Часть 4. Глава 1

                Часть 4. Шутки в сторону.

Глава 1.

        В этой части леса было что-то сказочное: кряжистые дубы-разбойники, разбросав широко ветви, готовились ухватить в свои объятия заблудившегося путника, а островки девушек-берёз, утонув в пахучем разнотравье, ждали своего избавителя из колдовского плена. Посвистывали птички, делясь впечатлениями об увиденном человеке, а высоко в небе нечто раскатисто ухало своеобразным набатом. Так казалось Денису, который стоял посреди поляны и растерянно оглядывался, пытаясь сообразить – куда идти дальше.
Наконец увидел просвет, за которым лес редел. Наполняясь смутными предчувствиями, осторожно направился в эту сторону. Сосновый столб возник так неожиданно, что Денис чуть не стукнулся об него лбом! Он чертыхнулся, отпрянул в сторону и поражённый остановился - среди высоких сосен, по бокам усыпанной иголками дороги, расположились огороженные ветвистыми изгородями избы. Их неровный ряд тянулся, уходя вниз, и исчезал в мелколесье.
Из оцепенения вывел возглас:
- Ба! Дениска! Ты ли это?
Стоя на крыльце крайней избы, обращался к нему, размахивая руками, и уже намереваясь бежать, мужик с лоснящейся плешиной и взлохмаченной, лопатой бородой. Глаза его сияли таким восторгом,  что казались горящими угольками, особенно издали.
Денис замялся, осмысливая ситуацию, а мужик уже выскочил из ворот и, слегка прихрамывая на левую ногу, протягивая руки,  подходил к парню. Не дожидаясь ответной реакции, кинулся обниматься. Его жёсткая борода, прошедшаяся по щеке, привела в чувство:
- Откуда вы знаете меня? – попытался Денис мягко высвободиться  из цепких рук.
- Еремейка, я, потешник главный в нашем Потехине! А тебя видать здорово на царской каторге промытарили, ежели дружков-затейников подзабыл... – появилось скорбное выражение на лице мужика.
- На каторге?... Ах, да! – понятливо заулыбался Денис, потирая виски.
В голове будто лопнуло что-то, и вместе с разливающимся теплом, стало проясняться.
- Оттарабанил на царя-батюшку под самую завязку, - потирал лоб Денис и удивлялся самому себе: в голове всплывали причудливые картинки, а их сопровождали странные воспоминания.
- Оно понятно... – расплылся губами Еремейка, - поучаствовать в бунте-перевороте в самом Зимнем!... В граде Петра Великого!... Эт вам не байку сочинить или дурь отмочить в потешной избе. Айда к Исаю, старосте нашему. Он недавно в Потёхине. Вот его ты не знаешь точно.
Еремейка бесцеремонно схватил Дениса за рукав рубахи и потянул за собой. Пока шли, делился новостями, а парень вспоминал...

...Основал деревню, с характерным названием Потехино, поп-раскольник Варлаам ...надцать лет назад. Раскольник он был в самом широком смысле: не принимал реформы Никона, поддерживал свободу в семейных отношениях, приваживал к себе людей, мягко говоря, со странностями – неудачников-философов, разочарованных разбойников, странствующих артистов-скоморохов, мечтателей о новой, справедливой жизни, “безобидных” заговорщиков и тому подобное. Люди приходили в этот дремучий рай свободы и искали себя. Одни оставались надолго, другие уходили скоро, третьи не задерживались более ночи. Постепенно сформировался костяк поселения, который наиболее полно отражал суть названия – Потехино!
Губернская власть не трогала потешную, раскольничью берлогу, поскольку ни пользы, ни вреда от неё пока не приключилось. Да и божий храм – первое, что было построено  – служил моральной опорой поселенцам и внушал властям смутное доверие.

