Города и люди

   

          Топки оказался маленьким сибирским городком, разделенным железной дорогой на две неравные части. В центре  были Дом пионеров, гороно, пара магазинов, здание горсовета, небольшой парк, несколько двух – трехэтажных домов,  в которых жила элита города. Чуть дальше по центральной улице располагалась лучшая (как я потом узнала) школа города, а в конце – худшая.
          Как только мы отошли от первого домика, в котором  спросили о возможности снять жилье, нам  стали искать его  жители половины Топок. Нас передавали из рук  в руки. К вечеру мы уже перебрались в  небольшой домик  с полным набором всей необходимой кухонной и  бытовой мебели и  огородом.   Хозяин домика  страстно пожелал с нами выпить. Мы очень хотели бы поддержать его, но ни я, ни  муж – не пили. Разобиженный хозяин ушел, а к нам началось настоящее паломничество.
          Нужно сказать, что на юге народ другой:  не то, чтобы  более жадный, а скорее – более  сдержанный в проявлении своих добрых чувств каждый сам за себя.  Высмеять, обидеть, даже унизить, не от злобы, а просто так – это запросто, а вот помочь, поддержать – тут надо подумать, и лезет рука   к  намозоленному, от постоянных почесываний,  затылку, н-да-а. Прожив   до приезда в Топки  на юге, я не представляла, что могут быть другие соседи   знакомые и незнакомые, которые кинутся в ущерб себе помогать чужим людям, не спрашивая, кто они, откуда, что ищут в этом городке, добрая половина которого «химики» бывшие и настоящие.
          Все несли нам еду: суп ("Вот только–только сварила"), борщ ("Мой–то лучший в Топках"),  жареное мясо, котлеты, и уже поздно вечером, по темноте,  какая-то бабушка принесла кастрюльку киселя. На дне кастрюльки я обнаружила крышку от заварного чайничка и, конечно, выбросила ее. На другой день бабулечка пришла за кастрюлькой и спросила, –  а где крышечка?  Я сделала  удивленное лицо и ответила, что не было никакой крышечки. Вздохнув, с непонятным выражением лица бабуля сказала, что она ее специально на дно кастрюльки кладет, чтобы кисель не пригорал. Я-то выбросила эту крышечку, посчитав, что  по недосмотру она попала в кастрюльку и, возможно, была даже грязной.  Не сказала я  бабулечке, что и кисель из-за этого вылила. Пить мы его не стали, так как посчитали, что в нем побывала грязная крышечка.  Я  думала, как южанка, и поступила соответственно. Боже, как мне было стыдно. И сегодня стыжусь своего поступка,  горько мне вспоминать, но я так и не призналась старой заботливой женщине, что поступила так неблагодарно, выбросив крышечку и вылив кисель, специально для нас сваренный и принесенный чуть ли не с другого конца городка. Почти неделю нас закармливали соседи, пока мы не взмолились о пощаде, говоря,что у нас все есть. Но еще долгое время приходили чужие люди и спрашивали, есть ли у нас еда,  ведь в городке ничего нет: магазины пусты, на рынке только картофель.
          Впоследствии, работая в гороно, я часто затемно возвращалась домой, и всегда  находился   абсолютно  незнакомый мне человек, что подсвечивал  дорогу фонариком до самого дома, - даже если идти ему от развилки надо было в другую сторону. Сибиряки, независимо от национальности, - это совсем другой, особенный народ.   Оторвать от себя и отдать другому для них в радость.      
          Работу мне нашел Саша после того, как я объявила, что пойду в школу преподавателем химии.
          – В школу, этих бандитов учить! Никогда! –  категорически заявил он мне.
Уже на второй день я была принята в гороно заведующей методическим кабинетом.
           Весь коллектив   гороно составлял не более двенадцати человек. В нашем  ведении были тридцать шесть школ, находящихся  в Топках и Топкинском районе.
           Осень  в Сибири прекрасна. Я, живя на благословенном юге, не видела такого буйства красок. Беден мой язык, чтобы описать золотом горящие березовые колки,  гордые ели, до самой земли укрытые темно-зеленой хвоей,  огромные сосны, раскинувшие для объятий свои руки-ветви. А как богат красками подлесок, разнотравьем - вырубки и  поляны. Увидев впервые, как мужик косил  опят на поляне,  я обалдела. О таком я только читала, но чтобы увидеть самой!- и не мечтала. На следующий год, проезжая  по тем  же  местам, увидела,  что мужик,  очевидно, подранил какого-то лесного зверька или птицу, так как коса его была  в крови.
         – Осторожнее,- закричала я.- Вы кого–то  подрезали!
         Мужик в ответ засмеялся: – Да тут этих зверей тьма тьмущая. Гляди! –  И он раздвинул  косой траву. Под высокой травой  повислые  ягоды  лесной клубники устилали все подтравье. Они были крупные, душистые, сладкие. Я с трудом оторвалась от сбора урожая...
          Как–то зимой, возвращаясь из Шушенского, мы попали в метель и угодили в овраг, скорее овражек. Машина на боку, мы друг на друге. Смеемся и плачем. За парусиной газика ночь.  Я в шелковых чулочках и ботиночках.  До утра замерзнем. Водитель исчез, и я решила, что он нас бросил. Заплакала еще горше.
           – Не реви! – прикрикнула на меня Клавдия Севостьяновна. – Сейчас Васька приволочет трактор. Действительно, послышался натужный гул, зазвенела цепь. Нас, оцепеневших от холода, буквально на руках  подняли наверх и следом вытащили машину.  В селе уже топили баню, в которой нас отогрели , распарив до цвета красной свеклы. Так я впервые познакомилась с настоящее сибирской баней. После бани мы  с Клавдией Севостьяновной пили душистый лесной чай на травах, а мужики - местный самогон. Два дня мела пурга.Домой вернулись на третий день.
           Незаметно пролетели три года. Отступила  ежегодная тоска по  весеннему раннему теплу – на юге все загорают в мае, а мы в шубах бегаем...
          За свою жизнь я побывала во многих городах, как южных, так и северных. И до сегодняшнего дня вспоминаю я свой первый северный город  Топки,  так неназойливо учивший меня быть отзывчивой и доброй. Спасибо тебе Топки. Ты был замечательным учителем.