Улыбки

УЛЫБКИ

На старом дебаркадере было пусто и холодно, ветер нудно скрипел обрывками толи, когда-то полностью покрывавшей это, в общем-то, нужное сооружение, и бил в лицо иглами мелкого дождя. Вспомнилось: «В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит». Меня никто не гнал, но ехать было нужно, иначе я мог загорать здесь неделю ещё. Это меня никак не устраивало, и поэтому я предпочёл мёрзнуть лишний час, но не опоздать.
У причала было пришвартовано несколько катеров типа «Ярославец». Это были катера-трудяги. Каких только работ они не выполняли в холодных водах Обской губы, но всё же основным делом юрких серых катеров была доставка почты. В любое время навигации, пробираясь во льдах в июне-июле, торопя приход тепла или убегая от морозов в октябре, они доставляли людям пачки газет и журналов, тысячи писем и многие сотни посылок. Иногда они прихватывали с собой пассажиров, вот и я ждал момента, когда мне великодушно укажут на трап. Я взглянул на часы – время: пошёл к катеру, трап был уже спущен, а у лееров ёжился в своей куцей тужурке вахтенный матрос. Когда я вбежал на борт, он спросил: «Еду взял?». Я указал на пухлую сетку. Дежурный кивнул и указал рукой на кормовой трюм: «Туда». В полутёмном трюме на скамейке вдоль бортов сидели две женщины и мужчина.
Вот ещё один попутчик, – ни к кому не обращаясь, сказал глухо мужчина.
– Не знаете, скоро ли мы поплывём? – спросила молодая. Мой ответ потонул в рёве сирены. У этих катеров такая пронзительно-противная сирена, так что руки сами тянутся к ушам. Когда я отнял руки, сигнал уже не выл, выворачивая внутренности.
– Хотя бы не качало, – вздохнула пожилая женщина, – у меня сердце слабое.
На следующее утро я уже знал, кто и зачем едет. Мужчина, который первым заговорил, был инженером одного из магнитогорских предприятий – отпуск он решил провести в краю своей молодости. Он рассказал мне, как отец его ходил здесь шкипером на баркасике, а теперь, глаза его заблестели,
– Самоходные баржи, красавчики-рефрижераторы… да-а, всё изменилось.
 Женщины, как отмечалось, их было две: молодая – пробиралась к мужу. Где-то в этих местах он работал в геологоразведке вездеходчиком, а та, что боялась качки, была толи почтовый, толи банковский инспектор, спешившая на очередную проверку.
Мы беседовали, играли в карты, предусмотрительно захваченные инженером, и я, как самый молодой, раз за разом поднимался в рубку и, по мнению рулевого, частенько спрашивал: много ли прошли, сколько осталось и вообще, по заданию трудящихся, надоедал всем, начиная от самого капитана и кончая швартовщиком, беспрестанно драившим палубу. Перед тем как лечь спать после общей со всеми пассажирами кубрика запоздавшей обеденной трапезы, я снова заскочил к капитану.
– Ну, как?
Тот указал мне на ноздреватую кромку сплошного льда, вдоль него шёл наш катерок, и, улыбнувшись, неожиданно в рифму произнёс: «Если ветер дунет с юга, нам, конечно, будет худо».
Что обозначает ветер с юга, я, уроженец этих мест, знал. Когда вначале июля ветер задувал с юга, лёд прижимался к северному берегу. Нагромождаясь в огромные торосы и скрежеща, льдины лезли одна на другую, и если между белым полем и берегом оказывались любые суда, рыбачьи лодки и вообще какие-либо преграды, как-то: мостки, пирсы и небольшие ледорезы – всё это давилось и ломалось ледяным валом.
Пожелав капитану северного ветра, я отправился спать.
Сколько я проспал, точно не знаю, проснулся от удара в плечо. Спросонья не понял, в чём дело, но через секунду, поймав посылочный ящик, слетевший с полки, до меня дошло. Начался шторм, и ветер явно южный, пахло прелой сыростью, а катер, убегая от надвигающихся льдов, выскочил на мелководье, поэтому его так и швыряло.