Голос Еремейки звучал переливами и не мешал воспоминаниям,  которые накатывались, как волны невидимого моря. Цепь размышлений прервало появление девушки...
Она шла по дороге порывисто, с резкими движениями, постоянно поправляя длинные смолистые волосы - они так и норовили закрыть глаза. Но Денис успел заметить, что они у неё чёрные, с ресницами неестественно изогнутыми. Губы нервно кривились, будто она что-то кусала.
- А вот, и Мила! – приостановился хромать Еремейка и повернулся к Денису. – У нас она в роли колдуньи. Ещё не определились – доброй или зловредной. Последний раз...
- Бог в помощь, добрым людям! – прервала объяснения девушка. – У нас гости? Или новые постояльцы? – губы её опять некрасиво искривились, а в глазах застыла насмешка.
Денис растерялся – девушка вызвала в душе смутное раздражение, хотя вблизи она выглядела сносно, чем-то напоминая цыганку. Он осмелел:
- Вы не рады новым людям? Говорят, в вашей глуши можно найти успокоение душе  и пищу для пытливого ума!
- Это кому как повезёт... Меня зовут Миленой, а Вас?... – она ехидненько наклонила голову, будто ожидая услышать что-то язвительное.
- Перед этим поселением, там, в лесу... меня прозывали Денисом... Как оказалось, каторжником...
- Давненько у нас не было бунтовщиков. Вы ведь хотели скинуть самого Александра, а на престол водворить нехристя?...
Денис широко раскрыл глаза – подивившись такой проницательности, а потешник прервал ознакомительный диалог и предложил поторопиться к старосте:
- По нашему уставу: всякий новичок должон встать на бумагу, в смысле, отметиться в реестре, - пояснил Еремейка. – А ты иди далей. Помнится, у тебя ворожба на киселе у бабки Евдохи.
Девушка недовольно хмыкнула, мотнула головой, распушила, как молодая кобылица, гриву волос и бойко пошла в направлении крайней хаты. До Дениса донеслось мурлыкание под нос...

Что это изба старосты, он сам бы не догадался: невзрачное строение, огороженное заметно подгнившим забором из чёрных жердей. Во дворе, к тому же, росли ели, которые скрывали дом и придавали ему вид испуганной избушки, прячущейся в чащобе.
Еремейка тут же пояснил, увидев недоумение на лице каторжника:
- По нашему уставу, хозяин деревни должон быть самым бедным на вид.
- А на самом деле – самым богатым! – усмехнулся Денис.
- Это как водится, - развеселился Еремейка. – Что за начальник, ежели от своей должности пользы не имеет!
Поскольку ворот не было, и двор оказался пуст, то скоро очутились в избе...
Горница производила приятное впечатление: ноздри щекотал смолистый запах бревенчатых стен; над окном, под потолком, хмурились святыми ликами иконы, украшенные еловыми веточками; половину пространства занимала русская печь. Исай сидел за столом и коротким ножом выстругивал из бруска причудливую фигурку. Он поднял глаза, в которых даже не мелькнуло любопытство или удивление. На приветствие ответил кивком и указал на лавку, продолжая сосредоточенно работать, при этом, стружку сметал в деревянный ковш.
Еремейка почтительно уселся, не говоря ни слова,  а Денис, осмотревшись, попробовал выяснить причину такого странного приёма его, вернувшегося с царской каторги:
- У вас всегда так встречают гостей? – как можно мягче, скрывая раздражение, спросил он. – Говорят, новичок должен “встать на бумагу”? Иначе...
- Иначе у нас урядника нет, - жёстко прервал Исай. – Некому присматривать и сажать в погреб. А тебя, Дениска, давно жду, поскольку дела у нас назревают серьёзные. И тут важно, на каку сторону ты глядеть будешь и куда гнуться станешь...
Староста отложил своё занятие, поднялся, продемонстрировав приличный для низенькой комнатки рост – почти упёрся в потолок. Разгладил бороду и продолжил, прохаживаясь перед печкой:
- Завелись у меня с зимы беглые дворяне из стольного града! Кружок организовали и стали воду мутить. Мутить – это по нашим правилам, потехинским. У нас каждый что-то мутит. Вон, Еремей, третьего дня, когда спектаклю для губернского городского сада готовили, учудил: вместо байки про заблудшую козу, стал сочинять плач придурковатого медведя! А медведь – животное суровое, гордое, может и обидеться...
- Дык я ж, - зачесал затылок и хитро заморгал Еремейка, - не имел желания обидеть его святейшество губернатора нашего, Аверкея Христофорыча.
Потешник наклонился к Денису и успел шепнуть:
- У ейных светлостей медведь – на горбе, в смысле, на гербе намалёван...
- Вот-вот, - услышал шёпот староста, - и на горбе тожеть. Когда Аверкей наклоняется, вылезая из кареты, то аккурат сзади, где сходятся поясница и хребет, медвежья морда скалится! А ты – на гербе...
Разговор этот странный явно отклонился в сторону, хотя и занимательную, поэтому Денис, которого заинтересовали  “стольные дворяне”, напомнил:
- Так что беглые дворяне мутят? В чём угроза?
- Ежели я бы знал... – потянулся староста к зеву печи, отодвинул задвижку и вытащил стопку бумаг и карандаш. Шумно дыхнул, сдувая пыль в стоящую рядом кадку, и уселся за стол.
- А чем могу я помочь?... – поднял плечи Денис.
- Ты сродственник Варлаама! Тот, что деревеньку нашу основал и сейчас молится за наши и твою душу в церкушке. У тебя авторитет бунтовщика. Знать они, мутные, запросто примут тебя в свою заговорщицкую компанию. Вот тогда мне и доложишь – что за угрозу готовят сии почтенные господа...
- Шпионить, что ли? – поразился Денис.
- Упаси и помилуй – помогать мне, как власти, держать ухо востро и не давать крамоле выйти наружу. Дабы губернатора в смущение и беспокойство не ввести...
Уже тихо, наклонившись к столу, закончил староста.
- А теперя приступим к постановке на бумагу...
Он выпрямился и  трепетно стал перекладывать листы бумаг, при этом даже запыхтел от усердия и осознания важности предстоящего действа.

