Пиза крупнопанельная. коммунальная драма

Действующие лица в порядке появления

Богдан, новый жилец дома, 30 лет.
Юзик, тихий сумасшедший, сосед Богдана и его ровесник.
Журналистка.
Оператор.
Даниловна, активная пенсионерка, соседка Богдана.
Николай, бизнесмен, хозяин ночного клуба, чуть старше Богдана.
Анастасия, соседка и ровесница, впоследствии - жена Богдана. Работает на рынке.
Глеб, сосед Богдана и его ровесник, злоупотребляет анашой.
Григорий Ильич, сосед Богдана, пенсионер, бывший борец за коммунальные
интересы.
Александра Федоровна, соседка Богдана, профессорская вдова.
Валентина, соседка Богдана и ровесница, злоупотребляет алкоголем.
Несколько мужчин и женщин без слов.


Картина первая

Двор многоэтажного дома. Подъезд, скамейки, беседка неподалеку. У выщербленной стены расположился странно одетый человек лет 30 - Ю з и к. Он замазывает трещины в стене пластилином. Появляется Б о г д а н.

БОГДАН. Привет, сосед. Закурить есть?
ЮЗИК. Одумайтесь, мой хороший! Могу ли я давать своему новому соседу яд, капля которого убивает лошадь? Разве я похож на убийцу?
БОГДАН (пожимает плечами).  Нет - так нет, пойду куплю.
ЮЗИК. Пожалуйста, не делайте этого. Каждый ваш шаг исподволь влияет на состояние Вселенной – или в сторону гармонии, или в сторону хаоса и разрушения. Выкуренная сигарета – это помощь хаосу и разрушению.
БОГДАН. Да… Похоже, крыша у тебя протекает неслабо.
ЮЗИК. Крыша здесь, мой хороший, протекает у всех. А также стены, если вы не заметили. Но я один это открыто являю миру и пытаюсь как-то
уменьшить хаос. Кстати, если эта идея вам не чужда, пожертвуйте, сколько можете, на стройматериалы. Ну, или хотя бы купите в канцтоварах пару пачек пластилина.
БОГДАН. Ты это пластилином замазываешь? Прикол.
ЮЗИК. Я перепробовал многое, и в пластилине новые трещины появляются медленнее всего.
БОГДАН. А не проще в суд подать на застройщика?
ЮЗИК. Это делали еще наши родители. Я последняя жертва этой войны. Или последний солдат этой битвы, как посмотреть.
БОГДАН. Туманно выражаешься.
ЮЗИК. Я хочу сказать, что участковый психиатр одно время ходил в этот дом, как на работу. Теперь из того поколения кто умер, кто съехал, кто спился и перешел под надзор нарколога. А половина все же выжила и приспособилась. И дети практически все принимают ситуацию как данность. Увы.
БОГДАН. Охренеть. Как к этому вообще можно приспособиться?
ЮЗИК. На этом даже можно зарабатывать. По ночам у нас в подвале дискотека «Адреналин», очень модная, дорогая и громкая. Громкая – это важно, потому что децибелы способствуют деформации. Но особо никто не возражает, потому что если дом, наконец рухнет, тут уж власти зашевелятся и дадут новое жилье. Я лично считаю, что это неправильно, но к моему мнению мало кто прислушивается.
БОГДАН. А вот тут ты прав. Плохо, когда дома рушатся. Как тебя звать, кстати?
ЮЗИК. Юзик, то есть Иосиф.
БОГДАН (протягивает руку). Я Богдан. И перестань мне выкать, пожалуйста.

Юзик пожимает руку.

Картина вторая

Богдан, журналистка, оператор на лестничной площадке.

ЖУРНАЛИСТКА (говорит в камеру). Этот дом в микрорайоне называют Пизанской башней, или, сокращенно, Пизой. Как и знаменитое архитектурное сооружение, дом каждый год отклоняется от вертикали на несколько десятых градуса. Разница в том, что эффект архитектором не был запланирован, это просто строительный брак. Меж тем, жилищные службы предпочитают закрывать глаза на состояние строения, оставляя жильцов дожидаться, пока дом рухнет. Интересно то, что жильцы действительно ждут. Обращение из «Пизы» поступило в «Вечерние новости» впервые, а ведь дому уже тридцать лет. Богдан, расскажите,  что заставило вас забить тревогу.
БОГДАН. Ну… Я сюда въехал всего месяц назад. Получил квартиру от дяди в наследство. А он так и помер с трещинами во всю стену. Просто в голове не укладывается.
ЖУРНАЛИСТКА (не в кадре). Богдан, скажите последнюю фразу эмоциональнее, как мы договаривались.
БОГДАН (слегка смущаясь). Это просто пизец какой-то.
ЖУРНАЛИСТКА. Хорошо, снято. Володя, камеру на меня. (В микрофон) Сейчас мы попытаемся выяснить, что думают о сложившейся ситуации старожилы.

Журналистка звонит в дверь. В одну, другую, третью, четвертую. Везде тихо.

ЖУРНАЛИСТКА (Богдану). Вы же обещали, что кто-то будет дома.
БОГДАН. Так они и дома, просто не открывают.
ЖУРНАЛИСТКА. Ни фига себе. А нам что делать? У нас же не социальный вестник деревни Гадюкино, а государственное телевидение! Нужна картинка, эмоции.
БОГДАН. А что, вы часто показываете дома в таких вот позах?
ОПЕРАТОР. Ты меня будешь учить репортажи снимать? В кадре этот твой наклон будет смотреться…да никак не будет смотреться. Чтобы его нормально взять, вертолет нужен. У тебя случайно нет вертолета?
БОГДАН. Вертолета нет.
ЖУРНАЛИСТКА. Что за люди, я не могу! Просят помочь, а как ты тут будешь работать – до лампочки!
БОГДАН. Ну, просто…
ЖУРНАЛИСТКА Ладно, Богдан, привет пизанцам! (уходят)

Богдан садится на корточки, достает из кармана сигареты. Дверь открывается. На пороге – Даниловна.

ДАНИЛОВНА. Ты что это за нашествие устроил?
БОГДАН (бросается за журналистами). Стойте, здесь открыли!
ДАНИЛОВНА. Ты стой, чучело! Я тебе открыла, а не им.
БОГДАН. Мне-то зачем?
ДАНИЛОВНА. Ты чего суетишься, чего добиться хочешь?
БОГДАН. Капремонта, чего же еще? Или чтобы снесли и новую квартиру дали.
ДАНИЛОВНА. А ты знаешь, что если сносят, то дают ту же жилплощадь?
Только еще дальше от центра.
БОГДАН. Но ведь без этого вот… (Показывает наклон жестом.)
ДАНИЛОВНА. А со мной лично еще пять человек прописано.
БОГДАН. И на что вы надеетесь?
ДАНИЛОВНА. Когда мы заселялись, после сноса давали жилплощадь по норме каждому. И семьи расселяли. Разницу понимаешь?
БОГДАН. Так это же давно было.
ДАНИЛОВНА. Если такая беда, то должна быть какая-то помощь от государства. Все еще вернется! А будешь лезть вперед батьки – только испортишь.
БОГДАН. Вы, конечно, можете мечтать о чем угодно, а мне сегодня ни друзей, ни девушку некуда привести.
ДАНИЛОВНА. Ты не один на свете живешь. Ученые нашему дому еще пять лет дают. Сам рухнет, так это другое. А подталкивать не смей.
БОГДАН. И что, все сто пятнадцать квартир собираются во дворцы вселиться?
ДАНИЛОВНА. Семьдесят, остальные пустые.
БОГДАН. А не боитесь, что эта фигня развалится, как раз когда вы сидите у телевизора и мечтаете о новых хоромах?
ДАНИЛОВНА. А, чем такая жизнь… Ты сам поосторожнее, а за меня не переживай, ладно? (Закрывает дверь).

Богдан растерян. Появляется Юзик.

ЮЗИК. Ну что, мой хороший, пластилина купил?
БОГДАН (протягивает руку). А что, это обязательный налог?
ЮЗИК (пожимает). Мне почти все покупают. Только Коля, у которого дискотека, да еще два человека, они деньгами дают.
БОГДАН. Слушай, ты в это правда веришь?
ЮЗИК (обиженно). Что покупают? Можешь сам у кого хочешь спросить.
БОГДАН. Нет, что пластилин помогает.
ЮЗИК. Если честно, я думаю: все не так просто. Не такой уж я дурак. Пластилин, конечно, ерунда, если бетон крошится. Но, знаешь, я верю в кое-что другое. Можешь смеяться, но мы, сумасшедшие, это чувствуем. Ну, что все в жизни связано и по-своему разумно. Пока каждый отстегивает по копеечке на этот пластилин, а я каждый день здесь шустрю возле трещин – дом стоит!
БОГДАН. Ни фига себе. Прямо религия какая-то…
ЮЗИК. Человеку плохо без религии.
БОГДАН. И что, думаешь, он вечно твоими молитвами стоять будет?
ЮЗИК. Ну если и упадет, то как-то постепенно, что ли.
БОГДАН. А зачем постепенно? Быстрее рухнет - быстрее что-то переменится.
ЮЗИК. А ты хочешь, чтобы что-то поменялось? Подожди, тебе еще здесь понравится.
БОГДАН. Понравится… (нервно смеется). Ну ты, Юзик, клоун, насмешил.
Ладно, на тебе твой гонорар (лезет в сумку, достает пачку серого пластилина). Смотри, хороший, скульптурный. Можно не дырки затыкать, а слепить что-нибудь великое.
ЮЗИК (берет пластилин). Мне все равно. Я не скульптор, я простой ремонтник.

Картина третья

Поздний вечер, скамейки возле подъезда. Здесь собралось довольно много людей: все герои, кроме журналистов и Богдана, и еще несколько молчаливых персонажей. Собрание открывает Н и к о л а й, быстрый в повадках человек лет 35.

