Когда не было войны 15 - Про дедовщину

                ((На фотографии запечатлён момент приезда мальчика Фимы, его встречали - слева направо – Нанка, сестра Иры, Георгий Васильевич и сама Ира, как видно на фото - чемодан несёт Нанка, папе больше килограмма поднимать нельзя.))

              Это мои армейские воспоминания одного из периодов в нашей стране, КОГДА РЕАЛЬНО НЕ БЫЛО ВОЙНЫ. Венгерские события уже прошли в 1956 г., а Чешские ещё только будут в 1968 г.

              Кстати, моя дивизия, в которой я так мирно прослужил три года,  была участником и тех прошедших и этих будущих событий по причине близости расположения к этим двум границам. Я же, действительно, совершенно мирно прослужил в этой опасной точке, без всяких поездок в соседние страны.
              В основу этого мемуарного повествования положены письма, присланные мне в армию моей первой женой Ириной, за период службы с 1963 г. по 1966 г.



          15 глава.  ПРО ДЕДОВЩИНУ

           Дедовщина, конечно, была, но такая, что я её практически не заметил, а если быть более справедливым, то я просто не помню существенных проявлений этой дедовщины по отношению к себе. Безусловно, все люди разные, и по-разному воспринимают одни и те же события. Но я также не помню, чтобы кто-то из моих сослуживцев подвергался ярко выраженной несправедливости. Наверное, если бы было такое, то я бы запомнил. Я не считаю себя безразличным к окружающим, причём до сих пор.

            Я уже упоминал некие проявления дедовщины, например, привилегия старичков сидеть у заднего борта при перевозке в крытых грузовиках, спать на первом ярусе, когда не хватало площади казармы разместить все кровати в один ярус. Кстати, лично я люблю спать на втором ярусе, я и в поезде предпочитаю верхнюю полку, даже если есть пустые места внизу.

            Не спорю, в начале пришлось больше помыть полов или подежурить дневальным, вот и всё, что я могу припомнить как некую дедовщину по отношению к себе как к молодому. Но я почему-то не считал это несправедливостью по отношению к себе, и потом это не было связано с каким-то специальным унижением моего достоинства, просто немного чаще, чем у тех же старичков. Потом, я понимал, что это временно, просто так принято, и они тоже мыли больше в прошлом году.

            Конечно, справедливости ради стоит упомянуть, что это было время правления Никиты Сергеевича Хрущёва, а при нём велась не только борьба с послевоенными отголосками армейской дедовщины. Время Хрущёвской оттепели - переломное во всём, и главное в умах многих, в первую очередь в то время - у молодых, как я.

            Теперь представьте себе следующую предвоенную картину. Восемнадцатилетние солдаты, не успевшие отслужить срочную службу до начала войны, но, тем не менее,  ушедшие добровольцами на фронт, обязаны были отслужить эту не отслуженную срочную службу после четырёх лет, проведённых на войне. Ещё три года службы в армии, и то, что по счастью они просто не погибли, пройдя через весь этот ужас, оказывается, не заслуживало увольнения домой.

            Им предстояло отслужить эту срочную службу наравне с новобранцами-малолетками, только что призванными. При такой постановке вопроса, равенство прав для молодых, видимо, и не подразумевалось изначально, хотя было и предписано по Уставу.

            Солдату - окопнику, фронтовику, служить как восемнадцатилетний мальчишка, непристойно в принципе, вот и началась дедовщина. Естественно, вновь приходящие новобранцы в последующие годы получали теперь уже по полной программе от тех, которым досталось от фронтовиков. Вот так понеслась, поехала круговая порука аж до наших дней, а способ борьбы с этим явлением хорошо виден на моём примере.

          Как я считаю, всё зависит от командиров, вот в моём случае жизнь их заставила начать шевелиться, вот они и побороли неистребимую ДЕДОВЩИНУ. Кстати, давно известно, дедовщина на руку командирам, как в тюрьме паханы командуют заключёнными, а тюремщики спят на деньги налогоплательщиков, так и в армии командуют деды, естественно, в своих личных интересах. К сожалению, армия очень близка по своим порядкам к тюрьме - заборы, колючая проволока и всё такое прочее.

