.
     - Изя, я устал с тобой спорить. Придётся идти к раввину.
     -Ещё чего не хватало. Спросим лучше совета у твоей сестры, тёти Фани.     Извини меня, папа, но в свои восемьдесят пять лет она рассуждает более современно, чем ты в шестьдесят.
   - Изя, ты у нас большой человек, - начала тётя Фаня, - может быть, скоро станешь присяжным поверенным, но тут ты не прав. Обрезание надо делать.
     - Ну, если вы считаете так же, как и папа, придётся согласиться. И все-таки, почему вы считаете, что обрезание надо делать.
     - Видишь ли, Изя, здесь мы имеем несколько причин. Начнём с того, что это красиво...

2.    Однажды колышанский пекарь приехал в Витебск. На одной из улиц он увидел большую вывеску: «Кауфман и сыновья. Посредническая контора по обрезанию». Прямо под вывеской располагалась широкая зеркальная витрина, а в ней Ошер увидел множество часов – настенных, настольных, напольных, каминных, на подставках из мрамора и бронзы, в футлярах из красного и чёрного дерева. Он зашёл внутрь.
-Наша посредническая контора к вашим услугам, - встретил его сам господин Кауфман, - мы высылаем специалиста по первому требованию, самые современные методы работы, полное соблюдение всех религиозных и гигиенических правил гарантируется…
     - Извините, - прервал его Ошер, - но у меня уже нет надобности в услугах вашей фирмы. Меня просто интересует следующее, если ваше заведение называется посреднической конторой по обрезанию, то почему в витрине выставлены часы?
     - Позвольте, господин любопытный прохожий, ответить вам по-еврейски – вопросом на вопрос: а что, по-вашему, мы должны были выставить на витрине?  (Б. Черняков. Газета «Еврейское слово», №2, 2007)
   Чтобы закончить с этой темой, приведу ещё одну историю, рассказанную известным публицистом Александром Невзоровым 18 октября 2017 г. на радио "Эхо Москвы":
 «Я уже говорил о Леоне Аллатиусе, который на полном серьезе, будучи ученейшим астрономом, рассказывал, что кольца Сатурна – это отделившаяся в момент обрезания Христа крайняя плоть Христа, которая взлетела и образовала собой кольцо Сатурна. И это всерьез преподавалось в университетах».


     У Хацкеля Сударова моего деда со стороны мамы было  8 детей – всё девочки и только один мальчик. Бабушку (до замужества Женя Червухина) я уже не застал, она умерла очень рано. О родственниках отца ничего не знаю. Мой отец умер в год моего рождения, говорят, болел туберкулёзом. Многое, о чём нам  в те времена говорили нельзя принимать на веру. Вот, например, отца моей кузины Регины репрессировали, а нам говорили, что он в длительной командировке на Дальнем Востоке.