НИКОЛАЙ. Значит, обсуждаем, как остановить слишком активного соседа. Зачем его останавливать, никому объяснять не надо?
ЮЗИК. Мне лично не нравятся эти заговоры. Все наши насильственные действия могут иметь непредсказуемые последствия.
НИКОЛАЙ (махнул рукой в сторону Юзика). Остальные, надеюсь, согласны, что ситуация с домом сейчас стабилизировалась, и расшатывать лодку в ближайшие пять лет нежелательно.
АНАСТАСИЯ. Ничего себе, «стабилизировалась». У нас в зале опять каждый вечер лужа на полу.
НИКОЛАЙ. Вечно вы, Настя, с этой бытовухой! Зайдите ко мне завтра, возьмите пару банок герметика, и все дела. (Ко всем). Значит, каких действий мы можем ждать от клиента и как мы можем их предотвратить?
ДАНИЛОВНА. Чует мое сердце, что скоро придут из ЖРЭО обследовать.
НИКОЛАЙ. Что делаем?
ГЛЕБ. Не пускаем, что же. Тайна личной жизни, е-мое. Пусть уведомляют письменно.
НИКОЛАЙ. Точно, письменно обломаются. Что еще может быть?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Мне кто-то звонил, спрашивал, правда ли дом рушится.
НИКОЛАЙ. А вы что?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ну, я что? Я, конечно: мол, почему вы спрашиваете, я свои жилищные проблемы с незнакомыми не обсуждаю. Он и повесил трубку.
НИКОЛАЙ. Да, Григорий Ильич, с незнакомцами, знаете, ухо востро надо. Выселят на улицу, и поминай, как звали.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Мы поняли: не будет расходиться информация – не будет и нежелательных действий. Но нам нужна и стратегия. Юноша, я думаю, с одной попытки не остановится, а в коллективе есть и колеблющиеся.
НИКОЛАЙ. Вариантов, собственно, у нас два. Очень усложнить его жизнь, чтобы он съехал на квартиру, или, наоборот, сделать его нашим соратником. Предлагаю идти сразу по двум направлениям, и смотреть, что лучше сработает. Давайте обдумаем конкретные мероприятия.
ДАНИЛОВНА. У меня дома заговоры всякие переписаны, из народного. Ну, просто чтобы попугать. В конверт - и в почтовый ящик ему. К примеру, ходят тучи, воет гром, прямо на Богданов дом. Непогоды, приходите, урожай его берите. Непогоды налетят, кости белые сгноят. Сгинь, поганец, уходи, нам с тобой не по пути.
НИКОЛАЙ. Частушки–садюшки, ага. Годится.
ДАНИЛОВНА. А Глебушка, по старой памяти, может, что на двери намалюет.
ГЛЕБ. Да я и краску уже всю повыкидывал, чем мне рисовать?
ДАНИЛОВНА. А зачем тебе краска? У нас в деревне навозом писали.
ГЛЕБ. А, ну это ладно. Для хорошего человека говна не жалко. Только тогда мне, пожалуйста, пару кораблей за вредность.
НИКОЛАЙ. Не вопрос.
ВАЛЕНТИНА. А может, ему большой и чистой любви не хватает, чтобы успокоиться?
ГЛЕБ (с энтузиазмом). Точно, охомутай его, Валька, создай ячейку общества. А я на свадьбу приду.
ВАЛЕНТИНА. Мне не по чину. Может, Настя?
НИКОЛАЙ. А что, тоже мысль. Анастасия, возьметесь?
АНАСТАСИЯ. Неожиданно как-то.
ГЛЕБ. Настена, ты же всегда хочешь замуж. Не теряйся, это верняк.
АНАСТАСИЯ. Так это же все понарошку.
НИКОЛАЙ. Так и лучше, Настя, что понарошку. Понарошку-то инициативу проще проявить. Потренируетесь.
АНАСТАСИЯ. Ну, я не знаю.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Она согласна, я вижу.
НИКОЛАЙ. Я тоже надеюсь. Ну, а теперь банкет. (Достает из пакета несколько бутылок, пластиковую посуду, контейнер с едой).

Затемнение.

Картина четвертая

Во двор выходит Богдан, устанавливает плакат на самодельной растяжке. На плакате – две картинки: груда развалин и светлый интерьер. Надпись: дома не должны рушиться, реконструкция возможна. К Богдану подходят Глеб  и Валентина.

ГЛЕБ. И что это за художество?
ВАЛЕНТИНА. Пикет, по-моему. Ментов надо звать.
БОГДАН. Пикет – это в общественном месте. А здесь я налог на землю плачу.
ГЛЕБ. Ни фига себе, Валька, он подготовился! Огородился со всех сторон, не подкопаешься.
ВАЛЕНТИНА. Против лома нет приема, окромя другого лома. (Подходит ближе и рвет плакат).
БОГДАН. Ну и что ты делаешь, глупая тетка? Хочешь, чтобы потолок тебе на голову свалился?
ГЛЕБ. Ты Вальку-то не оскорбляй, да? У человека духовный подвиг раскаяния, а ты вот так… грубо.
БОГДАН. Я - грубо?
ГЛЕБ. А кто? Какая она тебе тетка?
БОГДАН. А то, что я этот плакат два дня делал, за печать двадцать баксов отдал –  это ничего?
ГЛЕБ. Ты два дня, а она всю жизнь страдает.
БОГДАН. И я, значит, мешаю страдать.
ВАЛЕНТИНА. Между прочим, да. Мне еще мучаться пять лет, а ты воду мутишь.
БОГДАН. Чего-чего?
ГЛЕБ. Валюха сама себя в тюрьму посадила, и не тебе ее амнистировать.
БОГДАН. В какую еще тюрьму?
ВАЛЕНТИНА. Воровала я, парень, по-крупному. У себя на работе раньше. А хозяйка меня ментам не сдала, просто уволила. Должна же я как-то отвечать? Срок за такое воровство – семь лет, а прошло еще только два.
БОГДАН (слегка обалдел). Ты бы, может, лучше украденное отдала, если совесть заела?
ВАЛЕНТИНА. Украденное давно пропито, Богданчик. (Разводит руками).
ГЛЕБ. Видал, какие страсти у простой в общем-то тетки? Я тащусь, куда там кино…
БОГДАН. Валентина, ну а ваши соседи чем виноваты, за что им потолок на голову?
ГЛЕБ. Почему виноваты? Это она страдает, а мы, может, радуемся!
БОГДАН. Это ты, значит, радуешься?
ГЛЕБ. А что? У Коляна в клубе люди хорошие деньги платят, чтобы здесь отдохнуть. А нам весь адреналин – бесплатно.
БОГДАН. Тебе реально это нравится?
ГЛЕБ. А то! Тут иногда так вштыривает, никакой травы не надо. У меня лично в сортире дыра в стене полпальца, ночью забежишь, а там город шумит, акустические эффекты всякие. Иногда и ангелы поют, чего там.
БОГДАН (сворачивая остатки плаката, с деланным спокойствием). Ангелы, говоришь?
ГЛЕБ. Ну, да.
БОГДАН. В сортире?
ГЛЕБ. А что?
БОГДАН. Понятно (уходит).
ВАЛЕНТИНА. Бедняга. Тоже ведь за правду страдает. Всех жалко, Глебушка, правда?
ГЛЕБ. Да ладно, Валюха, не раскисай. Дунуть хочешь?
ВАЛЕНТИНА. Премию за подлость получил?
ГЛЕБ. Я бы назвал это гонораром за художественный объект. По-моему, картина говном получилась по-настоящему отвратительной!
ВАЛЕНТИНА. Дуй сам, только не лопни (уходит).
ГЛЕБ. Странная ты какая-то,  честное слово.

Картина пятая
В беседке во дворе сидит Григорий Ильич. Подходит Даниловна.

ДАНИЛОВНА. Как ваши стены, Ильич?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Как положено. Вчера у Коли еще три банки герметика взял.
ДАНИЛОВНА. А у меня, слышите, еще и с потолка капало. Активист наш кран оставил и пошел мировые проблемы решать.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ничего себе! А кажется, такой ответственный парень.
ДАНИЛОВНА. Пришел, правда, потом, говорит: дайте починю.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Это уже лучше.
ДАНИЛОВНА.  Я его, конечно, послала куда подальше.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Зачем?
ДАНИЛОВНА. Еще не хватало, всякие хулиганы будут по моей кухне лазить. Пусть помнит, какие от него неприятности людям.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ну, вы не правы. Каждый человек имеет право ошибиться. Почему сразу хулиган?
ДАНИЛОВНА. Демонстрацию его вчера видели?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Максимум пикет. Да и то во дворе, в рамках дозволенного.
ДАНИЛОВНА. А мне плевать на его рамки. Я у себя дома отдыхать хочу, а не на эти художества любоваться.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Вполне приличный плакат был.
ДАНИЛОВНА. Что самое смешное: Валька потом сказала, что первый и последний раз ему малину испортила. Ей его уже жалко, видите ли. Стариков бы пожалела.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ну так, парень за общее дело старается. Это вызывает расположение у людей.
ДАНИЛОВНА. У меня ничего не вызывает.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Молодой, прямой, активный, знает, чего хочет. И при этом вежливый, не зазнается. Все качества лидера.
ДАНИЛОВНА. Забыли, до чего это лидерство доводит? Свои инфаркты вспомните!
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. У него инфаркта не будет. Он не отвлекается, как я.
ДАНИЛОВНА. Вы что, влюбились, Ильич? Вы же женщин раньше предпочитали.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Я и сейчас женщин предпочитаю (тянется, чтобы поцеловать ей руку).
ДАНИЛОВНА (убирает руку). Совсем вразнос пошли! Вот что значит смутьян во дворе!
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. А вот был бы женщиной – наверное, влюбился бы. Признайтесь, и вам ведь устоять сложно?  Или зелен виноград?
ДАНИЛОВНА. Было бы в кого! Ни кожи, ни рожи, ни воображения. Одна мечта – все дырки заткнуть.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Воображение – дело наживное.
ДАНИЛОВНА (ее лицо выражает презрение к приписываемым ей страстям). Даже слушать эти глупости не хочу. Заходили бы лучше в гости:  у меня как раз клюковка поспела.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Нет, мне пить теперь нельзя. Клюкну – и пойду к Богдану в пикет. Подведу коллектив.
ДАНИЛОВНА. Да вы что, никуда я вас не пущу!
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Вот потому и отказываюсь.
ДАНИЛОВНА. Вот вы как, значит…(обиженно уходит).


