Часть 4. Глава 3

                Глава 3.

В центре городского парка была сооружена сцена, в неё упирался шатёр, где готовились выступать артисты из Потехино. Перед сценой стояли лавки, которые собирали городские дворники по всему городу по распоряжению самого губернатора. Несколько добротных стульев-кресел, расположенных под цветастым навесом сбоку от первого ряда, предназначались высоким зрителям, возможно, самому Аверкею Христофорычу и его окружению.
Потехенцы готовились к театрализованному представлению в честь дня ангела его превосходительства. Перед этим, помощник главы губернии, Зубоедов, лично просмотрел “спектаклю” и остался доволен. В городе был, конечно, маленький театришко, но артисты из Потехино символизировали народное искусство и связь власти с народом. Да и начальству хотелось посмотреть на лесных скоморохов, о которых так много говорили в округе.

После обеда, ближе к вечеру, в парке начали собираться горожане.
Было тихое летнее воскресение.
Природа тоже ждала праздника и показывала своё нетерпение лёгким ветерком и шаловливыми облаками, играющимися с лучами солнца. Уже звенел медью оркестр учащихся музыкального училища, кто-то вопил у трактира, и две стаи дворняг, на краю парка, лаем и грызнёй утрясали свои территориальные споры.
Губернатора ждали ближе к вечеру, поэтому его появление прозевали. Его превосходительство вылез из кареты, важно надул щёки и галантно помог выбраться своей супруге. Из другой кареты, выглядевшей несколько хуже, вылезло сопровождение, разновозрастное и броско, ярко одетое. Сразу же нашлись, подгоняемые перепуганным унтером, городовые, которые выстроились эскортом и проводили высокую делегацию до самого места действия.
Жена хозяина губернии привлекала внимание своей молодостью и непосредственностью. Она оглядывалась на любопытствующий, приветствующий начальство народ, и неуловимо улыбалась. При этом наклонялась к невозмутимому мужу и что-то восторженно шептала. На голове у неё красовалась соломенная шляпка с розой, а роскошное белое вечернее платье, слегка касалось брусчатки, посыпанной жёлтым песком, и, казалось, поддразнивало полированные булыжники.
Денис и дворяне давно заняли места во втором ряду и с любопытством созерцали происходящее. Бывшие придворные решились на эту вылазку, дабы разглядеть губернатора. И, вообще, прощупать обстановку в губернском центре. Они оделись просто, чтобы не выделяться из толпы. Натянули на головы шляпы, купленные на рынке по приезде, и периодически о чём-то перешёптывались.
Денис был серьёзен и сосредоточен...
Только знатные зрители уселись, как народ заволновался и  настырно захлопал, требуя начала развлечения. Аверкей Христофорыч разладил бородку, поправил бакенбарды, крутанул концы острых усов и кому-то кивнул. Возле палатки артистов началась короткая суматоха, закончившаяся появлением артистов.