         Есть один существенный нюанс в предполагаемом различии этих двух систем. Призвание армии ВОСПИТЫВАТЬ, а призвание тюрьмы -  ПЕРЕВОСПИТЫВАТЬ. К сожалению, ни те и ни другие не занимаются тем, чем мы им поручили заняться, более того, первые закладывают в сознание молодых тюремные основы, а вторые просто выращивают закоренелых преступников. Риторический вопрос. Зачем всё это нам? Да ещё за наши деньги.

          Итак, прежде чем вы сможете ответить на этот риторический вопрос, могу вас обрадовать, я восстановил историческую справедливость в отдельно поднятом даже не мной вопросе. В предыдущей, четырнадцатой главе Ириных писем описывается случай со свистом на лекциях в институте. И я с сожалением констатировал факт утери письма, в котором описывалось начало этой истории. Так вот, я обнаружил это письмо в своих архивах и могу его представить для прочтения.


     Фрагменты из писем Иры (с 33-го по 34-е письмо).
      
     Сейчас я хочу твоё мнение об одном случае у нас в институте.  Мне оно очень важно.
     Помнишь, я тебе как-то писала, что на одной из лекций по технологии строительного производства какой-то идиот свистнул. Лектор предупредил, что если это повторится, он уйдёт. Через минуты 3 опять раздался свист. Профессор Блохин, маленький старичок, который ведёт у нас этот предмет, сошёл с кафедры и ушёл.

     Вчера у нас должна была быть технология. Прошло минут 15, но он не пришёл. В деканате сказали, что пока не найдут свистуна, занятий по технологии не будет. А как его найти из всего 1 курса? Пришли комсомольские организаторы со старших курсов и предложили выяснить в каждой группе отдельно. Ну, наш староста созвал нас всех, и мы начали обсуждать. Вдруг к нам подходит какой-то парень с 4-го курса и говорит: «Выясняете? Ну давайте, а то мне в деканате сказали, что подозрение падает на вашу группу.» Мы все возмутились и попросили его объяснить, на каком основании они это утверждают. Он ответил, что не знает, и ушёл.  Ну ещё через 40 минут нас опять собрали вместе, и стал выступать какой-то парень. Он попросил нас сесть так, как мы сидели на той лекции. А когда все расселись, стал говорить, что этому человеку надо сознаться, что если он сам встанет и скажет, ему ничего не будет. Может быть выговор, но не больше.  В противном случае его могут исключить.  Потом он вдруг говорит, да так убеждённо: «Я знаю этого человека, я могу назвать его, он в зале». Что тут поднялось!  Если бы ты видел, все кричат, орут, вскакивают с мест. И все кричат, чтобы он назвал его. Тогда он опять встал на сцену и говорит: «Называть я его не буду, но даю ему 15 минут. Если он в течение 15-ти минут не встанет, тогда я назову его». Прошло 15 минут… Опять выступает этот парень и говорит, что ему жалко того свистуна, и он даёт ему ещё 15 минут. Так он тянул 1 час 30 минут. Наконец все разозлились, кричат, что хватит тянуть кота за хвост, называй и пойдём. Ведь мы уже отсидели 2 часа 20 минут. Тогда посовещались старосты, комсорги и комсомольские вожди, опять выступает парень и говорит: «Этот человек из 5-й группы».

     А Володька Приленский ведь комсорг 5-й группы. Он даже побледнел. Так вот парень продолжает: «Мы сейчас оставим 5-ю и 2-ю группы, остальные должны уйти».  Все ушли возмущённые, а почти вся наша группа и ещё часть ребят из других групп остались. Сидим…  Вдруг вскакивает один староста, такой зануда, ужас, и орёт: «Кто здесь посторонний, кто не из этих групп?» Мы встаем, тогда он повелительным жестом указывает нам на дверь. Если бы ты знал, как мы разозлились! Воскресенская как закричит на него: «Какие мы посторонние? Мы тоже комсомольцы, и это касается всех нас». Причём, что нас ещё разозлило. Все молчат, а этот гад белобрысый, староста, которого все видеть не могут, ещё что-то орёт.

