Про гречку

Вы думаете, это сейчас страдания по гречке такие удивительные? Нееет. Сейчас - это ерунда.
Вспомните детство. Вспомните праздничные "заказы" (кстати, до сих пор не знаю, почему они так назывались, ведь мы сами их не заказывали). Вы это вспомните, если родились  в то чудесное время.
Гречка-ядрица была одной из составляющих этих продуктовых наборов, наравне с икрой и сервелатом. Ну, не то чтобы наравне, но лежала рядом, это точно.
Лично я в детстве очень любила гречневую кашу, сваренную именно из ядрицы, а не из гнусного продела, из которого получалась не каша, а недоразумение какое-то.
Гречка  совсем не была  праздничной едой, она была просто будущей отличной рассыпчатой  кашей.  И ее надо было перебирать. Зачем бабушка это делала, я не совсем понимала, но само это действо меня завораживало.
На втором месте у меня была рисовая. Третьего места не было, как и прочих, так как ни манную, ни пшенную, ни тем более перловую я не воспринимала вообще.
Извините,  отвлеклась…  Так вот, гречка.
…Принеся в дом  праздничный «заказ», дед торжественно водрузил его на кухонный стол, и с чувством выполненного долга удалился в комнату смотреть телевизор, или читать газету, ну или еще что-нибудь делать. А мы с бабушкой начали разбирать пакет. Естественно, всякие вкусности типа икры и колбасы отправились в холодильник, дожидаться своего праздничного часа. А гречка? Чуть ли не с головой я залезла в пакет, но гречки  не обнаружила. Нет, не так.  Вместо ядрицы там лежали два пакета гречневого продела. Почему два, спросите вы? А вот такая была тогда пропорция в отношении сего продукта – два кило продела равнялись одному кило ядрицы.
Я  указала бабушке на этакую несправедливость, и возопила:
- Где гречка?!
- Где гречка? – переадресовала бабушка мой вопрос деду.
- А что такое? – удивился дед. – Я в пакет не заглядывал, что дали, то и взял.
- Подменил кто-то, наверное, - сказала бабушка. А у меня уже чуть ли не слезы на глазах навернулись, так как я целый день предвкушала на ужин рассыпчатую гречку с молоком.
- Ну, ничего страшного! – бабушка погладила меня по голове. – Давай я тебе оладушков гречневых сделаю из продела этого, ладно? Пошли, достанем сковороду,  и прихватку найдем, а то не помню, куда я ее подевала.
- Не хочу оладушков! Я гречку хочууу! – уже всерьез зарыдала я. – Это дед во всем виновааат!
- Ну, знаете ли, барышня! На вас не угодишь! Презумпцию невиновности еще никто не отменял!
Дед бросил газету на журнальный столик.
– Где там инструменты, пойду лучше починю что-нибудь, чем эти вопли слушать!
Ничего чинить было не надо, но дед всегда так делал, когда я начинала скандалить.
- Ничего, детка, я что-нибудь придумаю, только не реви! Посиди, я сейчас…
Бабушка тоже терпеть не могла моих слез, но не уходила никогда,  а пыталась  устранить причину. Я до сих пор вспоминаю с благодарностью эту ее черту.
Немного притихнув, я стала ждать. То, что бабушка все может решить, я никогда не сомневалась. Ведь это моя бабушка, она все может.
Через пару минут она вернулась. – Ну вот, я все устроила! Сейчас сходишь к Лилии Ивановне, в соседний подъезд, и она поменяет продел на гречку. Ей без разницы, она сказала.
Я вскочила и собралась бежать прямо в домашнем халатике и тапочках, отороченных розовым пухом.
- Да переоденься ты! Чай, не май месяц на дворе-то! – бабушка покачала головой. – Вот ведь, не ребенок, а протуберанец какой-то…
Быстренько натянув свитерок, брючки с постромками и ботинки, я помчалась в соседний подъезд.
К тете Лиле я заходила редко, только когда бабушка посылала по какому-то делу. У нее было два сына, намного старше и здоровее меня, и я их побаивалась.
Первое, что всегда бросалось мне в глаза – это стоящая на полке в шкафу фотография усатого мужчины в рамочке, и рядом – какой-то странный блестящий предмет. Кто это, и что за фиговина, раньше спросить я как-то стеснялась, а тут задала вопрос, осмелев от  перспективы обладания гречкой:
 - Тетя Лиля, а кто это?
- Это? – тетя Лиля мельком глянула на фото. – Это мой муж, деточка.
– А почему его никогда нет дома? – совсем уже обнаглела я.
– Он маркшейдер, и работает очень далеко от дома, в горах… - как-то привычно-грустно ответила тетя Лиля.
– А рядом с фоткой это что такое?
Мое беззастенчивое любопытство вынуждало выяснить уж все сразу, так как в другой раз я вряд ли решусь завести этот разговор снова, и моя любознательность останется ни с чем.
– А это астролябия, прибор такой. Он ему для работы нужен…  На, возьми свою гречку и иди уже!
Да, похоже, мое любопытство тетю Лилю начало раздражать. Больше я ничего спрашивать не стала, хотя так и не поняла, кем работает ее муж. И еще – раз прибор нужен ему для работы, то почему он стоит здесь,  дома?..
С этими мыслями я стремглав понеслась вниз по лестнице, прыгая через три ступеньки и прижимая к груди пакет с вожделенной ядрицей, как любимую куклу.
Таким же плавным скоком я рассекала лестницу на свой пятый этаж. Вот уже последний пролет, я почти дома! Какая-то мелкая выбоина на ступеньке,  нога зацепилась, и я рухнула, как подкошенная, выпустив из рук пакет. Драгоценная гречка брызнула во все стороны из разорвавшегося бумажного мешочка…
Я сидела перед самой дверью в квартиру и рыдала так, как будто лишилась последней радости в жизни. Выглянувшая на шум бабушка сразу оценила обстановку, принесла веник и совок. Площадку-то она подмела, и  гречку бережно ссыпала в миску. Пыталась меня утешить, говорила, что промоет крупу, и переберет, и можно будет спокойно ее есть. 
Я мотала головой и никак не могла остановить истерику, и слезы все текли и текли, от рыданий я уже икала, и трудно было сделать даже вдох, спазмы перехватывали горло…
В этот момент я поняла, что есть в жизни некая предопределенность, с которой бороться бесполезно. Если уж не суждено чему-то произойти, то этого и не будет. И наоборот.
- Все, что ни делается, то к лучшему, - вздохнула бабушка, вливая в  меня полстакана валерьянки.
С тех пор, когда не удается перебороть паршивые жизненные обстоятельства, я пытаюсь утешиться этой мыслью. Иногда помогает.