По ту сторону забора. Тюремные записки

Рассказ не то, чтобы приятеля, но близко знакомого человека.

Записано из первых уст. Аналогии прошу не проводить, произведение художественное. Все попытки связать повествование с конкретными местом и личностями будут расцениваться как комплимент таланту рассказчика и его знанию жизни.

      Прожил жизнь я не то чтобы длинную, но активную ее фазу миновал и уходит она все дальше в прошлое.
А в активной фазе той повидал я многое. Горя лихого не видел, голода тоже. Но народ посмотрел, себя показал, по Европам помотался, народом покомандовал. Перед людьми не стыдно, вспомнить есть что. И, главное, люди, которыми командовал, при встречах зла не помнят. Улыбаются радостно, здравия желают. И я им того же. Воспоминания приятные приходят, жизнь ведь прошла на глазах друг у друга.
Ушли времена старые, новые накатились. Люди те же остались, социализмом кованые. Да выкованы люди все по разному оказались. Кто-то так и остался душой в нем жить, а кто-то перестроился, как время требовало. Оказались последние в нужном месте в нужное время, построили свое настоящее на поте и крови первых и живут-поживают, в ус не дуя. И нет им никакого дела до тех, за чей счет богатства наживали.
Ну да я им не завидую. Мест нужных на всех не хватит, а придет время, когда все равны будем.
В общем, прошли времена беззаботные у меня, и пришлось работу искать. Много видел, много знаю, а не расхватались. Молодые везде нужны, энергичные. Решил попробовать себя на преподавательском поприще. Образование есть, опыт тоже. Почему бы и не нет?
 И вот через год поисков звонит телефон и мужской голос интересуется, нашел ли я работу. Договорились о встрече, встретились.
Профессиональное училище, график работы с 14-00 до 22-00. мастером производственного обучения. Ну мне и хорошо, человек я ночной, сколько за день дел переделаю.
Директор, это с ним я встретился, сразу быка за рога:
- Завтра выйдешь?
- Да без проблем!
- Ну тогда пошли устраиваться…
Проходим через  дверь проходной, за ней тамбур, далее еще одна решетчатая дверь, металлоискатель, пост охраны в форме, еще одна металлическая дверь. Все они поочередно закрываются за нами…
До меня начинает смутно доходить что-то и лишь после того, как расписался за инструктаж, дошло окончательно, что берут меня работать в исправительное учреждение, то есть в тюрьму.
При каждой колонии, или при большинстве, существуют профессиональные училища, где контингенту дают специальность с целью его адаптации после отбывания наказания.
Заведение, буду далее называть просто тюрьмой, было строгого режима. Сроки у заключенных были большие, до двадцати лет. Такие просто так не дают. Статьи тяжелые: убийства, мошенничество, наркотики…
Интересуюсь у директора:
- А оперативный персонал на занятиях присутствует?
- Да нет, но Вы не беспокойтесь, они ребята хорошие…
Ну что ж, назвался груздем, полезай в кузов. Подумал я так, да прикинул, мол, работают же люди.
Представил меня директор коллективу. Небольшой коллектив, человек десять.
Моими обязанностями было принять группу на выводе из жилой зоны, отвести на занятия и сдать на съеме с занятий по количеству.
Надо отметить, что к занятиям допускался не каждый  желающий учиться. Право учиться надо было еще заслужить поведением. Также как и право на работу. Тюрьмы делилась на две зоны: жилую и промышленную. В жилой находились бараки, столовая, больница, СИЗО, БУР – своего рода тюрьмы в тюрьме.
В промышленной (промке) – производство и училище.
Тюрьма она и есть тюрьма. Передвижение строем, прием – сдача на счет, по головам. Если не сходится – по журналу, пофамильно.
И работа для непоседливых натур была определенной отдушиной.