     Ну, а потом мы плюнули, встали и ушли. Ух, и злые же мы были! Ну а потом вот что было. Когда все вышли, этот парень говорит другому парню: «Я подозреваю тебя». Тот говорит, что это не он, что он даже сидел не там, откуда раздался свист. Оказывается, на той лекции он сидел за мной и Воскресенской, в противоположном углу зала.  На этом всё кончилось. Парень сказал, что это может подтвердить Воскресенская, так как он тогда ещё заснул и положил голову ей на спинку стула, а она повернулась и попросила его убрать.  Прозвенел звонок, и собрание закрыли. Но какой-то неприятный осадок остался.

     Мне кажется, не надо было так делать.  При всём курсе он сказал, что знает точно, кто свистел.  Когда все ушли, а 5-я и 2-я группы остались, все были уверены, что этот парень найден. Теперь, когда назвали фамилию парня, которого подозревали, многие поверили, ведь он при всех так уверенно и с какой-то даже ответственностью говорил, что наверняка знает.

     Так вот теперь пошли всякие пересуды. Уже какие-то девицы заявили, что они видели, как он покраснел во время выступления этого парня, а потом они, видите ли, следили за ним. Вот дуры! Ведь любой человек, если на него смотрят таким взглядом, как смотрел на него обвинитель и все старосты и комсорги, любой покраснеет.

     Но это ещё не всё.  Нашему старосте сказали, что если мы не найдём виновного,  то они через месяц, а может быть и раньше, найдут его, так как у них есть свои люди. Ну, найдут, тем лучше. Я тогда буду писать тебе обо всех новых подробностях этого дела, ладно?

     Ну, после этого собрания нервы у всех были на пределе. У нас была начертательная геометрия, и вдруг я слышу сзади такой разговор: «Я думаю, надо Бороздину, Воскресенскую и Ирину. Они девочки активные и примерные». А потом Толька Кирданов, наш староста, обращается ко мне и говорит: «Ирин, сейчас будет профсоюзное собрание, и ты пойдёшь». Я вначале спокойно ему возражаю, что я не член профсоюза, и что мне вообще не хочется идти. Ну а он давай говорить, что мы, если не пойдём, подведём всю группу, и так наша группа не на очень хорошем месте в деканате. Ну, тут меня прорвало. Я ему «сдержанно» объяснила, что мы не «козлы отпущения», и что меня вообще возмущает такая постановка, что если примерные, то должны идти. Он слушал, а я повернулась, сказала «До свиданья» и ушла. На улице меня догнали девчонки. Они тоже шли домой. Но вдруг одна из них, Кутырёва, (я о ней, кажется, уже писала, такая двуличная, которая уговаривала не бросать кружка английского языка), ну вот, вдруг она говорит: «Нет, девочки, мы всё-таки зря ушли. Это нехорошо, мы подвели Тольку». Ну тут уж не было предела моей злости. Я, наверное, побелела. Я остановилась и говорю ей: «Оля, ты считаешь, что ты неправильно сделала?» Она говорит: «Да». «А я считаю, что я правильно сделала, что ушла. И ты меня удивляешь, поступаешь так, как считаешь неправильно. Мне кажется, тебе надо вернуться». Тут я сказала «До свидания» и ушла. Как я тут пожалела, что тебя не было рядом.