Картина шестая
Богдан на лестничной площадке, звонит в дверь.

АНАСТАСИЯ (из-за двери). Кто?
БОГДАН. Ваш новый сосед. Хочу поговорить о реконструкции дома.
АНАСТАСИЯ (открывает, с порога). Ах, Богдан, какие у вас сложные темы! Вы уверены, что женщину можно этим заинтересовать?
БОГДАН. У вас, вроде, лицо не тупое.
АНАСТАСИЯ. Ну и комплименты, у вас, Богдан!
БОГДАН. Я даже не знаю, как вас зовут. Какие могут быть комплименты?
АНАСТАСИЯ. Я Настя. Теперь мне можно говорить комплименты?
БОГДАН (со сдержанной улыбкой). Да, Настя, вижу, вы девушка с характером. Ну,  готовы послушать о реконструкции?
АНАСТАСИЯ. Только если вы перестанете вести себя как бирюк. Женщина, конечно, может слушать и про ядерный синтез, и про редкоземельные металлы. Но ведь вам надо, чтобы слушала со вниманием и участием, а не просто из вежливости?
БОГДАН. Я думал, это не только моя проблема.
АНАСТАСИЯ (пожимает плечами). Ладно уж, зайдите, чайку попьем.

Герои заходят к Анастасии в комнату. Богдан осматривает стены. Трещин не видно. Свежие обои, а поверх – вышитые цветы и пейзажи в рамках. Анастасия делает чай и подает.

БОГДАН. А у вас уютно. Даже сразу и не скажешь, что за дом здесь.
АНАСТАСИЯ. Вы делаете успехи. Комплимент почти-почти без оговорок. Еще чуть поднатужиться, и все получится.
БОГДАН. Что получится?
АНАСТАСИЯ. Можно будет выпускать в приличное общество.
БОГДАН. А теперь, значит, нельзя никуда выпускать?
АНАСТАСИЯ. На маршрут, я думаю, можно.
БОГДАН. Вы знаете, кем я работаю?
АНАСТАСИЯ. Да, однажды видела вас за рулем.
БОГДАН. И что, по-вашему, простой водила ничего путного предложить не может?
АНАСТАСИЯ (садится рядом с Богданом). Ну почему же?
БОГДАН. Я не знаю. Это у вас настроение портится от одного слова «реконструкция».
АНАСТАСИЯ. Так и не надо портить настроение, Богдан. Поболтайте сначала о пустяках, а потом, когда жертва расслабится, идите в атаку.
БОГДАН. А почему это я агрессор, а вы – жертва?
АНАСТАСИЯ. Любой мужчина – агрессор, это природа.
БОГДАН. Но ведь у нас здесь общий враг!
АНАСТАСИЯ. А я лично никаких врагов здесь не вижу…Как вам чай?
БОГДАН. Ну…ароматный.
АНАСТАСИЯ. Иван-чай, чабрец, душица. Сами собирали.
БОГДАН. В лесу?
АНАСТАСИЯ. В деревне.
БОГДАН. Понятно, почему вас эта разруха меньше придавила. У вас дом в деревне есть, запасной аэродром!
АНАСТАСИЯ. У родителей. Они там до самых холодов.
БОГДАН. А у вас в семье, значит, все решают они.
АНАСТАСИЯ. С чего вы взяли?
БОГДАН. С того, что вы так ловко уходите от темы.
АНАСТАСИЯ. А мне кажется, я как раз веду к теме.
БОГДАН. К какой?
АНАСТАСИЯ. К тому, чтобы сделать наше общение чуть менее деловым.
БОГДАН (выдыхает обреченно). Ладно, включайте музыку, будем танцевать. Вина, я, правда, не принес, конфет тоже. Как-то не подумал, что у меня свидание.
АНАСТАСИЯ. Почему сразу свидание? Между деловым разговором и свиданием есть масса переходных ступеней.
БОГДАН. Все, все, я ведь уже не сопротивляюсь. Включайте музыку, и расскажите мне, как вы проводите время среди этих трещин.
АНАСТАСИЯ. Богдан, у вас идея-фикс. Вы же видите, трещин нет.
БОГДАН. А если снять обои?
АНАСТАСИЯ. А кто знает, что под обоями в любой квартире? Одетая женщина и раздетая женщина могут выглядеть очень по-разному.
БОГДАН. Хорошо, Анастасия, как вы проводите время в этом уютном гнездышке?
АНАСТАСИЯ (включает музыку и говорит несколько манерно.) Я, Анастасия Крупица,  работаю на рынке продавцом. Нет, работа мне не очень нравится, у меня высшее образование, и я могла бы претендовать на большее. Но ничего лучшего я не ищу, потому что не хватает силы воли. Я работаю шесть дней, остается один выходной, ну и вечера. Так что дома бываю не очень много. Если все-таки есть свободное время, люблю вышивать, а еще делать красивые рамки для фотографий. Оба этих занятия считаются сугубо женским рукоделием, и долгие рассказы о них мужчин, вероятно, раздражают.
БОГДАН. Да, вышивка всегда казалась мне жутко занудным делом. Хотя был у нас в классе парень – лучше девчонок вышивал.
АНАСТАСИЯ. И лучше, чем я? (Указывает на свои работы на стенах).
БОГДАН. У вас по любому лучше. И полезнее для интерьера, как минимум. А он военные корабли вышивал, это уже извращение, по-моему.
АНАСТАСИЯ. То есть я не извращенка?
БОГДАН. Вы вообще очень положительная дама. Удивительно, что еще не замужем.
АНАСТАСИЯ (вздыхает). Куда привести, если дело дойдет?
БОГДАН. А, значит, красивые обои от всего не спасают?
АНАСТАСИЯ. Нет. Но об этом трудно говорить.
БОГДАН. А я полгода назад еще в примаках жил. Разругались вдрызг, пришлось уйти. У нее уже новый сожитель. А мне вот это наследство подвалило. Теперь сомневаюсь, что надо было принимать.
АНАСТАСИЯ. Мне кажется, нельзя отказываться от подарков судьбы, даже очень  странных.
БОГДАН. Может вы – мой подарок, а?
АНАСТАСИЯ. Шутите?
БОГДАН. Не знаю… А что, у вас вообще никого-никого не было?
АНАСТАСИЯ. Были... курортные романы.
БОГДАН. Так что, закрутим новый курортный роман?
АНАСТАСИЯ. Курортный?
БОГДАН. Ну, будем думать, что этот уютный интерьер – временно, как гостиница.

Анастасия молчит.

БОГДАН. Короче, приглашаю вас в ресторан. Прямо сейчас. В будни со столиками проблем быть не должно.
АНАСТАСИЯ. Быстро как-то. Хотя...почему нет.

Затемнение.

Картина седьмая.

Юзик сидит на скамейке у подъезда, из дома выходит Григорий Ильич.

ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Что-то ты с одной пачкой второй день.
ЮЗИК. Не работается, мой хороший. Раздумья одолели. Надо бы Богдана предупредить, что против него заговор. Но как бы хуже не сделать. Тревожно мне, дядя Гриша.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. А ты на самом деле с ним подружился?  Тогда предупреждай, дружба – такое дело...
ЮЗИК. Не поверит. Меня же сумасшедшим все считают.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Просто не говори слово “заговор”. Расскажи про наше собрание, с подробностями. В судах вот всегда так – если есть подробности, значит, человек не врет.
ЮЗИК. И про Настю рассказывать?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Если рассказывать, то все, а то неубедительно.
ЮЗИК. Я видел, они оделись красиво и куда-то вместе шли. И мне показалось, Настя с ним не по заказу пошла. Да и у него лицо было такое, радостное. У нас в доме я  давно таких не видел. Дядя Гриша, я не хочу этому мешать.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ты и не помешаешь. Такие люди легко прощают.
ЮЗИК. А вы что решили? Ну, про наш дом.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Я решил не вмешиваться. Твой друг прав, но здоровье дороже.
ЮЗИК. А вы рады, что у Богдана с Настей...что-то хорошее.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Не то слово! У нас же все сами по себе, а здесь – такой пример!
ЮЗИК. Мне казалось, вы с Даниловной тоже...не сами по себе.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Да ну… Просто по-стариковски чай вместе пили.
ЮЗИК. Теперь не пьете?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Да, вот поругались...на идейной почве...Глупо.
ЮЗИК. Неспокойно мне, дядя Гриша. И вы вот с Даниловной...И Валя с Глебом друг на друга не смотрят. А между Богданом и Настей – такая волна. Вроде и хорошо, но равновесия мало. Что-то должно случиться.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ты в голову себе не набирай, слышишь? Лекарства, главное, не забывай принимать, чтобы зеленые человечки не чудились.
ЮЗИК. А вы ничего такого не чувствуете?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Какого, Юзик, какого? Я же, слава богу, с инопланетянами не встречаюсь, новости по телевизору не смотрю. И ты мне голову не дури, ладно? (Уходит).

Картина восьмая.

Утро. Богдан с Анастасий в постели.

