Голубая мечта

Солнце, рассыпавшееся слепящей рябью по необъятной водяной дали… Прибой, то и дело с силой ударяющийся о босые ноги –  и благородно, склонившись ниц, отступающий…  Ступни вязнут в соленом, влажном песке и оставляют четкие следы, что тянутся неровной цепочкой вдоль по нескончаемому побережью…

* * *
Моей голубой мечтой поездка к морю стала еще в юности. Тогда, в конце восьмидесятых, был короткий период всеобщей доступности турпутевок, даже и по зарубежью. И я, вчерашняя школьница, поступившая на «заочное» университета и – параллельно – на работу в газету – имела и свои, вполне приличные по тем меркам деньги (двести рублей – ого-го себе зарплата) и вполне осуществимый выбор – куда поехать отдыхать. То ли в Германию, то ли по «золотому кольцу России»…
 Выбор пал на Питер, хотя на самом деле очень хотелось на море. Хотелось вместе со школьной подругой Наташкой, которая, в отличии от меня, поступила на «очное» в медицинский и появлялась дома редко, по праздникам. Именно она и уговорила меня «отложить» море: «Езжай-ка  в Питер, я пока  - никак : зачеты, «курсовик», практика, а на следующий год мы вместе возьмем путевки на юг».
На следующий год не получилось – вполне демократичные цены взлетели круто вверх, и такая поездка стала мне не по карману – впрочем, как и моей подружке. Когда она, еще толком не привыкшая к новой, отдельной от родительского дома жизни, уезжала в очередной раз после каникул из дома в слезах, я провожала ее на автовокзале, и, балансируя на краю цементной платформы, сама чуть не плакала – так крепки были еще наши узы школьной дружбы. Помню,  успокаивала ее жестами через толстенное автобусное  стекло, пытаясь изобразить оптимизм и надежду на скорую встречу. Потом меня «осенило»: скоренько вырвав из блокнота листок, я крупно, заваливающимися друг на друга от спешки буквами, написала: «Не плачь, мы все равно поедем к морю». Наташка, прочитав, грустно улыбнулась сквозь слезы. Она уже не верила в нашу мечту. Я - еще надеялась…

* * *
Поверхность моря – как лицо капризно-переменчивого человека: хмурые морщины от набежавших волн, и тут же – полная безмятежность в лазурной, открытой взгляду глади…То угрожающий рокот, то убаюкивающий, монотонный шелест… Стихия неба, перевернутого и брошенного на землю – здесь также тонет взгляд и мутится от непостижимости разум…

* * *
Потом я влюбилась и написала стихи:
«Твои волосы пахнут морем,
Неизведанным и влекущим,
Ах, какой же ты, мое горе,
Горе радостное, зовущее».
«Откуда тебе знать, как пахнет море?» - сказала моя мать, как всегда тайком залезшая в мой дневник и на этот раз вместо скептических пометок на полях решившая высказаться устно.
И те долгие три года, пока я встречалась со своей первой любовью, мне казалось, что только морем, и только от его волос может пахнуть так необычно, непонятно, волнующе…
Оказалось, почти так же – и вовсе не морем, а ветром и весенней улицей -  пахнут и волосы того, другого, который оказался впоследствии моим мужем. Это ему я кричала двенадцать лет спустя:
- Я уеду от тебя! Уеду! – и представляла новое романтическое знакомство - под шляпкой пляжного зонтика, с бокалом плодово-ягодного терпкого южного вина в руках.…  Две одинокие фигурки на берегу, между бесконечным слиянием воды и неба…

* * *
Как так получилось, что мечта о море стала длиннее всей моей жизни? И вот я уже говорю своему пятнадцатилетнему сыну:
- Занимайся усерднее, на носу «госы», и, если тебе не удастся потом поступить в «универ» - так и будешь гнить в деревне…
«И никогда не увидишь моря» - хочется добавить мне, но я останавливаю себя, осуждая.
Я ведь на самом деле люблю свою деревню, как любят старый, но очень удобный костюм, где каждая новая пришитая пуговичка и заплатка – примета определенного события, его видимый знак. Я вполне могу прожить и без моря – однако внушаю своему ребенку «перспективные» идеи, не смея вслух признаться в том, что чувствую: я не представляю своей жизни вне этой самой, еле-еле перебивающейся деревни…

* * *
Я иду по песку все дальше и дальше. Стенания чаек, плавное покачивание пришвартованных яхт и теплоходов, шум прибоя как будто навеки впаяны в эту вечную картину морского побережья – пристанища чьих-то надежд, размышлений, или просто – ленивого покоя…
Очередная волна отступает, возмущенно пенясь и шипя, и выбрасывает на берег неподвижного, видно, давно умершего краба. Цепочка моих следов все длится и длится – там, где меня на самом деле нет.