       ((Интересную задачу задала мне Ирина через столько лет. Конечно, что я ей ответил на её вопрос о правильности её поступка, сейчас я не вспомню, но я вполне могу ответить, что я думаю теперь.  Дело в том, что прочитав письмо сейчас, я как бы усматриваю некие нюансы, которые наверняка не видел тогда. Например, Ира сделала упор на то, как так можно поступать, если не так как считаешь. Я, мол, решила, вот поэтому так и поступаю. Получается, что она не рассматривает вопрос - правильно или нет - в принципе, а главное, это её решение, и она не противоречит сама себе, в отличие от той девчонки, которая считает, что не надо уходить, но тем не менее ушла. И вот тут возникает вопрос, в чём я должен поддержать её. Конечно, её возмутило, что раз прилежная, то должна быть козлом отпущения. Но даже с её слов понятно, что проблема возникла не шуточная, причём подозрение пало на их группу, я думаю не совсем принципиальная «двуличная» Оля права, надо было остаться. Кстати, о далёком последствии наших отношений. Однажды Ирина также примет решение и не будет считать себя неправой, если решение принято ей самой.))

       Но пришла я домой, а у папы тут был приступ, и он сейчас лежит дома, так я ему рассказала всё. Но я так волновалась, что он испугался, и стал успокаивать меня. Я тут же хотела сесть писать тебе письмо, но пришлось делать проект, и я решила, что всё равно я смогу написать его на лекциях по истории искусств и на математике. Вот и пишу.

           ((Георгий Васильевич, Ирин папа, очень настороженно относился к своему здоровью. Однажды врачи ему сказали, что у него не совсем хорошо с сердцем, и он, естественно, воспринял это как нешуточную угрозу для здоровья. Всё это происходило на моих глазах, когда мы ещё учились в школе. А я практически прописался в их квартире и стал как сын для их семьи, только что не ночевал. Наверное, такое положение напрягало их, но это было лучше, чем если бы мы шатались вместе не пойми где. Одним словом мы над этим в то время не задумывались, и нас это не смущало, хотя мои родители и пытались меня ругать, но если честно, то я даже не понимал, что они пытаются мне объяснить.

            Так вот, про Ириного папу, когда это случилось, то при некой его личной мнительности, вся семья Иры стала его так оберегать и остерегать буквально от всего, что он поначалу пытался сопротивляться, но вскоре понял, что это бесполезно. Постепенно он привык, что ему ничего нельзя, ни сесть, ни встать, ни поднять больше килограмма, в общем, ничего нельзя. А самое главное -  ему ни в коем случае нельзя волноваться, и в отличие от нашей семьи, там всё неукоснительно исполнялось всеми. Я, конечно, как и все поддерживал всё, что происходило, но где-то в глубине души не соглашался и считал, что такое отношение даже в чём-то вредит самому Георгию Васильевичу. Как оказалось, и теперь уже с уверенностью это можно сказать, такое отношение не навредило ему, более того, он дожил до глубокой старости, пережив на много лет Марию Николаевну, Ирину маму. Так что внимательное и заботливое отношение совсем не вредит здоровью.))

   

     Сегодня получила письмо. Я его очень ждала, так как хотела узнать, как тебе понравятся наши фотографии. Но сплошное разочарование: фотографий не получил, присягу не принял, английскую книгу не переводил. Одно утешение – хороший набросок.

     Да, ну что ещё написать?  Мама уже в Финляндии. Здорово, да? Да, я очень обрадовалась, что можно приехать в сентябре, а то после телефонного разговора с тобой я упала духом.

     Эдька! У нас через месяц экзамены. Страшно! Ведь мы ничего не учим, ничего не знаем. Как мы будем сдавать, не представляю. Но зато потом… Потом сплошное блаженство! Мы будем работать до сентября. Говорят, будет больше времени. Порисую тогда. Я хочу, чтобы ты присылал наброски с ребят, а я бы делала в свободное время аппликации. Представляешь, целая бы серия была! 
     Ну, вообще-то, как хочешь. Я сегодня видела в метро Линку Вайнберг. Она передаёт тебе привет, и Ярков тоже.