– Молодой человек! Молодой человек! Чего вы смотрите так осатанело, помогайте?! – Это инженер собирал содержимое разбившихся посылок. – Снимайте ящики с полок, пока все не разбились.
– А где женщины?– поинтересовался я, не найдя взглядом силуэтов соседок.
– Они наверху. Им обеим плохо.
Катер вынужденно шёл бортом к волне, и та, ударяясь о корпус, перебрасывала через него мириады брызг, отчего стало совсем сыро и под ногами появились лужицы. Пока мы работали, ничего не замечали, но когда посылки сложили в угол на нижних полках и, как могли, закрепили, увидели огромные растёкшиеся лужи.
– Ни сесть, ни лечь, – невесело пошутил инженер. В трюм заглянул матрос.
– Скоро будем в Находке, – прокричал он.
Через пару часов я уже вылезал из шлюпки на небольшой пирс, возле которого болталась парочка неводников на достаточно большой даже для этой закрытой бухты волне. Бухта Находка из себя представляла посёлочек, домиков на двадцать. Построен он был как фактория, первая пара домиков появилась ещё до революции. Сюда приезжали рыбаки, оленеводы, заскакивали геологи; и частенько отстаиваются в акватории бухты мелкосидящие судёнышки, вроде нашего, прячась от большого шторма. Была почта, библиотека, школа-интернат, клуб с кинопередвижкой. Словом, уставшие люди могли здесь и отдохнуть, и привести себя в порядок, подремонтировать под навесом технику… Теперь здесь была только небольшая временная бригада рыбаков – и посёлок приходил в упадок и рушился.
Сутки пережидали мы шторм на берегу, а на следующее утро двинулись снова в путь. Было прекрасное июльское утро – полный штиль. В мире господствовали только два цвета: белый и синий, разных оттенков. Тишина стояла такая, что, казалось, глушила мотор нашего катера. Наш «ярославец» двигался в десяти пятнадцати метрах от надвинувшегося ледяного поля, и когда вона от катера накатывала на изъеденный дождями и туманами лёд, он рассыпался на тысячи прозрачных сосулек по всей толщине тороса, которые при этом издавали мелодичный, ни с чем не сравнимый перезвон. Иногда мимо проплывали отдельные большие, отполированные водой жёлтые донные льдины.
– Смотрите катер! – это молодая женщина увидела у черты горизонта точку.
Наш капитан тоже заметил – и корпус задрожал сильнее, так как катер ускорил ход. И вот мы уже на траверсе замеченного плавсредства. Повернув на 90 градусов, наш катер двинулся на кажущуюся непреступной ледяную крепость, но пройдя несколько десятком метров, дал задний ход. Потом палуба, дрожавшая под ногами, затихла. Загремела якорная цепь. Встали.
– Опять, не слава Богу, – покачала головой пожилая пассажирка.
С нашего катера стали спускать доски, щиты, круги. На противоположном судне тоже была видна суета. Я подбежал к спущенному трапу: Разрешите с вами, капитан!?
– Вы пассажир!
– Ну, пожалуйста, возьмите. Я местный…
Капитан немного подумал: Ладно, спускайся, только осторожней.
Кроме нас с капитаном пошли помощник механика и матрос. Шли так, клали доску, или лёгкий щит рядом круг, каждый, что-нибудь тащил, мне достались два круга, шли по ним, перекладывали, передавая последнее вперёд, и двигались. При этом лёд кое-где противно шуршал, сообщая о ненадёжности, так что у меня от страха и волнения подгибались колени, я знал цену этому шуршанию. Я шёл в серединке, третьим и наблюдал лишь спину и подрагивающие ноги впереди идущего, да доску, по которой осторожно прошествовали первые, поэтому я сначала услышал голоса людей, таким же манером вышедших нам навстречу, и только потом увидел их. Они стояли метрах в трёх от нас. Ближе подойти было опасно: лёд мог проломиться.