Уладив со старостой формальности, связанные с прибытием из “отдалённых мест”, Денис направился к Еремейке, который радушно предложил у него поселиться.
Вокруг шумел лес, волнами наваливались смолянистые ароматы, пьяня и будоража. Настроение было сумеречное, казалось, где-то подстерегает опасность...

Вечером того же дня, подкрепившись, получив от хозяина ворох новых сведений о здешней жизни и порядках, Денис отправился в “потешную” избу, где временно проживали упомянутые дворяне. Хотелось увидеть и Варлаама, но Еремейка отговорил, объяснив, что батюшка вечером занимается своим многочисленным семейством и не любит гостей.
- Но мы же столько не виделись? А ведь – родственники! – удивился парень. – К нему первому надо бы зайти.
- Не кручинься, батюшка в обиду не впадёт. Мужик он крепкий и телом, и духом. Как-никак, двоих жёнок содержит, семерых детей  кормит и уму-разуму наставляет. Да и всех нас, грешных, духовно содержит и перед богом кается за дела наши неправедные...
- Двое жён?... – пошатнулся на лавке Денис. – Это ж не по-нашему, не по-православному.
- Эх, паря! – укоризненно заулыбался потешник. – Подзабыл, что раскольники мы, а Варлаам, самый большой раскольник. Нам до него ещё ого-го тянуться!
- Раскольники в вере...
- Во всём. Оглядишься вокруг со временем и сам удостоверишься. Одно помни – ничему не удивляйся, поскольку  раскол в нашей деревеньке по всем стезям людским прошёлся.
...Подходя к потешной избе, Денис обдумывал последние слова шута Еремея.
Лес шумел грозно своими верхушками, между которыми мелькали уже первые звёздочки. В одном окошке горел свет. Перед избой вообще не было никакого забора и, тем более, ворот. Денис легко взбежал по деревянным ступенькам и без стука (в Потёхино не принято было стучать) вошёл внутрь...
На полу, вокруг самовара, полулёжа расположились двое мужчин. Облезлый, желтоватый канделябр, стоящий тут же, неровными полосами, исходящих от трёх свечей, освещал лица мужчин. Они сосредоточенно пили, судя по запахам, чай и неторопливо переговаривались. Были так увлечены своими занятиями, что на появление постороннего, никак не среагировали.
Денис задержался в проёме двери, посчитав неприличным прерывать разговор.
- Так, вот, матушка, Пётр Ильич, - облизывая губы после глотка чая, говорил седовласый мужчина в пенсне и с клинообразной бородкой, - свобода, как утверждал мудрый греческий философ Семикрат, - вводит человека в неравновесное психическое и мыслительное состояние. Да и телеса начинают, как определил ещё наш физик Ломоносов, трепыхаться в разрушительном резонансе! Посему...
- Я извиняюсь, - почтительно склонился Денис, - что вмешиваюсь, но греческого философа Семикрата не слыхивал и было бы интересно узнать о нём. А вообще-то, я, племянник Варлаама Денис, вышедший на свободу после царской каторги...
Тот, который Пётр Ильич, с аккуратно подстриженной бородкой и выпуклыми глазами, удивлённо обернулся и тут же с азартом обратился к своему визави:
- Пожалуйста! Вот, пример к нашему спору. Обрати внимание: человек отмаялся на каторге не один год, а выглядит красавцем! А почему – свобода! Пока добирался в край отчий, надышался ей родимой и обрёл вид соответствующий. Так что, батенька, Емельян Александрович, не всё в твоей, частично моей, теории ещё отработано и продумано...
С последними словами Пётр Ильич поднялся и невозмутимо протянул руку Денису, представляясь:
- Бывший придворный лекарь, Матершмит. А это господин Патерберг, мой друг и оппонент по теории “свободного выбора”, которую мы совместно обдумываем. Емельян Александрович при царском дворе был “гувернёром” кошек и собак. Очень даже почётная должность, поскольку от него зависело настроение придворных особ.
После такого знакомства, бывшие придворные пригласили парня к “столу” на пол. Тут же для гостя нашлась деревянная кружка и чай из чугунка. После чего тема разговора поменялась, и центром внимания стал Денис. Причём дворяне разговаривали так, будто знали его уже давно и хорошо.
- Само провидение прислало тебя, дорогой наш каторжанин, - говорил  Емельян Александрович. - Нашей интеллигентной компании явно не хватало в этом раскольничьем, разбойно-потешном вертепе поддержки мятежного духа. Мы ведь больше теоретики, а нужен практик.
Далее подключился Емельян Александрович. Он рассказал, как они очутились в Потехино...

