Очень много темноты

Размеренная жизнь… Это когда ты находишься в непрерывном круговороте повторяющихся событий. В самом простом изложении «дом – работа – дом – работа –…» или тоже самое, только вместо работы учеба. Если есть хобби, то повезло. Но и хобби, это просто ещё один пункт цикла (пусть даже очень приятный). Такая серость бытия угнетает. И начинаешь раскрашивать жизнь красками. Почему-то принято это делать «во все цвета радуги», но ведь есть цвет не входящий в спектр. Чёрный – это очень яркий цвет (кто не верит, пусть посмотрит на «готов»).

В общем так… У моей жены есть двоюродный брат. Зовут его Пётр. Это сейчас он связист, а в то время он был хиповым чуваком. Весь в феньках, джинсах, пиве и аккордах. Собственно с тех пор к приведённому списку добавились пассатижи и отвёртка. Пётр и его друзья – тема отдельной книги. Но в данной истории они играли роль инициирующего заряда. Я знаю только их «позывные». Трэш, Крашенный, Копчёный, Нафаня и Мегавольт. Все они жутко творческие натуры и постоянно вытворяют какие-то экстремальные сумасшествия. Краткий перечень известных мне подвигов: лазание по скалам высотой метров тридцать со страховкой и без, сплавы на байдарках, сигание с заброшенного моста на «тарзанке» (не на «резинке», а просто на верёвке). Все эти «высоты» были достигнуты сперва в трезвом, а потом во всё менее таковом состоянии. Одним из их любимых мест была штольня.

Краткий географический и исторический экскурс.
Штольня – подземная пустота искусственного происхождения, является результатом выборки горной породы.
К северо-востоку от Самары река Волга имеет некоторое сужение русла (1450 метров), так называемые «Жигулёвские ворота». Створки этих ворот – это два горных массива. На правом берегу собственно горы Жигули, а на левом Сокольи горы. Высота тех и других – 300 метров. У основания Сокольих гор в Волгу впадает река Сок. Вот на этом углу двух рек всё и происходило.
В послевоенные годы под Сокольими горами велась разработка камня на щебень. Разработки велись закрытым способом, т.е. под землёй. В дальнейшем, когда долбить скалу изнутри стало чревато обвалом, сверху вырыли карьер. Яма получилась немерянная. Можете воспользоваться Google Maps и посмотреть. Тонкая стена между карьером и Соком сохранила в своих недрах остатки прежней грандиозной подземной системы.
Но нам и этого хватило.

Как-то, изрядно устав от однообразия рутинной текучки, мы перебирали возможные варианты проведения очередных выходных. На улице топталась осень, и вода в Волге была уже совсем не купательная. Леса сидели на горах, нахохлившись, словно мокрые куры. И шлёпать по раскисшим просёлкам ну совершенно не улыбалось. Сидеть дома и пить чай с плюшками очень хорошо только после значительной дозы озона. Даже старый добрый загородный парк был уже не столь добрым – стоило нам появиться на входе, как белки начинали швыряться в нас желудями и орать: «Проваливайте!». В общем, жаждалось новизны.
Новизну приволок Пётр. Выглядела она как разворот тетрадки, в клеточку расчерченный от руки на миллион квадратиков. Это что? – поинтересовалась общественность.

Пётр принёс схему штольни под Сокольими горами. Для удобства её окрестили «Соколиная». Идея привлекала новизной и неординарностью. Мы даже не думали «стоит - не стоит». Ещё как стоит! (ударение по вкусу). Как объяснил, теперь уже «проводник», Пётр – главное под землёй, это фонарь (ну батарейки само собой). Поскольку все неприятности, которые он помнил, происходили именно при наличии отсутствия осветительного прибора. Либо ты на что-нибудь наступаешь, либо что-нибудь наступает на тебя.
Схема была многообещающей. Вагонетки, рельсы, домики и ещё куча всяких аббревиатур и значков. На ближайшем «контейнерном» рынке (помните такие?) были приобретены фонари и батарейки к ним. В процессе брожения по рынку Мишка поинтересовался: а давайте Антона пригласим? Все были уже наслышаны про Мишкиного друга по лицейным временам (и далее) поэтому сказали «Ага».