     Жили мы в местечке Дубровно недалеко от Орши Витебской области. Сударовы  владели  маслобойней,  и,  быть  может,  имели наемных работников, по дубровенским  понятиям  они были состоятельные. «Вы богатые, а мы бейдные» - говорила их соседка. Мама и мои тётки рассказывали, что дед меня очень любил, видимо потому, что я был у него первым внуком. Помню, как он меня кормил маленькими бутербродиками с селёдкой. Такие же аппетитные бутербродики я делал своей любимой дочке Ниночке. Баловали меня и другие родственники, что неблагоприятно сказалось на моём не очень покладистом характере. О своих корнях и судьбе некоторых родственников, к сожалению, мало чего могу рассказать: взрослые многое от нас детей скрывали. Как говорит Василий Аксёнов: - «У советских людей было крепко отбито желание копаться в семейной истории. Люди хотели скорее затемнить, чем раскрыть родословную: вдруг выскочит какой–нибудь враг народа: поп, офицер, кулак, коммерсант». Но кое-какие сведения я смог выудить у своих кузенов. Самая старшая дочь деда Эся рано вышла замуж, и где-то в районе 20-го года оказалась в Австралии, а затем перебралась с семьёй в США. Затем мы её след потеряли. В 1914г. к деду приезжала из Англии его родная бездетная сестра, и, взяв на воспитание и содержание, увезла с собой в Англию мою тётю Блюму, которой в то время было 14 лет. Т. Блюма всю жизнь прожила в Англии; вышла замуж, родила сына и дочь Элен. В конце 60-х она с мужем Максом и Элен приезжала в Россию, чтобы повидаться с родными в Москве и Ленинграде. Так совпало, что я в это время был в Ленинграде по своим диссертационным делам. Мы встречали тётю с её семьёй на Московском вокзале. Все поехали в Новую Деревню к тёте Жене, а я предложил Элен пройтись пешком, чтобы показать ей Ленинград. Она с удовольствием согласилась, говоря, что очень любит ходить. Так мы с ней на своих двоих проделали довольно большой путь от вокзала до Новой Деревни. В те года я довольно интенсивно изучал английский по учебнику с пластинками, в котором было 38 «конверсейшен» (диалогов) практически на все случаи жизни. Я их почти все выучил наизусть. Гуляя с Элен по Ленинграду, я шпарил целыми кусками из этих конверсейшн. Все дети деда окончили среднюю школу, были достаточно грамотны, говорили по-русски без акцента, хотя дома разговорным был идиш. Тётя Блюма, покинув родной дом в 14-летнем возрасте, до конца жизни правильно говорила по-русски и грамотно писала письма. Семья дедушки относилась по классификации послереволюционного времени к категории «лишенцы». Сюда относились перечисленные в выше приведённом высказывания В. Аксёнова  граждане. Лишенцы были лишены некоторых прав, которыми обладали гегемон и трудовое крестьянство. В частности лишенцев не принимали в средние и высшие учебные заведения. Чтобы продолжить своё образование, а для этого скрыть «стыдное» происхождение все тёти и дядя   Абрам перебрались в Ленинград.    Только т. Нина со своим мужем д. Доней – в Москву. Было принято: старший брат вырывался в культурный город и вытягивал всех младших. Д. Абрам окончил Полиграфический институт, д. Доня – Авиационный. Тётки также приобрели какие-то специальные среднетехнические профессии. Вероятно, мы с мамой последними покинули Белоруссию. Это произошло  в 1936 г., когда мне было 5 лет.  Уезжали в Центр и другие родственники. Моя двоюродная тётя Катя с детьми Лёвой и Раей также приехали в Ленинград. Нет, худа без добра – если бы все наши остались жить в родных местах, то во время Войны, несомненно,  погибли бы в Холокосте. Доленинградский период своей жизни почти не помню. Смутно сохранились в памяти пару эпизодов. Помню, как у меня вытаскивали изо рта селёдку, которой я пытался полакомиться во время тяжёлой болезни. Ещё помню, как мама меня брала на учебные стрельбы, которые проходили по линии добровольного общества ОСОАВИАХИМа (общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству), которое в 1951 г. переименовано в ДОСААФ СССР. Помню, как я ползал в ногах стреляющих.
     В Ленинграде нас с мамой опекала семья моей родной т. Клары. Её муж Александр Маркович (по паспорту Новиков Шая-Гиля Менделевич) заведовал плодоовощной базой, куда устроил маму на работу  кассиром – инкассатором. База находилась где–то у чёрта на куличиках в местности называемой Средняя Рогатка. Это в то время почти за городом. По-моему в настоящее время там располагается огромный жилмассив Купчино. С городом в то время Средняя Рогатка была связана одноколейной трамвайной веткой. На линии находилось несколько промежуточных станций-остановок, где трамваи пережидали встречные маршруты. В этой местности мы и жили.  При посёлке был для каких-то нужд вырыт бассейн. Однажды мальчишки подначили меня: - слабо перейти через бассейн по проложенному бревну.   Пройдя несколько шагов, я, конечно, свалился в  воду, я был в зимнем пальто или шубке и начал тонуть. По крику ребят прибежали взрослые и при помощи багров извлекли из бассейна. В результате я сильно простудился. Во время работы мамы на базе меня часто брала к себе т. Клара. Они жили в центре города на ул. Рубинштейна (до революции Троицкая) в доме графа М.П. Толстого памятника архитектуры, построенном  архитектором Ф. И. Лидвалем в 1910-1912 гг. Об этом доме можно подробнее узнать  из книги «Памятники  архитектуры Ленинграда», 1975 г., Стройиздат. Новиковы занимали две небольших смежных комнаты в очень шикарной коммунальной квартире. Такие квартиры могли снимать до революции только VIPы.