БОГДАН. А ты, оказывается, темпераментная. С тобой хорошо.
АНАСТАСИЯ. Тебя это удивляет?
БОГДАН. Я думал, здесь все уже как дохлые мухи.
АНАСТАСИЯ. Рад, что ошибся?
БОГДАН. Спрашиваешь!
АНАСТАСИЯ. Мне тоже понравилось.
БОГДАН. А мое предложение, насчет дома, теперь не кажется тебе интереснее?
АНАСТАСИЯ. Нет.
БОГДАН.  Тебя-то что здесь держит?
АНАСТАСИЯ. Я бы съехала хоть сейчас.
БОГДАН. Не понял.
АНАСТАСИЯ. Некуда. Да и родители не отпустят. А я их жалею.
БОГДАН.  И дальше?
АНАСТАСИЯ. Ну, я думаю, замуж они бы меня все-таки отпустили. Понятно же, что среди этой разрухи семью не склеишь.
БОГДАН. И что?
АНАСТАСИЯ. Никто пока не зовет.
БОГДАН. А чем твои мечты мешают ремонту?
АНАСТАСИЯ. Если дом станет приличнее, они и жениха уговорят остаться. А я больше так не могу.
БОГДАН. Как?
АНАСТАСИЯ. Как подросток. Отчитываться, где была, куда пошла, тепло ли оделась. Но их не переделаешь. И они хорошие,  я не хочу, чтобы они еще и из-за меня горевали.
БОГДАН. То есть вот это все – совсем не горе по сравнению с тем, что ты дома не переночуешь?
АНАСТАСИЯ. Смешно, но так и есть.
БОГДАН. Да… А жениха у тебя точно никакого нет, даже на примете?
АНАСТАСИЯ. Нет.
БОГДАН. А что если бы я тебя замуж позвал?
АНАСТАСИЯ. Быстро как-то. Мужчины обычно от свадьбы отбиваются. Штамп, говорят, не главное.
БОГДАН. Ну так, если не главное – чего его бояться?
АНАСТАСИЯ. Какая-то у тебя не мужская логика.
БОГДАН (махнул рукой). В свадьбу пока вкладываться не будем, детей заводить тоже. Сначала жилищный вопрос надо решить.
АНАСТАСИЯ. Что-то мне не верится, что ты вот так, за один вечер, влюбился.
БОГДАН. Я уже влюблялся, лет в шестнадцать-восемнадцать. Хватает на месяц, а  потом – те же терки. С тобой просто нормально. И ты, в принципе, в моем вкусе,  не толстая, не худая слишком, не волосатая.
АНАСТАСИЯ. А что - да?
БОГДАН. В смысле?
АНАСТАСИЯ. Ты сказал, почему я тебе не противна. А нравлюсь хоть чем-то?
БОГДАН. Ну, у тебя характер нормальный. Ласковая,  и изменять,
наверное, не будешь.
АНАСТАСИЯ. Не думала, что предложение мне сделают так неромантично…
БОГДАН. Концерт для старшего поколения  будет отдельно. Розы,
кольцо, пиджак с галстуком, все как положено.
АНАСТАСИЯ. Ты считаешь, это устарело?
БОГДАН.  Ну, просто, посмотри вокруг. Представь, что обои уже месяц не переклеивала. Какая, блин, здесь романтика, на нее просто нет времени!
АНАСТАСИЯ. Я белое платье все равно хочу. Каждая женщина должна хоть раз в жизни надеть белое платье.
БОГДАН. Ну, если раз в жизни, то лучше сейчас.
АНАСТАСИЯ. И свадьбу не свадьбу, а во дворе проставиться надо. Мы же здесь все как родные. Родители квартиры сами заработали, сами благоустраивали, сами со строителями договаривались.
БОГДАН. Я не знал, что это кооперативный дом. На первый взгляд – чистый совок.
АНАСТАСИЯ. А что такое совок? Просто люди, уставшие бороться с бытом.
БОГДАН. Ладно, уговорила, сделаем сейшн во дворе. Еще возражения?
АНАСТАСИЯ. Наверное, я еще одно должна тебе сказать. Меня с тобой сойтись наш двор и подбил. Мол, роман закрутится - и ты свои планы бросишь. А мне – тренировка в искусстве обольщения.
БОГДАН. Ого! Целый заговор против моей скромной персоны!
АНАСТАСИЯ. Твое предложение это не отменяет?
БОГДАН. Да ну… По-моему, я придумал хороший несимметричный ответ на их козни. Если тебя не смущает мое коварство.
АНАСТАСИЯ. Твое?
БОГДАН. Ладно, шучу, я ничего не знал.

Картина девятая.

В беседке сидит Александра Федоровна. Мимо идет Николай.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Николай, уже получили приглашение? Наш сосед всех перехитрил.
НИКОЛАЙ. В чем дело?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. В субботу во дворе банкет по случаю его свадьбы с Настей. Вроде, всех соседей зовет.
НИКОЛАЙ. Молодец. Даже уважаю.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Ой ли?
НИКОЛАЙ. Да. Бойкий парень. Только почему на одну зарплату живет?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. А почему у вас не банк, а маленькая дискотека?
НИКОЛАЙ. Как думаете, есть смысл праздник портить?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Так ведь весь двор против себя настроите.
НИКОЛАЙ. Презрение слышу в ваших словах. Какую-то, прямо, классовую ненависть.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Ну что вы, Николай! Меня классы не интересуют, меня интересует энергия. Но мастера говорят: энергия любви сильнее энергии денег.
НИКОЛАЙ. Какая любовь, окститетсь! Нашли Ромео и Джульетту… перезрелых…
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Даже простой секс – форма любви, пусть и низшая. А вас я с девушками что-то не наблюдала.
НИКОЛАЙ. Это вопрос или задание?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Это…просто взгляд со стороны.
НИКОЛАЙ. Нет уж, вы ответьте. Небось, думаете: нашел мужик ресурс, сел на него и гребет бабло. А на людей ему наплевать. Так вы думаете?

Александра Федоровна смотрит с недоумением.

НИКОЛАЙ. А вы вспомните о тех людях, что ко мне на танцы ходят! Вы знаете, что трое из моих клиентов, пока дискотеки не было, каждые полгода на войну ездили? В любую горячую точку, любыми путями. Просто чтобы пули рядом свистели. Кто в казино все бабки спускал, я вообще не считаю. Знаете такое слово – адреналиновая зависимость?  Страшная вещь! А я предлагаю хоть какой-то вариант…более-менее безопасный. Это что, я из ненависти к
человечеству, по-вашему, или только ради денег?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Что вы, Николай! Для нашего дома такие простые мотивы – они очень уж простые были бы. За что я его и люблю!
НИКОЛАЙ. А что же вы меня обижаете, Александра Федоровна, что я бабу себе найти не могу? Любой дурак себе бабу найдет…какую-нибудь.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. А вам, значит, подавай такую, каких на свете нет.
НИКОЛАЙ. Ну, вот если бы такую как вы, только…
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Не такую старую?
НИКОЛАЙ. Я вас огорчил?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Что вы! Я себя девушкой на выданье не считаю!
НИКОЛАЙ. Тогда что от меня требуется?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Я просто намекаю,  что с Богданом бороться не так просто. Наши мелкие пакости он, похоже, не заметил, роман обернул в практическое русло. А подкупать его бесполезно, потому что кое-что ему интереснее денег.
НИКОЛАЙ. То есть мне пора закрывать лавочку?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Мне бы лично этого не хотелось.
НИКОЛАЙ. А вот что, скажите, вас на моей стороне держит? Я понимаю, память, ностальгия. Но для памяти ведь целый дом не нужен. Взяли бы какой пиджак своего профессора – и вперед, за капремонт с отселением!
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Да есть здесь еще кое-что, кроме старого пиджака. Люди! Вот такие, как Богдан, они как  раз простые слишком. Не за что глазу зацепиться.
НИКОЛАЙ. Может, наша сложность нас еще как-то выручит, а?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА (пожимает плечами). Мелкие козни, наверное, прекращать пора.
НИКОЛАЙ. Окей, Глебушку с довольствия снимаю. А Даниловна пусть сама решает, она за идею работает.

Николай уходит, из окна высовывается Даниловна.

ДАНИЛОВНА. Ах вы бесстыдники, ах вы политиканы! Народу надежду дали, всех запрягли, а сами в кусты! И из-за чего? Из-за каких-то безобразных теорий! Вам, Александра Федоровна, я больше всех удивляюсь! Вы что, хозяйка медной горы, или царевна египетская? Что вам надо, объясните мне, что вы все воду мутите, что вы с этого имеете? Я так поняла, какое-то сексуальное удовольствие, да? Мы же с вами ровесницы, постыдились бы! Пойду за вас свечку за упокой поставлю, может – успокоитесь.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Ох, Даниловна, ставьте, пожалуйста, я вашей домашней магии не боюсь! А лучше валерьяночки выпейте, больше пользы будет. И не сердитесь так. Я лично на вас совсем не обижаюсь, вы такая интересная!

Картина десятая

Глеб у себя дома. Он сервирует журнальный столик:  ставит  бутылку водки, граненый стакан, солонку, кладет на тарелку несколько ломтиков хлеба.

ГЛЕБ. Трава пробуждает воображение, а водка – совесть…(наливает в стакан водки). Нет, не так. Дым и туман дают силу воображению, а чистый спирт открывает шлюзы сострадания. И мало кому удавалось следовать одному, не изменяя другому. Но глупая женщина Валентина… Странная женщина Валентина, ради тебя я иду чужими путями, ибо верю, что любовь объединит  противоположности. (Выпивает водку, морщится, грызет хлеб). Надо, Глебушка, надо (наливает себе второй стакан).

Затемнение.

Конец первого действия.


Второе действие
Картина одиннадцатая

Во дворе расставлены столы, на них выпивка и закуска. Мы застаем героев в разгаре свадебного банкета. Анастасия в свадебном платье, Богдан  в костюме.  Гости – все жильцы дома, и еще оператор, тот самый, с телевидения. Жених и невеста сидят за столом, тихо переговариваются, рядом – Юзик. Многие гости уже разбрелись по двору. Оператор и Глеб подошли к стене дома. Глеб прикладывает к стене транспортир.

ГЛЕБ. Видишь, восемьдесят градусов. А должно быть девяносто. Чистая арифметика! Только для хорошего кадра надо инструмент побольше сделать.
ОПЕРАТОР. Да, идея. Но мы два раза одними путями не ходим.
ГЛЕБ. Ну, вставь хоть в свадебное кино.
ОПЕРАТОР (глядя на Глеба в камеру). Давай, скажи что-нибудь.
ГЛЕБ. Дорогая публика, наша свадьба проходит в Пизанской башне. Нет, не в той Пизанской башне, а в той, что на Грушевке (хихикает). В крупнопанельной Пизе (хихикает, кривляется).
ОПЕРАТОР. Все, готов (опускает камеру, а к Глебу возвращается серьезность). Слушай, а ты чего не пришел, когда мы новости снимали?
ГЛЕБ. Да как-то ломало.
ОПЕРАТОР. Теперь не ломает?
ГЛЕБ. Тут же движуха! Пойдем, у жениха прощения попросим, тоже кадр будет.
ОПЕРАТОР. Я-то перед ним чем виноват?
ГЛЕБ. Просто посмотришь, как пойдет. Это же кино!