В назначенное время народ собрался у Джона. Раздался стук в дверь. Женькин барбос Грэй (рослый «немец», которому от бабушки колли достались белые манишка и кончик хвоста) пошел открывать. За дверью стоял Большой человек. Во всех измерениях. Рост >180, вес >100, IQ 168, усищи (любой морж утопиться от зависти). Всё богатство это было тактично задрапировано в армейский камуфляж и украшено рюкзачком. В первые 2 минуты общения выяснилось, что мы дружим уже лет пятьсот, просто до этого не было случая встретиться. Больше всего с Антоном, как, оказалось, дружит Грэй, потому что они тут же устроили обнималки, в результате которых у Антона был облизан нос, а Грэю досталась котлета из стратегического запаса.
Теперь все были в сборе.
Самара большой город, особенно в длину. Добирались часа полтора. Но когда высыпались из последнего автобуса, Пётр порадовал нас что больше особо идти никуда не надо – вход вон он. «Вход» это была земляная дыра у основания каменной стенки. Пролезть можно одному человеку лежа и без рюкзака. С того самого момента я на всю жизнь запомнил как ощущается вход в очень глубокую подземную полость. Ни метро, ни подземный переход не дают такого эффекта. Вроде бы нет ни ветра, ни сквозняка, но даже в трёх метрах от небольшого, в принципе, проёма чувствуется холод. Не мороз. А какая-то смесь из каменной пыли, сырости и отсутствия света. Если долго стоять перед входом появляется озноб и желание залезть под одеяло. Но мы смелые ребята… (хрен ли нам – кабанам?!) Скинув мешки, часть народа пластом проникла внутрь, потом они приняли поклажу и остальные ребята тоже нырнули в темноту.
Съехав на пятой точке по щебёнчатому откосу, мы оказались в каменном (естественно) тоннеле пять на три метра. Света падающего из входа было достаточно, чтобы осмотреться. В нескольких шагах от осыпи был Камень. Немного ниже и шире чем письменный стол. На камне обнаружился Гроссбух (это такая толстенная книга для регистрации дохода и расхода). Пётр деловито раскрыл сей фолиант в том месте, где он был заложен шариковой ручкой.
- Это регистрация посетителей – пояснил он. Я подобрался поближе и заглянул в книгу. На левой странице наверху было написано: «Тролль. Залез 25го декабря. В норе.». Напротив этой записи стояла другая: «Вылез 30го. Ушел в Царевщину за водкой.». Опять на левой странице: «Тролль. 30го вечером залез обратно. Пошёл на ПБЛ.». Я офигел… В воздухе появился запах пушистых хоббитов.
- А ы… э? Спросил я Петра.
- А… - отмахнулся он – это чувак такой - Тролль он тут в норе постоянно сидит, заодно книжку эту проверяет регулярно. Смотрит, кого, сколько залезло и куда пошло. Ну и сколько вылезло. По идее сумма должна быть «ноль».
- А если не ноль?
- Тогда он идёт к положительному остатку и требует пожрать и выпить – засмеялся Пётр – а ты думал чего ему ещё надо?
- Афигеть!!! – Я замер, пораженный величием идеи.
Пока я осознавал новую роль троллей в своей жизни, Пётр написал на левой странице: «6 человек из Самары. Дата (не помню). На водокап.»
- А Водокап это чего?
- Это такой мааааааааленький водопад. Увидишь, в общем. - И, уже ко всей общественности. – Если глаза привыкли, берём рюкзаки и потопали.
Что мы и сделали.
Идти по старой штольне это медитативный процесс. Это всё равно, что идти по лесу, морскому каменистому берегу и раздолбанному заводу одновременно. В равной пропорции намешаны брёвна обвалившейся крепи с торчащими как ржавые клыки скобами, камни всех размеров и обломки металлических конструкций, исходное назначение которых открывается далеко не сразу. В общем, первые метров триста смотришь только вниз под ноги, т.к. споткнувшись о кусок проволоки можно одновременно шмякнуться ногами об камень, пузом об гнилое бревно, а мордой об рельс. Зачем такая радость?