     На Средней Рогатке мы жили до лета 1939 г. К этому времени д. Абрам женился и переехал к жене т. Лизе, оставив нам свою комнату на ул. Рылеева, дом 21, кв. 53. Дом наш относился к разряду типично доходных домов. Построен, вероятно, где-то в середине XIX в. Об этом я сужу по медной табличке страхового общества с датой 1858 г., прикреплённой к двери одной из квартир нашего подъезда. Внутренние дворы нашего дома, как и многих соседних, в виде глубоких очень узких колодцев были проходными. В доме были две лестницы: одна парадная с лифтом, другая чёрная без лифта. Последней до революции пользовались дворники, водоносы и другая прислуга для доставки в квартиры воды, дров, выноса бытовых отходов и др. Уже в наше время чёрной лестницей пользовались дети для игры в прятки. С этой лестницы был выход на обширный и запутанный чердак, а оттуда – на крышу. Наша коммунальная квартира (4 семьи) находилась на последнем седьмом этаже. Вся квартира как бы огибала  с двух сторон двор – колодец. Наша 14-метровая комната была угловая, над ней вечно протекала жолобоподобная крыша. Однажды в комнате обрушился громадный кусок штукатурки, к счастью нас не было дома. Окно комнаты выходило во двор. Если в нашем окне солнце ещё заглядывало в послеполудневые часы, то люди на нижних этажах не только не видели солнца, но даже в дневные часы вынуждены были находиться при электрическом освещении. Соседи – с одной стороны Клавдия Семёновна с дочкой Валей моего возраста, с другой супруги т. Нюра и д. Костя с дочкой Лизой на несколько лет старше меня. Третьих соседей не помню – они часто менялись. На входной двери звонок с табличкой: Клавдия Семёновна – 1 звонок, Мининзон С.А. – 2 и т.д. по расположению комнат, начиная от входной двери. С соседями мы  были в относительно мирных отношениях. Иногда летом мы вместе ездили на трамвае в Озерки купаться и загорать. Естественно, в квартире общая кухня; у каждой семьи свой уголок. Мы с мамой располагались на широком подоконнике окна, смотрящего на чёрную лестницу. В квартире была ванная комната, но ею не пользовались,   превратили в кладовку. Умывались на кухне. Пищу готовили на примусах и керосинках. В нашем районе было несколько лавок, где продавали керосин. Керосин через широчайшую воронку наливали в ёмкости покупателей. Обычное объявление на двери керосинной:  - гражданам с узким горлышком керосин не отпускается.  Один раз в неделю мы ходили в баню. Д. Абрам после работы заезжал к нам, и мы шли в баню, расположенную на ул. Некрасова, до революции Бассейная. (У Чуковского – жил человек рассеянный с улицы Бассеянной). В бане был довольно обширный бассейн, но почему-то всегда без воды. Зато была очень хорошая парная. Д. Абрам несколько раз брал меня на демонстрации в первомайские и октябрьские праздники. Однако мы никогда не доходили до Дворцовой площади: д. Абрам по дороге смывался,  чем очень возмущал моё октябрёнское самолюбие.