Подходят к Богдану.

ГЛЕБ. Богданчик, дорогой, прости меня, грешного, что я над твоей дверью измывался.
БОГДАН. Так это ты? А я думал – бомжи.
ГЛЕБ. Честно не обижаешься?
БОГДАН. Ну, что тебе - морду бить? Так ты и сам уже на куски разваливаешься. Лучше заявление мое подпиши.
ГЛЕБ. Да ты что! Я же ни писать, ни читать не умею.
ОПЕРАТОР. Давно?
ГЛЕБ. Уже сутки. С тех пор как с травы на водку перешел. Алкоголь – зло, так и запиши.
ОПЕРАТОР. Ну, народ...
БОГДАН. Да, болото - не народ. Кулаком ткни – увязнешь.
ДАНИЛОВНА. Народ тебя не устраивает, значит? А чего же ты нас позвал, кормишь-поишь, подарки берешь? Отравить, может, хочешь?
БОГДАН. Не надо заводиться, Даниловна.
ДАНИЛОВНА. А как ты нас всех обозвал?
БОГДАН. К вам это не относится. Вы дама крепкая.
ДАНИЛОВНА. Да! И стояла на своем, и стоять буду! Тебе здесь не место, раз наши интересы не уважаешь.

Богдан молча вздыхает

ДАНИЛОВНА. Унитаз починить не может, а 12 этажей восстановить думает. Аника-воин нашелся!
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Даниловна, ну неудобно, праздник же. Давайте про унитаз  завтра. Лучше спойте нам что-то народное, как вы умеете.
ДАНИЛОВНА. Сама пой, певица!
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. А что, друзья, действительно, застольное пение, оно ведь объединяет. Давайте вспомним эту хорошую традицию!

Григорий Ильич запевает «Варшавянку», другие к нему присоединяются. Не поют только Юзик и Богдан.

БОГДАН (Юзику). И часто вы так?
ЮЗИК. Когда Коля свою дискотеку открывал, то каждую неделю пели, мой хороший. И красиво пели!  В кризисные моменты потребность в гармоничных звуках и возвышенных картинах становится сильнее. Потом увидели, что дискотека ничего не меняет, ну и песен стало меньше.
БОГДАН. Ого! Так это песня со смыслом?
ЮЗИК. Конечно, мой хороший. Если просто говорить, то неспокойно народу, вот они  и объединяются в общем хоре. Если сложно говорить, то хаос всегда порождает из себя что-то …Первобытный хаос, как ты знаешь, породил этот мир. А наш маленький хаос порождает «Варшавянку». Я чувствую, что-то и сейчас будет, и посерьезнее дискотеки. Но у меня слуха нет, хотя мне тоже неспокойно, и я могу оценить. А вот ты бы, мой хороший, курить бы все-таки бросил, может, больше равновесия стало бы. А то уже и шорохи какие-то по ночам, и стоны.
БОГДАН. Это у тебя, что ли, бред такой? Мол, сигарета – источник мирового зла. Я  думал, вы, психи, чертей каких-нибудь видите или гуманоидов.
ЮЗИК. Никакой не бред, мой хороший, у меня просто папа от рака легких умер. А я, наверное, мог его остановить.
БОГДАН. Ну, я-то тебе не папа, да?
ЮЗИК. А если про гуманоидов… (умолкает на полуслове, как раз когда умолк и хор).
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Друзья мои, как все-таки здорово, что у нас такой радостный повод для собрания! Все мы знаем Настю, знаем, как долго она ждала свою судьбу. И вот пришел простой и открытый парень, Богдан, и жизнь забурлила. Богдан, мы надеемся, что вы не только составите счастье Насте, но и, так сказать, поделитесь своей витальностью со всем домом! (Чокается с Николаем, выпивает.)
БОГДАН. Чем-чем поделюсь?
АНАСТАСИЯ. Витальность – значит жизненная сила.
БОГДАН. А…Ну, я подумаю, как я это могу сделать.
ГЛЕБ. Точно, Богдан, у меня тоже только неприличные мысли.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Глеб, что вы себе позволяете!
ВАЛЕНТИНА. Давайте же и за детишек наконец выпьем. Я так мечтаю, чтобы здесь забегали маленькие хорошенькие карапузики. Мальчик и девочка, двойняшки, кудрявые такие. (Выпивает, не дожидаясь остальных.)
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ну, какие карапузики, Валя, какие карапузики? Песочница в падающей башне – это же страшный сон!
ГЛЕБ. Ильич, ты не прав. Это не страшный сон, это страшная сила! Кустурица!
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Какая еще кустурица?
ГЛЕБ. Темный ты, Ильич, как валенок. Не какая, а какой. Кустурица великий. Вот мы сидим здесь, внутри этого кино – а он бы его так снял, что все бы плакали. Если бы мне предложили у него поработать – я бы хоть прачкой, хоть помощником дворника, кем угодно пошел бы. Даже с травой завязал бы, ей-богу. Это же гений!
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Ну и что - гений? Детей все равно жалко.

Б о г д а н наблюдает за их разговором  со слегка брезгливым интересом, потом встает.

БОГДАН. Дайте я все-таки скажу. На правах жениха, может, теперь хоть услышите.
ВАЛЕНТИНА (хлопает в ладоши). Просим!
БОГДАН. В общем, вы думаете, наверное, что вот это (показывает жестом наклон) –  уже навсегда, пока все не развалится. А я узнал, что таких домов по стране – около сотни. И это уже стало научной проблемой. У нас есть институт градостроительства, они год назад придумали технологию, как починить. И им нужно ее где-то проверить. Наш дом подходит. Нам даже ничего особо делать не надо. Одно только – написать коллективное письмо. Если все жильцы подпишутся, то есть очень хорошие шансы. Ну, так мне сказали в институте. Это даже не жалоба, просто заявление, потому что старые бумаги потерялись. Давайте не будем упускать эту возможность.
НИКОЛАЙ. Горько!
ВАЛЕНТИНА, ГЛЕБ. Горько!
ВСЕ ГОСТИ, КРОМЕ ЮЗИКА. Горько, горько!
БОГДАН. Да погодите вы кричать, важное ведь дело.
ВСЕ ГОСТИ. Горько, горько!

Анастасия встает и обнимает Богдана, молодые целуются, оператор снимает.

ВАЛЕНТИНА. Как хорошо, правда, Глебушка? Настоящая свадьба. Еще только танцев не хватает.
НИКОЛАЙ. Танцы будут, не вопрос. (Говорит в телефонную трубку.) Давай, врубай.

Из цокольного этажа раздается громкая музыка. Гости начинают танцевать. Богдан сидит в печали. Николай садится рядом с ним.

НИКОЛАЙ. Слушай, сосед, ну что ты уперся – ремонт, ремонт. У нас же здесь
культовое место, достопримечательность. А ты хочешь сделать обычный унылый дом в спальном районе. Кому это надо, зачем?
БОГДАН. Мне. Не люблю, когда в стенах дырки. Ты-то здесь не живешь.
НИКОЛАЙ.  Я здесь вырос. Был тем самым кудрявым карапузиком в падающей башне. И ничего, как видишь, жив-здоров, относительно бодр.
БОГДАН. Скажи еще, что хочешь сохранить светлые детские воспоминания.
НИКОЛАЙ. Не без этого.
БОГДАН. Не верю.
НИКОЛАЙ. Во всяком случае, это ресурс. Цоколь уже под дискотеку занят, но есть ведь еще пустые квартиры. Это жить в них не фонтан, а гостиница для любителей – в самый раз. Жалко, времени нет заняться. А ты, я вижу, парень бойкий. Я бы мог инвестировать, доходы – пополам. Если постараешься, через пару лет и переехать сможешь.
БОГДАН. Иди ты с такими доходами! Еще посреди стрельбища гостиницу сделай!
НИКОЛАЙ. А вот это ты зря. Здесь вероятность ЧП – только чуть больше, чем за рулем. И в разы меньше, чем на стрельбище, на парашюте, даже на тарзанке.
БОГДАН. Дурдом.
НИКОЛАЙ. Ты о чем?
БОГДАН. Да обо всем этом. Моя бывшая, когда меня выставила, сказала: мол, беда моя в том, что никого не слушаю, только себя. Ну вот, я теперь и стараюсь. Только слышу почему-то сплошной бред.
НИКОЛАЙ. Почему бред?
БОГДАН. Потому что нормальные люди не будут строить бизнес-планы, когда нет элементарной безопасности. А падающую башню никто в здравом уме безопасным местом не назовет. Да вы же все сами Юзику пластилин носите! Значит, я в дурдоме поселился, да еще и жену здесь себе нашел.
НИКОЛАЙ. Бред – это все равно лучше, чем кошмар. Бред иногда похож на яркий и интересный сон.
БОГДАН. Да нет у меня никаких кошмаров!
НИКОЛАЙ. А у меня есть. И у многих здесь, думаю.  Лучшие зрелища для так называемого нормального человека – это бегущая вода, горящее пламя и чужие кошмары. Дзынь? (Пока говорит, наливает водки себе и Богдану, чокается с ним, выпивает, уходит).