Незаметно для себя мы прошли свой первый коридор. Так как поворотов не делали, то вход был точно за спиной, а перед нами стояла глухая стена тупика.
- Теперь – сказал Пётр – вырубите фонари и посидите в темноте минут десять, чтобы совсем привыкнуть. Сказано сделано. Щёлк…
И темнота. И тишина. Не видно вообще ничего. Ты понимаешь, что стоишь, и, что вокруг тебя много чего-то массивного и прохладного. Глаза твои открыты, или закрыты – без разницы. Звуков больше чем цвета. Слышишь шорох, когда кто-то рядом возиться начинает. Где-то капает вода. Камушек упал с потолка. На пятой-шестой минуте понимаешь, что там, откуда пришли темнота не чёрная, а очень тёмно-серая. На девятой минуте начинаешь различать очертания предметов возле тебя, а на десятой ты готов поклясться, что видишь отверстие входа. Теперь глаза привыкли.
Пётр начинает традиционную сказку про «белого спелеолога», общий смысл которой такой: был чудак, которому пофартило быть заваленным в штольне. С той поры его неприкаянный призрак белого цвета шарится тут в потёмках и светит попадающимся ему под руку туристам в лицо фонариком. Ужос!
На этой радужной ноте включаем фонарики. Блин! Сколько можно разглядеть при свете махонькой лампочки!
- Теперь следующее – Пётр продолжает «курс молодого бойца». Он поднимает с земли увесистый булыжник размером с кирпич, отходит немного и со всей дури швыряет его в потолок. Мы съёжились. С потолка падает уже три-четыре кирпича. – Вот так, никогда не делайте!
- Аюать, педагог хренов! – мгновенно отреагировала общественность – мы же не дебилы!
- Да фиг вас знает – ржет наш проводник – ну всё, пошли достопримечательности смотреть.
Свернули в боковой проход и через пару перекрёстков увидели торчащую из-под кучи древесной трухи железнодорожную стрелку. Рядом валялась какая-то стальная приспособа похожая на утюг только размером опять же с письменный стол. Джон (узкий специалист в широких областях) радостно заголосил:
- Локомотивчик! Им вагонетки тягали.
Он тщательно осмотрел механизм и с сожалением выдал экспертное заключение:
- Эх. Не починить. А то бы покатались…
Я представил себе картину. Мимо грустного «белого спелеолога» с грохотом, лязгом и хохотом, расшвыривая остатки обрушившейся крепи и полыхая во все стороны фонариками, летит (заметьте - на отрицательной высоте) локомотивчик, увешанный бандой чокнутых плюс Пётр. Йяааа-хха! Офигеть…
К счастью или, к сожалению, идею Джона мы не реализовали. Осмотрев остатки локомотивчика, мы тронулись дальше.
Когда мои ноги привыкли к темноте и бардаку, появилась возможность глазеть по сторонам. Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что под землёй не на что смотреть. В первую очередь стоило смотреть на потолок. Потолок в штольне – самое главное. Он там вместо неба. И, в отличии то обычного неба, он может-таки упасть на землю. Куски уже рухнувшего неба занимали так много места, что их то и дело приходилось обходить. В потолке над такими завалами имелись соответствующие пустоты. Кое-где (там, где потеплее) в таких вертикальных шахтах гнездились летучие мыши. Нам они не мешали совершенно.
Обычно потолок подпирали отдельно стоящими брёвнами толщиной сантиметров двадцать – тридцать, но на особо широких перекрёстках стояли «избушки» - сложенные из таких, же брёвен срубы. Пётр подошел к первой попавшейся «избушке» и продемонстрировал нам её надёжность – ткнул пальцем в бревно. Палец ушёл в «дерево» на две фаланги. Вся эта крепь давным-давно отсырела и сгнила. Так что рассчитывать на неё было бессмысленно. Пол был покрыт тонким слоем древесной трухи (это, кстати, потом сыграло очень и очень плохую роль).
Понятое дело, что работали в штольне не в темноте. То и дело нам попадались остатки электропроводки в виде отдельных изоляторов и проводов. Джон обнаружил на стене электрический щиток, и, замкнув провода, с удивлением и восторгом сообщил: с ума сойти – до сих пор ток есть в сети. Мы тоже удивились и порадовались, что щиток нашел Джон, а не кто-нибудь другой.