Возможностью выбраться из удушливого помещения жилки (жилой зоны) и заняться конкретным делом, за которым быстрее пролетали бесконечные, казалось, сроки. Работал контингент не за деньги, а за возможность работать. Деньги же им платили не то чтобы маленькие, а чисто символические. Иногда до ста рублей в месяц выходило при двухсменной работе.
И в промке к тому же была возможность более вольного перемещения. Там легче было спрятать мобильники, которые, несмотря на жесткость режима, имелись в достаточном количестве и позвонить родным, покопаться в интернете было вовсе не проблемой.
Пэтэушники же при выводе из жилой зоны мгновенно рассеивались по промке, спеша решить свои немудреные дела. Режимному персоналу до того видимо не было дела, реакции на эти разбежки не было никакой.
Нам же, мастерам, проявлять свою требовательность и принципиальность могло оказаться себе дороже.
Тюрьма была образцовой, дисциплина держалась и в бараках на ночь выключали свет безбоязненно, чего в других зонах не было, да и не полагалось в принципе.
Но в промышленной зоне освещение не включалось с наступлением темноты вообще, с зеками мы были один на один, и в обязанности наши входило сеять светлое и разумное. За дисциплину деньги получали другие.
В таких условиях консенсус находился просто. Я своим ребятам откровенно объяснил, что буду уважать их интересы, но они должны уважать мои и училища. То есть выполнять необходимый минимум и обеспечивать явку на контрольные мероприятия. И к чести их могу сказать, что меня мои ребята не подводили. Ради объективности надо отметить, что бегали не все. Процентов пятьдесят занимались добросовестно.
Мне было легче тем, что мой предмет был достаточно высокой квалификации и востребован на воле. И мне удалось добиться от моих учеников усидчивости, то есть максимально исключить брожения по промке. После долгих раздумий как вести себя с контингентом, я выработал для себя формулу. Они провинились, государство их наказало. Судить их не моя функция. Меня пригласили, чтобы развивать в них человеческое.
В подавляющем большинстве их человеческое было. Что их привело за решетку: вино, разудалость, ошибка, тяга к сытой жизни, перестройка, судьба незадачливая???
Судьбы же были разные. От смешного, при всей своей трагичности до нелепого. И до содрогания циничного. Но не мы были их судьи.
Вот некоторые.
Мишка к своим 37-и годам мотал седьмой срок, начав с малолетки. С гордостью рассказывал, что сын пошел по его стопам, тоже сев малолеткой. Сроки в основном небольшие, статьи по кражам.
Последнюю кражу раскрыли через полгода после свершения. Микроволновку, взятую на даче в Подмосковье, подарил старой жене, телевизор еще кому-то.
= Миш, а зачем тебе микроволновка-то сдалась?
- А я не за ней шел.
- Так зачем же?
- За пистолетом…
И следовала красивая легенда, согласно которой его сдал подельник, который на этот пистолет и навел. С хозяйкой дачи у них оказались общие знакомые и она умоляла суд, чтобы его не сажали. Но судья не внял и отмерил положенное.
Было впечатление, что он искренне верит в придуманную сказку, где правдой был, скорее всего, лишь сюжет с подельником, сдавшим его.
Петька, веселый и энергичный парень, не врал и легенд  не сочинял. Отсидел срок от звонка до звонка.
Взяв муляж пистолета, пошел грабить фермера, оставив друзей на стреме. Фермер не растерялся и прищемил ему руку дверью, крикнув жене, чтобы несла ружье. Петька убежал. Его разыскали и вкатили по полной за проникновение в чужое жилище и покушении на имущество в особо крупном размере.
- Петь, так ты проник в дом или нет?
- Нет…
- Так посадили зря?
- Но я за калитку прошел.
- Так калитка еще не помещение…
Глупое и смешное приключение, если бы не конкретные семь лет.
Все всерьез надеялись на амнистию ко Дню Победы, на помилование.
Мужик кавказской и страшной к тому же внешности со статьей за бандитизм, державшийся ото всех особняком, постоянно ходил с папкой бумаг, в которой была переписка с Европейским судом. Вину свою признавал, но чего-то добивался. Его отпустили строго в срок и без паспорта. Куда?