Начало концерта было традиционным: выстроился смешанный хор из десяти человек, среди которых выделялась своей пышной фигурой бабка Федосия. Хор исполнил народные песни в сопровождении потехинского оркестрика. Потом два мужика в шароварах и красных сапогах отплясали Камаринского да так лихо, что в задних рядах скамейка сломалась от раззадорившихся зрителей. Затем пела писклявым голосом старушка, незнакомая Денису, после чего опять танцевали...
Народ хлопал, гикал и даже подпевал, а губернатор заметно веселел и пил воду из хрустального бокала.
Подошла очередь Еремейки...
Вначале Денис даже не узнал потешника, такое на нём было добротное одеяние, правда, не по сезону: меховая шапка, блестящие глянцем сапоги и льняная разукрашенная узорами длинная рубаха, подвязанная шерстяным кушаком. В руках мужик держал... тяпку, на которой была натянута струна, причём явно животного происхождения, вроде сухожилия, скажем, телячьего! В общем, вид получился средний, между крестьянином, скоморохом и купцом.
Потешник сходу приступил к делу и начал речитативом, подыгрывая на струне, петь нечто похожее на частушки. При этом корчил рожицы, выделывал ногами коленца и даже успевал становиться на голову, с поднятием ног кверху.
Публика неистовала! Она, естественно, не знала, что шут “отмочит” далее...
Когда частушка закончилась, на сцену выкатилась упитанная женщина, разодетая в кружева, начиная от оборок длинного платья и заканчивая окантовкой тонких белых перчаток. На голове у неё красовалась бутафорская шляпка с куриными перьями, в фасоне, а ля столичная модница! В руках женщина держала... косу. Денис пригляделся и узнал Изольду, дочь беглого  сапожника Прохора.
Публика не сразу сообразила, что розовощёкая, рыбьеглазая Изольда изображала... смерть! Автор сценки (каковым был Еремейка) решил соригинальничать и представить старуху Смерть не в привычном костлявом, худущем, престарелом образе, а –  в цветущем, упитанном, столичном.
- День добрый, касатушка! – чуть не зацепив выпирающий живот Смерти, в пояс поклонился шут. – С чем пожаловала, родимая?
- Долги с тебе сбирать, окаянное отродье! – хищно оскалилась Смерть (в этот момент, она была очень похожа на свой прототип).
Шут распахнул очи во всю ширь, стал в недоумении теребить нос и шевелить ушами:
- Дык, матушка Смерть, какие у меня долги пред тобой? Жил, не тужил и не помирал ни разу. Ну, разве... со страху в том годе, когда от пьяной Федосии убегал, или...
- Не юли! – грозно повела косой женщина. – Вишь, как разоделся! А ну-ка шапку давай: эт твой должок за неуплаченный днесь оброк...
Еремейка притопнул, прихлопнул, махнул отчаянно рукой и снял шапку, кинувши её в сторону Смерти. Та недовольно вытянула губы и аккуратно положила вещь возле себя.
- И сапоги сымай, за съеденный без спросу каравай!
Шут было заартачился:
- Не с руки мне босому... Может, как-то по-другому?
- Ты мне мозги не суши, шевелись и не греши! А то я тебя косой, с палкой еловой, будешь, как гусь безголовый.
После сапог, сборщица долгов принялась за рубаху...
Такое раздевание вызвало, как и положено, вначале смех и одобрительные выкрики, а потом публика, особенно простолюдины, углядела нечто привычное. Кое-кто стал галдеть недовольно, и в сторону Смерти посылать нелестные отзывы:
- Последнее сымает, вражина, с бедняка!
- Это, как у нас... по осени в деревне...
- Дай ей, Ерёма, в морду!
- Раздевают народ догола!
Губернатор, как и его окружение, повеселевшее дополнительно после выпитого шампанского, не сразу сообразили, что со сцены пошла крамола. Более того, в начале выступления Еремейки, Аверкий Христофорыч даже приподнялся с открытым ртом, дабы лучше разглядеть диковинную Смерть. Но, видя, как рыбьеглазая разоблачает мужика... стал меняться в лице и повадках – задёргался правой рукой, побледнел левой щекой и покраснел - правой. И только его молодая жена раздобыла у гувернантки бинокль и сосредоточенно рассматривала сцену.
Когда шут остался в трусах – непривычно коротких и цветастых в полосочку – народ вскочил с мест и заревел! Губернаторская жена покрылась румянцем, тоже поднялась и почему-то задрожала, продолжая всматриваться. Дениса приятно поразило, что потешник оказался хорошо сложён, с мускулистым торсом и крепкими, ровными ногами!
Губернатор продолжал меняться и уже зеленел лицом. Он обернулся в бок, рыкнул бордовому Зубоедову невнятно, но, в целом понятно, и возле сцены началась суматоха. Вскоре крепкие городовые прикрыли своими телами артистов, а с медвежьей мордой урядник хриплым голосом распорядился об окончании представления и скомандовал зрителям разойтись...
Шумно, возбуждённо перекрикиваясь, губернаторское сопровождение уселось в кареты. Губернатор с грозным видом помогал жене влезть внутрь, а она обиженно поджимала губки и мечтательно закатывала глазки. Вдалеке, перед толпой зрителей, мелькал запыхавшийся Зубоедов – он толкал в спину Еремейку, которого за руки держали перепуганные городовые. Изольды не было видно...
Вскоре высокий кортеж уехал, а власти ещё до поздней ночи выпроваживали из парка раззадорившийся народ. Кое-кого “повязали” и отвели в кутузку.
Зубоедов застрял в трактире...
Возмутилась и природа: на город накинулся северный ветер и попытался остудить как взволнованных жителей, так и ретивых служителей порядка...

*  *  *
- Самый момент сбросить Исайку! – тормошили дворяне Дениса в потешной избе на следующее утро.
- Вы считаете, он в чём-то виноват? – недоумевал Денис.
- Не доглядел, не дослушал, не проявил бдение! – шипел Пётр Ильич. – На всю деревню может горе накликать. И Варлаама надобно на свой бок перетянуть. Сходи-тка к нему, прощупай, чем дышит...
После вчерашнего, Денис ощущал себя мерзко: выступление потехинцев, тем более Еремейки, ему очень понравилось. И эта роковая концовка казалась неестественной. Может, перебрал шут с раздеванием, но, ведь, справедливо же и, главное, смешно! За что человека карать? Замысел дворян его начинал коробить...
А те вытолкали парня за дверь, чтобы шёл к Варлааму. Они же собирались прошмыгнуть по деревне и поговорить с народом тайно.
Денис растерянно шёл по дороге.
Дом Исая появился неожиданно. Староста в задумчивости стоял у крыльца и будто ждал Дениса. Его огромная фигура выглядела поникшей. Увидев Дениса, он оживился, поправил волосы и пристально вгляделся в парня. Тот явно растерялся – не был готов к разговору со старостой.
- Подходь, не тушуйся... – миролюбиво прогудел мужик, разглаживая бороду. – Вижу, мозги тебе эти царедворцы уже подвихнули. Однако ж ты не таков простак, чтобы дурное от хорошего не отличить. Не буду тебя пытать об них, не в том печаль...
Слова старосты приободрили Дениса – говорить о дворянах не хотелось, и он смело подошёл. Протянул руку:
- Понимаю. Вчерашнее выступление Еремейки для деревни так просто не закончится.
- Правильно мозгуешь. Заходи в дом – потолковать надобно, обдумать, как Еремейку вызволить и от людей беду отвести.
Вошли не торопясь в дом, и, пока Исай суетился возле печки-малютки, разогревая чай, Денис вслух размышлял. Его захватило желание – помочь Еремейке.
- Нужно найти в городе опытного адвоката и через суд добиваться освобождения. Губернатор, конечно, имеет существенную власть, но законы-то ведь тоже в стране никто не отменял! Хотя... в наше время добиться справедливости не так просто...
Исай закончил растопку, проверил наличие воды в чайнике и с кривой усмешкой обернулся:
- Не так просто... Не возможно! Еремейку обвинят в крамоле, в оскорблении власти и Самого! После чего упекут, как и тебя, на каторгу. А нас, горемычных, разгонят. Уже была как-то попытка. Но тогда откупились...
Денис слушал Исая и ловил себя на мысли, насколько выводы дворян о старосте не соответствуют действительности. Мужик умён, болеет за деревню и не боится ответственности.
Как же помочь шуту-потешнику? Парень в задумчивости посмотрел в окно... По улице, стремительной походкой, с развевающимися волосами шла Милена. “Настоящая колдунья”, - подумал он с трепетом и вдруг вскочил и выбежал из дома. Исай только охнул вслед.