Так мы шли минут двадцать… На самом деле отсутствие солнца отшибает чувство времени напрочь. Вдруг впереди что-то заблестело. Подойдя ближе, мы, с изумлением, увидели невысокую, метра полтора, ель, украшенную новогодней мишурой.
- Это ПБЛ. Постоянный Базовый Лагерь – пояснил Пётр – тут народ новый год то и дело празднует. А ёлку не убирают. Нафига?
Посветив вокруг, мы разглядели аккуратно уложенные в рядок брёвна крепи – место под палатку, а рядом стол. Стол был традиционный, из перевёрнутого корыта. А на нём что-то лежало. Я подошёл и полюбопытствовал. Разумеется, это был огарок свечи и книга. Ну что же ещё может лежать на перевёрнутом корыте в штольне, как не машинописный (то есть самиздатовский) экземпляр «Розы мира» Даниила Андреева. Я на тот момент уже раза три перечитал эту книгу, и сразу узнал её. Трудно не узнать описание миров нисходящего ряда, особенно под землёй.
Больше на ПБЛ ничего интересного не было, и мы отправились дальше. Вдруг Пётр остановился.
- Где Волга? – спросил он.
Пять рук махнули на пять направлений. Мы переглянулись и рассмеялись.
- Вот так народ и дохнет – заметил Антон.
- У меня топографический кретинизм – признался Мишка.
Угадали Джон и Полина.
- В первый раз все путают – утешил Пётр.
Посреди упругой тишины появился островок звука. Где-то что-то интенсивно капало. Скоро под ногами захлюпало и мы пришли на Водокап. Обширное пространство на полу было залито тонким слоем воды, под которым был толстый слой грязи. Первооткрывателем этого слоя оказался Мишка. Вообще, он у нас самый «везучий». Кому достаётся пельмень без фарша или сосиска в тесте без сосиски? Правильно – Мишке. Кстати, Мишка с Джоном абсолютные противоположности. Если Джон в лыжах может спрыгнуть со стола через скамейку и ничего не поломать, то Мишка стабильно садиться на три—четыре точки. К его чести – он никогда не унывает по этому поводу. Вот и тут он в своём репертуаре. Среди грязюки, на колышках был растянут квадратный метр полиэтилена для сбора капающей с потолка воды.
- Пить её не получится, а вот кроссовки отмыть само то! – обрадовал Пётр Мишку.
Пока обувка принимала водные процедуры не занятые в процессе граждане шарились по округе на расстоянии луча фонарика. При этом были обнаружены странные мохнатые деревянные проволоки, вертикально выходящие из потолка и уходящие в пол. Коротким, но энергичным мозговым штурмом непонятнось была опознана как корни чего-то растущего наверху. Забавно стоять под корнями растущего дерева. Эти корешки были покрыты тысячами меленьких капелек влаги и, поэтому, переливались в свете фонариков всеми цветами радуги. Очень красиво и необычно.
Вымытому Мишке показали эту красоту, и пошли дальше.
Спустя пару поворотов и нескольких перекрёстков мы увидели впереди отблески чужих фонариков.
- Тут проходят соревнования – просветил нас Пётр – тема игры «кто найдёт выход в карьер».
Коротенькое пояснение.
Когда перешли с закрытого на открытый способ добычи камня много и азартно использовали динамит и его аналоги. В связи с этим разгулом страстей вся часть штольни, примыкающая к карьеру, представляла собой сплошную мешанину из брёвен и камня. Местность эта так и назвалась «бурелом». По логике вещей, так как дно карьера было сильно ниже штолен, то где-то все эти ходы упирались в стенку карьера, и выход должен был быть. Более того из карьера его было прекрасно видно. Но весь интерес состоял в том, чтобы найти верный лаз посреди «бурелома». Желающих поучаствовать было хоть отбавляй, и они устроили свой ПБЛ на краю «бурелома». Вот к этому лагерю мы и вышли.
Встретил нас высокий худой чудак с длинными тёмными волосами и здоровенным фонарём.