Красивые легенды о былой жизни на воле рассказать был готов почти каждый. Но вслед за рассказом, который и можно бы выслушать из уважения к личности, следовала критика власти, ментов и судей. Чего выслушивать совсем не надо было. Да и могло дорого обойтись. Потому, что следом могла поступить внешне безобидная просьба, принести чего-нибудь с воли. А это уже было бы вступлением в контакт, о недопущении которых с зеками мы предупреждались под расписку.
Режим не дремал, у него везде были свои люди и нас, наемных новичков с воли, испытывали по полной программе. То есть провоцировали на контакт.
Подходит на второй день работы какой-нибудь Саша и просит с ясными глазами принести двигатель для магнитофона.
Стать в позу? Мне с ним год «сидеть» еще, и взаимопонимание с группой зависит от моей реакции и в этом частном случае.
Приходится сообразно придуряться и с такими же ясными глазами на следующий день отвечать:
- Саш, нет проблем, но я человек новый и на пропускном пункте спросил, можно или нет. Не разрешили.
К чести этого Саши и многих других, по их реакции видно было, что их двигатель не интересует. Ответ их удовлетворял и успокаивал их душу тоже. Они отрабатывали данное им задание по нашей проверке.
А соблазн вступить в контакт был для кого-то велик и на него поддавались. То симку пронесут к мобильнику, то мобильник. И сдавали исполнителей сами же заказчики.
Рассказывали звучащий как анекдот случай, когда преподаватель пронес наркотик с целью подзаработать, стал предлагать зекам и был сразу же ими сдан.
Судеб оступившимся вольнонаемникам не ломали, просто отбирали пропуск.
Я впоследствии нашел прямую и убедительную форму отказа.
- Ты уже здесь, и тебя сегодня накормят. Если попадусь, ты мою семью накормишь?
Формула действовала безотказно и обид своей прямотой не вызывала.
За возможность получить дополнительный балл к условно досрочному освобождению многие зеки готовы были разбиться и массового осуждения это по видимому не вызывало. Честь зека, воспетая Солженициным, здесь не культивировалась. Но он писал о политических…
Но бесчестье можно было рассматривать и с другой стороны. Весь цвет зеков с принципами сидел в камерах, в промку же выпускались самые лояльные к режиму. Но в то же время нельзя назвать бесчестным поведение ребят, отработавших чисто формально свое задание. Их честь и заключалась в формальном исполнении.
Режимники себе голову конспирацией не заморачивали.  На проходной  между жилой зоной и промышленной каждый день вывешивался список вызываемых в спецчасть. Перечисленные в нем лица и были опорой режима. Но трудно осуждать методы работы режимного персонала. Почета в их работе немного,  контингент тот еще. К тому же и на воле позже встретиться  могут. И случаи такие бывали.
Очень веселил нас абзац в должностной инструкции, согласно которому мы, преподаватели, в случае нарушения прав человека должны были незамедлительно доложить по инстанции.
В тюрьме, где зек один на один с режимником, и права человека?
Да и о каких правах человека можно было печься нам, вольнонаемным, если наши права в любой момент могли быть размазаны шмоном за проходной?
То есть обычным обыском с раздеванием донага, без понятых.
Меня как-то завели, попросили раздеться, поставить ноги на ширине плеч. Под ноги, как бы заботясь, положили коврик и водят между ног металлоискателем. А он, паразит, пищит. Хватило у меня чувства юмора:
- Ребята, а он что у Вас, на половой член настроен?
А там просто коврик был уже с заложенной провокацией. Прощупали всю одежду, перетрясли и подгоняют:
- Одевайтесь, шустрее, шустрее…
- Ребята, да я не сам к Вам пришел, Вы меня пригласили. Да и в армии я не служил, чтобы на время одеваться…
Ерничать позволяли возраст и знание жизни. Но настроение было испорчено. Основными предметами охоты режимного персонала били наркотики, мобильные телефоны и аксессуары к ним, носители информации. На литературу внимания не обращали, на различные железки практически  тоже.