К Богдану с Анастасией подходит Александра Федоровна с бокалом вина в руке.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Я, Богдан, краем уха слышала ваш разговор. Мне приятно, что вы хотя бы стараетесь нас понять. Настя знает, у нас через неделю традиционный праздник нашего дома. Приходите вдвоем, познакомимся поближе.
БОГДАН (поднимает рюмку, чокается с ней). Я уже предвкушаю. Дзынь!
Александра Федоровна уходит. Богдан наливает себе водки в большой бокал, начинает пить.
АНАСТАСИЯ. Ты бы поосторожнее, а?
БОГДАН. О какой осторожности ты …мне….здесь….говоришь (допивает, роняет голову на руки).
АНАСТАСИЯ. Милый, ну пожалуйста, не надо засыпать прямо здесь. Я понимаю, тебе сейчас тяжело, но, пожалуйста, не надо портить картину нашего праздника вот этим глупым пьяным храпом. Ведь так редко у нас во дворе бывает что-то красивое, редко люди собираются и поют, танцуют, говорят по душам, и в разговорах редко звучат настоящие слова от сердца. А сегодня было несколько таких моментов, и это главное. Идем, милый, я отведу тебя домой, и этот день закончится хорошо, и наша свадьба запомнится нам надолго, и будет ярким огоньком надежды в череде пока что унылых будней.
БОГДАН (встает). Я понял.

Шатаясь, идет к дому, Анастасия с ним.

Затемнение.

Картина двенадцатая

Утро. Богдан  встает с супружеского ложа, достает из-под кровати гантель, сдирает со стены лист обоев и начинает с размаху бить по стене, пытаясь расширить трещину.В дверях появляется Анастасия.

АНАСТАСИЯ. И это уже делали, даже на моей памяти.
БОГДАН. Хочется все здесь взорвать.
АНАСТАСИЯ. Успокойся, Богдан. Люди такие, какие есть. Помнишь, Александра Федоровна говорила вчера про жизненную силу. Если ты ей уже с кем-то поделился, то со мной. Я найду работу получше, ты, может, откроешь свое дело, и мы просто переедем.
БОГДАН. А иначе, значит, никак?
АНАСТАСИЯ. Сходишь на наш карнавал мечты – поймешь.
БОГДАН. Что еще за карнавал?
АНАСТАСИЯ. Это Александра Федоровна еще с покойным профессором придумала. Он очень любил все английское и все православное. Ну, вот и придумали, как праздновать Хэллоуин благочестивым способом. Все кого-то изображают, но не чертей и вурдалаков, а хороших людей.
БОГДАН. Делать вам нечего.

Звонок в дверь. Богдан убегает переодеваться, Анастасия возвращается с журналисткой и оператором.

ЖУРНАЛИСТКА. Новый шеф захотел показать, что СМИ решают реальные проблемы. Так что начинаем сначала.
БОГДАН (скептически). Пруха, значит, пошла?

Оператор наводит камеру на ободранные обои, но Анастасия закрывает стену собой.

ОПЕРАТОР. Ты что, мы же договаривались.
АНАСТАСИЯ. Поговорить мы договаривались, а не мой бардак всей стране показывать. Раз  в жизни, случилось ЧП – и сразу про  него кино.
ЖУРНАЛИСТКА. Нет, зря мы все-таки пришли.
БОГДАН. Снимите у меня в квартире, там бардак тот еще. Настя, отведи (дает ей ключи).

Анастасия нехотя уходит с журналистами. Богдан включает радио.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ РАДИОПРИЕМНИКА. Как человек приходит к победе и становится чемпионом? Что он чувствует в момент неудач? Как с этим справиться, и все равно победить? Это знает чемпион «Формулы-1” Джонсон Баттон, лучший гонщик планеты. Нельзя зацикливаться на неудачах, нужно неудержимо стремиться вперед.

Богдан крутит ручку выбора программ.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ РАДИОПРИЕМНИКА. Позитивное мышление помогает вам понять, что вы сами формируете обстоятельства, в которых живете. И значит, можете сделать свою жизнь такой, как вы сами хотите.

Богдан выдергивает шнур из розетки. В комнату входит Юзик.

ЮЗИК. Ты вчера про гуманоидов спрашивал, мой хороший, смеялся надо мной. А смеяться нечего. Они опять появляются и говорят, что  эксперимент скоро закончится. Меня это пугает, и очень сильно.
БОГДАН. Какой эксперимент, где появляются, что ты несешь, Юзик?
ЮЗИК. В пустой квартире, прямо на нашем этаже. А эксперимент – вся эта жизнь под углом. И ты тоже подопытный. Они обычно мысленно разговаривают, но сегодня ночью их и увидеть можно будет. Ну, так они сказали. Ты не мог бы сходить со мной на встречу? А то я боюсь, что меня похитят.
БОГДАН. А толку ходить? Я когда в милиции работал, у меня товарищ до белой горячки допился. Воображаемых тараканов не передавишь.
ЮЗИК. Ты из милиции? Может даже из органов?
БОГДАН. Уже нет. Мне там не понравилось.
ЮЗИК. И ты ушел, знаешь все их темные делишки, и тебя не преследуют?
БОГДАН. Да кому я нужен, брось молоть чепуху!
ЮЗИК. Ну пожалуйста, ну сходи со мной сегодня ночью. Если ты ничего не увидишь, я тебе поверю, честно.
БОГДАН. Ладно, первый и последний раз.

Пока они разговаривают, приходят Анастасия с журналистами.

БОГДАН. Ну что, пообщались?
ЖУРНАЛИСТКА. Я все поняла. Здесь нельзя снять репортаж. Здесь можно снять только художественный фильм. Арт-хаус в стиле “Твин Пикса”.
ОПЕРАТОР. Пиши сценарий, я участвую. Я думаю, малобюджетный вариант потянем.
ЖУРНАЛИСТКА. Серьезно?
ОПЕРАТОР. А что? Надо же когда-то начинать.
БОГДАН. И кому нужно ваше кино?
ЖУРНАЛИСТКА. Вы хотите узнать о практической пользе художественного вымысла? Видите ли, Богдан, большинству нормальных людей свойственно фантазировать. Без этого других людей не поймешь.
БОГДАН. Ну, значит, я ненормальный.
ЮЗИК. Зачем на себя наговариваешь, мой хороший!
БОГДАН. Ладно, зато у меня есть для вас хорошие кадры. Приходите сегодня часов в одиннадцать. Юзик обещал гуманоидов подогнать. Будете первыми, кто снял живых инопланетян.
ЮЗИК. Богдан, мы так не договаривались.
БОГДАН. Но они же тебе разрешили других людей приводить, правильно? Вот и послужи прогрессу.

Затемнение.

Картина тринадцатая.

Ночь, лестничная площадка. Богдан стоит в ожидании, подходят журналисты.

ЖУРНАЛИСТКА. И что мы будем снимать? Вы же не рассчитываете действительно встретить инопланетян?
БОГДАН. Ну, интерьер снимите. Нас с Юзиком можете. Я никогда не был артистом, вот и попробую.
ЖУРНАЛИСТКА. Вы издеваетесь?
БОГДАН. Я же вас на аркане не тянул.
ЖУРНАЛИСТКА. Но зачем вам это, объясните!
БОГДАН. Да я, в общем, ради Юзика стараюсь. Как-то жалко мне его, что ли.
ЖУРНАЛИСТКА. А ему зачем?
БОГДАН. А я еще в милиции понял: людям иногда помогает, если их беду просто увидят со стороны. А три свидетеля, тем более с камерой – это ведь лучше, чем один, правда?
ЖУРНАЛИСТКА. Везет мне на народных целителей.

Богдан звонит в дверь.

БОГДАН. Выходи, уфолог, это мы.
ЮЗИК (выходя из двери). Они сегодня что-то молчат. Может, передумали?
БОГДАН. Ты что, контакт цивилизаций так просто не прерывают.

Все подходят к закрытой двери, Юзик открывает, Богдан зажигает фонарик, все заходят. Дальше голоса доносятся из-за двери.

БОГДАН. Ну и срач здесь.
ЮЗИК. Вот, вот, смотри.
БОГДАН. Что? Эта тряпка прилетела с другой планеты? Пахнет кошачьей мочой. Фу. На Марсе кошки вообще не подмываются.

Журналистка визжит.

БОГДАН. Девушка, с вашей профессией к мелким грызунам нужно относиться спокойнее.
ЮЗИК. Смотрите, следы.
БОГДАН. Покажи свои тапочки. Точно. Володя, можешь снять след годичной выдержки.
ЮЗИК. Но здесь же все-таки как-то необычно, правда же?
ОПЕРАТОР. Ага. Я в детстве в деревне что-то похожее видел. Родители ничейный дом купили, и мы в первый раз зашли. В домах, где кто-то раньше жил, всегда как-то... немного как в кино.
БОГДАН. Ну что, Юзик, еще где-то гуманоидов искать будем? В шкафу, в унитазе, говори где.
ЮЗИК. Нет. В унитазах гуманоиды не водятся (начинает истерически хохотать).

Герои возвращаются на лестничную площадку. Юзик по-прежнему хохочет.

ЮЗИК. Ой, не могу. Гуманоиды в унитазе. Как глисты. Маленькие, зелененькие. И дохлые! Богдан, мне кажется, они насовсем замолчали.
БОГДАН. Теперь спать иди.
ЮЗИК (прекращает смеяться). Богдан, но ты знаешь, мне все равно тревожно.
БОГДАН. Мне тоже. Если живешь в падающей башне, то и должно быть тревожно. Только гуманоиды здесь не при чем.
 
Затемнение

Картина четырнадцатая.

ДАНИЛОВНА у себя дома на кухне, пишет письмо.