- Шура, привет – сказал пароль наш проводник – это Шура Метёлкин.
Нас представлять не стали. Шуре оно было без надобности. Он и так всё видел, его фонарь сканировал нас, пока не добрался до Джона. Шура внимательно посмотрел на него, потом подумал и ещё раз посмотрел. Наконец он сформулировал причину заминки:
- Тут ТАК не ходят – авторитетно заявил Шура.
«Так» - это в туфлях, брюках и практически в пиджаке (память моя не сохранила, к сожалению, причину, по которой Джон отправился под землю в таком «стиляжьем» прикиде). Мы знали Джона и как-то не заостряли внимания. А Шура не знал. И заострил. И поэтому я его добил окончательно:
- Заметьте, мы уже чёрте где от входа, а он – я невежливо ткнул пальцем в Джона – всё ещё чистый!
- … - сказал Шура. Джон напыжился от гордости, и мы покинули пристанище доблестных искателей выхода.

О хлебных крошках, белых камешках и других способах не заблудиться.
В длинной системе штреков пересекающихся под прямым углом, набитой практически идентичными объектами типа бревно или рельса, довольно легко потерять ориентацию. В пространстве естественно. Чтобы не блуждать впотьмах, народ применяет старый добрый метод, то есть метит все углы. Поскольку обоняние человеческое оставляет желать лучшего, то приходиться использовать всяческие красящие составы. Я видел мел и краску, но по слухам кто-то встречал даже гламурные стрелочки губной помады. При этом каждый уважающий себя спелеолог применял свою собственную систему символов. На особо ответственных перекрёстках все углы были расписаны таинственными иероглифами, похожими на бред безумного пирамидолога.
Неподалёку от основного входа был тупичок, из которого тоже можно было выбраться наружу через дыру в потолке. Стены этого тупика были выложены кирпичом, что изрядно контрастировало со всей остальной поверхностью штольни. Так вот у каких-то балбесов осталось немереное количество краски после маркировки всех углов штольни, и они дали волю своей фантазии. Всю поверхность тупичка ребята покрыли черно-красными символами анархии, перевёрнутыми пентаклями сатаны и прочей мистической ерундой. На карте тупичок был обозначен как вход сатанистов. Наверное, там кривыми тупыми ножами вспарывали жертвенные банки тушёнки и сгущенки. Аминь.
В наш первый приход мы видели «древнегреческий» метод не заблудиться. Какие-то, не менее мифические, чем минотавр «тольяттинцы» использовали в качестве нити Ариадны ленту из разломанной аудиокассеты. Эта, блестящая в свете фонариков, полоска сопровождала нас практически по всей длине маршрута, но ни «тольяттинцев» ни минотавра мы так и не встретили.
Помимо наскальной росписи применялся ещё и более увесистый способ установки ориентиров, помимо уже упоминавшихся водокапа и ПБЛ существовала в штольне ещё и «автобусная остановка». Большущий сваренный из стали знак «А», который был притащен под землю неизвестным альтруистом и установлен посреди штольни. Думаю, вы понимаете, что ждать городской транспорт возле этого знака бессмысленно. По крайней мере, до тех пор, пока Джон не реанимирует милый его сердцу локомотивчик.

Собственно первый приход не содержал более никаких знаменательных событий. Единственное что хотелось добавить это сам процесс выхода из подземелья. Сейчас я попытаюсь передать вам свои ощущения. Вспомните, мы провели несколько часов в темноте, при температуре двенадцать градусов выше нуля, и при постоянном наблюдении за полом и потолком, опасаясь падений, как туда, так и оттуда. Так же как и вход в штольню, выход из неё трудно сравнивать с чем-либо.
Сперва свет. Он начинает ощущаться задолго до того, как вы увидите выход. За пару поворотов мрак вокруг становится не угольно чёрным, а пепельным и, по мере приближения к Солнцу, глаза начинают ликовать. За несколько десятков метров от выхода к ним присоединяется тело. Потому что становится тепло. И это ощущение, охватывающего со всех сторон и пронизывающего до костей тепла, одним движением отбрасывает меня в пучину язычества. Такая радость о наличии этой среднестатистической звезды, что хочется чего-нибудь ей пожертвовать. Когда вылезаешь наружу, на тебя обрушивается лавина звуков. Шелест листвы, суматошное теньканье малокалиберной пичуги… ты не только слышишь всё это, ты ещё и обращаешь на них внимание. Те, кто держал долгие строгие посты, могут понять меня. По их словам первый кусок хлеба за сорок дней имеет вкус манны небесной. Так и я, вылезая из-под земли, захлёбываюсь в волне ощущений.

