Почему посещать филармонию

Борька как-то позвонил по мобильному. И плачет:
    - Андрюха, Андрюха! Умер…
    Жду печальных новостей.
    Борька сквозь слёзы назвал кого-то. Я ничего не разобрал:
    - Кто-кто?
    Тогда Борька выразился поразборчивей. То была какая-то нерусская фамилия, я не стал делать вид, что в курсе:
     - А кто это?
     - Самый великий представитель панк-рока. Последний сатанист. Истинный от бога сатанист.
    И снова заплакал. Да, забыл отметить: Боря, конечно, был под мухой. С ним это частенько бывает, так что я даже забыл упомянуть эту особенность.
Умер великий сатанист. Звучало необычно, Но я не стал уж очень удивляться, так  как свыкся с тем фактом, что я не понимаю ни в музыке, ни в музыкантах. Хотя могу назвать два, даже три десятка композиторов. Знаю даже такие фамилии как Шнитке и Шёнберг. Но… когда слушаю музыку, думаю, как Баранкин, о чём-то своём. Все мои посещения филармонии запечатлелись вовсе не памятью музыкальных переживаний.
    Тот, который плакал над умершим панк-музыкантом, то был Борька Радыгин, сын того самого Радыгингна, который, ехав на своей Волге,  свалился с моста и вместе с машиной угодил на открытую платформу товарняка. С тех пор этот мост так шофера и зовут - Радыгинский. Все про это узнали, потому что Радыгин был композитор,  автор «Рябинушки», «Свердловского вальса» и, наверно, посетил каждую школу, каждый техникум города со своим незатейливым концертом. Было бы пианино, а пел он сам. Надо не забыть, что к удовольствию пацанов-хулиганов, вроде меня, он был чуть-чуть под шафэ.
    А был у меня другой приятель тоже Борька, сосед в нашем доме на улице Щорса.. Фамилия Мейерзон.  Был он еврей и даже как-то однажды эмигрировал в Израиль, но не прижился. Вернулся, на что-то там на тамошних евреев обиделся. Так вот ещё до того, как он пробовал эмигрировать, ещё в советский период, он заходит ко мне и предлагает:
- Слушай. Пойдем в филармонию. Слышал объявление: литовские виолончелисты будут играть Чюрлёниса. Чюрлёнис – это настоящий шизофреник.
    В общем -  масть. Ни какой-нибудь Прокофьев-Шестокович с их большевицким сумбуром. Боря вообще и  особенно его папа, которого он звал Пузик, были инакомыслящими. В смысле все - так, а они -  наоборот. Пузик постоянно слушал «Голос Америки», Би-Би-Си, и полушёпотом рассказывал, о чём сообщают «вражеские голоса». Когда мы въехали на новую квартиру,  и мой новый сосед Боря пригласил меня в гости для знакомства, он сразу же и спросил:
     - Ты за кого, за материалистов или за идеалистов?
     Я думаю медленно, как асфальтовый каток, так что не успел ответить, а Борька сам стал рассуждать про свою философскую ориентацию:
     - Я за идеалистов. И бог тоже есть. Но скорее как у Гегеля, абсолютная идея, никакого старика с бородой. Мировой дух.
     Пошли, короче, в филармонию.
     В первом отделении был Гайдн (если я не путаю). Путаю я без какой-то задней мысли. Просто какая-то путалка в голове. Филармонию с Консерваторией путал постоянно. И всю жизнь бы путал, просто когда тысячи по английскому в универе сдавали, запомнилось «filarmonic society» про филармонию. Также и с этим Гайдном (или Гайденом? или вообще не склоняется как Вивальди) . Так вот однажды в году эдак 77-78-ом приходит ко мне незнакомый человек на три-четыре года меня постарше, в хорошем пальто, представился «из военкомата», спросил про мои увлечения, верю ли в какую-нибудь религию, в общем я, несмотря на медлительность моих философских извилин, через три предложения догадался из какого-такого он «военкомата». Но вида я не подал, и на все вопросы «переодетика» отвечал как ни в чём ни бывало, как будто это сосед Борька.
        - Люблю религию, особенно архитектурную красоту церквей. Или Андрей Рублев. Гениально.
        - А как насчет собственно Бога.
        Тут у меня была коварная заготовка.