– Васька, привет! – кричал передний из их цепочки, обросший рыжей щетиной человек. По тому, как свойски обращался он к нашему капитану, стало ясно, что это капитан того катера. Наш дал нам знак – стоять, а сам, осторожно ступая, с кругом на плече двинулся  по льду к людям. Минут десять он разговаривал с ними, потом, вернувшись, указал на наш катер. Теперь я был вторым, мы шли назад, ни о чём не расспрашивая капитана. Взойдя на наш борт, капитан попросил всех выслушать его внимательно. Когда все затихли, он рассказал о нечаянных приключениях экипажа встреченного нами катера. Тот вышел с базы семь суток назад. Это тоже был почтовик. Его, как и нас, но почти в самом конце пути  на открытом месте застал штор, которые в это время налетают и проходят неожиданно и непредсказуемо. Капитан решил вернуться и хотя бы спрятаться в Бухте Находке, но было уже поздно. Чтобы не быть раздавленными во льдах, капитан выбросил катер на крепчайшую донную льдину. На ней катер пережил уже два шторма с южным ветром.
– У экипажа давно кончилась провизия, поэтому прошу и команду, и пассажиров дать из своих запасов всё, что смогут. А мы часов через пять-шесть будем на месте. Общие наши запасы мы отдадим полностью, – закончил он. Через несколько минут я помогал матросам укладывать провизию. Василий Андреевич, инженер с Магнитки, принёс три банки консервов и особенно ценный в данных условиях продукт – десять пачек болгарских сигарет «Шипка». Это был неприкосновенный запас, который он вёз с собой  – у остальных лишнего курева не было.
Через полчаса, нагрузившись мешками, круги пришлось оставить, мы двинулись к потерпевшим крушение. Теперь нас шло шестеро, трое уже ходили, а капитан остался. Для связи с базой в Салехарде стал вызывать ближайший посёлок, чтоб оттуда передали сведения и о нас и о найденном катере, сам связаться не мог, радиуса действия рации не хватало…
Тем же способом, как в первый раз мы приблизились к ожидавшей нас группе людей. Они ждали нас там же, где мы их оставили. Говорил с ними старпом. Потом они по одному подходили и забирали у каждого мешок. Когда я передавал свой, то увидел  небритые, похудевшие, но улыбающиеся лица. А уж когда их капитан потерпевшего катера запустил руку в мешок, собранный пассажирами, и вытащил блок сигарет, он закричал именно для нас:
– Лет пять не курил таких шикарных сигарет! Ох, и накурюся, с горя!
И люди заулыбались шире, открытие, и вдруг грянул общий хохот, от которого лёд зашевелился под ногами. Когда смех прекратился, капитан, уже посерьёзнев, передал общее спасибо всем, за провиант. И тут кто-то из тех, напротив, крикнул:
– А тому, чьи сигаретки от всех нас особое спасибо скажите! Слышите, особое!
На нашем катере всех участников экспедиции долго расспрашивали.
– Ну, что? Да, как там? – слышалось со всех сторон. Будь-то кто-то, кроме капитана и старпома чего-то знал. Старпом предал всем благодарность за оказанную помощь.
– А, Вам, товарищ, – обратился он к инженеру, – особенное спасибо от всей команды. Говорят, хороших сигарет давно не курили, так теперь покурят.
И опять на лицах собравшихся на площадке у кормы людей замелькали улыбки. Улыбался седой инженер, улыбались матросы, улыбались женщины – у всех было хорошо на душе.
Палуба снова задрожала, катер дёрнулся, выполз на чистую воду и вновь побежал вдоль белой звенящей полосы, а мотор катера как бы выстукивал льдам: «Что, взяли? – И не возьмёте! Взяли? И не возьмёте!».
    
С. Сиротин.  Июль 1966 года.