            ((Борька Ярков - это наш друг, но он не являлся нашим общим школьным товарищем. Как я уже неоднократно упоминал, наша школа отличалась от других Московских школ своим «народонаселением». У нас учились со всех концов города. Ира, незадолго до поступления в нашу школу, а точнее их семья, получила квартиру у метро Аэропорт, а переехали они из района рядом с метро Пролетарская. Вру, никакой Пролетарской тогда ещё не было, это потом она появится. А тогда Ира жила недалеко от Второго часового завода. Училась там в школе в одном классе с Борькой, вот этот самый Борька и продолжал с ней дружить, а заодно и со всеми нами. Он настолько влился в нашу компанию, что практически стал своим на долгие, долгие годы. Наверное, Ира была его кумиром, но он никогда этого не показывал, и так продолжалось, по крайней мере, при мне. Без меня Ира, практически, что касается отношений с друзьями, в каком-то смысле повторила судьбу Борисюка, смотри № 14.))


 Он был вчера у меня, спрашивал, как ты там.  Ну я ему сказала, что ничего. Ему понравилась моя причёска, и он сказал, что твоя любимая очень похудела. Вот!
     А вчера я вымыла голову ромашкой, и теперь у меня серовато-зеленоватый цвет волос с блеском. Здорово!
     Ну ладно. Я кончаю, а то у меня уже рука болит, да и тебе некогда читать такое длиннющее письмо.
     Целую тебя, родной.
     Твоя Ирина.
     21.11.               
    
           Эдька, любимый мой!
     Добрый день, мой родной. Знаешь, какой сегодня день? А? 23 ноября.
     Говорит это тебе что-нибудь? Эх, ты! Ведь сегодня исполняются ровно 2 месяца как ты в армии. Ты представляешь, на 2 месяца тебе остаётся меньше служить. Разве не здорово? На два месяца мне меньше ждать тебя, на два месяца!

     Так что это письмо праздничное, даже вдвойне праздничное, даже вдвойне праздничное, ведь я не поздравила тебя в день артиллерии. Ты меня простишь, да? Я ведь не знала, ты сам так тщательно скрывал это. Я, правда, очень смутно представляю себе это, ну что-то вроде

     Наив, да? Ну и ладно, не смейся. Хотя сейчас ты посмеёшься вдоволь. Помнишь, я писала, что у нас изменился преподаватель по истории искусств. Так вот, вместо Брунова теперь читает Бунин. Папа говорит, что он очень знающий, что у него уйма книг, но читает он так же как наша Елена Васильевна.

       ((Елена Васильевна - наш преподаватель по истории искусств в школе. Только сейчас начинаешь понимать насколько серьёзно подошли к нашему образованию в нашей необычной школе наши учителя. И что же вы думаете,мы по достоинству ценили то, что в нас старались вложить взрослые. Кое-что мы ценили уже тогда, но в основном осознали повзрослев. И вот даже Ирина, учась уже в институте и будучи совершенно ответственным человеком, тем не менее, с иронией отзывается о школьном преподавателе. Конечно, Елена Васильевна была довольно занудна по манере преподавания. Но она была потрясающе знающая свой предмет, а мы это не ценили, мы просто не понимали, что это самое главное для учителя.))

       Отпускает такие перлы, что весь зал грохочет. Наш староста, Толик Кирданов, записал часть, и я сейчас напишу их тебе. Но это не все, а часть, остальные пришлю потом.
     Ну, слушай и вспоминай наши бывшие уроки:
     «Руки, простёртые по диагонали к перпендикулярному телу».   
     «Увековечил себя коварной рукой».
     «Загородный дворец, а при нём город».
     «Звуки, оглашающие тишину парка, чередуются со скульптурами».
     «Страдавший удивительно правильными прогнозами».
     «Тема молодой натянутой кожи, тема круглощёкого ребёнка».
     «Весёлый и могучий с игривым характером престарелого человека».
     «Задворки двора».
     «А вот я здесь стою у подножия Людовика».
     «Сосуществование на базе сильного контраста».
     «Государство – это я! – заявляют все детали парка».

        (( Если честно, то сейчас я не усматриваю что-то сверх необычное или даже парадоксальное в этих фразах. Взять хотя бы последнюю. Совершенно понятно, что все детали парка олицетворяли своим видом его хозяина, который по совместительству был хозяином государства. Что их удивило в то время в этой фразе, я просто недоумеваю и теряюсь в догадках. По всей видимости понимание взрослого человека действительно отличается от мышления молодого. Вот по этой простой причине Ирина и не поняла старика натурщика с его игривым характером престарелого человека.))