      Наш переезд в центр города совпал с моим поступлением в первый класс. К сожалению никаких нежных чувств я не испытал к первой учительнице, да и имени её не помню. Читать я научился ещё до школы, так что никаких трудностей я не испытывал. Ждал только окончания урока, чтобы побегать и поиграть на переменках. Играли мы как в живые подвижные игры (лапта, штандр), так и в чисто мальчишеские (маялка, футбол), и, даже – в азартные на интерес (пристенок, фантики, пёрышки). О последней следует рассказать подробнее. В школе тогда, да и не только в школе, писали перьевыми ручками, называемыми вставочками, т.к. металлическое перо вставлялось в специальную прорезь на конце ручке. Перья были разных конструкций, но в школе разрешали писать только пером №86.  В пёрышки играют двое. Перо противника лежит на столе или парте как бы лицом вниз. Другой играющий своим пером, однократно нажимая на перо противника, должен перевернуть его на спинку, а затем таким же путём вернуть в исходное положение. Если ему это удаётся, перо противника переходит в собственность победителя. Я, видимо, не плохо освоил эту игру, т.к. однажды в большую перемену обыграл почти весь класс, оставив их без орудия постижения знаний. Ожидалось что-то вроде диктанта, и получилось, что я сорвал урок. Конечно, вызов мамы в школу и прочее. Вот цитата из романа Майн Рида «Пропавшая сестра» подходяще описывает мой облик того времени: «Я был маленьким буяном и, без сомнения, причинял матери много огорчений. Я склонен думать, что она была ко мне довольно ласкова и относилась вообще лучше, чем я того заслуживал». После уроков предоставленный самому себе, я почти всё время проводил на улице. Появилась у меня страсть к собирательству. Тогда я стал собирать разные железки: болтики, гаечки, разные поломанные детали и прочее. Выискивал их по всему городу, заезжая на «колбасе» трамвая в разные районы города. «Колбасой» называли приспособление, служащее для сцепления вагонов. Железки я хранил в одном из ящиков платяного шкафа. Возвратившись после эвакуации в конце 1945 г. в Ленинград, я нашёл свои железки в целости и сохранности. Любовь к металлу сказалась на моей специальности  инженера – металловеда. Окончание 2-го класса совпало с моим десятилетием; по моей просьбе мама купила мне целый кг.  конфет «раковые шейки». Через несколько дней началась война. Это уже другая история.

 Приложение.
                ПРОГУЛКА ПО ОКРЕСНОСТЯМ
                Всё здесь напоминает мне  былое… 
                ( А. С. Пушкин, Русалка)
     Наша улица Рылеева находится в одном из центральных районов города – рукой подать (5-10 мин. хода) до Невского проспекта, Летнего сада с Марсовым полем, набережной Невы, Таврического сада. Рылеева в то время была очень тихой улочкой; редкая машина подъедет с продуктами в соседний магазин. Поэтому все наши игры за исключение, пожалуй, пряток  до и после войны проходили на улице. Мысленно обводя  в настоящее время взглядом нашу улицу и её окружение,  я не только вспоминаю своё детство, но и вижу многие места, связанные с историей страны. Рылеева начинается от площади Радищева (ныне Преображенская), на которой расположен величественный  его императорского величества Преображенского полка собор, построенный в 1743-1754 годах. В 1829-1832 годах вокруг собора сооружена ограда из турецких орудий – трофеев русско-турецкой войны 1828 г. Во время ВОВ из территории, окружающей собор в небо поднимался аэростат, охраняющий город от немецких самолётов. Среди построек, окружающих площадь, выделяется справа от Собора дом №1 по ул. Рылеева. Это дом, связанный с именем декабриста  А. М. Булатова.  Дом в строгих формах русского классицизма построен в первой четверти XIX столетия. Напротив Собора  на другой сторонне площади  находятся также  памятных два дома – в одном жил нобелевский лауреат поэт Иосиф Бродский; другой - школа, где я учился до и после войны. Школа только торцом выходит на площадь, а другим торцом – на Литейный проспект. Будучи учениками первого класса, вместе с толпами народа вы встречали наших бойцов, возвращающихся  с финской войны. Теперь пройдёмся по моей улице. Рядом с домом Булатова обычный доходный дом. Но для меня он памятен тем, что в нём жил заведующий кафедрой нашего института Г. Кащенко. Далее ближе к нашему дому Рылеева пересекается более оживлённой улицей Маяковского; по ней тогда уже ходили автобусы. В угловом доме жил В. Маяковский, а также мой школьный друг Юрка Кузнецов. Через дорогу жил другой мой друг Приймачук. Его отец в 1948 г. устроил меня на работу на оптико-механический завод. Далее уже через несколько домов от нашего совсем уже шумная с трамваями улица Восстания. Угловой дом носит неофициальное название дом челюскинцев. Его построили уже в советское время, и говорят, поселяли там героев-челюскинцев. Во время учёбы в институте там жила наша подруга и соученица Лиля Пустыльник.