На желании заработать сгорал и режимный персонал. Разговорится какой-нибудь прапор с зеком на зоне по душам, а на воле у проходной уже  зековская жена поджидает с деньгами и сумкой. Прапор, уверенный в себе, несет пакет через проходную. А там его уже ждут. Режим работает. По другому нельзя. Соблазнялись, несмотря на то, что грозила уголовная статья.
И что в этом случае спросить с бедного преподавателя?
У меня на глазах «сгорел» старший мастер училища. Парень средних лет, был достаточно заносчив. Но как мастер был грамотен и не боялся взять на себя ответственность. Смелость его заключалась в том, что постоянно надо было для учебного процесса занести то лампочки, то шкурку наждачную, мелочевку всякую. Официально решать такие вопросы в режимном предприятии было громоздко с точки зрения оформления документов, но ему удавалось неофициально. То есть сумел завоевать доверие.
Вот смелость его и подвела. Толи он постоянно занимался и попал в поле зрения спецотдела, толи пал жертвой хорошо организованной провокации, но как юный лох помчался стремглав исполнять заказ на несколько мобил, десяток дисков. А дальше по сценарию: проходная, встреча, обыск и прощай теплое место.
Но вернусь у правам человека. Прав и на самом деле было много, то есть  кто хотел, тот пользовался в рамках отведенного срока. От звонка до звонка.
Упомянутый кавказец открыто ходил с папкой бумаг и без помех писал в Европейский суд, ругал открыто хозяина тюрьмы, вышел в срок, как и было в приговоре. И, как я упоминал, без паспорта. А может быть его и держали как показательного правоискателя.
В одном из отрядов молодые и гонористые  ребята  обидевшись за что-то на отрядника, бойкотировали столовую. К ним пришли из воспитательного отдела, из прокуратуры, побеседовали. А на другой день в бараке через каждые два часа начались шмоны, то есть обыски. И свобода совести ребят была прикрыта  самими же зеками.
И главным  воспитательным аргументом  был ОМОН.  Когда его приглашали, правых и виноватых не было. Пред ним были равны все.
Не лишались зеки и последней надежды обжаловать приговор. Хватались за соломинку в своих надеждах. Надежды  разбивались по той причине, что любой следующий судья слово в слово переписывал приговор. Самым реальным облегчением был перевод на спецпоселение.
Была построена красивая церковь, оборудованы молельные комнаты по конфессиям. Только при виде этих свобод звенел где-то в подсознании вопрос, видимо от сатаны: а как же вера не удержала от преступления?
Но мудрость народная давно расставила акценты в этом вопросе: не согрешишь, не покаешься.
Но вернусь к училищу. Состав был неплохой, на помощь отзывчивый. Все специалисты своего дела и со стажем. Было два мастера-деда, оба глухие и гонористые, со слуховыми аппаратами. Комично было наблюдать их на совместных вечеринках по какому-либо поводу. После первого второго тоста один из них отпускал колкую реплику в адрес другого и отключал слуховой аппарат. Оппонент выпускал в ответ всю матерщину  и умолкал. Видя паузу, первый снова подключался и выпускал следующую реплику. И так до того момента, пока не кончалась водка.
Польза от обеих была минимальная, зачем директор держал их, непонятно. Хотя чисто механически они свою работу делали. Один из них «просидел» уже сорок лет, то есть проработал в системе. И рассказывал много интересного.
Рассказывал, как преподавателя брали в заложники. Вошел зек в мастерскую, положил заточку на стол, беру вас в заложники говорит. А тот внимания не обращает, своим делом занимается. Тот снова ему, мол заложник ты. Так и просидели всю ночь. Зека снайперы на прицел уже взяли, но видят что все спокойно, стрелять не стали. Закончилось все хорошо. Что хотел зек, так и не поняли.