        В 10-м классе ходил с Кармановым из «А» класса в Клуб Юного Марксиста в университете. Было интересно. Однажды пришел профессор Ким, кореец, но наш русский, говорит с легким татарским акцентом.
        - Суть философии в философском скэпсисе, - говорит Ким с ходу в карьер. 
Я (блин!) прямо чуть не подпрыгнул. Вот бы наша географичка Зинаида услышала или мама Трифонова, она нам про диалектический и исторический материализм растолковывала строго так, мол, все стоять смирно, враг не дремлет.
Я этому «из военкомата» и говорю:
        - Главное в философии, это философский скэпсис. Может и есть, а может, и нет. Может от страхов перед природой фантазии всякие, а может… Раньше вон люди думали земля плоская, а Гагарин полетел и говорит круглая.
        - Как круглая?
        - В смысле, шарообразная.
        Вижу, парню-гэбешнику весело даже стало, давно, видимо, по душам ни с кем не разговаривал. Перешли к следующему вопросу – о музыке.
         - Вы что любите из классической музыки?
Шнитке, Шёнберга я знал только по фамилиям, а вот на «Весну Священную» Стравинского ходил в филармонию, и даже пластинку прикупил и время от времени включал. Чё-то есть.  Главное, конечно, не фугах и каких их там ля минор. Главное, что он, Стравинский,  эмигрант был. Там жил. У них и сочинял. А мы его всё-таки простили, потому что гений и музыка наша русская.
        - Стравинский, отвечаю.
        А он говорит:
  - А я люблю Гайдна, и Брамса, а вообще-то Вивальди.
        Про Вивальди была такая популярная песенка «Вивальди… Вивальди». То, что песенка про Вивальди,  помню, а в чем суть по музыке между ними тремя, полностью перепуталось.
Играют Гайдна. Борька на меня с боку посматривает, следит за моей мимикой. Честно скажу, немножко как-то достает, мешает сосредоточиться, без него всякие апории в голову лезут. Борьке надоело мою мимику разгадывать, он пододвинулся к моему уху и спрашивает:
      - Тебе нравится?
      Я отвечаю в его ухо:
      - Боря, это классика, её трудно понять так сразу без подготовки.
     Боря ещё минуты  2-3 последил за моей мимикой, потом в ухо мне признался:
     - Знаешь, просто не ожидал, что будет такая херня.   
     Справедливости ради, надо сказать, что перерыв наступил довольно быстро, не так, как в оперном бывает.
     Боря уже свободно без шёпота изложил свою точку зрения.
     - Это было первое отделение, для разогрева. Это пока не Чюрлёнис, - я попытался утешить Борю. - Пошли в буфет.
     - Да, пожалуй, - вздохнул Боря.
    Спускаемся, и ба! – встречаю другого Борю.
    - Ни фига себе! – вместо здрасте говорит мне Боря. – Ты чё тут делаешь?
    - Как чё? Пришёл послушать Чюрллёниса. Говорят, он шизофреник,  писал-писал музыку, сошёл совсем с ума и застрелился.
    - Чё тебе тут надо? Чё ты тут делаешь?! Я не пойму! – Боря, который Радыгин, то ли спрашивал, то ли действительно очень сильно удивлялся. По музыке его интонации можно было прочесть  упрёк и даже возмущение, так что я перешёл в наступление:
    - А ты-то сам  что тут делаешь?
    - Я в Чайковке учусь. Мне положено по учёбе посещать и всё это говно слушать. Это не музыка, а говно, слушать нужно «Дип Папл», Цеппелинов.
    Боря Мейрезон тоже  краем уха слышал наш обмен репликами, так что он удовлетворенно жевал бутерброд, запивая газировкой.
    - Послушаем Чюрлёниса. Надеюсь, Чюрлёнис всё-таки будет получше.
    Послушали Чюрлёниса.
    - Ну. И как, -  спрашиваю Борю-соседа.
    - Получше. Но тоже не так, чтобы уж совсем.