     Вот и всё. А ещё я тебя очень люблю. Очень-очень!  И мне так понравилась твоя лента, её можно читать подряд несколько раз и каждый раз слышать, что ты любишь и целуешь свою молекулу. Знаешь, как это приятно. И вообще я очень много думаю о тебе.  Тут мне обе Танюшки сказали, чтобы я посмотрела фильм «Дождливое воскресенье». Они говорили, что в нём я увижу нас с тобой. Вчера я пошла. Пошла одна и получила огромное удовольствие. Смотришь, смотришь, и вдруг какая-нибудь мелочь покажется такой родной, давно знакомой. Там говорится о любви девочки-школьницы и парня, преподавателя у них в мастерской в школе, студента автодорожного института. Но это всё происходит в Венгрии, и поэтому все более свободнее, я бы даже сказала, парень – циничен и нагловат немного. Но ты бы видел, как мне было приятно видеть, что когда эта девчонка пришла к нему домой, они играли в машинки. Он, оказывается, тоже, как и ты, играет в них. Ну, ты сам должен посмотреть этот фильм. Если у вас он пойдёт, иди обязательно. Девчонка тоже была с косой, а потом остриглась, как и твой хлюпик.

      ((Ирина вспомнила про машинки. История с машинками уходит далеко в моё детство. Детство у меня самое послевоенное, какое только можно вообразить. Победа пришлась на два года моей жизни и детскими игрушками я конечно не избалован. То, что я вижу сейчас в магазинах для детей - до сих пор повергает меня в шок. Если бы у меня была хотя бы одна такая игрушка, в особенности из моделей машинок! Первые приличные игрушечные машинки появились, когда меня уже забирали в армию. Нет, это не были настоящие копии машинок, это были обычные детские игрушки, просто лучше сделанные, а сделали их в ГДР, а это в то время было равносильно почти как на Луне. Когда я перед самой армией увидел эти детские игрушечные машинки в новом большом Московском детском мире, я не мог удержаться,  и собрав все денежные запасы близких, купил таки эти игрушки, отстояв огромную очередь. С тех пор и до сего времени у меня живы эти машинки, и в них играли мои сыновья и даже внук успел поиграл в них. Вот такая детская история длиною в жизнь.))

       А твоя любимая сейчас ходит без платка. Представляешь эту пижонку? Я ей всё время говорю, что холодно, а она мне отвечает, что Эдька называл её мерзлячкой, и что теперь она закаляется.

      ((Узнал бы я это хождение без платка сейчас, она получила бы от меня по полной программе, то же мне, нашла способ закалятся, боюсь что и тогда она наверняка получила от меня полнейший разгон. Я не мог похвалить её за это безрассудство лишь по той причине, что передо мной всегда был и есть образ моей двоюродной сестры Тамары. Дело было в деревне, где родился мой дедушка Иван Максимович, а я и моя сестра Наташа с бабушкой Матрёной Фёдоровной ездили туда на лето каждый год. Деревня самая подмосковная для нашего времени - Новый Иерусалим, а тогда там ещё даже не было электричества. Тамара была деревенской девушкой и старше меня лет на десять. Так вот, будучи молодой девчонкой, осенью она вымыла голову, и не покрывшись платком побежала в клуб на танцы. Заболела менингитом и с тех пор лежит на погосте. Так что моё отношение к непокрытой голове однозначное.))

     А в том платье, что ты видел на фотографии, она ходит в институт каждый день. Все говорят, что оно ей идёт. Оно узкое, недлинное и, как ты сам видел, с большим, похожим на вязаный, воротником. Особенно красиво сочетание её серого чемодана со светло-коричневым цветом этого платья и коричнево-зеленовато-сероватыми ботинками на рифлёной подошве. А чемодан ты её видел? Ну как? Всем нравится, но твоя любимая говорит, что ей на это плевать, главное, чтобы её Эдьке понравилось.
    