Да будет свет!
Однажды я пришел домой к Джону и застал его в позе лотоса на полу прихожей. Вокруг хаотично были разбросаны подозрительные железки. Кстати, других железок у него отродясь не водилось. На мой вопрос «Что это ты затеял?», Джон гордо поведал: «Карбидный фонарь!!! Я его на работе сварил и теперь собираю». Как я понял из его пояснений, штука эта работала по принципу сварочного ацетиленового газогенератора. Ну, знаете, такие вонючие бочки с вентилем сверху, манометрами и шлангом с горелкой. Так вот, Джон собрал такую же, только маленькую – на пояс вешать. Весила эта железка килограмма четыре без воды. Шланги и горелка также имелись в наличии. В данный момент Джон был увлечён процессом присобачивания горелки к строительной каске. Собственно собака находилась тут же. Грэю не нравился запах ацетилена, и он фыркал на эту гениальную конструкцию из кухни. Пока мы разъясняли технические аспекты, Джон приладил-таки маленькую трубку горелки на каску. «Ну! Попробуем». Он приоткрыл краник на газогенераторе и поднёс к горелке спичку. Как и следовало ожидать - раздался грохот. На кухне залаял Грэй, желая сказать, что, дескать, он с самого начала знал, что так и будет. Когда звон в ушах поутих, Джона озарила догадка химического свойства: «Ацетеленид меди! Так вот как его можно получить, просто пропуская ацетилен через медную трубку. Да… придется менять трубку на стальную. Работа заняла полчаса. Повторный эксперимент оказался вполне удачным. Голубоватое пламя светилось, как огонёк на свежей могиле. «Хм… Не очень-то ярко светит» внёс я конструктивную критику. Джон улыбнулся специальной «хитрой улыбкой отрицательного героя» и вытащил на свет Божий отражатель от автомобильной фары. «Я привинчу его к каске, а вместо лампочки поставлю горелку». Я подумал, что он шутит. Не угадал.
Полевые испытания были назначены на ближайшие выходные. Джон упорно волок мешок с «фонариком». Когда мы забрались под землю, он уселся на поваленную крепь и разложил свой агрегат на камне перед собой. «Тебе не кажется не логичным собирать один фонарь, освещая его другим?» - поинтересовался Антон. «Ничего-ничего. Вы идите, я вас потом догоню» – не отвлекаясь, среагировал Джон. Потом он окончательно ушёл в себя и хлопнул дверью. Мы отправились дальше без него.
Спустя минут тридцать-сорок народ начал выдвигать различные причины того, почему Джон не появился; он нанюхался ацетилена и ему хорошо; генератор бабахнул у него на поясе и ему не хорошо; он забыл дома гаечный ключ «на 36» и ему совсем не хорошо. Началось неспешное обсуждение на тему идти дальше или пойти посмотреть как там и что. Диспут оборвался так и не успев перейти в мордобой.
Не знаю, что подумали остальные, но мне показалось, что я стою на рельсах в тоннеле (а так оно и было) и ко мне не спеша приближается электричка. Сноп голубоватого света толщиной во весь тоннель выхватил из первобытного мрака удивлённые лица народа. «А вот и я!» - гордо оповестил нас Джон. Хитрый Мишка выключил свой фонарик, и, с тех пор, если хотел что-нибудь рассмотреть произносил коротенькое заклинание «Джон». Женька поворачивал голову на знакомое звукосочетание. «Вот так и стой» командовал Мишка и разглядывал какую-нибудь особо замечательную плесень, покрывавшую гнилую крепь.

День рождения.
Сентябрь. Вечер. Часов девять. Мы с Джоном едем в автобусе по ночной Самаре.