...В городе им пришлось проторчать два дня, устроившись на постоялом дворе некоего купца Кликушина, известного богача. За тюрьмой наблюдали издали, из-за угла скобяной лавки того же купца, выжидая, когда появится Еремейка с охраной. В том, что такое произойдёт, Денис не сомневался, дело лишь времени.
И, вот, на третий день...
Пасмурное утро в некотором смысле способствовало замыслу, поскольку людей в этом мрачном месте было мало всегда, а сегодня в особенности. Спрятавшись за углом, Денис с Миленой тихо переговаривались, как хорошие знакомые, неожиданно встретившиеся по дороге. Время от времени они поглядывали в сторону ворот тюрьмы. Парня радовало, что Милена не отговаривала его от авантюрной затеи и была настроена оптимистично. Более того, с ней он чувствовал уверенность в благополучном исходе. От девушки исходило спокойствие и непостижимое очарование, которого он раньше не замечал.
Появление рослого солдата с ружьём, не спеша открывшего ворота, прервало разговор. Денис напрягся, а Милена осталась спокойной, даже неуловимо улыбнулась.
За солдатом вылез Еремейка. Он затарахтел цепями, которые свисали с запястий рук, и бегло осмотрел улицу. Потешно дёрнул ногой, вызвав ещё больший звон железа, и что-то сказал охраннику. Тот прыснул в бороду и тут же беззлобно прикрикнул на заключённого. Во след шуту, грубо толкнув дверь, вывалился другой солдатик, щупленький, но востроглазый. Вдобавок к ружью, на поясе у него болталась сабля.
Денис порывисто глянул на Милену – девушка сжала губы, а в глазах зажёгся жёлтый огонёк. Этот огонёк вызвал в парне дрожь, а она, тряхнув головой, своей привычной резкой походкой направилась в сторону арестанта. Её волосы, треплемые ветром, показались Денису маленькими змейками, а походка – поступью сказочной кобылицы, которая вот-вот украсится крыльями и полетит.
На внезапное появление девушки шут среагировал мгновенно: он хитро сощурился и сказал охранникам:
- Робята! Закисли вы на службе. Гляньте-ка, сурьёзно говорю, на эту не шутейную дивчину, – он указал на Милену. – Проплывает мимо, аки парусная лодочка по синей реченьке, средь берегов каменных...
Щупленький прикрикнул на Еремейку, но обернулся и замер по стойке смирно. Его грузный товарищ уже давно созерцал видение и причмокивал непроизвольно губами.
Денис с внутренним трепетом наблюдал за этой сценой, совершенно не представляя, как поступит Милена. Он-то считал, что для первого раза нужно просто оценить ситуацию и затем уже намечать какие-то планы. Способности Милены предполагалось использовать позднее...
Внимание парня настолько сконцентрировалось на девушке, что он не уловил – куда подевался Еремейка! Когда Денис это осознал, ему даже стало жарко, и он машинально вытер лоб. Поморгал глазами, осматривая пространство перед тюрьмой. Пусто... Только два солдата провожали взглядами Милену, которая почти растворилась в переулке...
Охранники лукаво переглянулись и... заметались, будто волки в загоне. Один кинулся за угол тюрьмы, другой завертелся на месте юлой, изготовив ружьё для стрельбы. Потом побежал по улице, заглядывая во все проходы, дыры и щели. Набегу он несколько раз чуть не упал, запутавшись с саблей, что только добавило прыти незадачливому служаке.
Денис не стал дожидаться конца спектакля и через проулок выскочил на соседнюю  улицу. Сердце колотилось, жар не унимался. Прозвучавший выстрел тупо отдался в затылке и подстегнул его.