     Ты знаешь, это письмо мне приходится дописывать уже в понедельник. Сейчас я сижу на семинаре по КПСС. Только что прочитала твоё письмо, ужасно ругачее. Ты так обрушиваешься на меня, как будто я преступник. Во-первых, у меня нет времени, так как через 3,5 недели у нас начинается экзаменационная сессия, и сейчас, хочешь не хочешь, а сиди и хоть все зачёты сдавай. Вот ты сам посуди, идти фотографироваться, значит надо одевать другое платье, значит надо отсидеть там, а ведь чтобы хорошо получиться на фотографии, надо не быть такой замученной и усталой, следовательно, перед этим днём надо очень хорошо выспаться и хотя бы день ничего не делать.  Вот чем всё это пахнет.

     А потом у нас такие неприятности. Кошмар! Умер наш сосед, муж Галины Петровны. Ну, помнишь, тот, который выходил на балкон, когда у меня был день рождения.

      ((Конечно, печально, что умер сосед, как говорится, пусть земля ему будет пухом. Но так получилось, что по этой причине Ира вспомнила свой день рождения, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Конечно, сейчас это было почти пол века тому назад, а тогда это было совсем недавно, весной того же года. На этом дне рождения, как полагается, были все наши школьные ребята, и Ирина сестра Нанка была как представитель семьи, а родителей, как принято было в то время не было, считалось что при родителях не повеселишься от души, да и, наверное, это правильно, какое веселье со взрослыми. День рождения удался на славу и запомнился на всю жизнь, и не только по причине весёлости и радости, что исполнилось восемнадцать, а это - как никак стал взрослым - можешь принимать участие в голосовании.

         Большая достопримечательность того дня рождения - это небывалая расточительность с моей стороны. Я не пожадничал и угрохал целую двухсотпятидесятиметровую катушку магнитной ленты для того, чтобы почти полностью записать этот день рождения. Конечно, это не видео, а просто звукозапись, но в то время потратить дефицитную плёнку на бытовую запись - почти что подвиг. Зато теперь у меня сохраняется эта запись во всех видах, включая цифровую, и я надеюсь, она ещё долго сохраниться. Слушать эту запись просто фантастика, голоса детства школьных друзей. В основном, помимо Ириного праздника праздновалось окончание школы и начало подготовки к экзаменам в институт. По этим двум поводам и разворачивалось веселье.))

 Так вот он болел, наверное, 2 недели. Недавно ему стало лучше, и его выписали на работу. Там с ним случился приступ сердечный. Его отвезли в больницу, и там он умер. Представляешь? Папа ведь тоже лежит с сердцем. Он  теперь так волнуется, ужас.

     А что ты меня ругаешь и грозишься не писать так часто, ты ещё гнуснее. Понятно? Обижаешь такую бедную, беззащитную девушку. Пользуешься случаем, что её любимый в армии. Нехорошо.
     Ну ладно. До свидания, дорогой мой. Не ругайся и не гнуси. Я тебя очень люблю и жду. Ведь уже 2 месяца прошли, осталось совсем мало.
     Очень, очень, очень люблю. Да, передай от меня привет Лёвке. Ведь теперь, когда он прочитал моё письмо, мы почти знакомы.
     Ну, good bye, my dear. Ещё целую тебя, мой хороший.
     Твоя Ирина.
     Да, с сегодняшнего письма я начну ставить числа. А твоих так много, и все они лежат в разных местах, половину мама спрятала. Так что сосчитать их почти невозможно.
     Ну, целую, милый гнус.
     25.11.

С этого места лирика Ирины продолжиться в следующей главе, а я продолжаю про дедовщину о которой пытаюсь рассказать с самого начала своего воспоминания.

             Только в конце войны фронтовики узнали, что война оказывается не в счёт, это как бы общий гражданский долг для всех, поэтому им предстоит служить ещё три года, как не прошедшим службы в армии. Представляю, как они радовались, и кем стали для них те молодые новобранцы, которые должны были служить с ними на равных. Это и есть истинное Сталинское начало дедовщины.