- Джон, а ведь у тебя завтра днюха…
- Ага.
- Давай отметим.
- Давай, а как?
- Давай упрёмся под землю с ночевой.
- Не… Мне послезавтра на работу…
- Хм… Так айда сейчас (ехали мы точно в противоположную сторону).
-. Это уже не мысль… Это ИДЕЯ!
Мы немало удивили Полинку этой идеей, но в её туристической практике были предложения и по энергичней. (Идём по Кинелю на байдарках. Идём, а когда? Через пол часа.). Сборы заняли минут сорок: несколько бутербродов, мешок сушек, термосы с чаем, рюкзаки и спальники. Странно идти в ночь без палатки.
Мы снова едем в автобусе. Уже в другую сторону. «Четвёрка» уже не ходит. Мы вылезли на конечной остановке. И пошли по старой железнодорожной ветке. Волга, как спящая красавица, глубоко и ровно дышит где-то слева. Справа-сверху из-за Соколиных гор и полупрозрачной кисеи облаков смущённо поглядывает Луна. Чёрные шпалы чётко выделяются на светлом гравии. Миновали древний механический семафор, замерший с поднятой вверх рукой, будто автостопщик на обочине. Прошли тир и «холодильник» (хранилище неприкосновенного запаса «на всякий случай» для почти двухмиллионного города).
Слева, за дорогой, в лунном свете проявился океанское транспортное судно, закопанное в землю. Когда-то оно называлось «Ева Браун» и у него был близнец «Адольф Гитлер». «Адольф» ушёл на дно Северного моря, а «Ева» попала в плен и была переименована (не помню во что, кажется в «Невельск»). В пятидесятых годах, старый пароход возил военные грузы в воюющую Корею. Его поймали аммовские «Хэллкеты» и подожгли. Экипаж приложил массу усилий, чтобы не отправиться на дно, предварительно взлетев на воздух. А теперь пенсионер стоит чёрте-где от моря и работает рефрежиратором. Спустя несколько лет, какой-то болван не справится с управлением холодильника, и пожилая любовница фюрера сгорит дотла, а пока она грустно стоит посреди шуршащей осиновой рощи.
Показался старый автомобильный мост через сок. Железнодорожное плотно лихо поворачивает направо. Ещё немого и мы стоим между двумя разными темнотами. Одна тут, другая там. Лезем в ту, которая там. Опять темно и тихо. Опять где-то что-то капает. Мы уже знали куда идти. Последнее время Тролль куда-то запропастился, и его логово пустовало. От «автобусной остановки» идёт горизонтальный штрек длинной метров тридцать и шириной полтора на полтора. Пробравшись по нему, мы оказались в «норе Тролля». Небольшое помещение – чуть побольше двухместной палатки, только каменное. Устроив себе гнездо из «пенок» и спальников приступили к празднованию. Чай из термоса, какие-то, плюшки. Наелись и вырубили фонарики.
Я долго лежал и вслушивался в тишину. Была тень животного страха, что потолок тихонько опустится, но ум велел ему заткнуться. Не знаю с чем сравнить ощущения. Ничего не вижу. Я как-то чувствую гору вокруг себя. Интересно, как улитка или черепаха чувствуют свой панцирь? Однажды я побывал в склепе. Не то. У греков была цель соорудить подобие нормального жилья, и у них получилось. Склеп маленький и в пространстве и во времени, а гора она большая. И я в её сердце. Сердце горы…
О! Понял, почему гномы воевали с троллями. И те и другие были из камня, а по слухам сердце – квинтэссенция всего самого лучшего в любом существе. Сердца и тех и других были – драгоценными камнями, что то и дело побуждало поземных жителей поковыряться в ближнем. Наковыряют сколько надо, и айда к эльфам торговаться. Неплохая идея. Кажется.
Когда я осознал гору как свой панцирь, стало очень спокойно.
С днём рождения, Джон.

Начало конца.
С течением времени штольня становилась, всё более популярна. Особенно среди старших школьников. Первым пропал журнал регистрации. Кто-то взял на память.