Выяснилось, что Патерберг лечил во дворце кошек и собак его величества, а Матершмит учил их хорошим манерам, заодно кормил, мыл и прогуливал. В общем, поддерживали животных в царском состоянии. Дела у “придворных” служителей шли успешно, пока не вмешался в их сферу деятельности царский наследник, десятилетний Алексей. У мальчика вдруг проявилась возрастная пытливость, замешанная на осознании своего высокого происхождения. Он потребовал, чтобы его любимый кот Усач, и не менее обожаемый мопс Носик, становились на здание лапки при появлении царевича и, при этом, приветственно мяукали и тявкали! На дрессировку выделил всего недельку, с демонстрацией результата в самый раз перед пасхой.
Первыми взбунтовались животные, особенно кот Усач. Его бунт проявился в том, что он становился на задние лапы, а потом с истеричным “мяу” сигал на “тренера”. Результатом такого поведения становились поцарапанные руки, разорванный кафтан, а то и голова страдала, в частности, волосы. Уже в первые дни тренировок  Патербург лишился солидного клока с левой стороны. Хотели подменить кота на более понятливого, но животного нужной раскраски и комплекции не подобрали.
Глядя на дурной пример кота, взбунтовался доселе спокойный и ласковый Носик. Вместо того чтобы приветственно тявкать – мопсик стал грубо, с хрипом лаять! И бегать кругами вокруг “тренера”, норовя хватануть за штанину. Когда у Матершмита разгневанное, мелькающее по кругу животное вызвало головокружение, помутнение и последующую неустойчивость в вертикальном положении – взбунтовались и “придворные собачники-кошечники”! Они попытались пожаловаться няне Алексея, пышнотелой, всегда заспанной, Аграфене Петровне. Та в жалобе усмотрела бунт и затребовала высечь на конюшне проштрафившихся царских служак. После чего их, униженных и оскорблённых, отправили в ссылку – подметать столичные мостовые. Откуда они и бежали в эту глухомань по наущению бродячего певца, знаменитого Пимена!  Знаменит он был тем, что умел, подыгрывая на одной струне, натянутой на дорожном посохе, скороговорками выражать чаяния народные. Не каждый мог понять смысл его песен, отчего и избегал певец “царских отдалённых милостей”. Те же, кто вникали – впадали в глубокое уныние или становились разбойниками на малых дорогах.
По пути в Потехино дворяне, дабы время летело шустрее, приступили к разработке теории “свободного выбора”. Началось всё со спора, который произошёл при дележе ломтя хлеба, выпрошенного на паперти у некоего нищего (жалко убогому стало ещё более убогих).
- Справедливо ли делить сей ломоть на два одинаковых куска? – выкатил на дружка глазёнки Пётр Ильич. – Ты, вон, помельче меня в двое, а ешь?...
- Не сознательный ты человек! – загорячился Емельян Александрович. – Мы с тобой выбрали путь свободы и должны следовать её принципам... В частности, благородства и милосердия. А иначе, перейдём к деспотизму, неравенству и рабству.
- Эк, загнул... – криво усмехнулся оппонент.
- Да, нет, - умно состроил глазки его визави. – Пока мы путешествовали, я впал в теоретические изыски о непростом выборе, стоящим перед каждым человеком. В данном случае – это справедливый делёж куска хлеба, поданного рукой праведной, душой христианской...
- Ты намекаешь на выбор, то есть делёж, в твою, шмакадявка, пользу?
- О! – засиял, не обидевшись, Пётр Ильич. – Ты подсказал название моей теории – “Свобода выбора”! Если человек не может пересилить себя и помочь другому – значит он не свободен в своем выборе... И грызут его корыстные побуждения, точат алчные намерения и, в конце концов, сии неправедные устремления сводят индивида в могилу заблаговременно... В смысле, преждевременно, - поправился придворный философ-самоучка.
- Хитрая ты бестия, похоже! Теория у него, вишь. Но тогда ты, апеллируя ко мне и уповая на равный делёж, тоже нарушаешь свои же принципы свободного выбора – алчешь съесть более меня!
- Главный принцип моей теории гласит... – помпезно выпрямился Емельян Александрович, сверкнув негодующим взором. – Не отягощённый бременем участливости к брату своему - да сгинет во грехе и тьме адовой!...
Так и начались их споры и совместные теоретические изыски.
В этом месте беседы одна из свечек канделябра погасла, а вторая угрожающе заморгала. Дворяне заволновались, и Пётр Ильич пояснил Денису, что время вышло и пора почивать. После чего они выпроводили гостя довольно бесцеремонно, пригласив  на следующий вечер, “дабы продолжить ознакомление”.