    Когда появился подпольный советский рок, я его понял без бутербродов. И Аквариум, и Наутилус. Но, в конце концов, всё это всё равно поднадоело. Был даже как-то на концерте «Дип папл»  (помню, что «Рябинушку» Радыгина сыграли, сорвав овацию, да Моцика, старого битломана,  встретил в фойе) . Всё как-то стало походить на Гайдна-Вивальди. Вообще не могу понять, зачем люди ходят (за хорошие, кстати, деньги) и слушают всех этих кикимор гламурных…. Никогда не понимал людей, которые влюблены в Пугачёву, Леонтьева, тем более, в Кабзона. Так что, каким-то образом, почти случайно я снова оказался в сентябре этого года в оперном театре с Ольгой…
    Первое отделение сидели в партере, во втором  опоздали (кушали мороженое) и нас тетенька-билетёрша впустила в ложу. Там ещё и лучше: ближе и можно зал посмотреть. Зал красивый, я даже достал блокнотик и все эти ярусы наброском начертил. Было «Лебединое озеро». Там есть одно место, которое я помню со  школьных лет. Та-та-та, та-та… Грустный такой мотивчик. Он был где-то в середине спектакля. Смотрю. Появился на сцене балерун с казахским лицом. Вот, подумал я,  новое решение. А то всё какое-то в этом оперобалете  фарфоровое, как в кремлевском полку – лица славянской внешности вытансовывают принцев и прочих героев. Молодцы, хвалю за смелость,  мультикультурность и антиксенофобию... Но вскоре разобрался, что казахский артист пляшет колдуна-антигероя. Всё оставшееся время жалел, что Борьки нет рядом, чтобы ему на ухо поворчать.
      Ольге же понравилось. Она вспоминала,  как ходила с Данькой, когда он был в первом классе на «Щелкунчика» и плакала. Сейчас уже Данька не в первом классе, у него у самого Ванька (год и 5 месяцев). Говорить он Ванька практически умеет (мяу-мя, ав-ав, ко-ко), но не любит, предпочитает показывать пальцем, как дирижер, и всегда танцует, когда играют в Теле-няне заставки.
      Данькина супруга (её тоже Ольгой зовут, так что, чтобы не запутаться, мы добавляем «маленькая», а мою Ольгу я стал звать по отчеству «Евгеньевна») организовала нам посещение концерта Россини. Она поёт в капелле. Пели на итальянском. Исполняли какую-то вещь про богоматерь, которую в нашей филармонии исполняли впервые. В СССР про религию было не принято, так что раньше эту вещь не играли. Я обратил внимание, что Ольгу-маленькую в общем-то не слышно. Может быть, вообще никого, кроме солистов, не слышно. Солистку  зеленом точно было слышно. Я засмотрелся на лица. Лица очень разные. Классических славянских лиц практически не было. Ну может одно-два. Другие какие-то разные. То монглоиды, то южного типа, то с картофельнообразными носами, всякие. Роста разного, комплекции разные: и толстые и тонкие, один с бородой, другой седой, ни как в этих подтанцовках Филиппа Кирокорова, где одинаковые евростандартные полукуклы-полупроститутки. Я был доволен расовым разнообразием и эклектикой хора и оркестра. 
         Я, кстати, ещё и опоздал. Принимал граждан до пяти. Глянул на мобильник: показывает 16:55. Стал собираться, заспешил, вспомнил, что сегодня концерт. Но очень-то не заспешишь. Неделю назад подвернул ногу. Думал, что подвернул, сходил в субботу в травмпунк. Врач - узбек. Сделали рентген. Врач-узбек посмотрел.
- Маленькая трещинка. Вот тут. Посмотрите. Будете гипсовать или купите голеностоп? 
Я сначала подумал, что голеностоп – это медицинский термин, означающий какую-то часть ноги, но оказалась, что  это такая штука, которую пришнуровывают к ноге вместо гипса. Я, конечно, согласился на голеностоп и расписался в отказе от гипсования. Потом спросил, сколько же голеностоп примерно стоит.
- Рублей 1200, примерно.
        Приехали… Данька последние 100 рублей на бензин выклянчил у Ольги Евгеньевны  и за проезд уж я два дня расплачиваюсь мелочью.
        Заковылял. Расстроил Евгеньевну трещиной и ценой голеностопа. Она стала даже на меня кричать, иди, мол,  обратно и загипсуй.  Я бы и пошёл, но как-то неудобно. Потом если гипс, придется костыли покупать, а  в гипсе и с костылями в Филармонию как-то странно, все будут на тебя вместо дирижёра смотреть. 