             Получив такое наследие от сталинского режима, Хрущёв приказал его искоренить, и, естественно, все стали искоренять. Моя же служба помимо Хрущёвской компании по борьбе с этим злом, вообще особый случай. Не знаю как у других, а у меня начало моей службы в этой дивизии совпало с трагедией, произошедшей в части незадолго до моего появления, а вернее нашего появления - трёх москвичей, первых молодых нового призыва. Произошло следующее.

              Буквально перед нами в дивизии поменялось всё начальство, и даже командиром дивизии был срочно назначен полковник, а не генерал, как положено по штату. Незадолго до нашего прибытия, на почве дедовщины застрелился солдат на посту номер один (у знамени дивизии). И всё это во время проведения той самой компании по борьбе с дедовщиной. Он не просто застрелился, а оставил записку с конкретными фактами, почему он это сделал. Я думаю, после этого мало никому не показалось, вот почему БОЛЬШОЕ СПАСИБО ЭТОМУ СОЛДАТУ, БЕЗВИННОМУ МУЧЕНИКУ от меня лично, да и от всех ребят, которые служили со мной уже после него.

             Столь жесткая реакция на столь рядовой случай для сегодняшнего времени, на мой взгляд, имеет два объяснения. Во-первых, действительно это был из ряда вон выходящий случай для того времени. При всём разгуле той дедовщины до самоубийства дело редко доходило. Всяческих крайностей в те времена было, действительно, меньше во всём. Хотя я лично склонен объяснять это - за счёт слабой информативности всех и обо всём.

             В то время радио, телевидение, газеты - всё ещё очень дозированные и абсолютно подчинённые коммунистической партии. Информативность, получалась однобокая и практически никакая. Зато все пребывали в полном благодушии и до сих пор считают, что именно тогда всё было хорошо.

             Ничего не случалось, ни аварий, ни ураганов. Наивность многих доходит до того, что они всерьез думают, что было меньше даже землетрясений. Конечно, менялось что-то такое миллион лет тому назад, а за пятьдесят лет может только поменяться степень лично вашей информативности, что, кстати, и произошло. Именно это бесспорно, именно она и изменилась кардинально.

              Правда, действительно кое-чего не было, например, терроризма не было, а зачем? Смысл какой, если об этом никто не узнает, ядерные бомбы взрывались, и то никто не знал.

              И к тому же надо отметить, что приказы всё той же Коммунистической партии были весомей нынешних, ослушаться ещё многие просто боялись. То, что на дворе Хрущёвская «оттепель», поверили скорей молодые, практически уже не жившие при сталинизме. Все остальные, а их, естественно, большинство, чётко знали, что за любое ослушание - десять лет без права переписки. По этой причине они просто панически боялись не выполнить приказа, им было решительно всё равно какой это приказ, есть приказ, значит всё, надо выполнять. 
   
             Так вот представьте ситуацию: смертельный самострел, у знамени дивизии, с посмертной запиской, и всё это во время компании по борьбе с дедовщиной.

             Надеюсь у вас, после такого весомого разъяснения, вопрос, почему мне нечего поведать о моей личной дедовщине к себе и окружающим, отпал сам собой. А, следовательно, правдивая и трогательная история уже рассказанная мною, о судьбе моих яловых сапог и кожаном ремне, не является плодом моих «старческих» воображений. Причём немаловажно и то, что до дембеля дожили сапоги и ремень ни с кем-то другим, а именно со мной.

               Прочитал написанное, и подумал, а вдруг читающие поймут, что я восхваляю тоталитарную диктатуру. Да, конечно, в моём случае страх командиров ослушаться приказа помог мне избежать дедовщины. Но в большинстве случаев страх толкал исполнять человеконенавистнические приказы того же Гитлера, Пол Пота, Сталина. Лично по мне, как и всем, если уж и исполнять приказы, то лучше по уму, чем из-за страха. Но как избежать этих нелюдей мирового масштаба?

ПРОДОЛЖЕНИЕ. Когда не было войны 16 - Трудности службы. (http://www.proza.ru/2010/12/16/573)