      *  *  *
Дни пролетали незаметно. Денис втягивался в непростую, неординарную, скорее, странную, жизнь отшельников-потешников.
Уже на следующий день после прибытия, он встретился с Варлаамом! Встретились при необычных обстоятельствах – в центре деревни, который представлял поляну, огороженную пеньками одинаковой высоты, батюшка учил детей плясать барыню! Ему подыгрывал ансамбль из трёх человек,  с Еремейкой во главе. Из музыкальных инструментов были: барабан, свистулька и гармошка. Разных возрастов дети – старшему около десяти – с энтузиазмом подражали Варлааму и уже довольно умело выделывали хитрые коленца. Выделялись девочки в цветастых сарафанах, с умело заплетенными косами и с платочками в руках.
Занятие было в разгаре, когда, привлечённый знакомой музыкой и детским щебетом, Денис подошёл посмотреть – что же здесь происходит? Удивительно, но зрителей не наблюдалось. Очевидно, к таким мероприятиям местные жители привыкли.
Парень с трепетом подошёл, хотел присесть на пенёк, но вдруг вошёл в круг и начал пританцовывать, пустившись вприсядку! Откуда он умел это выделывать?... Разобраться и не пытался. Его подхватила под руку одна из девочек, крутанулась вокруг, а Варлаам, не показывая удивления, пропел:
- Удалый ты молодец, Не опешил, удалец! Ну-ка с девицей спляши, её в танце закружи...
Денис не растерялся и ответил:
- А ты, батька, не простак, танцевать, гляжу, мастак!...
Так, под игривую мелодию и азартную пляску, сочиняя на ходу частушки, они своеобразно обменялись приветствиями. Когда танец закончился, разгорячённые уселись на пеньки и заговорили...
- Хорошо, что ты объявился, - строго посмотрел на парня батюшка. – Чтой-то носится у нас над деревней гиблое, нехорошее, а что? Понять не могу. Нужен свежий глаз. Молюсь, вот, по ночам – днём дел невпроворот – а на душе тревожно... Потехино – дело всей моей жизни... Каторга, смотрю, не шибко тебя угробила: выглядишь молодо, бодро, танцуешь и припеваешь умеючи, - вдруг резко переключился он.
Денис пожал плечами:
- О том времени вспоминать не хочется. А ваша деревенька меня поражает: который день я тут, а всё в диковинку!
- В диковинку?... Это хорошо... – задумался батюшка и вдруг заторопился, не закончив разговора.
Так Денису и осталось не ясно, что же за помощь хотел раскольник получить от него.
Забрав детей и музыкантов (Еремейка хитро подмигнул издалека), перекрестив Дениса, Варлаам удалился не попрощавшись. А парень решился побродить по окрестному лесу, собраться с мыслями, обдумать увиденное и услышанное.