Однажды Джон, в одиночестве бродивший по глухим закоулкам этого глухого места, услышал тихое всхлипывание. Свет его прожектора, направленный в сторону подозрительных звуков, вызвал из каменных недр радостный вопль: «Дяденька!!!». Всхлипы перешли в рёв, и на Джона едва не запрыгнули три девицы позднешкольного возраста. Оглядев юных спелеологинь, наш герой немало удивился: юбочки, сумочки, каблучки и остатки макияжа.
- Какого… как ВЫ попали СЮДА?!
Из причитаний, шмыганий и размахиваний руками выяснилось, что «была вечеринка в школе, и мальчики предложили сходить в штольню, и мы пошли… ыыыы».
- Так, а где ваши «полупроводники»?
- Незнаем, мы в темноте потерялись…
- Аюать! – резюмировал Джон сложившуюся ситуацию.
В этот раз всё обошлось. Всех нашли и вернули бдительным родителям.
Вот такие «диггеры» и устроили маленький локальный апокалипсис. Отсутствие мозгов и фонариков родило гениальную мысль использовать в качестве источника света бересту, ободранную с крепи, благо среди школьников курящих немеряно, то есть три зажигалки на пятерых как минимум. Когда береста догорает до пальцев держать её становиться неудобно, и её бросают под ноги, а там… Камень? А вот фиг! Там слой сырой древесной трухи. Крепи-то наставлено было навалом. И вот горящая береста попала в эту пакость. Лёгкий сквознячок потянул. И превратилась штольня в одну огромную коптильню.
Мы не знали об этом и припёрлись. Из входа поднимался дымок. Сразу стало понятно, что погулять по любимым коридорам не судьба, но посмотреть на пожар в штольне было интересно. Девчонки остались снаружи с рюкзаками. А мы полезли. Знаете, даже при наличии фонаря посмотреть на пожар в штольне невозможно. Получится лишь потрогать и понюхать. Луч света вдвое короче руки. Дальше – дым. Дышать нечем. Вообще нечем. Вдруг дым приходит в движение и из него вылупляется нечто с ногами забравшееся в противогаз.
- У… ога… уя… ам… ут.. ада?!!
- Шура, ты противогаз сними ненадолго.
- Мать! – рявкает Шура Метелкин, задрав резиновую маску на лоб – валите от сюда быстро!
- Ухожу, Марья Ивановна, ухожу. – процитировал я героя анекдотов.
И мы ушли. А через неделю случилось вот что.
Стайка детишек решила прогуляться под землёй. А чтобы не волновать родителей сказали, что пошли друг к другу. И родители не беспокоились довольно долго, а когда забеспокоились, и стали обзванивать друзей всплыло, что никого нигде нет. Звонок в милицию дал предсказуемый результат: «негоношитесь, сами найдутся, небось, жмутся по подъездам». Короткий допрос с пристрастием приближенных к пропавшим выудил на свет Божий страшное слово «штольня». Ну, тут уже все службы встрепенулись. Но вопрос стоял так: «дети заблудились в штольне», про пожар-то никто не знал. И спасатели прибыли к штольне во всеоружии… С фонариками. Сунули нос в нору, а там хищный пушной зверёк, житель тундры, да ещё изрядно разжиревший. И вот тут перед эмчэсниками встала дилемма: ждать кислородное оборудование или лезть так? Я понимаю мужиков. В надежде, что юные балбесы ещё живы, они полезли. Разошлись «веером» от входа. Но дым был такой, что спасатели прошли мимо небольшой кучки тел совсем не далеко от входа. Спасатели ушли гораздо дальше, метров на двести. Так их и нашли… По одному «веером» от входа.
Вот так всё кончилось. При прочёсывании штольни выяснилось, что в том конце, где народ искал выход в карьер, никакого дыма не было и в помине. Мифический выход спас своих поклонников струёй свежего воздуха. Милиционеры всех выгнали. Потом пригнали экскаватор и зарыли все входы-выходы. Над главным привинтили могильную плиту с десятком (или около того) фотографий.

P.S. Два факта.
Факт первый: человек – упорная зверюшка.
Факт второй: сапёрная лопатка – Вещь!

P.P.S. Спустя несколько лет, в штольне всё ещё пахнет дымом. Я проверял…

Начало июля 2009 г