Здравствуй, братик!
Давно тебе не писала, потому что все мои новости ты и так знаешь. А сейчас решила, по телефону ведь все не скажешь, да ты не слышишь толком. Давно пора сходить к врачу, пусть слуховой аппарат выпишет.
Вчера у нас произошло неприятное, то есть стало совсем ясно, что оно произошло. Один наш сосед, новый, ты его не знаешь, решил добиться ремонта в нашем доме. И взялся так основательно, что, мне кажется, у него получится. Ты понимаешь, что тогда родительское наследство останется без движения. У меня сердце болит от несправедливости, ведь сколько нервов мы в него вложили, не говоря уж о деньгах.
А на той неделе мне опять звонила Оля, говорила, что в следующем году на
исполкоме точно собираются рассматривать вопрос об улучшении жилищных условий при сносе домов. Об улучшении! Но после ремонта нас это уже не будет касаться.
Наверное, зря ты тогда не взял кредит. Но ведь никто не мог такое предвидеть. А теперь, получается, я виновата, что отговорила. Что мне делать, чтобы ты на меня не держал зла? Я могу переписать на тебя свою долю, мне все равно помирать скоро. А Катька пусть сама, я ведь ей ничем не обязана, и вообще у нее мужиков всегда хватает.
Было бы, конечно, хорошо, если бы Мишка и Деник подкараулили этого Богдана и проучили. Он не сильно здоровый, вдвоем бы справились. Живет, кстати, теперь надо мной, краны не выключает. Правда, сейчас переселился к Настене с пятого этажа. Нет, наверное, кости ломать ему все-таки не надо, Настена же не виновата ни в чем, а ухаживать потом ей.
Мне кажется, он еще косо на меня смотрит, потому что думает, что я какие-то
темные дела кручу. Живу одна, а хочу пять человек жильем обеспечить. Не
понимает, что у этих пяти человек реально никакого жилья нет. Может, если бы ты, и мальцы, и Машка твоя, и Катька еще, приехали и недельку здесь пожили, так у него бы совесть и проснулась. Совесть у него какая-то есть. А мне бы веселей было.
Ну вот все и сказала. Если что надумаешь, пиши. Или звони, иногда хотя бы. Я-то пока хорошо слышу, а здесь ни одного родного человека. Все считают, что я живу пустыми фантазиями, и надо мной смеются.
Всего хорошего.
Твоя сестра Кристина.

Картина пятнадцатая.

Квартира Александры Федоровны. Здесь много места, так что в ней свободно расположились жильцы дома. Они одеты более нарядно и ярко, чем в обычной жизни, хотя это не карнавальные костюмы. Но видно, что Валю вдохновлял образ монахини, Глеба – художника, Григория Ильича – делового человека, а может быть, партийного функционера, Даниловна вспоминала о каком-то фольклорном коллективе, Николай – о службе в армии. Ну а хозяйка салона – она и есть хозяйка салона. Вообще, жильцы здесь выглядят значительно лучше, чем в предыдущих сценах, не только наряднее, но и как-то в целом красивее и вдохновеннее.
Гости распространились по помещению, Александра Федоровна встречает вновь приходящих. Это Богдан и Настя. Их костюмы ничего определенного не выражают. Они вручают хозяйке цветы и конфеты.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Анастасия, вы сегодня не в образе?
АНАСТАСИЯ. Моя мечта почти сбылась. Это ничего?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Это дело добровольное. А новые мечты обязательно будут.

Богдан и Анастасия проходят дальше. Из-за стола встает Валентина.

ВАЛЕНТИНА. Друзья, я что хочу сказать. Скоро в третьем детском доме начнутся новогодние утренники. Детишки там так рады любому вниманию взрослых! Дорогие подарки не главное, какие-нибудь блокноты и фломастеры купим, и хватит. Главное, чтобы к детям приехали, рассказали о мире вокруг, о большой, как говорится, жизни!
ДАНИЛОВНА. Я пирожков могу напечь. Ну и девчонок печь поучить, если на кухню пустят.
НИКОЛАЙ. Что-нибудь посущественнее тоже можно. Ну, в пределах разумного. По пару кило мандаринов на каждого я бы потянул.
ГЛЕБ. Фломастеры тоже надо. Я их комиксы рисовать научу.
БОГДАН. Не рано будет – комиксы? В детдомах ведь совсем малышня.

Настя дергает Богдана за рукав.

БОГДАН. Чего ты?
АНАСТАСИЯ. Не мешай человеку мечтать. Это же все понарошку. Никто никуда не поедет.
БОГДАН. Как это не поедет?
ГЛЕБ. Ты знаешь, когда совсем малышня рисует комиксы, это получается особенный жанр. Я лично тащусь. И в пять-шесть лет – уже не рано.

Богдан пожимает плечами.

ГЛЕБ. Да, и кстати, раз речь зашла о дошкольниках. У меня есть новый сюжет для кино. Про маленьких пионерчиков. Понимаете, да, про пионерчиков, но совсем маленьких, нужны как раз вот такие артисты, как в детдоме. Это будет история, ну, вроде как Тимур и его команда. Только детям не двенадцать лет, а пять или шесть. И они, значит, как тимуровцы, озабочены, как всем бабкам дрова попилить. И самое смешное, что этим и занимаются, как говорит нам первоисточник. Ну, конечно, им тяжело, в процессе распила некоторые отрезают себе руки и ноги.
ВАЛЕНТИНА. А Мишка Квакин, ему тоже шесть лет?
ГЛЕБ. Нет, ему двенадцать, как и Аркадию Гайдару, который командует тимуровцами, а не своим полком. Вы понимаете, в чем прикол? Два больших пацана думают, как им лучше построить малышню, парятся по этому поводу, мучительно страдают, а малышня абсолютно счастлива. У Виктора Шкловского это называется «остранение», пишется с грамматической ошибкой, через одну н. То есть что-то среднее между тем, чтобы отстраниться и сделать странным.
БОГДАН. Ты на что намекаешь?
АНАСТАСИЯ. Глеб сейчас рассказывает нам, что чувствует в себе большой творческий потенциал.
БОГДАН. Обалдеть. Кругом одни режиссеры. Ну и когда приступаешь к съемкам?
ГЛЕБ. Полного бюджета пока нет, но с оператором у нас уже есть договоренность. А артисты для такого сюжета в любом театральном кружке найдутся.
БОГДАН. Ну да, можно закрутить и без денег, если захотеть. А потом у нас же фестиваль любительского кино есть, можно туда.
ГЛЕБ (немного грустно). Да, есть, конечно.

Анастасия снова дергает Богдана за рукав.

БОГДАН. Ну что? Почему этого нельзя сделать, это же не контакт цивилизаций?
АНАСТАСИЯ. Можно, но не сейчас.
БОГДАН. А что сейчас?
АНАСТАСИЯ. Люди просто отдыхают. В такой ситуации, как мы живем, только хорошее воображение и спасает.
БОГДАН. Кстати, а Юзика на эти посиделки не зовут?
АНАСТАСИЯ. Наверное, грустит по своим гуманоидам, вот и не пришел.
ГЛЕБ. По мне так, Богданчик,  лучше как Юзик, чем как ты – видеть не дальше своего носа. Ты же вождь – а куда свою харизму засунул?
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ (Богдану). А я лично предполагаю, что и о светлом будущем вы иногда мечтаете. Просто не любите лишнего пафоса.

Богдан пожимает плечами.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Дамы и господа, кто еще хочет поделиться своими мечтами?
ДАНИЛОВНА. Будь моя воля, я бы тоже всех вас в гости позвала. Только не здесь, а на деревне. Кабанчика бы забили, колбас наделали, все вместе свежины поели. А потом петь до рассвета, как у нас когда-то в клубе. И зачем я в этот дурной город рвалась?
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Что-то вы сегодня, Даниловна, то ли мечтаете, то ли плачетесь. У нас же праздник!
ДАНИЛОВНА. Так это дураку ясно: в деревню я уже не вернусь.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Иногда мечты и сбываются. Настя, расскажите.
АНАСТАСИЯ. Вы же видите. Я в прошлом году рассказывала, что отправляюсь в путешествие с большим ученым. Вот мой ученый и мое путешествие (показывает на Богдана).
БОГДАН. Спасибо, что не инопланетянин.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Богдан, не воспринимайте все так буквально. Вы вот о чем мечтаете?
БОГДАН. Я обычно делаю, а не мечтаю.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. В прошлом году то же говорил Николай. А сегодня и он пришел в образе. Николай, поделитесь свой мечтой?
НИКОЛАЙ. Моя мечта не сбудется.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Не важно. Мечты самоценны.
НИКОЛАЙ. Хорошо, сами напросились. Помните, когда меня выперли с третьего курса, я пошел служить в спецназ. И раз отправили нас на какой-то митинг наводить порядок. Я и не задумывался, о чем там митинговали, был приказ –  я выполнял. А со мной Сашка был, ну, знаете, мы с ним с детства вместе. В оцеплении мы рядом стояли. И тут толпа взбесилась, стала бросать камни. Один попал в Сашку, прямо в голову. Как его хоронили, вы сами помните. А потом я  еще встретил однокурсника, который был в той толпе. Умный парень, я его всегда уважал. Мы поговорили, и я понял, что по сути-то толпа была права. Не в том, что Сашку убили, а том, что собрались в неположенном месте. Понятна ситуация? Так что единственное, о чем я могу мечтать – это оказаться на том же митинге на месте Сашки.

Пока Николай говорит, у большинства вытягиваются лица, зато  Глеб едва сдерживает смех.  Затем, не обращая внимание на всеобщее оцепенение, начинает громко смеяться.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Глеб, как вам не стыдно. Николай сокровенным поделился, а вы!
ГЛЕБ. Простите, ну никак не могу остановиться. Я не над Саней, вы не думайте. Это я о себе. Я тут просто понял понял:  тихий анашист, ну я то есть,  попал на метадон! А ты, Колян, хоть понимаешь, что метадон с тех пор всем впариваешь?
НИКОЛАЙ. Какой еще метадон?
ГЛЕБ. Дурь такая, крепкая, но якобы не такая вредная, как герыч. Героиновых нариков на нее медицина пересаживает. Якобы, с метадоном завязать проще. Только мало кто завязывает, большинство просто свою дурь теперь на халяву получает, по норме.
НИКОЛАЙ. Ну и где этот метадон?
ГЛЕБ. Да твоя дискотека, это же ежику понятно. Метадон класса А. А вот эти посиделки – класса Б. Так что вы у Коляна дилером, Александра Федоровна.
НИКОЛАЙ. Шут гороховый. Хоть Александру Федоровну не трогай, она тебе в матери годится.
ГЛЕБ. А знаешь, Колян, в чем твоя ошибка, почему ты ни главным буржуином стать не можешь, ни всех вокруг вылечить? Ты же не просто эту дурь толкаешь, ты сам гребешь ее полной ложкой!
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Граждане, надо как-то прекратить это безобразие!
БОГДАН. А чего, нормально сказал парень, даже до меня дошло.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Богдан, что вы такое говорите! Так смеяться над чужим горем – это же аморально!
ГЛЕБ. Ильич, а я давно тебе говорил: сила в красоте, а не в морали. Богданчик, а ты уже заходи со своими петициями, я подпишу! Хватит Коляну массовку создавать!