Вспоминал, как в школу рабочей молодежи, размещавшейся раньше на месте церкви, на занятия привели математичку. Стройную, может быть и красивую. Но с чем было сравнивать ее красоту зекам, средний срок отсидки которых был десять лет? А ее зачем-то по рядам понесло прогуляться. Что она там увидела у зеков под партами, но убежала с занятий,  потеряв туфли.
А как-то опер решил с зеком бушлатами поменяться, на проходной обнаружили. То ли пошутить захотелось, то ли денег обещали. Юмор оценили. Получил опер десять лет.
При знакомстве с новичками дед сразу ставил акценты:
- у меня закурить просят, я отвечаю: вас двадцать человек, а у меня всего полпачки…
Директор училища был старый хитрый лис. Чуткий на интригу и интриган сам. То есть и не  интриган, но страшно боящийся потерять свое место при пенсионном возрасте. Этим скорее всего и объяснялось то, что держал в училище выработавших свое стариков. Подворовывал за счет бюджета, видимо, но и народ не обижал. Премии каждый квартал давал, да и не одну иной раз.
На место залетевшего с мобильниками старшего мастера назначил другого, из своих. Недалекого, хотя и неплохого парня. Но страшного труса. Если прежний мастер мог брать на себя ответственность, то этот никак.
С директором у них сложилась настоящая команда. Бездельников. У директора  для решения текущих дел был мастер. У мастера же перед глазами стоял недавний пример с предшественником, и какую-либо ответственность  на себя он брать панически боялся. Теперь текущие вопросы не решал никто.
На время моего короткого срока пребывания в зоне грянула реформа уиновской системы. Доклад  Реймера, возглавляющего систему, был вывешен и изучался. Написанный интересным, живым языком, он привлекал внимание. Мне импонировал его акцент на том, что система обладает огромным потенциалом. Но потенциал не востребован ввиду отсутствия дельных менеджеров.
То есть потенциал зеков, построивших Беломорканал и во многом обеспечивших темпы индустриализации социалистического государства, оказался не востребован.
 И очень яркой иллюстрацией сказанного служила наша зона. Огромные бездействующие цеха, тысяча бездельничающих рук, тоскующих по работе…
Только норы ширпотребщиков, золотых рук мастеров, гнали на поток сотни шкатулок, шахмат, нард, ножей неизвестно куда идущих и где оседающих…
 Нравилось мне там работать. Тем не менее передо мной стояла дилемма в дальнейшем выборе. Бюджет деньги платил вовремя и достаточные, но мне их было мало. Надо было либо увеличивать доход здесь, в системе, либо искать новые источники.
Но как ты знаешь, жена моя старая мне всю плешь переела со своей обидой на мою измену ей. Никак смириться не может, что поменял на молодую.
Нашла какие-то пути к моему директору,  выкатила исполнительный лист по судебным моим перед ней долгам на пятьдесят процентов зарплаты и предъявила его. По всем законным и человеческим нормам его обжаловать надо было. Вот тут его, директора, лисья натура и проявилась. Получил лист и помалкивает.
В общем, дождался я дня зарплаты, весь доход по виртуальным карманам разложил, а мне получать ноль. И жаловаться поздно, поезд ушел. Да и подлостью мужской был я ошарашен. Зачем ему, дураку старому, нужны были мои семейные интриги?
И вспомнил я, что в беседах со мной делал он какие-то намеки темные о кирпичах, в зоне на голову падающих… вон он что! Спелись суки! А я ему дифирамбы пел на тему инноваций, когда министр приезжала категорию ему же присваивать!
Да, видел я жизнь и Европы видел, а подлость человеческую вовремя разглядеть не смог.
Прикинул, что не хватит мне остающихся денег на содержание семьи,
написал заявление на увольнение со следующего дня и прощай зона!
Вот так, брат, и побывал я по ту сторону колючей проволоки.
А бог что ни делает, все к лучшему. Хозяйством всерьез занялся, да байки вот тебе травлю.