Природа радовала древней красотой, даже поваленные сосны, прогнившие стволы, густой валежник и неожиданные ямы явно рукотворного происхождения не портили впечатление и воспринимались естественно.
Только углубился в островок молоденьких елей, как у высокой старой сосны увидел... Милену! Девушка стояла спиной, прислонившись к стволу ухом, и будто прислушивалась к чему-то внутри. Появление колдуньи неприятным холодком прошлось по спине, и Денис остановился. Она же вдруг вскинула руки вверх, притопнула ногой и резко развернулась, метнувшись водопадом жгучих волос. Рассыпавшись по плечам, волосы угомонились, а на Дениса полетели огненные стрелы из её пронзительных глаз!
- Не страшно одному в незнакомом лесе?
- Давно не бывал на лоне девственной природы. Любуюсь вот... Об опасности даже не задумывался. А что, нужно кого-то или чего-то остерегаться?
Милена криво усмехнулась:
- Звери у нас ходят... разные и люди... 
- А мне показалось, что люди у вас интересные, необычные, например, беглые придворные. Да и название деревеньки располагает к потешному настроению. Вот и батюшка Варлаам деток танцам обучает... Чего уж тут бояться?
- Подожди-ка... – не ответила девушка и метнулась в сторону зарослей орешника.
Денис пожал плечами и стал ждать... Она появилась скоро, держа в обеих ладонях какие-то красные ягоды.
- Попробуй ягодок из моих рук, если ты такой смелый, - в глазах её забегали жёлтые огоньки.
Парень, не раздумывая, взял несколько штук.
- По одной, так вкуснее, - продолжала играть очами колдунья.
Когда раскусил первую ягоду, всё же подумал, что нужно быть поосторожнее с этой искусительницей. Однако виду не подал. А девушка стала меняться: ноздри раздулись, лицо наполнилось страстным порывом, дыхание стало порывистым, заставляя грудь волнительно колыхаться. Он вдруг увидел, что одежда её становится прозрачной, будто кисея, обнажая прелести девичьего тела. И сама она приподнялась над землёй, развела руки, как крылья, и уже собралась взлететь!
Головокружение нарастало. Тело наполнялось лёгкостью и слабостью одновременно. Он попытался глубже вдохнуть, но воздуха не было вовсе. Казалось, вокруг – безвоздушное пространство. А она колыхалась в лёгком мареве, призывно усмехалась и оголялась! Такой красоты Денис никогда не видел – тело было идеально сложено, кожа переливалась холодными бликами, и казалась поверхностью прекрасной мраморной статуи.
Сердце у парня забилось неимоверно. От недостатка воздуха перед глазами пошли красные круги. Из последних сил он протянул руки, чтобы прикоснуться к этому волшебству и забылся...

Открыл глаза и встряхнул головой. Вокруг по-прежнему шумел лес, только сосны качались интенсивнее, будто размешивая верхушками коктейль из облаков, и скрипели стволы. Остро  пахло смолой и хвоей. Он осмотрел себя: оказалось, что стоит на краю глубокой ямы у поваленной тоненькой берёзки. Никого рядом не наблюдалось. В голове гудело и было так пусто, что он с трудом вспомнил, что вышел в лес погулять и пора возвращаться. Об этом напомнил и кольнувший левый бок...