        Приезжаю домой. Никого нет. Мобильник разрядился. Попробовал зарядить. Он заряжается, но когда пытаешься найти номер, опять разряжается. Телефонов ни чьих на память не знаю. Записок никаких нет. Время  18.15. Начало 18.30. На ноге голеностоп. Я не ужинавши. До филармонии, впрочем, не так далеко. Гардероб в филармонии до проверки билетов. Разделся. Смотрю - никого нет: ни Ольги маленькой, ни большой, ни Данила.
       - Ваш билетик.
       - Меня жена должна была встретить.
       На столике оставлены билеты для опоздавших. Моей фамилии нет. Я к выходу, может,  меня  кто там ждёт. Про себя думаю: да,  Ольга Евгеньевна в фасмажорных ситуциях ведёт себя как-то бесталково. Может быть, даже и разозлился бы. Но не разозливаюсь. Как-то спокойно в «filarmonic society», чинно, благородно, пристойно как в церкви, только без догм и гиен огненных. Билетёрша, видимо, увидела, что я склонен  к разозливанию и говорит:
       - Ладно, проходите.
       Первый кусок слушал на банкетке в вестибюле. Таких опоздавших было человек 10. Играли Брамса. Когда Брамса сыграли, раздвинули штору, опоздавшие пошли в зал, билетёрша предложила опоздавшим садиться на свободный ряд, чтобы не было лишней толкотни, но Данил меня заметил, махнул рукой.
       На потолке герб РСФСР с серпом и молотом.
       Данил говорит:
       - Осталось.
       Ирина, Оли маленькой сестра, поясняет:
       - Это историческая художественная ценность, сохраняется достояние прошлого.
       - Мы,  - говорю я. -  Всё равно вернемся к социализму, потому что это наш единственный бренд, и Октябрьская революция отменила крепостное право, провела ротацию элиты и вывела страну на уровень второй сверхдержавы.
       Дирижёр (Лисс - фамилия),кстати, чем-то похож на Федю Еремеева. А Федя-то мне как раз все уши прожужжал марксистами франкфуртской школы. Как-то раз Федя заявил, что он – марксист. Я удивился:
      - Как марксист?! Ты же буржуй либеральный!
      - Я марксист франкфуртской школы.
      Я заглянул в словарик. Есть такая школа: Адорно, Хоркх… (дальше  забыл), Маркузе, Фромм, Хабермас,.. всего штук 10-12. Я почитал в Википедии про них, купил книжечку Фромма. Конечно, не особенно какой Федя  марксист франфуртской школы. Просто такая мода, видимо,  пошла. Если там, в Париже, что-то модно, то и мы присоединимся для европейскости.
      Встретил, кстати, в Филармонии  Аню из ГЦСИ, на последнем круглом столе в Музее фотографии сказанула, что в сентябрьском биеннале  были художники с «леворадикальными идеями». Молодо-зелено. Если бы были, никакого биеннале не было бы. Так же и с Федей, если бы он был марксистом фракфурской школы, никаких бы корейских манго  он не выпускал.
       Кроме Ани встретил Юния Алексеевича из «Уралського следопыта», рассказал про нашего с Ольгой Евгеньевной мамонта. Заметил Володю Трофимова, соседа по Первомайской. Постоянно его встречаю на концертах, выставках, но не подхожу, не здороваюсь, боюсь, что он меня всё равно не помнит. Заметил уже в гардеробе Липатова, университетского преподавателя. Он-то меня точно не помнит, потому что у нас  читал лишь один семестр. И он седой и я седой. Ля минор.
       Данил резюмировал:
       - Круто, особенно дирижер. (Я, кстати, постоянно путаю «дирижёра» с «режиссёром»).
       Я, как всегда, особо-то ничего не понял. Чюрлёнис получше. Рассматривал музыкантов. Заметил, что Оля маленькая очень похожа на Ваньку.
       Ваньку по случаю посещения нами филармонии отвели к бабе Гале. Ванька ей рассказывал сказку про курочку Рябу. Сначала говорит: «Ко-Ко», потом показывает, как дед бил-бил, потом как бабка била-бала. Разводит руками – ничего не получается. Потом – пи-пи…, показывает,  как она, мышка, смахнула яичко хвостом, потом начинает строить рожи, показывая как плачут дед с бабкой.
     - А курочка? – спрашивает бабушка Галя.
     - Ко-ко…- Ванька отвечает.
     Может быть, дирижёром будет. Всё время пальцем показывает туда-сюда, управляет.
     А может, режиссёром.