     Хотелось бы пройтись с возможным читателем по всем окрестным улицам и проспектам, где о каждом есть что вспомнить. Но чтобы не превращать эти воспоминания в путеводитель по Ленинграду, ограничусь ещё только улицей Салтыкова-Щедрина. Улица берёт начало от Литейного проспекта. На углу расположен дом офицеров.  Отец Юрки Кузнецова полковник устроил нам туда пропуска. Учась в 7-8 классах, мы часто ходили в дом офицеров в кино, а также в шахматный клуб. Однажды в клубе появилась Елизавета Быкова чемпионка СССР по шахматам среди женщин в конце сроковых годов и мира (1953-1956, 1958 – 1962). Быкова давала одновременный сеанс игры  на большом количестве досок. Мне удалось свести с ней партию в ничью, а Юрка проиграл – пустяк, а приятно. Недалеко от Литейного по левой стороне улицы кинотеатр «Спартак», бывшая кирка (лютеранская церковь). Отсюда до и после советской власти название улицы Кирочная. Некоторое время моя мама работала в кинотеатре кассиром, благодаря чему я 8 раз просмотрел фильм «Истребители» с Марком Бернесом в главной роли («В далёкий край товарищ улетает…»). В кино я ходил не только в «Спартак» и не только, когда мама там работала. Билеты приобретал на свои «заработанные» деньги: собирал и сдавал винные бутылки, предварительно вытаскивая из них пробки. Моя мама как-то очень легко и часто меняла место работы. В её трудовой книжке я нашёл 18 записей. Кем она только не работала – зав. наличным составом, табельщицей, продавцом, делопроизводителем и др. Особо следует отметить  её должности инкассатора и товароведа – здесь я усматриваю, что надо мной тяготеет наследственность, т. к. у дочери Нины на фирме в настоящее время я выполняю те же обязанности. Слева и справа от кинотеатра «Спартак» находятся две школы, до революции мужская и женская немецкие гимназии. В левой школе я учился в 9-10 классах вечерней школы.
    Напротив кинотеатра на другой стороне улицы расположен жилой дом, где жила Маня Зискинд, которая входила вместе с другой молодёжью в нашу с Юркой Кузнецовым компанию. В дальнейшем в институтские годы наша компания распалась, и Маня напомнила о себе в начале 70-х во время моей защиты кандидатской диссертации. Она пришла на защиту, прочитав о ней объявление в газете.
    Далее  на левой стороне ул. Кирочной расположена ещё одна школа, где учился в наше время будущий чемпион мира по шахматам Борис Спасский. Улица заканчивается большим замечательным Таврическим садом с озёрами, соединёнными протоками. К саду примыкает Таврический дворец, выходящий фасадом на Шпалерную улицу. Напротив Таврического сада на правой стороне Кирочной два памятника архитектуры – музей Суворова и казармы Преображенского полка.




















.