В комнату вбегает Юзик.

ЮЗИК. Хорошие мои, надо уходить. Дом скоро упадет, может, даже сегодня.
БОГДАН. Тебе это инопланетяне сказали?
ЮЗИК. Он и без гуманоидов упадет. Сильнее стал скрип от ветра, камушки на стенах такие выпуклые, что вот-вот осыплются, и перекрытия на балконах напряглись, как мускулы у штангистов, и так же вздрагивают, как будто из последних сил.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Не морочь нам голову, Юзик. Ученые сказали – пять лет еще есть.
ЮЗИК. Кстати, а ученый этот мне сразу не понравился. Он настоящий ученый, вы уверены?
НИКОЛАЙ (слегка смущаясь). Нормальный ученый, кандидат наук, член какой-то академии.
ЮЗИК (Ильичу). И, послушайте, дядя Гриша, я ведь все время внизу с пластилином, вы знаете. Так вот, никогда еще так не бывало, чтобы новые трещины в пластилине в тот же день появлялись. А одну, прямо в камне, я вчера не успел замазать. Так вчера я в нее только ручку от шпателя засовывал, а сегодня – всю лопатку.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. А вот это уже серьезно. Вы как хотите, а я пошел. Инопланетяне таких деталей не надиктуют (идет к выходу, некоторые тоже встают).
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Я надеюсь, все мы так паниковать не будем, правда?  Николай, вы ведь нам гарантировали, это же все было проверено и перепроверено?
НИКОЛАЙ. Ну, в пределах возможного. Я бы все-таки поостерегся. Мало ли что? А у параноиков на такие вещи чутье. Вот, Богдан как бывший мент должен знать.
БОГДАН. Юзик, твой барометр еще сколько времени нам дает?
ЮЗИК. Если честно, минут двадцать.
ГЛЕБ (Богдану). Идем, Петровича с шестого этажа заберем, он пьяный спит.
(Николаю). Колян, а ты крикни что-нибудь из своей дискотеки, чтобы все живые  спускались.
НИКОЛАЙ. Зачем из дискотеки? (Говорит в телефон.) Давай, включай аварийку.

Жильцы, кроме хозяйки квартиры, идут к выходу под слова репродуктора:
«Эвакуация, опасность обрушения. Просьба всем как можно быстрее покинуть помещение».

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Но как же так? (начинает метаться по комнате, собирая в  охапку разные предметы, включая старую мужскую одежду).

Затемнение

Картина шестнадцатая.

Во дворе - все жильцы дома. Людей, в том числе незнакомых, больше, чем мы видели раньше. Многие с сумками, рюкзаками, чемоданами. Последними приходят Глеб и Богдан, они несут крепко спящего мужчину, кладут его прямо на землю.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Может, все-таки ложная тревога?

Слышен очень сильный грохот. Дом развалился. Несколько секунд молчания, затем – крик Даниловны:

ДАНИЛОВНА. Ой, горе-то какое! Осиротели, потерялись, под голым небом остались! Ай-ай-ай! Куда же ты, Господи, нас выгоняешь, на кого бросаешь? (дальше тихо воет без слов).
ВАЛЕНТИНА. И все! И все! И все! Все на фиг! Все к едрене фене! А с нас и взять нечего, совсем больше нечего!

Валентина истерически хохочет. Глеб подходит к ней, пытается успокоить.

ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Женщины, хватит голосить. Главное живы все.

Даниловна подходит к Ильичу, опирается на его руку.

ЮЗИК. Зато, может, теперь нам даже настоящие квартиры дадут.
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. Могут и просто три копейки выплатить, а потом стариков – в дом престарелых,  молодых – куда хотят.
ДАНИЛОВНА. Но это же совсем не честно!
ГРИГОРИЙ ИЛЬИЧ. А что, у нас все такие честные везде?
ВАЛЕНТИНА (приходит в себя). Надо добиваться. Богданчик, на тебя вся надежда. Я теперь что угодно подпишу.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Да, и очень хотелось бы, чтобы в новом доме мы вместе  жили!
ГЛЕБ. Точно! Тогда и дырок в стенах не надо!
ДАНИЛОВНА. Сосед, простишь меня, дуру, что я на тебя несла? Ты парень боевой, берись. Я за тебя молиться буду.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Говорите, Богдан, с чего начинать надо.
БОГДАН (с немного изменившейся интонацией). А надо ли начинать, я вот думаю? Я вас послушал на вашем празднике и понял вдруг: все эти коммунальные тяжбы, они только силы высасывают. Даже если чего-то добьешься.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Так что же нам, под голым небом жить?
БОГДАН. Нет, совсем не под голым небом! Мы же не просто пару метров отвоевать можем – можем вместе что-то настоящее построить. Может, это и есть наш главный шанс. Давайте поедем в деревню, землю по такому случаю  нам легко дадут. Построим там…как сказать….поселение… чтобы каждому хорошо было. У Даниловны, к примеру, музей фольклора, у Глеба – мастерская или даже маленькая киностудия, у вас, Александра Федоровна, какой-нибудь философский клуб. На него из города ездить будут, вот увидите! А на пропитание не так много надо, земля прокормит. Вы же так хорошо умеете мечтать – давайте, осуществим мечту своими руками!
ГЛЕБ. Опаньки.
ЮЗИК. Мой хороший, тебе коммунизм строить не идет. Лучше просто дома.
БОГДАН. Да почему коммунизм? Просто жизнь по своему разумению. Только поверьте в себя, не в мечту как …в философскую абстракцию, в экзистенциональное…экзистенциальное, имплицитно разлитое в окружающем универсуме состояние.  А в то, что вы сами можете взять и сделать! Мои родители, к примеру, простыми колхозниками были – и огромный дом по тем временам отгрохали. У нас, пацанов, у каждого из четверых своя комната была. Ну, у них дальше жилищного вопроса фантазия не работала, а у вас-то с фантазией все супер, я же слышал.
ВАЛЕНТИНА. В какое состояние?
ГЛЕБ. Извини, Богданчик, но я гороха от пшеницы не отличу. Куда мне в деревню?
АНАСТАСИЯ. Видите, Александра Федоровна, до чего ваши карнавалы доводят. (Богдану) Поедем мы в деревню, поедем, только без всяких этих коммун и универсумов. Слава богу, у родителей дом есть, перезимуем. Отдохнешь на свежем воздухе, и снова станешь говорить человеческим языком.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. А как же мы?
АНАСТАСИЯ. Ну, если куда сходить или что подписать, так мы не против. Только куда идти, решайте сами. Нам бы со своими мечтами разобраться.
АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Но мы же совершенно не в курсе… Николай, может вы нами поруководите?
НИКОЛАЙ. Вы же знаете, я здесь не живу. Только на страховку могу рассчитывать. Получу – поделюсь с соседями, в пределах разумного.
БОГДАН. Короче, последний раз спрашиваю, не хотите свои сказки былью делать? Ладно, не хотите как хотите (начинает собирать вещи среди разбросанных тюков).
ЮЗИК. Богдан, а можно я с вами? Как домашний питомец?
БОГДАН. Пошли. Куда же тебе без твоих гуманоидов…

Все трое идут прочь. Григорий Ильич порывается их догнать, но оглядывается на Даниловну и не решается. Богдан возвращается и отдает Глебу листок бумаги.
 
БОГДАН (уже своим прежним тоном). Вот, телефоны ребят с телевидения. Просто совет – не старайтесь втихаря чего-то добиться, на виду шансов больше.

Они уходят окончательно. Глеб достает из кармана спичечный коробок, стопку бумажек.

ГЛЕБ. Ну что, пиплы, я уже неделю не курил, последний корабль заныкал. Поделюсь, раз такое дело. Дунем напоследок, а там, глядишь, и решим, что делать.

Раздает соседям по щепотке травы и по бумажке, все сосредоточенно скручивают сигареты.

Конец.


Рецензии
Очень милая Марина, очень мило написана драма, и дама и рама, и вообще тама у вас интересненько! И в привет мое -
Несчастный Сидоров опять впотьмах напился,
Ока не отражала звезд с луной,
И тучи в небе жизнь лишали смысла,
Неизвестность вырастала тьмой ночной…

Сидоров подумал и заплакал,
Жалея всех как самого себя,
Он вдруг завыл как жалкая собака,
Не замечая вокруг сладостных девчат…

Красавицы из сказочного леса,
Несли ему на крыльях благодать
И Сидоров затих, почуяв беса,
Возжаждав в лонах тайну распознать…

Вдруг дождь полил, но чудные соитья
Продолжали воскресать собою жизнь,
И Сидоров приподнятый открытьем,
Глазами устремлялся только в высь…

О, вот, оно, волшебное созвездье,
Глубина всех сладострастных жен,
На берегу Оки в безумно сладком месте
Сидоров был страшно впечатлен…

О, Боже мой, они все поимеют
От меня прекраснейших детей,
Но кого из них назвать женой своею,
Ведь не развратник - я, и не злодей?!…

Тут милое и славное созданье,
Вмиг Сидорова резво приобняв,
Впустила его в лоно Мирозданья,
Шепча ему на ложе нежных трав:

Не бойся наш могучий повелитель,
Все станут до одной тебе женой! –
И Сидоров зажил как небожитель,
Наслаждаясь их чудесной глубиной…

Игорь Соколов 3   28.05.2011 16:33     Заявить о нарушении
Это у вас такие ассоциации вызвал текст? Даже и не знаю, что сказать...

Марина Куновская   28.05.2011 18:31   Заявить о нарушении
Ах, зачем нам словеса, когда вздрожали телеса?!

Игорь Соколов 3   28.05.2011 23:39   Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.